11. Загрузка
Он грубо подрезал ее на повороте с проспекта Вернадского. Взвизгнув от неожиданности и даже не успев испугаться, Злая Таня вдавила педаль тормоза до отказа, проскрипев шинами по терке асфальта.
Возмущенно завыла позади белая ауди, едва не влепившаяся в багажник крошечного ниссана. Переведя дух, резко взмокнув от осознания, что аварийная ситуация чудом не разродилась увечьями, Злая Таня выпрыгнула из машины, истекая злобой и намереваясь вывалить на виновника происшествия всю мощь ее скверного, бешеного характера. Мотоциклист, уже подтащивший к обочине свой скоростной транспорт, застыл на тротуаре, сгорбив широкую спину и растерянно улыбаясь извилистой виноватой улыбкой.
«Ах ты ж, еб твою мать!!!»
Понурив голову, мотоциклист выдержал поток цыганской Таниной брани. Наконец, поднял на девушку черные выразительные глаза, прижал к сердцу ладони в доказательство нечаянности поступка и рассыпался в извинениях.
Размякнув под журчанием комплиментов, Злая Таня присмотрелась к байкеру под иным углом зрения. Молодой, статный, одновременно застенчивый и лучащийся самоуверенностью, он произвел на нее впечатление топ-менеджера либо успешного бизнесмена. Дорого, по-спортивному стильно одетый, на японском гоночном мотоцикле, он мог бы послать Злую Таню еще дальше и глубже, однако оказался на редкость учтивым. Завязав разговор, галантный мотоциклист немедленно предложил девушке обед в ресторане в качестве компенсации за понесенный ею моральный ущерб.
«Вы такая запальчивая, экспрессивная, видимо, по гороскопу Вы Лев или Овен? Нет? Но кто же тогда? О, так у вас в этом месяце день рождения? Как, уже послезавтра? Не сочтите меня слишком навязчивым, но я бы очень хотел поздравить вас лично».
Тая как воск под жаром любезных речей и многообещающих взоров, Злая Таня на миг подумала про себя: ВОТ ОНО.
***
Бронхитно ревя, повизгивая лысыми покрышками на катке не по сезону обледеневшей дороги, волжанка оставила позади диснейлэнд рублевских поселков. В атмосфере салона плещутся волны органной музыки, затапливая наши с Онже сердца ни с чем несравнимым чувством личной причастности к чему-то значительному, грандиозному. Матрица и наша загрузка в нее накрепко склеились в моем сознании с пасхальными арпеджио гения клавира.
Время жжет пятки. Угрожающе тикают минуты на пути к взрывоопасной задержке: опаздываем почти на час. С Морфеусом договорились встретиться в центре города, в одном незапамятном переулке. Промаявшись в ползучем хвосте автомобильной пробки на шоссе, мы барахтаемся в паутине центральных проулков.
– По ходу, сегодняшняя встреча – типа ритуального момента, – посмеивается Онже. – Одно дело досье читать, другое прямо в глаза нам взглянуть, в душу слегка подзабраться. Симка – это предлог, понимаешь? Сегодня Полкан нас либо конкретными инструкциями нагрузит, либо определит общее направление нашей работы.
Свернув с оживленной, забитой пешеходами и сияющей разноцветными гирляндами вывесок и реклам улицы, мы проникаем в едва освещенный тупик. Звуки городской жизни отсекаются от нас завесой глухоты, как если бы в доме закрыли окна и накрепко захлопнули ставни. Куцый неприметный дворик-колодец словно отделен от мегаполиса невидимой гранью, преступить за которую можно только имея на руках специальную карту искателя приключений либо по чистой случайности.
Сумеречная двухэтажка тускло зияет во тьму единственным освещенным подъездом. Окна казенного здания отражают беспросветную темень. На узкой стоянке погрузились в сон несколько автомобилей. На смерзшемся пятачке двора, ссутулившись под тяжестью туч, чернеют одинокие корявые деревца. На противоположной стороне «колодца» белеет во тьме густо повапленная крепость монастырской ограды. Вонзив увенчанный крестом купол в черноту неба, покоится в неоновых отсветах вывесок корпус православного храма. Где-то по ту сторону монастыря, за несколькими переулками, должна раскинуться Лубянская площадь.
Напротив входа в здание, к обочине тротуара припаркован лимузин похоронного цвета. Одновременно с нами из «мерина» выгружаются трое. Морфеус беззаботен и несколько возбужден. Посверкивая черными веждами, он издали протягивает нам руку в приветствии. Второй, улыбчивый румяный блондин в длинном пальто, накинутом поверх шелковой рубашки с расстегнутой верхней пуговицей, смотрит на нас с издевательской снисходительностью. Третий – широколицый крепыш, косолапая медвежья походка, в борцовской стойке нависает над нами. Подведенные жирными пролежнями, его глубоко посаженные зверьи глаза пусты и железны как два дула тэтэшника. Мощный торс под распахнутой кожанкой обвязывает лямка перевязи для пистолетной кобуры.
На фоне хорошо разодетых фигур, блистающих золотыми часами и кольцами, затянутых в дорогую кожу и кашемир, появившихся из шикарного автомобиля, мы с Онже, одетые кое-как и приехавшие на раздолбанной «волге» с тудымскими номерами, выглядим провинциальными овощеводами.
Морфеус принимается расспрашивать Онже о ходе наших мероприятий. Унимая возникшее из ниоткуда ощущение экзаменационного дискомфорта, я слушаю их беседу вполуха и стараюсь исподтишка осмотреться. На переднем пассажирском сидении мерина остался недвижно сидеть светловолосый верзила. Вперив тяжелый взор в наше общество, он не подает признаков жизни. На углу неживой двухэтажки вмерз в заиндевевший к ночи асфальт начерно затонированный джип-амфибия с такой же как у «мерина» серией номеров. Буквально на секунду приоткрылось боковое окошко, и оттуда, разбрасывая по ветру искры, выскользнул смятый окурок. В грудь мне вползает чувство томительной гадости: словно я проглотил за обедом динамитную шашку, а потом по забывчивости закурил.
Морфеус что-то объясняет Онже насчет встречи с Полковником. Тот будет нас ждать в районе Нагатинской улицы. Нам следует подъехать к кинотеатру «Бухарест», а дальше мы получим инструкции по телефону. Отвлекаясь на какие-то малозначащие детали, Морфеус достает из кармана пухлую пачку долларов и принимается шелестеть купюрами. Вертит и раскладывает одна к одной, разглаживает, переворачивает, подравнивает сотенные зеленые бумажки. Пока я пытаюсь сообразить, зачем он мусолит деньги, тот отсчитывает мне в руки двадцать пять франклинов с напутствием поскорее решить наши финансовые затруднения.
– Ну, мы в конце недели наскребем и сразу же тебе звякнем! – находится Онже.
– Да не парьтесь, – отмахивается Морфеус. – Сочтемся. На выходных меня не дергайте, а в понедельник встретимся, и тогда все финансовые вопросы обговорим разом!
Раскисшие в улыбке румяные щеки молодца трескаются от вальяжного снисхождения. Увалень, отвесив основательное рукопожатие, одаривает нас на прощание дружелюбным медвежьим оскалом. Не дожидаясь, пока они докурят и погрузятся в свой лимузин, мы с Онже запрыгиваем в машину и наскоро отъезжаем.
– Ну и как думаешь, зачем эта демонстрация нужна была? – лицо Онже отсырело, голос охрип. – Нахуя нам этих големов показали?
Стараясь отбросить эмоции, я перечисляю несколько вариантов. Первое: нам продемонстрировали, что, включившись в Матрицу, мы играем только по ее правилам, иначе. Второе: нас самих показали людям, которым, в случае чего, нужно будет свернуть набекрень наши дурные головы. Третье: быть может, мы слишком близко к сердцу все принимаем, и вовсе это не быки, а наши будущие коллеги, соратники и сподвижники.
– Гонишь, братиша, – беззлобно ругает Онже. – Какие, на хер, сподвижники? Ты глаза этого кекса видел? Мокрушник голимый, я тебе отвечаю!
Возражать не приходится: с медведем все совершенно понятно. Да и с лосем, что в кабине остался, тоже более или менее. Но третий, каплун недожаренный с румянцем, он-то вообще на «торпеду» не тянет!
– А это тот самый парнишка-юрист, за которого я тебе прикалывал, – с жадностью затягиваясь сигаретой, сообщает мне Онже. – Он мне наколку дал на наш сервис, а потом с морфием свел, понимаешь?
Вползшее в нутро чувство томительной гадости начало вдруг стремительно разрастаться вширь и втолщь как бактериальный полип, отыскавший идеальную среду обитания. Математическими конечностями уперся в череп раскоряченный икс, новая переменная сложносочиненного уравнения нашего знакомства с Матрицей.
– И с номерами у них несрастуха, – поразмыслив о чем-то, говорит сам с собой Онже. – Е-КХ – это фэсэошные номера, понимаешь? У Конторы, насколько я в курсе, В-МС.
Я проваливаюсь в молчание. Бортовой компьютер требует максимума оперативной памяти, чтобы проанализировать внезапно поступивший объем информации. Моисеевым змеем согнулся в моей голове знак вопроса: зачем?
На полпути к назначенной точке нам звонит Морфеус. Сообщает, что место встречи меняется: нам следует возвратиться обратно в центр и подъехать к памятнику Героям Плевны. Почти услышав натужное скрипение мозгов, я откидываюсь на сиденье: нужен тайм-аут. Перекур, остановка, ледяная бутылка пива и кратковременный отдых.
– Что, братиш, тоже погнал кубовать? – видя мою кататонию, справляется Онже.
Кубовать – то самое слово. С чавкающим гидравлическим звуком в голове неспешно прокручивается царапающая череп головоломка. Неповоротливый куб с острыми углами и разноцветной поверхностью. Детали пока вразнобой, но растет ощущение, будто грани уже на подходе к одному цвету. Так бывает, когда напрочь вылетает из головы нужный термин: зациклившись, можно часами, днями, неделями проводить в его безуспешных поисках. Слово, казалось бы, так и вертится на языке, но всякий раз норовит соскочить, едва прихватишь его хвостик зубами. Единственный способ избавиться от болючей занозы – ВСПОМНИТЬ.
***
– Да нет, родной. Ты наверно ошибся. – Онже скептически морщит лоб и по-наркомански нещадно расчесывает небритые щеки. – Меня эта тихость смущает, понимаешь? Ты хоть раз его таким видел?
Именно тогда и видел, ровно полгода назад. Из-за неприметного его поведения, я не нашел в себе наглости разглядывать незнакомца вплотную, хотя факт его появления меня чем-то смутил, если не сказать больше – насторожил.
– Это мог быть просто похожий фраер. Разве что имя совпало, понимаешь?
У Морфеуса достаточно редкое имя, такое сегодня встретишь не часто. Тем более, что лицо его я видел достаточно близко: все недолгие тридцать минут, что тот был на празднике, он сидел бок о бок со мной, по левую руку. Встретившись со Злой Таней почти месяц спустя, я, помнится, одолел ее расспросами насчет неизвестного гостя. «Да откуда я знаю, кто он и чем занимается?» – злилась на меня Злая Таня. Благородный мотоциклист, которым она так удачно козырнула перед подругами на своем дне рождения, с того дня пропал и больше не появлялся на горизонте.
– А какой понт Матрице на тебя в тот момент выходить? Ты же на своей журналистской волне сидел, и толку им от тебя было как дырок с гондона, понимаешь? Разве что присмотреться хотели поближе, «в личке», так сказать, пообщаться? Давай-ка на будущее с тобой замажем: если на нашем горизонте какие-то незнакомые личности всплывать будут, сразу друг друга в курс ставим, чтобы потом непоняток не возникало, добряныч? И Семыча курсанем, пусть тоже нос по ветру держит.
Умолкнув, Онже прикуривает новую сигарету от предыдущей. По обе стороны припаркованной у тротуара волжанки разрослись уже две груды бычков: томясь в ожидании встречи, к началу второго часа мы выкурили почти пачку.
– Как давеча в банке парились, помнишь? – поморщившись, Онже шумно отхаркивается в раскрытую форточку. В двадцатый раз набирает Морфеусу – тишина.
На усыпанную землистой теменью старую площадь выползает мохнатой, заросшей каштаном рептилией малолюдный бульвар. Его округлая плешивая морда скалится редкими зубьями фонарей и торчащим посередь бледным клыком одинокой часовенки. Вокруг памятника истории лениво булькает подозрительное людское варево. То скрываясь в гуще деревьев, то вновь выплывая под свет фонарей, маячат по тротуару неясные силуэты с похабными лицами. Когда прямо перед бампером проходят два юнца, с вызывающими ухмылками поглядывающие сквозь лобовое стекло, мне стоит трудов удержать Онже от намерения выйти и проверить, как будут смотреться их кровавые слюни на фоне бордюра.
