– Беличий народ снова вернется в Королевский Лес… Но это слабая надежда.
– Мы очень постараемся!
– Я провожу вас к Госпоже Толстухе. Она решит, что делать…
Шли очень быстро, привалов не делая. Плим легко перескакивала с ветки на ветку, ее алая пелерина была хорошо видна в ветвях. Наконец показались прутья забора дворцового парка, белка круто свернула, и через несколько минут все оказались на той же полянке, где первый раз встретили Белку-Толстуху. Теперь же она сидела совсем одна, ни гномов, ни свиты не было видно.
– Здравствуйте, Госпожа Толстуха! – вышел вперед Горшков.
– Доброго дня и доброго пути, отважные путешественники, – голос ее был печален. – Я слышала, вы были у Герцогини?
– Да, а Бука пропал…
– Премьер-министр Бука действительно пропал, что очень расстроило короля. Но главное – то, что король разгневался и на вас, так как считает вас ответственными за случившееся. Министр и вы объявлены в розыск. Капрал Бельбундий только что получил распоряжение найти вас и посадить в тюрьму.
Все ошарашенно молчали. Горшков был поражен. Ведь они хотели помочь, а теперь – в тюрьму. Проделали такой путь.
– Бли-ин. – затянул Хомяков. Дернула же нас нелегкая…
– Все как всегда! – отчеканила Лейнеккер. – Горшков влез в историю, а все страдай! Я же говорила…
– Так, всем спокойно! – мозг Горшкова, будто назло словам Лейнеккер, начал работать вдвое пуще обычного. – Думаем, думаем… Капрал! Он один во дворце, так?
– Ну, так.
– Один он искать нас не будет. Ему нужны солдаты, так? А солдаты где?
– Полк дворцовой охраны расквартирован в столице Гнусабле, – заметила Белка. До него час пути.
– Значит, капрал отправится туда. Это час, и час обратно.
– А вдруг он еще во дворце? – заметил Великанов. И поджидает нас в засаде?
Все снова приуныли.
– Плим!
– Да, Госпожа Толстуха.
– Связь с летучим отрядом! Срочно выяснить, где капрал Бельбундий. Доложите немедленно.
Плим исчезла в ветвях. Через минуту она появилась.
– Летучий отряд докладывает, что капрал час назад на повозке отправился в Гнусабль.
– У нас есть два часа! Но что же делать?
– Госпожа Толстуха, Герцогиня дала нам вот это, – Саша Синичкина показала пузырек. – Это смеятельный эликсир. Тот, кто выпьет его, вновь научится смеяться.
Белка недоверчиво посмотрела на пузырек.
– Этого пузырька не хватит на всех жителей Цветных Земель.
– Давайте сами выпьем, – мрачно предложила Дубовицкая. – Хоть посмеемся перед тюрьмой.
– Король! – взревел Горшков! Нужно научить смеяться короля! Он запретил всем смеяться и играть! Мы не сможем разделить эликсир на всех, но мы можем попробовать рассмешить, разыграть короля!
– Ах, если бы это могло помочь, – грустно сказала Белка. – Король раньше был очень веселым человеком и любил играть. Но даже если вы проберетесь во дворец… Король разгневан на вас. Как вам удастся заставить его выпить эликсир?
– А мозги нам на что? Мы попытаемся! У нас есть два часа!
– Хорошо. Если вам понадобится помощь, воспользуйтесь этим, – и она протянула серебряный свисток на тонкой цепочке. Я все еще надеюсь, что вам удастся образумить короля, и белкам не придется покинуть лес. Но надежда тает с каждой минутой.
– Надежда есть, госпожа Толстуха! Петька – молодец, он что-нибудь придумает. А мы ему поможем, – улыбнулась Синичкина.
Горшков взял свисток и надел цепочку себе на шею.
– Здесь мы расстанемся. Идите в том направлении, – она указала лапкой в просвет между деревьями, – и выйдете к дворцовой ограде. Дальше идите направо вдоль нее, и придете к воротам.
– Спасибо, Госпожа Толстуха, – поблагодарил Горшков, и все зашагали к ограде.
XVI
Дворец был пуст, в окна бились жужжащие мухи, ветерок колыхал занавески. Решили долго по дворцу не бродить, чтобы не встретить короля или кого-то из свиты.
– О, вон там кухня! – заметил Хомяков. Пойдем туда, может, чего покушать найдем.
– Хомяков, тебе лишь бы пожрать. Там наверняка кто-то есть! Сразу шум поднимут!
– Бука говорил, что все разбежались. А капуста с картошкой в тронном зале стоит. Значит, нету там никого.
Подкрались к кухне, и действительно, там не было ни души. Сковородки и кастрюли ровными рядами висели на специальных крючках у стен, доски, ножи, терки и венчики – все аккуратно разложено и развешано по своим местам. Маленький паучок деловито плел свою сеть в углу. Все сели за широкий деревянный стол. Горшков обводил всех взглядом, напряженно сопел, вертя в руках пузырек. Тот был хрустальным, и свет из окна переливался в гранях.
– Так, у нас два часа. В общем, какой будет план?
– У меня есть план, – смущенно произнес Паша Хомяков. Нужно как следует подкрепиться.
Но никто даже не отозвался. Все напряженно молчали.
– Ну и думайте сами, а я голодным не могу, – обиделся Хомяков, отошел к окну и трагически встал около него, скрестив на груди руки.
– Горшков, – прошипела Лейнеккер, – ты нас сюда привел, ты и думай.
– Да замолчи ты, Линейка! – не выдержала Дубовицкая. – Сама-то мозгами пошевели! А только и знаешь, что критикуешь. Как подначить, так ты первая, а как помочь…
– Я? Да я…
– Ребята, ребята! – заплясал у окна Хомяков. Смотрите! Там… – он тыкал пухлым пальцем в открытое окно.
Все мигом бросились к окну и посмотрели вниз, ожидая увидеть капрала со взводом солдат. По дорожке плелся гном, таща тележку, в которой было несколько кочанов капусты и корзина яблок. Горшков чуть было не наподдал Хомякову.
– Давайте хоть капустки попросим погрызть, – чуть не плакал Хомяков. – Ну что вы как эти…
Все поплелись обратно к столу.
– Мамочки! Крыса! – заверещала Поросенкова и попятилась назад. Огромная крыса сидела на столе и держала в лапах пузырек, пытаясь вытащить пробку. Пробка была хрустальной и не поддавалась. Крыса была одноглазой. Обведя единственным взглядом застывшую компанию, она преспокойно слезла со стола и шмыгнула в дверь, держа в лапах пузырек. Только облезлый хвост мелькнул.
– Хома!.. – сипел красный от злости Горшков, сжимая кулаки. Но надавать подзатыльников Хомякову вряд ли помогло бы.
– Все. Теперь и эликсира нету, – грустно сказала Сашенька.
– Ребзя, я думал… Я пойду, я найду! Он вон в ту дверь… – размазывал слезы по щекам Хомяков. Все угрюмо молчали. Великанов заглянул в дверной проем.
– Ребят, это кладовка или погреб какой-то. Темный. Спускаться надо.
– Я вас сюда привел, значит мне и расхлебывать, – решительно сказал Горшков. Что тут сидеть, сопли размазывать. Кто со мной? – и он обвел глазами мальчишек. Но никто не выразил желания, а с девчонками – само собой, в разведку не ходят.
– Я пойду. – Неожиданно вышла вперед Соня Лейнеккер.
– Ты чего, Линейка? Девчонки остаются. А если их там много?
– Я крыс не боюсь, а девчонки тоже могут не хуже мальчишек. Давай, командир, командуй.
– Вот это разведрота, – присвистнул Великанов, – не подеритесь там.
– Мы будем ждать вас! – пообещала Саша Синичкина.
Под изумленные взгляды Горшков и Соня двинулись вперед по коридору.
Тяжелая дубовая дверь со скрипом приоткрылась, и пахнуло холодной сыростью подвала.
– Я первым пойду.
Горшков стал аккуратно спускаться по каменной лесенке. Соня шла за ним.
– Смотри! – она показала на выемку в каменной стене. В ней стояли разнокалиберные подсвечники с толстыми оплывшими свечами. Видимо, их оставили здесь гномы, чтобы удобнее было освещать путь. Горшков взял самый большой подсвечник со свечой, еще один дал Соне. Зажигалка у него была всегда с собой: фирменная, для спасателей, он получил ее в подарок от отца и очень ею гордился. Регулятор зажигалки можно было подкрутить так, что пламя било на целый метр вперед. Со свечами дело пошло быстрее: их яркое пламя хорошо освещало своды подвала.
Подвал оказался немаленьким: он представлял собой разветвленную сеть залов, соединенных длинными коридорами. В залах когда-то хранились припасы, теперь же они пустовали. Первый зал был заставлен пустыми бочками и бочонками. Некоторые бочки были таким огромными, что туда легко поместился бы целый класс. Они стояли на специальных подставках и были испещрены надписями мелом. Следующий зал был еще больше. Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи с приколоченными табличками: «Компот персиковый», «Варенье малиновое», «Сиропы». Никаких сиропов и варений не было, только ряды пустых пузатых банок свидетельствовали о том, что сладкоежек во дворце было достаточно.
– И куда это вы собрались, голубчики? – в полной тишине вдруг раздался скрипучий голос. Соня от неожиданности чуть не выронила подсвечник. – А ну, стоять-бояться!
Горшков во все глаза вглядывался в ряды полок. Край мешковины, лежащий на нижней полке, зашевелился, и из-под нее вылезла преогромная крыса и вразвалочку пошла навстречу Горшкову.
– Мамочки. Это она, – чуть дыша прошептала Соня, пятясь назад.
Крыса, а точнее, крыс спокойненько подошел к бочонку, влез на него, встал, уперев лапы в бока. Крыс был одноглазый, второй глаз закрывала повязка. На нем были надеты трепаные клетчатые брючишки с одной лямкой. Облезлый толстый хвост волочился по полу. Крыс уставился на Горшкова.
– Ну, чего надо, детишки? – голос его был тонким, как будто скрежетали алюминиевой ложкой по тарелке. – Или язычки проглотили, поросятки? Или, может, вас куснуть-полоснуть для начала? – и он оскалил свои оранжевые резцы.
– Вы… Ты сам кто такой? – проговорил Горшков, прикрывая сжавшуюся от страха Соню и просовывая одну руку в карман.
– Ха-ха! Он спрашивает, кто я такой! Ребята, слыхали?! – он обернулся по сторонам, и еще несколько мерзких крысиных голосов отозвались из разных углов, – хи-хи! Острые блестящие носы показывались из-за досок, шевеля усиками и нюхая воздух.
– Я – Зинни Круть-Перекруть Мокрый Хвост Клетчатый Штан Одноглазый! – гордо сообщил крыс. И я, представь себе, здесь живу! А прозвище мое – Чик-Чик! А знаешь, поросеночек, за что у меня такое прозвище? – и он подобрал под себя лапы, готовясь прыгнуть.
– Нет.
– За то, что бечевки и крышечки я перегрызаю с такой же легкостью, как и твои косточки! – крыс в мгновение ока прыгнул на Горшкова. Тот ожидал этого и, махнув кулаком с зажатой в нем металлической зажигалкой, отбросил крыса метра на два назад. Тот вскочил и, ощерив резцы, заверещал:
– Ребята, а ну покажем им! – и тонко свистнул.
Горшков толкнул Соню в угол, поднял с земли клепку от бочки – длинную дубовую дощечку – и сунул ей в руки.
– Если нападут – бей!
Крыс, будучи уверен в победе, вразвалочку шел на Горшкова. Соня тихонько всхлипывала в углу. Горшков пригнулся, встал в боксерскую стойку и пальцем нащупал регулятор зажигалки. Еще три здоровенных крысы заходили с боков. Когда крыс оказался вблизи, он направил сопло зажигалки прямо на него и нажал гашетку. Плотная струя пламени ударила крысу прямо в нос. Это было так неожиданно, что первую секунду он даже не сообразил, что произошло. Зато в следующую он подпрыгнул чуть на не на метр от земли, извиваясь, визжа и вереща от боли. Шмякнувшись об пол, он вертелся на месте и хлопал себя лапами по морде, пытаясь потушить дымящуюся шерсть, чем причинял себе еще большую боль.
– У-и-и! Больно! Мой нос! Он поджег мой нос! А-а-а!
Запахло горелой шерстью. Крысы замешкались.
– Бежим! – Горшков схватил за руку дрожащую Соню и ринулся в дверь. Было темно, но глаза его привыкли к полутьме, и он бежал по коридорам, не разбирая дороги. Остановившись, они отдышались, снова зажгли свечу и снова побежали. Казалось, шорох крысиных лап преследовал их.
– Фу-ух! – остановился отдышаться Горшков, когда они, пробежав изрядное расстояние, несколько раз круто свернули и опять оказались в зале со сводчатыми потолками. Зал был похож на все предыдущие.
– Петя, я боюсь! Эти крысы… Они такие огромные, – она прижалась к нему и готова была вот-вот заплакать.
– Не бойся. Уже все. Они нас не догонят.
– Правда?
– Правда. А если догонят, я им всыплю!
– Ну хорошо… С тобой я не боюсь, – она помолчала и добавила, – Петь, знаешь что?
– Что?
– Я… тут подумала… я как дура себя вела. Ты на меня не обижайся. Ну вот такой характер у меня. Ты молодец. Я сначала думала, что ты дурачок и хулиган. Там, в школе… А теперь вижу, что ты… Ты… Ну, в общем, ты хороший, – Соня посмотрела на него и улыбнулась. Он впервые видел ее улыбку. – Мы ведь вернемся?
– Ну ладно, тоже мне… – проворчал Горшков смущенно. – Распустила нюни. Конечно, вернемся. Давай выбираться отсюда.
– А как же пузырек?
– Пузырек… Давай вылезем, ребят позовем. Я его хорошо подпалил. Может, отдаст.
– Но как мы выберемся теперь? Тут все такое… запутанное.
– Может быть есть другой путь… Другой выход из подвала.
Горшков отряхнул брюки, проверил свечи в кармане и взял зажигалку наизготовку. Вместо деревянной клепки он сунул в руку Соне длинный металлический прут.
– Пошли.
Они ходили из зала в зал, но ничего похожего на выход не было. Залы были одинаковые и различались только содержимым. В одних громоздились бочки и кадушки, в других лежали кучи пыльных мешков или стояли пустые тележки. Отчаявшись найти выход, решили идти по собственным следам. Но каменный пол был гладким и твердым. Горшков остановился, не зная, куда идти дальше.
– Я придумала! Нужно искать капли воска на полу! Они приведут нас в тот зал, с крысами. Я уже готова снова с ними встретиться, лишь бы выбраться.
– А что, и верно… Соображаешь, – проворчал Горшков и, согнувшись в три погибели, разглядывая пол, они двинулись дальше. Сделав несколько поворотов, Горшков начал подозревать, что они ходят по кругу. Он почти отчаялся. Хотелось сесть в угол и заплакать. Но тут его внимание привлек маленький огрызок яблока, лежащий у стены.
– Смотри! Огрызок! – он поднял его и стал разглядывать. Огрызок был не очень свежим, но и не совсем старым.
– Ну и что? – пожала плечами Соня. Просто огрызок яблока.
– Как что? Если есть огрызок, значит, есть и яблоко!
– Ну и что, что есть? – повторила Соня. – Это понятно, что любой огрызок когда-то был яблоком.
– А то, что если есть яблоко, значит, есть и тот, кто его съел!
– Петя, я боюсь! А если это опять крысы?!
– Нет, крысы так не едят. Это человек. За мной!
И снова, согнувшись в три погибели, побежали вперед. Но искали уже не капли воска. Находки не заставили себя долго ждать. В следующем помещении обнаружился черенок от груши и скорлупка ореха. В следующем пахло как-то необычно, не так, как в предыдущем: сыростью и пыльной мешковиной. Следующий зал заканчивался длинным коридором. Соня первой выбежала в коридор и тут же обернулась, подзывая Горшкова.
– Петя! Смотри!
Горшков внимательно вглядывался в темноту коридора, но ничего не видел.
– Там… Как будто свет блеснул. Там кто-то есть!
– Ничего не вижу. Темно там.
– Точно говорю! Блеснул и погас!
– Пойдем посмотрим.
– Петя, может не надо? Может, не пойдем? А вдруг там что-то страшное? Давай лучше вернемся? Я боюсь… за нас.
– Надо идти. Я впереди, ты за мной.
Взяв в одну руку железный прут, в другую зажигалку, Горшков крадучись двинулся вперед. Вцепившись мертвой хваткой в его рукав, позади семенила Соня. Когда дошли до двери, Горшков вытянул руку со свечой вперед и поводил ею, освещая пространство, и только тогда вошел. Пахло только что погашенной свечой… и было ясно, что в комнате кто-то был. Горшков остановился и стал оглядываться вокруг. Все те же деревянные полки, тележка, бочка в углу. На полу возле бочки стоял подсвечник. Горшков, сделав знак Соне, на цыпочках пошел к бочке и поднял с пола подсвечник. Тот был еще теплым. Тогда Горшков набрался храбрости, сделал глубокий вдох и заглянул в бочку. Из бочки испуганными глазами на него смотрел министр Бука.
XVII
Уа-а-а-а! – Бука сидел на дворцовой кухне и ревел. Его манишка была вся мокрая от слез, он рыдал, и сквозь рыдания слышался жалобный голос:
– Это я… У-у-у… Простите меня-а-а. Бу-у-у-а. Я испугался… Герцогиня…
Ребята сидели вокруг и терпеливо ждали, пока Бука поплачет. Наконец рыдания стихли, и он, всхлипнув напоследок несколько раз, совсем успокоился. Подняв голову, он увидел пристальные взгляды ребят и понял, что придется все рассказать.
– Это я во всем виноват, – сопя, пробормотал он.
– В чем?
– В том, что король стал таким. Это все я!
– Но как? – изумился Горшков.
– Это я внушил королю, что нужно всем все запретить. И эти колотушки, и прищепки.
– Но зачем?
– Я… я испугался. Я боялся…
– Чего?
Лицо Буки вновь скуксилось, он снова собирался заплакать, на этот раз горько и печально. И заплакал бы, но Саша Синичкина подошла к нему и, заглянув прямо в глаза, произнесла мягким голосом:
– Чего вы испугались? Расскажите нам. Мы хотим помочь.
Молчание. Сопение.
– Я хотел стать королем.
– Вы? Вы хотели совершить… этот, как его… Государственный переворот?
– Нет, что вы! – замахал руками Бука. – У нас никто и не знает, что это такое. Просто король однажды оставил мантию и корону в тронном зале и убежал играть в расшибалочку. А я надел их и стал ходить перед зеркалом, и стал воображать, что я король.
Бука замолчал, всхлипывая.
– Я завидовал королю. Вы не знаете, но раньше он был совсем другим. Он был самым веселым королем на свете. Такого легкого человека еще поискать. А какие шутки он откалывал в тронном зале… А как играл… А я занимался всеми этими скучнейшими делами: приход-расход, сто возов пшеницы, сто возов картошки… То починить, это наладить. Все на мне, а когда поиграть и повеселиться?
– И вы решили стать королем?
– Да! Но я тут же сообразил, что короля все знают в лицо, и у меня никогда не получится. Но зависть брала свое. Я говорил про себя: если у меня нет времени веселиться, то и вы не будете!
– Как это… эгоистично!.. – прошептала Синичкина.
– И я стал внушать королю, что надо запретить всем разговаривать. Я очень старался, придумывал разные небылицы. Король не верил, и все, что мне удалось – это убедить его запретить всем смеяться.
– Запретить смеяться? Но это же невозможно.
– Увы. Как оказалось, возможно. Потом король простудился. У него был страшный насморк, он гнусавил. Я сказал, что подданные, которые любят своего короля, должны разделить его участь. Так появились прищепки.
– Да вы просто гений какой-то, – буркнул Ватрушкин. А колотушки?
– Колотушки король придумал сам. Вспомнил какую-то старую обиду и решил всем отомстить.
– Какую обиду? – спросила Саша Синичкина.
– Этого я не знаю. Даже сам король вряд ли помнит, какую. Все стали думать только об этих прищепках, колотушках.
– Но как вы объяснили это королю? Остальным министрам?
– К тому времени часть министров уже сидели в тюрьме за невыполнение королевских указов, некоторые разбежались. Остальные меня боялись, потому что думали, что я с помощью Герцогини заколдовал короля и теперь могу внушить ему что угодно. А когда появились прищепки, то и вовсе перестали общаться между собой. А у Герцогини мы и не были никогда, но это вы и так знаете.
– Вот это да! – присвистнул Пляскин. А Бука вошел во вкус, рассказывая о своих художествах, и даже как-то приосанился, чувствуя себя великим государственным мыслителем.
