Юный я замечает присутствие чего-то нехорошего. Всё пытается разглядеть лицо, но это за гранью законов времени и материи.
Сейчас я понимаю, что всегда чувствовал присутствие себя из сегодня. Это дуновение будущих тяжб и боли. Всегда что-то не давало полностью расслабиться, словно чужой взгляд сверлил затылок. И вот теперь я по другую изгородь. Теперь я – то самое зло, которое и не зло вовсе, а всего лишь ещё один цикл жизни. Как много мы не знаем, когда это было бы действительно необходимо.
Мне самому не очень нравится, что я так беспардонно посмел разорвать временной пузырь, начав подглядывать за этим юным мальчиком. Нарушил ли я ему будущее? Не думаю.
Доказать, с чего всё началось – достаточно сложно, определённый процент вины имеется, но мы слишком далеко зашли. Надо продолжать до конца, до будущего дня впереди, когда я поставлю последнюю точку в этой истории.
На рубеже одиннадцати лет начинаешь чувствовать себя достаточно взрослым для некоторых вещей. У птенцов проклёвываются голоса. Они начинают небольшими порциями расфасовывать по окружающим свою дерзость – тут только дай повод.
На лицах девочек появляется макияж. Очень часто такая броня выглядит забавно. Будущие женщины пока недостаточно насмотрелись рекламных баннеров, чтобы краситься так, как того требует общество потребления.
Для меня подобные усовершенствования кажутся неприемлемыми. И дело не во внутренней нравственности или желании подмазаться ко всем женщинам своими «анти-мужцкими» воззрениями. Просто эти нежные лица действительно были красивы сами по себе, без лишних кричащих декораций.
Дети зачем-то всегда пытаются казаться взрослее. Нездоровая тяга к «горьким» напиткам, глупому выяснению отношений, обязанностям и внешним признакам увядающей красоты.
Прекрасные лица одноклассниц превращаются в маски, нарисованные впопыхах. Слишком яркие оттенки и толстый контур. Некогда индивидуальные мордашки превращаются в одно большое лицо профессиональной плакальщицы, либо измученной вдовы. А гордая улыбка за свою нелепость только добавляет образу лёгкую нотку безумия.
Такие внешние необдуманные реформы остужают мой пыл. Возбуждающие образы завяли, быстро почернев к корням. Только моя память в силах смыть краску, оживив настоящее, но я брезгую, не желая больше марать руки.
За последние месяцы произошло пару неприятных событий.
Уличные мальчики, с которыми я иногда играл во дворе в баскетбол, росли по своим лекалам. Всё больше они напоминали не ребят моего возраста, а подростков, которые, собственно, и подавали им пример поведения.
В те времена в каждом дворе были свои «старосты», свои мелкие банды и внутренний свод правил. Неизменным объединяющим фактором являлась тяга к насилию. Почти всегда вопросы решались в драках под всеобщий гул свидетелей.
Долгое время мне удавалось избегать конфликтов. Кудрявый мальчуган с искалеченной рукой. Кому может прийти в голову затевать с таким драку? К тому же я всегда надевал маску уличного пацана. Никаких нюнь и лишних размышлений. Поступки по образу и подобию собравшихся беспризорников.
Однажды один из знакомых начал травить парня не из нашей компании, не давая спокойно бросать мяч в кольцо. Худые ручки незнакомца тряслись от негодования, но лицо в очках ничего не могло поделать с крупным хулиганом. В какой-то момент Ж. грубо толкнул парня и тот ударился головой о металлический столб. Все только смеялись. Большая такая свора уличных псов.
Они голодные, закомплексованные дети, которых сильно бьют родители. Они красуются друг перед другом, заменяя в своих умах совершаемую жестокость на картинку из фильмов. Для них это не что-то реальное, а игра. Но умаляет ли это их грехи?
На мою голову накладываются разные звуки и образы. Смех. Сцены насилия. Сигналы недовольных водителей. Неприятный запах от пожилой учительницы. Труп собаки. Воспоминание о ковырянии палкой плоти мёртвой мыши. Кровь. Больничная палата. Ощущение несправедливости. Гнев.
Без предупреждения кидаю мяч в голову Ж.. Глухой удар приходится точно по виску. Кажется, словно я слышу легкий хруст, от чего начинает разбирать страх: «А не сделал ли я чего-то непоправимого со здоровьем этого детины?» Но Ж. только начинает протяжно кричать, держась за больное место. Смешки стихают.
Мой гнев улетучивается. Остаётся только неконтролируемое волнение. Отступать поздно. Внимание собравшихся прикованы к нам. Ж. не станет спускать это дело на тормоза. Нужно срочно что-то предпринять.
Начинаю объяснять причину своего поступка. Кто-то из толпы ехидно смеётся. Большая вероятность, что это именно тот человек, который минуту назад пожимал тебе руку и вы вместе над чем-то шутили, считая друг друга друзьями; теперь же волчонок ждёт твоего унижения.
Ж. крепко сжимает кулаки начиная наступление. Мне ничего не остаётся, как последовать его примеру. Моя уличная маска храбрится из последних сил. Ты это затеял – доведи дело до конца.
Сначала шансы на победу кажутся неплохими. Соперник достаточно толстоват и неповоротлив. Ещё ни разу в жизни я не бил человека кулаком в лицо. И вот это неприятное событие происходит.
Сильный замах оказывается водой, что встретилась со скалами. