Диалектика овального стола (2)
Титульник «Xdirect734» исчез, раскрывшись первой страницей. Гриша аж привстал со своего стула, вытянул шею, в попытке разнюхать содержание. В правом верхнем углу (для подростка в нижнем левом) расположилась небольшая фотография три на четыре. Сразу было сложно сказать кто на ней.
Абсманов спокойно смотрел на Гришу, пока тот не успокоился, усевшись на свой стул. После этого он потратил ещё несколько секунд на текст, шевеля беззвучно губами. Присутствующие слегка напряглись.
– Итак, первый у нас Фёдор Мышкин, мой тёзка. – Сказал Фёдор, остановив взгляд на запуганном мужчине, который сидел напротив между Диной и заботливой женщиной.
Мышкин вздрогнул. Взгляд сделался ещё испуганней. Молодой человек козырнул на Абсманова только украдкой, на остальных же он и вовсе не посмел глянуть.
– Это я. Всем привет. – Неловко улыбаясь, произнёс он.
Имеющиеся зрачки приковались к Феде, от чего тому стало ещё дурнее. Пульс скаканул, в горле пересохло до невозможности.
– Родились вы третьего сентября две тысячи сто десятом году.
– Охринеть ты молодой, а выглядишь как жопа! – Не выдержал Гриша.
– Так, молодой человек, следите, пожалуйста, за языком, – осадил его Абсманов, – продолжим.
– Извините, – уже перебил сам Фёдор, – а зачем… зачем вообще подобная информация? Как она относится к делу?
– Вот именно, – продолжила топить женщина, сидевшая от Феди слева, – зачем разглашать личную информацию?
– Так, господа, давайте успокоимся. Я понимаю, это немного странная форма нашей с вами коммуникации, – поправил причёску мужчина с папкой, – но поймите меня, есть некие правила, которым мы следуем для упорядочивания структуры нашей деятельности.
– Я так и знала, что вы официальная организация. Какая же ещё. – Добавила Дина.
– Вот это ты умная шлюха! Надо же, может ты ещё и три языка знаешь, а в свой выходной гадаешь на шаре?! – Начал бычиться Гриша, ища любой повод на кого-нибудь наорать. – Каждому мудаку и так понятно, такие наглые уроды с такими методами есть только в уполномоченных службах. Вот открытие! Скажи ведь?! – Обратился он к рядом сидящему ведущему.
– Ах ты, мелкий выродок, ублюдок, ты меня довёл! – Взорвалась Дина, вставая на ноги с намерением выцарапать глаза Грише. Её удержал Мышкин со словами: «Не стоит вам тратить эмоции на этого негодяя».
Парень услышал Федино замечание:
– Кто негодяй? Слышь! Ты! Крыса трусливая! Ща наору на тебя, и ты обосрёшься!
– Ха-ха! Кто бы говорил! А знаете, уважаемые господа, почему у этого прыща всё с говном связано? – Начла кричать Дина.
– Молчи, шлюха! Убью!
– Господа, господа! Успокойтесь. Или я буду вынужден позвать людей, которые вас успокоят. – Вмешался в словесный хаос Абсманов. Он явно был раздражен сложившейся ситуацией, но держался крайне спокойным, только глаза выдавали ярость.
Как ни странно, вопреки ожиданиям, в комнате действительно стало очень тихо. Федя в очередной раз поправил свою стильную причёску.
– Так вот… Фёдор Мышкин, двадцать шесть лет. На данный момент нигде не работаете.
– Ещё не успел.
– Что значит «не успел»?! – Встрял Гриша. – Тебе двадцать шесть, ты взрослый мужик!
– Я находился на лечении…
– Господи, Фёдор, да зачем вы отвечаете этой малолетке? – Встал на защиту тот самый высокий мужчина в очках, заходивший одним из последних.
– Слышь, мистер «ябабскаяпричёска», ты чё вообще встреваешь?! Тебя просили? Вот и захлопнись! – Парировал подросток.
– Пока тут только тебе нужно закрыть свою пасть и дать взрослым дядям и тётям разобраться что к чему. Так что будь добр закрыться, а то вот этот джентльмен действительно позовёт грозных дядей, которые сделают из тебя фарш.
– Ну не в фарш, так… – С улыбкой подытожил Абсманов.
– Так что же, всем можно базарить, а мне нет?
– Вам тоже можно высказываться, Григорий, просто вы слишком резки. Будьте более терпимы. И это пока что просьба, но только пока.
– Ладно, неженки… Так что, получается этот вот – Гриша ткнул рукой на Мышкина – взрослый дядя не работал, потому что в психушке лежал, да?
– Да с чего ты сразу взял, что в психушке?! – Встряла Дина.
– Так по нему сразу видно, вон какой нервный!
– Д… да, это правда. Я с психиатрической лечебницы, но я не понимаю, как это относится к делу, и я против того, чтобы это обсуждать.
– Ха! Я же говорил!
– Всё, успокоились. – Абсманов глядел в папку, пару раз перелистнул. – Позицию вашу я понял, Фёдор. Тогда ближе к делу. Вы написали, что двенадцатого июля вас выписали и вы направились в сторону метро пешком. Верно?
– Двенадцатое июля… теперь я начинаю понимать, о чём пойдёт речь. – Встряла заботливая мамаша.
– Ну, я не писал. Я вам, точнее, извиняюсь, вашему сотруднику рассказал, да и вы сами ведь потом…
– Вы меня поняли, не придирайтесь к словам.
– То есть, как это рассказали его сотруднику? Что-то, простите, уже я начинаю не понимать, но догадываться. – Встрял мужчина с окрашенными волосами.
– Ну как же… со мной провели небольшую беседу, с вами разве нет? – Ещё больше занервничал Мышкин.
– Да, провели. Вот видите, у меня и моего друга на лице!
– Господа, ну мы же договорились, что начнём всё по порядку, а вы опять балаган устроили. – Снова попытался успокоить куратор, но уже понимал, что теряет контроль над ситуацией.
– Да нет, давайте разберёмся! Со мной никто не церемонился, а вот с вашим тёской Мышкиным походу очень хорошо обошлись. Возможно, и чаем напоили?
– Да, вас чаем поили? – С улыбкой поддержал своего крашеного товарища длинный.
– Да господи, причём тут… причём тут чай?! – Пытался защищаться Фёдор.
– Со мной тоже никто не базарил! Просто ТРАХ! И в тачку. Вот суки! – Завопил Гриша.
– Да с тобой ни один нормальный человек не стал бы разговаривать. На тебя и плюнуть то… – Вставила Дина.
– Молчи, молчи дырка расшатанная!
– Так, с меня хватит, я вызываю охрану.
– Да подождите вы, со своей охраной. – Отмахнулся крашенный. – Господа и милые дамы: успокойтесь на секунду. Послушайте. Пожалуйста… Поднимите руки, с кем уже имелся разговор?
Руки поднял ведущий Андрей, Мышкин и пожилой мужичок Союз Демьянович, который ещё не произнёс ни слова.
– Ну как, имели разговор, данные господа позвонили мне, я их внимательно выслушал. Было точно сказано, что нужно явиться. Да я и сам собирался, знаете ли, просто не знал к кому обраться с таким… кхм… деликатным вопросом. – Уточнил Союз. Мужчиной он был очень конкретный, говорил всегда по делу. По крайней мере, складывалось такое впечатление.
– Аналогично. – Бросил ведущий.
– То есть получается, что общались не с одним этим вот Мышкиным. – Подытожил крашеный.
– Подождите, я начинаю припоминать – включилась Дина. – Помню какой-то звонок, говорили про встречу, но я подумала, что это очередные мошенники, просто послала их на три буквы. Так это были вы? – Обратилась она к Абсманову.
– А? Да, но не конкретно я, а наши люди. – Фёдор звонил кому-то по телефону. На том конце взяли трубку. Мужчина буркнул «Да, будьте добры».
– Мне суки даже не пытались позвонить! – Разозлился Гриша. – И сразу въебали с электрошокера!
– У вас нет телефона, Григорий. – Вздохнул Федя.
– Да мне ПО!
– Так или иначе, всех, кто не пришёл добровольно – привезли на машинах.
– Как свиней!
– Ну, вы преувеличиваете, но если вы оскорблены, Григорий, то я попрошу переписать ваш контракт с нами, чтобы включили дополнительную компенсационную сумму для вас.
– Правда? – Парнишка сразу сделался гладким. – Так о какой сумме идёт речь?
– Если бы некоторые меня не перебивали, то мы уже смогли дойти до этой части, но вы пост…
– То есть получается это вот что! – Заговорил неожиданно друг крашенного. – Получается, как нас смогли отыскать? Я теперь понял, всё понял, да… И, кажется, я даже понимаю, как нас отыскали. Один из нас крыса, верно? ВЕРНО?!
– Успокойся, Миш. – Попытался утихомирить его товарищ.
– Ты не понимаешь, если бы один pidor держал свой рот на замке, держал свой ум при себе, то мы бы здесь не торчали, а были бы уже за границей!
– Вам что, деньги лишние? – Вставил свои пять копеек ведущий, но Срокин его проигнорировал.
– И теперь из-за этой гниды мы можем лишиться!
– Так, Миш, следи за языком, ты ведь знаешь… Короче, замолчи!
– Он! – Резко выкрикнул Михаил, тыкая своим длинным пальцем в Мышкина. – Эта тварь сдала нас с потрохами! Позволил гад подключить к себе все эти жидовские проводки, а?! ОТВЕЧАЙ!
– Не я один! – Мышкин сидел в оцепенении с красным, от стыда, лицом. Он дрожал всем своим немощным тельцем. Никто не заметил, как замок повернулся, в комнату вбежали знакомые люди в чёрной форме.
– Молодой человек поступил правильно, как настоящий п-т! – Вступился за парня Союз Демьянович.
– ОТВЕЧАЙ, КРЫСА! – С этим боевым кличем Миша выпрыгнул через стол на Фёдора, да так, что чуть ли не сломал своим телом парню шею.
2.Бойня (стансы классике)
Неподалёку от метрополитена Проспект Полярнова (оранжевая ветка) в семи минутах ходьбы расположился бизнес-центр. Главный вход оккупировала элитная мебельная фирма «Gold-Papa» или как местные с издёвкой называли глухой центр papa gondon.
По краям с центрального фасада раскидались кафешки. Пройдя во внутренний двор человек оказывался на большой парковке, а во весь боковой фасад здания, ровно посередине, находилась единственная железная дверь, над которой висел очень даже уродливый дугообразный козырёк.
Так выглядел второй вход в горе-бизнес-центр, который вёл на лестничную клетку, где на втором этаже находились сомнительные конторы турфирм, а весь третий этаж заняло самое крупное издательство страны «Экмос».
На мягком пожеванном диване, рядом с входной дверью, на которой висела табличка «Главный редактор Пулутинский Альберт Вавилонович» сидел пухленький, уже немолодой мужчина. На вид ему смело давали сорокет. Под его носом красовались аккуратные усы, а на щеках имелась лёгкая щетинка. На массивном же лице (к удивлению случайных прохожих) сидели большие, такие даже плутовские глаза-молодца. Бывает так, смотришь на кого-то, и сразу понимаешь, вот этот человек высокого ума, а сколько жизненной энергии!
Друзья звали мужчину Лёней. Более молодые знакомые по «цеху» обращались Леон-тьевич, по паспорту Скеров Леонид Игнатьевич.
По профессии же Леонид был экономистом. Деньги он зарабатывал… а впрочем, он никак не зарабатывал. Благодаря накоплениям (ныне покойного) отца и мудрому решению вложить имеющиеся финансы под проценты, позволили Лёне в свои годы нигде не страдать, полностью отдавшись мечте. Или, быть может, правильней сказать – отдаться призванию.
Леонид Игнатьевич в небольших кругах считался искусным поэтом. Высокому слову он посвятил всю свою прожитую жизнь. Главной мечтой же этого пухленького, вечно одинокого человека, являлось признание творчества, как акт неотделимого наследия, но пока он ценился только в очень узких кругах любителей бунтарской поэзии, а если быть точнее, то Лёню любила молодёжь, принадлежащая к сомнительным кругам.
Вот и сейчас мужчина сидел, листал свежий выпуск литературного журнала С.О.В.О.К. и ждал, когда же главный редактор освободится (а занят ли он на самом деле?) Полгода назад Леонид приносил огромную стопку своей поэзии на рассмотрение к Альберту Вавилоновичу. Это было его не первое посещение и не первый отказ, но Скеров верил, что труд и время должны победить злого дядьку-басурмана (в данном случае главного редактора).