Наконец, раздается звонок. Онже несколько раз дакает и агакает, жестом просит меня найти на заднем сиденье конверт с левым телефонным контрактом, давит отбой. Внутренне подобравшись, он сгребает с приборной доски сигареты, записную книжку, конверт, и сливается с улицей, кашлянув на прощание дверью.
В машине звенит опустелая тишина. Только в сумрачной комнате меркнущего сознания шумно роятся стайки бессвязных оборванных мыслей. Каждая пытается отыскать свое место в Большом Каталожном Шкафу, освещаемом лампой тщетно пытающегося расставить все по полочкам разума. Мое сознание переходит в состояние искаженной трансовой логики, в процессе которой переход от предыдущих звеньев к последующим происходит интуитивными скачками – со столь же паранойяльной уверенностью, сколь и с шизофренической бездоказательностью.
Прорезая синие сумерки, густо облепившие конус часовни, перед моим взором очерчиваются, наконец, две фигуры. С черным дипломатом на фоне расхристанного одеяния и сутулой приблатненной походки, Онже выглядит разительно неуместно. Рядом с ним уверенным шагом чеканит асфальт грузноватый мужчина предпенсионного возраста. Видя, что они направляются к машине, я выбираюсь наружу. Упругий и плотный, словно вылитый из цельного каучука, Полковник походя бросает взгляд на госномер волжанки, после чего энергично встряхивает мне руку.
Держась на почтительном расстоянии друг от друга, мы создаем равнобедренный треугольник подле машины. Блуждающие неподалеку фантомы с любопытством присматриваются к нашей троице. Самые отвязные демонстративно проходят вплотную и ищуще заглядывают в глаза.
– Это пидорасы, – заявляет Полковник.
– Да мы уж допетрили! – Онже вновь начинает вскипать. – Вообще, честно говоря, удивились, что вы нам в таком месте встречу назначили. Неприятно как-то, понимаешь?
– А как они мне глаза ежедневно мозолят, ты сам понимаешь? – шутливо передразнивает Полковник. – Прямо под окнами кабинета шуры-муры крутят, гниль такая.
Не дожидаясь, пока прозвучит увиденный в моих глазах вопрос, Полкан оборачивается всем туловищем и указывает на здание на противоположной стороне площади. Вновь повернувшись лицом к улице, указывает на другой дом: здесь тоже Контора. И вон там, за музеем, еще один «филиал».
Мимо первого здания, указанного Полковником, я проходил множество раз, даже не подозревая, что могут скрывать за собой крепкие, отдающие салатовой прозеленью каменные стены, высокие окна и дубовые ворота подъезда. В окнах едва теплится свет, парковка у лицевой стороны особняка забита солидными иномарками с блатными госномерами, подле входа висит табличка, из которой ничего не понять. Одиноким пеньком сереет на углу милицейская будка с внимательным часовым.
– А почему эту шваль отсюда не разгонят? – сплевывает сквозь зубы Онже, с отвращением поглядывая на геев.
– Гоняем, что вы думаете! – весело отзывается Полковник. – Время от времени наши сотрудники наводят здесь порядок. После работы, конечно. Полностью убрать пока не торопимся: успеем еще. Всему, как говорится, свое время!
Сделав акцент на слове «свое», Полкан многозначительно втыкает палец в непроглядное небо, будто именно оттуда в Контору должна поступить высочайшая санкция на очистку страны от неблагонадежного элемента. Возвышенный жест довольно некстати портит зажатый в кулаке длинный цветастый конверт с логотипом оператора сотовой связи.
– Так, это дело надо бы убрать, – отследив снова мой взгляд, Полковник принимает из онжиных рук дипломат и кладет его на капот. Кейс небрежно зевает, демонстрируя внутренности: папки, документы, диски в коробочках без этикеток, непроницаемые взгляду пластиковые футляры и болотного цвета оборонительную гранату Ф2 с вывинченным и лежащим рядом запалом. Словно давая возможность полюбопытствовать содержимым, Полковник не спеша упрятывает конверт в одно из отделений. Плавным жестом захлопнув крышку, оставляет дипломат лежать на капоте.
– Ну, как там Рублевка, жирует?
– Лопается просто от денег, Анатолий Никитич! – с готовностью признает Онже.
– Пора придушить эту свору, – с внезапной суровостью произносит военный. – Что, ребята, запустим в этот гадюшник наше пролетарское щупальце?