– Я стал главным лицом в королевстве. Я мог придумать любой указ, и король подписал бы его. Но тут мне самому стало страшно. Улицы опустели, и в государстве стало совсем грустно. Все перестали играть и работать, начался бедлам, потому что с прищепками на носу и разговаривать-то трудно… Гномы разбежались, не желая носить прищепки, садовники, повара сбежали, готовить вкусные блюда стало некому. Мы быстро съели все запасы, некому было привозить свежую провизию ко двору. В общем, все пошло кувырком, и я не знал, что делать. И короля как подменили: он стал всех подозревать, стал глупым и раздражительным. Впрочем, я его понимаю: будешь тут раздражительным: утром подают подгорелую кашу, от которой болит живот, после завтрака министры делают доклад и гнусавят с прищепками на носах, и беспрестанно смотрят на часы, чтобы не прозевать колотушки. А на обед – сырая репка или недоваренная картошка.
– Но почему вы сбежали? – спросила Соня.
– Вы оказались упрямее, чем я думал. Вначале я рассчитывал, что вы испугаетесь и не станете вмешиваться в наши дела. И уж точно не думал, что вы доберетесь до дворца Герцогини. А Герцогиня – могущественная волшебница. Я боялся, что она разоблачит меня, и вы все узнаете.
– Герцогине нет дела до ваших слабостей. Ее интересует только одно: сумеете ли вы остаться собой, – тихо проговорила Соня.
– А куда же вы поехали с Делегацией, если не к Герцогине?
– Покатались по предгорьям. У нас много красивых мест. Остальные получили дорогие подарки в обмен на молчание. Но что же теперь делать? – Бука закрыл лицо руками. – Я не знаю, как теперь помочь королю. Я знал, что показываться ему на глаза нельзя, и спрятался в подвале…
– Разве это выход – прятаться от проблем? Если заварили кашу – надо расхлебывать, – заметила Поросенкова. – Это у нас есть пословица такая – про кашу. Это значит – если вы натворили всяких глупостей, то нужно исправить их.
– Я хотел. Тем более, что многие думали, что я хороший, а во всем виноват только король.
При упоминании каши все оживились, особенно Хомяков.
– Я тут сильно извиняюсь, господа хорошенькие, – скрипучий голос раздался из угла так неожиданно, что Горшков чуть не подскочил на месте. В углу возле плиты стоял крыс. Его клетчатые брючки были прожжены в нескольких местах, на носу и ушах виднелось несколько свежих ожогов и проплешин. Сам он имел вид смущенный и потрепанный.
– Опять он, – проворчал Горшков и схватил кочергу.
– Но-но! Полегче, уважаемый! Я безоружен! – он смущенно потирал обожженный нос. – Сдаюсь!
Бука при виде крыса испуганно съежился. Видно было, что и он не избежал встречи.
– Ничего себе, отделал ты его. Вон, нос весь обжег, уши. Мне его жалко – прошептала Соня Горшкову.
– В общем, извиняйте, – смущенно проговорил крыс. – Времена нынче голодные, а тут, смотрю, пузырек стоит. Ну, подумал, пригодится. Только пробку не открыть, плотная.
– Да уж, если бы открыли… – проворчал Сережа.
В общем, господа хорошенькие, вы мне нос спалили, так уж подлечите пожалуйста, а то совсем худо, – плаксиво сообщил крыс. – В нашем крысином деле без носа никуда.
– Пузырек верни.
– Пинни! Верни пузырь! – и он сморщился от боли. Другой крыс смущенно подошел к Горшкову и протянул пузырек.
Бука встал на табуретку, залез в кухонный шкаф, достал аптечку. Саша Синичкина стала смазывать ожоги крыса пахучей мазью. Уши пришлось перевязать. Соорудили специальную круглую повязку и водрузили ее на нос. Крысу было больно, неудобно, но он мужественно терпел.
Когда повязка была готова, крыс подошел к Горшкову, протянул лапку.
– Мир?
– Мир!
– Парень этот – он кивнул в сторону кухни – Бука, он в общем, хороший, совесть есть. Вы уж не ругайте его сильно.
– Не будем, – улыбнулся Горшков.
– Так, ребзя, времени мало. Бука, надо взять себя в руки и действовать. Это смеятельный эликсир, нам его Герцогиня дала. Тот, кто выпьет, научится вновь смеяться. Это все, что у нас есть.
Бука осторожно взял пузырек и посмотрел на свет.
– Такого маленького пузырька не хват даже на десяток гномов. А только в Гнусабле проживают триста две тысячи…
– Нужно рассмешить короля! Может, тогда он одумается.
– Рассмешить… Сколько у нас времени? Час! – Бука! Скорее!