За дверью раздался голос Пулутинского: «войдите!» Секретарши у него не было по личному желанию. Лёня захлопнул копию ежемесячного журнала, небрежно кинув её. Сделав глубокий вдох, без стука, поэт ворвался в кабинет.
Внутри этого маленького заваленного кабинета был спёртый табачный смог. Такая устойчивая дымка, которая, казалось, никогда уже не выветрится, а всё потому, что Вавилоныч (так звали его близкие друзья) любил много курить и обожал тепло, поэтому окна не открывались даже летом.
– Здравствуйте, Альберт. – Уверенно поприветствовал поэт этого пожилого, болезненно худого человека.
– Да, да, кто это у нас? – Вгляделся Альберт. – Ах, чёрт меня дери, Леонид! Заходи, присаживайся. Давно тебя было не видать.
– А чего вы удивляетесь? Я же вам вчера позвонил, предупредил о своём появлении.
– Думаешь, я вот только о тебе и думаю? Мне знаешь сколько приходится вопросов решать? Вечные эти рукописи всяких недотёп, просмотр отработанного материала, вечные счета, встречи! У меня крыша едет к чёртовой матери!
– А вы разве читаете присылаемые рукописи?
– Ну, кхм… не все, но, чтобы отнести многотомные блоки испорченной бумаги нужно потратить время, знаешь ли.
– Ясное дело…
– Ну чего ты, чего набычился сразу? Я же не говорю, что и твои труды я удачно отнёс на помойку.
– Неужели?
– Леонид. Лёня. Вот такого ты мнения о старике, да? Между прочим, я многое прочитал… Ты ведь знаешь, твои мысли мне безумно нравятся, иначе ты бы тут не сидел. Сейчас, погоди. – Редактор развернулся на своём кресле к шкафу у стены, открыл нижнюю дверцу и, покопавшись, достал толстенький блок листов. Рукой сбросил накопившуюся пыль на титульнике, где красовалась фамилия поэта.
– Зачем же вы так, пыль придавала веса моим трудам! – Поддел его Леонид.
– Ты, сынок, зубы не точи на дядьку, могу и обидеться. А вообще, если ты не знал, то пыль везде и на нас с тобой её в избытке!
– Да, только мы себя частенько трогаем, в отличие от…
– Да, да! Я тебя понял. Вот, смотри – Редактор сжал всю стопку с одной стороны, а другой рукой начал перебирать листы. Некоторые стихи были обведены зелёным карандашом, более редко мелькал красный цвет. – Что ты видишь?
– Ну, стихи свои вижу.
– Так, а ещё?
– Вижу пометки зелёным и красным цветом.
– Вооооот! А это уже, мальчик мой, моя рука сделала. А знаешь, что это значит? Что я ценю тебя и действительно интересуюсь тобой.
– Вы хотите сказать, что вы меня…
– Вот, например, это стихотворение, – перебил его Альберт. – Иуда:
Мучитель животных –
сам мученик с рождения
распятый явью,
где сила притяжения
тепла
обошла его,
оставив напоследок –
холодные стены бетона
после расстрела.
– Я написал его под впечатлением одного нищего мальчика, калеки. Он был очень красив, но бессердечно его интересовала только горсть звенящих монет в чужих карманах… – Прокомментировал поэт.
– Так и я о том же, до дрожи! Или вот ещё, – руки начали перелистывать наугад, ища первый попавшийся стих с зелёной обводкой – Без названия:
Ты надеваешь чёрную футболку, чёрные штаны, чёрный плащ;
у тебя солнцезащитные очки на носу, даже в плохую погоду –
траурные цвета делают тебя неприметным на фоне жертвы.
Последний день сентября зачёркнут сигаретным пеплом, и время –
самая пора охотничьих ножей, так сподручней
думать.
Она в фиолетовом пальто. Сама нанизывается на остриё.
Она говорит: «я жертва твоя, охотник должен быть более
обстоятельным с дамой»
Ты несёшь её обмякшее тело на алтарь уединения личного крова.
Ополаскиваешь нож, омываешь ей ступни. Её глаза смотрят
с прищуром. Ей невтерпёж узнать, что значит быть съеденной.