– Анатолий Никитич! – собрав на лбу все морщины, Онже вешает на лицо юридический вид. – Хотелось бы с вами посовещаться: присмотрели нотариальную контору на районе, имеем представление как под нашу схему ее подвести.
В общих чертах Онже выкладывает наш стратегический план по рейдерскому захвату коммерческих предприятий в районе Николиной Горы. Уловив мои позывные, справляется о возможностях для бизнеса в Абхазской республике, вскользь отрекомендовав меня специалистом по данному направлению. Слегка наклонив голову, Полковник вслушивается и сухо кивает. По завершении монолога резюмирует:
– Не торопитесь. От вас сейчас требуется эффективная работа по тем объектам, которые мы вам определили для разработки на текущий момент. Со следующего месяца берете под себя второй автосервис, а пока вплотную занимаетесь созданием техцентра. Меня проинформировали, что заявка на финансирование будет предоставлена на следующей неделе, так? Остальные ваши дела – клубы, центры, сельское хозяйство – планируйте на следующий год. Наберитесь терпения и действуйте последовательно, по нашим инструкциям.
Как бы глядя со стороны, я вдруг замечаю, что уже второй раз подряд бесцеремонно перебиваю Полковника, влезая со своими идеями о безграничных возможностях и светлом будущем абхазского бизнеса. Тот будто не замечает моей горячности. Лишь мягко осадил, пояснив: южное направление Контору более чем интересует, но нам следует выждать, пока не будет урегулирован вопрос политического влияния в республике, решающийся в данный момент на самом федеральнейшем уровне.
Устыдившись своей несдержанности, я возвращаюсь к роли пассивного партнера по бизнесу и молча наблюдаю за беседующими. Облаченный в неброский но дорогой ткани костюм, Полковник напоминает мне партийного бонзу «из бывших». Со стороны, их с Онже общение выглядит как разговор начальника советского горисполкома с личным водителем. Полковник то и дело резко переводит разговор на новые темы, негаданно возвращается обратно, будто и не было никаких отступлений, иногда ошарашивает совсем уж не относящимися к теме вопросами и замечаниями. Глядя на его крутой лоб и энергичные рубящие жесты ладонью, слушая как умело Полковник интонирует по всей гамме звуковых красок, я отчетливо понимаю, что разговор по существу для него всего лишь одна из текущих задач, причем далеко не самая важная. Дать нам инструкции, выяснить положение дел, узнать о проблемах можно было и через Морфеуса.
– Разжирели на народных харчах! Но власти у них больше не будет. Кто Родину не любит – того Родина накажет, а со временем и на свое место поставит: к стенке. Правильно я говорю? По действующей программе, вся рублевская инфраструктура должна оказаться под нашей рукой в течение ближайших трех-четырех лет. Так что готовьтесь к напряженной работе и ничего не бойтесь. На нашей стороне государство, а вы теперь – с нами.
Как бы сквозь плотную резину ушных затычек я слышу, как Онже благодарит Полкана за оказанное доверие и заверяет, что выкладываться мы будем на всю катушку, каких бы усилий нам это ни стоило.
– А другого выбора от вас и не ждали, – мягко улыбается Полкан. Заговорщицки снизив тон, он смотрит мне прямо в глаза и произносит глухо и очень значительно. – Как говорится, ты можешь искать Матрицу всю жизнь. Но не ты находишь Матрицу, а Матрица выбирает тебя.
***
– Братиша, я устал считать, сколько он тестов нам задал! – сквозь усталый смех выдавливает из себя Онже. В обратный путь мы едем в перевозбужденном состоянии, словно нас хорошенько и качественно раскумарили.
Осклабив лицо веселой ухмылкой, Онже рассказывает: выходя с проходной здания, Полковник вручил Онже свой кейс, при этом попросив о чуткости к доверенному имуществу. Мол, там ценные документы. После этих слов вес дипломата словно бы увеличился и стал непомерным казенным грузом оттягивать кисть.
– Веришь, нет, братан, целая толпа мыслей набежала, для чего этот пробивон мог быть закинут, понимаешь? То ли меня прямо сейчас с этим кейсом упакуют, то ли ждали, что сам могу слинять в неизвестном направлении, то ли гордыню включу: мол, я не шнырь твои чемоданы таскать. Короче, вариантов десяток, и непонятно, какой из них правильный!