– Кажется, у меня есть мысль! Мы попробуем заставить короля выпить эликсир. Слушайте внимательно. Идея такая…
XVIII
Бука заметно повеселел и был полон решимости найти короля. Все вышли во двор и, встав под окнами королевской спальни, хором закричали:
– Ваше Величество!
В окне показалось сердитое лицо короля.
– Ваше Величество, пожалуйста, выходите во двор. Очень важное дело, государственное!
Лицо короля скрылось, в окне мелькнули надеваемые штаны.
– Как вы вообще додумались запретить смех?
– Мне так стыдно это вспоминать… Обида, – рассказывал Бука, пока все шли на игровую площадку. – От Курицалапа я узнал, что в детстве у короля был воспитатель-гувернер. Он был очень строг. Как-то раз король, будучи маленьким, громко засмеялся за столом. Воспитатель в наказание запретил королю смеяться на целый месяц. Я выбрал подходящий момент и напомнил королю эту обиду. Король сказал: раз мне запретили смеяться, я теперь король, и тоже запрещу! И запретил.
– Но ведь это было так давно! – возмутилась Синичкина.
– Королевские обиды не имеют срока давности – улыбнулся Бука. Идите на площадку, а мне нужно кое-что приготовить.
– А не сбежите? – нахмурился Горшков. Бука посмотрел на него с мягкой улыбкой, и Горшков понял, что теперь они – одна команда. – Я через минутку!
Король поджидал всех на площадке. Одет он был как попало, парик был растрепан, а туфли на босу ногу.
– А, это снова вы! Так называемые послы! Сами пожаловали. Стража! Капрал Толстопуз! Схватить! В тюрьму!
– Ваше Величество! – Горшков сделал страшное лицо. – Мы спешили сюда, чтобы сообщить вам… В Цветных Коро… то есть, в Гнусавии и Угрюмии – эпидемия! Страшная болезнь! Тот, кто заразится ею, обливается соплями, крякает как утка, покрывается зелеными пятнами и бородавками!
– Что? Эпидемия? – Король побледнел. – Нет, только этого еще не хватало! Доктор! Королевский доктор! – заверещал он. – Доктора сюда! Король болен!
– Осмелюсь напомнить, Ваше Величество, что королевский доктор давно сбежал, – выглянула из-за Горшкова Саша Синичкина.
– Но что же делать?! Я не хочу зеленые пятна и крякать как утка!
– Нужно выпить этот эликсир, Ваше Величество!
– Эликсир?! Какой эликсир? Дайте его сюда! Давайте сюда все снадобья! Я все выпью, все съем! – вопил король.
Горшков протянул бутылочку с эликсиром королю. Король вынул пробку и разом проглотил содержимое.
– Один, два, три, четыре, пять… – считал про себя Горшков. – Где же Бука?
– Нужно срочно насмешить короля! Иначе не подействует! – прошептала Саша Синичкина Горшкову. – Петя, придумай что-нибудь!
Горшков лихорадочно перебирал в уме все проказы и шутки. В школе ему ничего не стоило выкинуть какой-нибудь номер, от которого все покатывались со смеху. Но рассмешить короля… И Бука все не появлялся.
Король стоял с бутылочкой в руках, крутил головой и как будто прислушивался, какое действие оказывает на него эликсир.
– Восемь, девять, десять…
– А-а-апчхи! – король громогласно чихнул. А-а-апчхи! Не подействовало! Я заразился! А-а-апчхи!
Бука, наконец, выбежал, в руках у него был стул, на котором стояло блюдце с мукой. Под мышкой у него было зеркало. Сунув зеркало в руки Горшкову, он подбежал к королю.
– Ваше Величество, еще пилюля! Ее нужно срочно съесть!
– Давайте же ее сюда! А-а-апчхи!
– К ней нельзя прикасаться руками! Иначе не подействует, – с этими словами Бука поставил стул на землю и высыпал несколько сушек в блюдце с мукой.
Король смотрел на сушки, потом подбоченился, упер руки в бока и сунул нос в блюдце, пытаясь поймать сушку зубами.
– А-а-а-а-пчхи! – чих был такой громогласный, что Бука едва устоял на ногах. Облако муки поднялось такое, будто выстрелили из большой мучной пушки. Король поднял лицо с выпученными глазами, нос и щеки его были измазаны. Он лихорадочно жевал сушку. Вид у него был настолько комичный, что нельзя было удержаться от смеха.