С чувством и намёком на таинство закончил читать редактор, уставившись сквозь автора.
– Ну, метафора средней руки, я хотел…
– Молчи, Лёня, дай старику помечтать. В твоих работах полно загадок, сексуальности и лирики.
– Так может стоит познакомить людей с моими работами, разве не логично? – Приободрился Скеров.
– Логично, логично! Ты не представляешь, как я хотел бы иметь честь напечатать тебя, но у меня попросту связаны руки! – Громко и искренне закричал Вавилон, а затем уже продолжил почти шёпотом. – Пойми же, мальчик мой, где мы живём. Это только кажется, что здесь демократия и новый мир с новыми порядками, а на деле: мы все повязаны. Ты думаешь, я не пробовал? Скажу тебе честно, когда я был ещё моложе, то пытался бороться вот за таких как ты: прогрессивных, энергичных творцов. Но любое новое нужно согласовывать с такими кхм… с такими людьми, с важными господами в пиджаках. У них там целый отдел, который отвечает за цензуру. Все эти, ничего не смыслящие в искусстве, баблососы решают, что людям срать в глаза, а что нужно нассать в уши… Понаклонировали своих классиков… Нет! Я ничего не хочу сказать, когда-то я любил классику… но, что тот же PushкинV.3, ТолсtoyRED8 и прочие клоны… словесные импотенты! – Снова повысил голос редактор, но тут же осёкся.
– Так им внедрили их оригинальный разум.
– Да, так говорят, но почему-то все эти гении того великого времени очень быстро приняли правила новой игры, стали слишком уж политикой интересоваться, а всё потому, что в их задницах огромный покровительский ф! Вот, что я тебе скажу, чисто мнение… Я тебе так скажу, Лёнь, это только моё, и больше ничье, уяснил? У каждого нового времени должны быть свои новые писатели. Должны быть люди, которые говорят на новом языке, а всем этим деловым невыгодно, чтобы холопы что-то там хотели. Их всё кормят протухшим материалом. Точнее он не то, чтобы протухший, просто его новые люди не понимают! Не воспринимают, и всё тут! А эти вот клоны… эти распиаренные клоуны – жалкая пародия того, чем они когда-то были в своё время. Переселения души ещё не придумали, Лень, пойми. И вот из-за таких вот крыс, такие люди, как ты и остаются у меня в столе, ты прости. Я знаю зачем ты пришел, но я не могу напечатать тебя при всём желании.
– Понятно, но как же ваш журнал С.О.В.О.К., даже в него я не вписываюсь? Там вроде молодые авторы. – Всё цеплялся за спасительную соломинку поэт.
– Да, печатаем мы там ребят, создаём видимость прогресса. Некоторых пропускают, но ты пойми Леонид, что именно твоя фамилия и каждая твоя буква, каждый вздох в сером (ещё не чёрном, разумеется) списке. Знаешь, мой покойный отец любил говорить: «зато не как в девяностых». Сейчас сам знаешь, какой год. Новая эра. А эти девяностые до сих пор остались. Если чуть громче пискнуть, то какой-нибудь «благородный» zasranec в дорогом костюме наймёт люмпена за копейки, который потом тебя ошпарит кислотой у дома, и дело с концом. Тут прогибайся, либо гуляй лесом, третьего не дано.
– Мне пора. Спасибо за беседу. – Покрасневший от несправедливости Леонид резко встал, протянув руку для пожатия. Он не знал, насколько можно было верить старику, но всё же воспитанность не позволяла совсем терять самообладание.
Пулутинский пожал в ответ руку с сочувствующим взглядом.
– Настанет и твоё время, Леонид. Не отчаивайся, пиши для потомков.
Скеров кивнул и, уже было ретировался, но редактор его окликнул:
– Лёнь! А ты знаешь, как расшифровывается аббревиатура названия нашего литературного альманаха?
Леонид отрицательно покачал головой.
– Союз отечественного выражения открытой культуры.
– Ясно.
– Но знаешь, как сам я расшифровываю?
– ?..
– Сатирические отрывки вокруг оральной кастомизации.
Немолодой поэт болезненно улыбнулся, кивнул Альберту на прощание, а после закрыл дверь с обратной стороны.