Место разговора тоже показалось нам неслучайным. Если Полковнику так не нравятся геи, он мог бы сразу забить стрелку где-нибудь по соседству.
– Знаешь, что я тебе скажу? – заключает Онже. – Начхать ему и на пидоров, и на то, что они в этом сквере тусуются! Ему просто охота было пробить наши реакции, чтобы составить о нас представление, понимаешь? Если у них на столе дела наши личные парятся, то сейчас они пополняются новыми строчками. Только не из жилуправлений всяких, и не с работы, не из ГУИН, а от их собственных спецов, которые любому в течение разговора могут мозги по винтикам разобрать, а заново собрать уже в новой конфигурации! Ты обратил внимание, как он нас с тобой вычисляет? Что ни вопрос – мышеловка. А руку как пожимает! Прямо втапливает до пола: ТЫ – МОЙ.
В ответ на последнюю онжину реплику вздымается пузырьками из глубин памяти что-то успешно забытое, полустертое годами обывательской жизни. Лишь чеканятся на поверхности разума невнятные словеса из покамест неопределенного источника: «Я твой есмь!» – «Да, ты мой еси!» – «Волею иду, а не насильно».
– Чувствуешь, как сразу работать захотелось? – горловым смехом булькает Онже. – Раз мы в Матрицу загрузились, они нас теперь под себя будут переделывать, обтачивать что фрезерным ножичком. Причем, если мы на их уровне не потянем – сольют нас, понимаешь? Утилизируют к ебаной матери.
Матрица разделывается лишь с теми, кто отказывается подчиняться ее беспредельной власти. Зато тем, кто этой власти с готовностью покоряется, Матрица сулит богатства и блага, принадлежащие ее кровным врагам. Вручает их на блюдечке как боевые трофеи. Мне так видится, что мелкие предприниматели и бандиты, всесильные олигархи и крестные отцы мафии, рано или поздно все до единого должны будут склониться перед ее щупальцами либо выбыть из всеобщей игры в деньги и власть.
– А ты фильм «Бригада» смотрел? Мне дядя прикалывал, что все так в натуре и происходило, понимаешь? Весь беспредел девяностых запланирован от и до! Эти бригады отмороженные, отстрел воров, передел собственности, мафиозные группировки – все делалось по одному большому проекту, понимаешь? Ну, и догадайся с трех раз: кто эти планы разрабатывал? Кому выгодно было дать коммерсам раздухариться, а теперь гайки завинтить и себе все забрать?
КЛИНК! – победоносно и смачно чавкнул гиперкуб на очередном повороте головоломки в моей раскалившейся от напряжения мозгов черепушке. Спецслужбы, бандиты, коммерсанты, политики, попы, обыватели, сваленные было в одну кучу, вдруг расправились одной тканью как вытряхнутая простыня. Ясно как божий день! На наших с Онже глазах происходит процесс концентрации власти. Просто мы пока наблюдаем лишь то, что происходит на экономическом фронте сражений за власть тотальную, абсолютную!
В соответствии с чьей-то хитроумной программой, народившийся пару десятков лет назад постсовдеповский бизнес должен был покрывать свою экономическую наготу хоть какой-нибудь «крышей». Ни милиция, ни секретные службы не могли, не хотели, но главное – не собирались мешать бандитам захватывать капитал и лезть во властные органы. Спустя годы отечественный бизнес привык работать исключительно по чьей-то указке. Проходит время, и едва складывается подходящая обстановка, как спецслужбы приводят к власти своего человечка. Бандиты начинают активно менять салоны мерседесов на гробы, а кресла в Госдуме на тюремные нары. Мафия, национальные группировки, уходящая в тень воровская элита бойко сдают позиции под напором всемогущих государственных служб, действующих руками подчиненной им сети бизнес-агентуры. Таких простеньких с виду ребят как Морфеус, или пусть бы и мы с Онже. Долгосрочный план уже начал давать результаты: «спецы» вернули себе власть и деньги, отнятые у них при развале Совка, и даже успели их приумножить.
КЛИНК!
Нет, чушь и бред! Никто ничего у них не отнимал, да и не мог бы отнять. Смена элит – процесс естественный и неизбежный, только вот в постперестроечном случае получилось, что элита осталась практически той же. Они лишь поменяли красномясое коммунячее рыло на лоснящуюся рыбьим жирком маску народоправчества, и заменили кумачовые социалистические лозунги фанерной вывеской «демократических ценностей». Как только ситуация изменилась, свежеиспеченные демократы вновь вступили в единую партию, научились подрываться с кресел под звуки советского гимна и подставили плечи под стоящую эрегированным приапическим фаллосом вертикаль исполнительной власти. Локомотив стал на новые рельсы, но к нему цепляют все те же, все те же вагоны.