– Что это? Да я вас! Ах вы!..
– Бука поднес зеркало к лицу короля. Тот сперва сделал сердитое лицо, даже нахмурился.
– Ап-ч-ха! Ха-ха-ха! Это я? У-ха-ха-ха, ну и умора! Ха-ха! Вот это… А-а-апчхи! Апч-ха-ха-ха! Кто это придумал? Ха-ха-ха! Апч!..
Король глядел на себя в зеркало и хохотал. Ребята глядя на это тоже покатывались со смеху. Девчонки хихикали, Хомяков ревел, держась за бока, Бука смущенно улыбался.
Король отнял у Буки зеркало, уставился в него и смеялся так, что слезы текли по его запачканному мукой лицу. Это придавало ему еще более комичный вид. Было видно, что короля давно так ничего не веселило. На секунду перестав, он обвел взглядом всю компанию и… залился смехом снова. Он показывал пальцем на свое изображение в зеркале и хохотал до упаду:
– Нет, вы это видели? А-а-апчхи! Вот так умора! Ха-ха-ха! Ай да Бука! Ну надо же, эпидемия! Эпидемия смеха! Смеются все! Ха-ха-ха!
Наконец смех прекратился, король отложил зеркало и, вытащив из рукава кружевной платочек, вытирал слезы.
– Ох, ну и потеха. Давно я так не смеялся! То есть… – Лицо его вдруг стало серьезным. – Я вообще так никогда не смеялся. Неужели я мог лишить моих подданных такой прекрасной вещи как смех? Неужели я это сделал? – он обвел глазами ребят.
– Да, Ваше Величество, – пробасил Хомяков. Как видите, не слишком умный поступок.
– Но что же делать? – лицо его, испачканное мукой, приняло озадаченное выражение – Так не может дальше продолжаться! Без смеха совершенно невозможно! Ведь это очевидно?!
– Отменить указ? – осторожно прошептала Лейнеккер.
– Хм… А ведь действительно! Ха-ха-ха! Отменить указ! Я старый осел, запретил всем смеяться! А без смеха невозможно жить на свете! Да! Все просто – отменить указ! – заревел он – всем смеяться! А-а-апчхи! Круглосуточно смеяться! Ха-ха-ха!.. По поводу и без повода… Объявить по всему королевству эпидемию смеха! Так, а что это я… – Король напустил на себя грозный вид. – Министр Бука, почему вы без прищепки? – лицо короля по-прежнему было в муке, и его строгость была такой забавной, что вызвала новый взрыв смеха.
– Эмм.. Я… потерял ее, Ваше Величество, – чуть не прыская со смеху произнес Бука.
– Потерял? Глупый чурбан! Дырявая голова! Ха-ха-ха! Забывчивый тюлень! Ха-ха-ха! Безмозглый бегемот! А-а-апчхи!.. то есть… Ха-ха-ха! Потерял государственную собственность! Ну и ну! У вас, господин министр, полчаса на то, чтобы найти ее! Иначе отправитесь в тюрьму! Полчаса! А-а-апчхи! – и король, не переставая глядеться в зеркало, скрылся во дворце.
– Урраа! Победа! Указ отменен!
– Да, но у нас мало времени, – зашептал Бука. – Нужно срочно придумать, что делать с прищепками. Король научился смеяться, если он увидит кого-то с прищепкой на носу, он будет хохотать до упаду. Тогда носить нам эти прищепки до конца дней.
– Чего тут думать? – раздался знакомый скрипучий голос. Все обернулись и увидели крыса. Крыс сидел на крылечке и крутил в воздухе кончиком хвоста. Было видно, что он совсем недавно плотно подкрепился. – Король – азартный человек, а вы научились играть.
– Что вы имеете в виду?
– Заключите с ним пари! Сыграйте, но непросто, а на что-нибудь! В картишки, в кости… – он хитро улыбнулся.
– Да, Бука! Придумайте игру, мы должны выиграть! – наперебой закричали ребята.
– Все не так просто! У короля – пятый, то есть, высший игровой разряд! Только у трех человек в государстве: у Верховного Игромейстера, его заместителя, и у короля! Нам не выиграть ни в одну известную игру Королевства!
– Может, попросить этого… Игромейстера? – осторожно предложил Великанов.
– Сидит в тюрьме вместе с заместителем.