Скеров был погружен в свои мрачные мысли. Его угнетал тот факт, что вероятность быть напечатанным при жизни – крайне мала, если не сказать: космически неосуществима. Но как возможно принять такой бесчеловечный факт? Даже если представить, что после смерти, через лет пятьдесят, новое поколение прозреет, увидит если не гениальность, то должный талант и он, Скеров, станет главным символом. То, что с того, спрашивается?
Любая тяга к высокому – это прежде всего эгоцентрическое желание ощутить восхищенные охи и ахи в свой адрес. Любой немыслимый подобный труд – инструмент по достижению только одной цели: хоть на мгновение почувствовать, что живешь ты не зря. Соврать самому себе посредством всей этой коллективной толпы, что ты сделал всё правильно. А после, в неизвестно сколько лет и при каких обстоятельствах, уйти в покров загадки, где не будет страхов и комплексов.
Мужчина не глядя шел к выходу, то и дело натыкаясь на углы. Он не заметил, как от самой двери редактора с ним установил зрительную связь худой и высокий мужчина, затем начав преследовать поэта, пытаясь пока не выдавать своего присутствия.
Только у выхода Лёня вышел из своей головы, но только с той целью, чтобы не расшибить эту самую голову о металл. Его слегка пухленький пальчик нажал на таблеточную кнопку. Дверь запищала, разрешая выйти на свежий воздух. Тут мужчина услышал робкий, не очень громкий голос за своей спиной «Погодите. Постойте же!»
Когда Скеров обернулся, то увидел сначала фрагмент телесной ткани с белыми пуговицами. Дальше взгляд начал автоматически подниматься вверх, открывая тонкую шею с выразительным кадыком, а верхом на ней сидела небольшая, но аккуратная голова.
На умных глазах водрузились очки в тонкой оправе. Идеально выбритое лицо, вопреки ожиданиям, сам череп не лысый (Леонид посчитал, что фигуре такой комплекции больше подошла бы лысая голова), на нём сидела инфантильная прическа, а именно каре, да такое, что волосы спереди доходили до плеч, а к затылку аккуратной дугой сходили почти в ноль.
– Простите меня сердечно, вы курите? – Спросил высокий мужчина, доставая из заднего кармана смятую пачку сигарет.
– Курю. Вам зажигалку? Только она и есть.
– Да нет, спасибо, что вы? Я не по такому вопросу к вам. – Мужчина протянул открытую пачку поэту. Леонид, после секундной задержки, принял угощение.
– Благодарю.
– Давайте отойдём вон к той урне, а то можно напороться на штраф, всё-таки охрана тут имеется.
Парочка молча дошла до указанного места. Леонид всё же смог проявить ответную вежливость, успев чиркнуть своей зажигалкой раньше, в первую очередь подкурив своему новому знакомому.
– Премного обязан. Не успел представиться: Михаил Владимирович Срокин. – Миша протянул руку.
– А я Леонид. – Грустно назвал только имя Скеров, пожимая руку, отметив про себя, что эта рука очень приятна на ощупь.
– Я вас знаю, да. Вы в литературных кругах очень важная личность, честно слово. Я знаком с вашими работами, как-то у этого старого выкрал почитать.
– Неужели? – Приятно удивился Лёня, но постарался максимально скрыть свои эмоции.
– Несомненно. Могу парочку стихов продекламировать!
– Лучше не стоит… Меня, знаете ли, сегодня тошнит от себя.
– Муки творчества?
– Вы только за этим меня остановили или вам не с кем было покурить?
– Что вы, вовсе нет, но ваше общество мне приятно, спорить не буду. Вообще я по другому вопросу, – смутился Миша, взяв паузу, вглядываясь в пустоту. На переносице у него образовалась морщинка гордеца.
– Может, тогда поделитесь, и я удовлетворю вас ответом?
– Хм. – Срокин улыбнулся одними уголками рта. – Скажу честно, когда вы сидели на диване у кабинета Альберта Вавилоновича, я увидел, как вы серьёзно изучаете новый выпуск журнала С.О.В.О.К.
– Коротал время. – Коротко и безэмоционально ответил Лёня.
– Так вот, я к чему это всё… Там мой рассказ опубликован, а вы для меня человек авторитетный. Хотелось просто узнать, прочли вы его или пролистали? И если да, то что вы думаете о нём? – Миша покраснел, сам того не желая.