Для простого обывателя (для моего деда, к примеру), все просто. Предатель-Горбачев, отчаянные хлопцы Язов, Крючков и Пуго, алкоголик-Ельцин. Развал Совка выглядит чуть ли не результатом досадной оплошности, подрывной деятельности отдельно взятых государственных подлецов. Теперь чудом пережившие период реформ пенсионеры лыбятся беззубыми ртами: идет РЕСТАВРАЦИЯ. Вернули тоталитарный государственный гимн, выдали ветеранам копеечные подачки и балаганные привилегии, а нынче реанимируют к жизни главную потеху рабского народа: идею Великой Империи.
На деле же идет продуманная до мелочей социальная стройка. Никакой реставрацией даже не пахнет! Производится масштабное строительство нового здания, и возводят его по невидимым чертежам, утвержденным неведомым архитектурным комитетом. За видимостью старого совково-деревянного фасада, в который выкрашиваются теперь стены на глазах вырастающей башни, поблескивают мертвенной сталью конструкции иного, несказанно усовершенствованного режима.
Все сферы государственной и общественной жизни споспешествуют Матрице. В одном направлении движутся политика, экономика, искусство и общественная культура. Даже Церковь, казалось бы, самостоятельная и независимая от светской власти структура, старательно обновляет стиль своей деятельности, трансформируясь из «тела Христова» в финансовую корпорацию. Но по каким законам происходят все эти трансформации? Кто управляет процессами перестройки государства и общества? Кто строит Великую Пирамиду? Не может же архитектура Матрицы существовать сама по себе! У пирамиды должны быть не только строители, но и зодчие. Или же Матрица как кристалл либо снежинка имеет некую априорную структуру, в рамках которой сами собой происходят формообразующие процессы? Но и тогда они должны подчиняться неким естественным законам.
КЛИНК!
Да так и есть, так и должно быть. Матрица – операционная оболочка программной среды, наглядная схема взаимодействия элементов операционной СИСТЕМЫ. Зрители смотрят театральную пьесу, и их глазам предстают красочные декорации, созданные художниками-оформителями. Незримо для публики макеты меняются, создавая ощущение погружения в реальность, изображаемую действующими лицами постановки. Однако техникам – тем, кто монтирует декорации и налаживает механизмы по их замене – хорошо видно, что они из себя представляют с изнаночной стороны. За внешними проявлениями Матрицы, за расписной кулисой государственных институтов, за изменчивой дымной зыбью законов, норм, установок и правил для всех и для каждого, таится некая принципиальная СИСТЕМА развития общества.
Я расслабленно откидываюсь на сидении. По телу разливаются жаркие волны удовлетворения, как если бы после долгого изнурительного карабканья по отвесной скале мне посчастливилось взобраться на ровный горизонтальный уступ. С комфортом я валюсь на спину и перевожу сбитое подъемом дыхание. Где-то неподалеку должна быть вершина. Мне предстоит совершить еще пару рывков, но сейчас я могу отдохнуть, остудить мозг и подумать над чем-нибудь менее масштабным и замысловатым.
– Ты, братка, опять загоняешься не по-детски! – останавливает мои выкладки Онже. – Я тебе уже говорил: будешь газовать – поедешь в институт Сербского, понимаешь? Лучше о конкретных вещах мыслить. Не можешь о работе сейчас говорить – ну давай Полкана еще обсудим. Как тебе его феня понравилась? Что там еще за «борьба за мир»? А «пролетарское щупальце»? Почему именно щупальце? И с каких хуев оно пролетарское? Хочет противопоставить нас рублевским обожранцам или посмотреть, охота ли нам в пролетарии зачисляться? А как тебе это выражение в оконцовке, про Матрицу? Они там, по ходу, на этом фильме мозги себе набекрень свернули. Вообще, из какой сцены эта фраза?
Да не из какой. Не было в фильме таких слов, я помню почти наизусть все три части. Это совсем из другой оперы. Полковник перефразировал нам цитату из средневековой легенды. Странствующий рыцарь в поисках Святого Грааля и хранители сакральной святыни, славные воины-тамплиеры.