– Слушайте, я вообще взял этот «глянец» от скуки. Скажу честно, хотел было что-то из него прочитать, но все эти PushкиныВэ3, где им вся коллегия нализывает жопу, а потом большие рецензии на их сухие работы… короче говоря, я не стал вникать. И скажу вам больше, я даже не видел там вас. Ваш рассказ затерялся среди этой скуки. – Горячо закончил поэт, затем добавив, – да и вообще, зачем вам знать мнение человека, которого даже в этом журнале ни разу не напечатали и не напечатают? Радуйтесь уже тому, что у вас есть потерянный рассказ на прогнивших страницах, вам есть чему хвастаться.
– Вы совершенно правы. – Задумчиво отозвался Михаил. На его лице остался отпечаток «пощёчины».
– Надеюсь, я вас не обидел?
– Что вы, просто при одном напоминании об этих с… об этих клонах… меня начинает колотить от бешенства. Не культура у нас, а консервная банка!
– Соглашусь, но вам всё-таки как-то удалось просочиться… если вы, разумеется, не пишете в такой же манере.
– Что вы, унизить самого себя? Я люблю поиграть, кто не без греха, но не настолько во мне мазохизма. Да и уважение к себе ещё имею!
– Вы меня заинтриговали.
– Правда?
– Несомненно. Если найду копию журнала и не забуду, то обязательно прочту ваш рассказ. – Лёня сделал финальный затяг у самого края фильтра, выбросив бычок в урну. А это значит, что сейчас он направится к себе домой.
– Вы можете сделать мне маленькое одолжение?
– Хм… зависит от того, что вы хотите.
– Подождите здесь меня одну минуту.
– Это можно.
Михаил ринулся к двери, открыв чуханочку ключом (интересно, откуда он у него?) Мужчины не было ровно минуту, а после дверь снова распахнулась. На Скерова бежал всё тот же Миша, только весь в поту и красный, словно маленький пацан на продлёнке.
В руках он держал тот самый С.О.В.О.К., только скрученный в трубочку.
– В…вот, прошу. – Всё пытался отдышаться Михаил.
– Благодарю, но право, не стоило так спешить, я бы подождал и дольше.
– Да ничего, знаете, полезно, кардионагрузка… Так вы прочтёте?
– Д-да, прочту.
Михаил самовольно взял руку Лёни в попытке как-то её потрясти. «Спасибо» – повторял он тихо с отдышкой. А после с улыбкой побрёл назад в издательство.
– Обещайте, что если вам понравится рассказ, то вы позвоните мне и тогда вместе отобедаем? Я угощаю! Но если нет, и я вам стану мерзок как творец, то просто сожгите эту макулатуру, словно мусор в знак своего очищения. Обещайте мне! – С улыбкой кричал он, всё отдаляясь от Лёни.
– Обещаю! – Только и нашелся поэт. Внутри него что-то радостно улыбалось, но на вид он был всё также серьёзен и печален.
Как только Срокин скрылся за дверью, Леонид, с журналом в руке, побрёл к себе домой. Но перед этим забежал в магазин за сигаретами и двумя бутылками дешевого портвейна. Он серьёзно настроился на исполнение данного им слова.
АВТОР: СРОКИН МИХАИЛ В.
«ТРЕЗУБЕЦ И СЕТЬ»
В Греции, на полуострове Пелопоннес, в долине Эврот, расположилось государство Спарта. Оно славится своими бравыми войнами, безукоризненной дисциплиной и самыми красивыми женщинами.
В этой долине нет места трусам, ворам и прочим маргинальным прослойкам общества. Уже как с полвека всех негодяев предали земле, сбросив с горы Тайгет. Если бы нашелся смельчак, который смог спуститься вниз, то его взору предстали бы целые горы скелетов разных размеров. Как можно догадаться, эти останки принадлежали некогда людям, которые не имели нравственного стержня.
Неподалёку от берегов Гиреона расположилось питейное заведение. Основной фауной здесь являются рыбаки, которых приписывали к гипомейонам, либо периэкам, что было вполне справедливо. Да никто и не жаловался.
Название бар носит соответствующее: «Рыба&Кость». Его двери круглосуточно находятся в движении. Отважная сотня рыбаков ловит рыбу и днём, и ночью, не давая лодкам просохнуть, и не давая скуке сломить свой дух раньше времени. Постоянный конвейер тел заполняет единственное питейное пристанище, тем самым не давая ему времени на сон и отдых.
Здесь, в этих прокуренных стенах, два хозяина. Оба седовласые гордые мужчины, которые делят одну спальню на втором этаже, отдыхая по очереди. Агис – тот, что пониже, работает за барной стойкой днём, а его чуть более высокий бизнес-партнёр Агесилай бодрствует ночью.
В такие окраины граждане Спарты заходят редко. Только раз в месяц два спартанца спускаются на корки владений своего царя, чтобы собрать подать с хозяев за право наполнять кружки крафтом.
У рыбаков же имелся свой атаман, который скупал всю пойманную рыбу, а затем, со своими подельниками, отвозил товар на воскресную ярмарку в город, где и продавал всё в два раза дороже.
Сам атаман являлся полукровкой. Поговаривают, его отец был спартанцем, который по пьяни обрюхатил немощную женщину в кустах. Гражданства атаман не получил (да и не смог бы, таких сбрасывали обычно с вышеупомянутой скалы), но зато он обзавёлся связями благодаря глупости своего папаши, за счёт чего и мог беспрепятственно проворачивать свои воскресные торги.
Жизнь на окраине шла своим чередом, никто здесь не чувствует себя ущемлённым или обиженным. Каждый находит себе занятие по душе.
Чуть севернее живёт семья потомственных рыбаков. Мать осталась с двумя сыновьями, так как муж её скончался в прошлом году. Ему стукнул сорок седьмой год, когда непонятная хворь сломила сначала его дух, а потом и его тело. Местные ведуньи говорят, что это был затяжной триппер, но их (сумасшедших) никто не слушает. В таких убогих – даже не плюют.
Отец покинул мирские земли, но оставил после себя двух чудесных сыновей: Аристида и Йоргоса. Аристид старше брата всего на год, через месяц ему должно стукнуть восемнадцать лет. Йоргос же, хоть и младше брата, но ростом вышел куда слаженней. Оба абсолютно не похожи друг на друга. Создаётся впечатление, будто мать их понесла от разных мужчин.
До того, как умереть, отец успел обучить сыновей своему ремеслу. Он успел рассказать секреты и тонкости ловли рыбы разными способами. Поэтому, после его кончины, братья стали главными добытчиками в семье.
Можно было предположить, что общее дело объединит двух родных людей, но случилось ровно наоборот. Нельзя сказать, чтобы братья всё время соперничали, но на рыбалку они ходили всегда порознь. И никто не смог бы ответить почему.
Когда Йоргос и Аристид изредка пересекаются вне стен родного дома, их видят спокойно болтающими на разные темы, но никогда они не говорят на тему рыбалки. Они избегают этой темы так старательно, что если не знать юношей лично, то можно вообще принять их не за рыбаков, а за обычных бездельников.
После смерти отца Йоргос оставил себе его трезубец, как главное орудие для рыбалки. Аристид же забрал отцовскую сеть. Мальчики никогда не менялись своими инструментами. Трезубец и Сеть стали для них главной философской чертой, и главным отличием даже больше, чем внешность. Эти предметы отражались и в их характере.
Йоргос – острый на словцо. Складывалось впечатление, что и тело его заточено так же, как и его трезубец: стройное, конечности тонкие, но с очень жилистым рельефом. Даже в обычном разговоре Йоргос резко выплёвывает слова, напористо, без всяких мычаний.
Аристид, со своей сетью, наоборот, достаточно обстоятельный юноша. Каждое своё слово он строго обдумывает, прежде чем произнести вслух. Он постоянно выжидает, можно охарактеризовать его, как хорошего слушателя. Только после всех обстоятельных «ухаживаний» он собирает улов.
Несмотря на тот факт, что оба юноши такие разные – мечта у них была общая. И Йоргос, и Аристид с детства мечтали стать спартанцами. Полноценными такими гражданами и могущественными войнами этой святой земли. Ещё в детстве, возвращаясь домой с отцом, они увидели у бара двух спартанцев – гоплитов. Они увидели их могучие руки, мускулистые шеи. Они восхитились позолоченной бронёй и острыми длинными копьями.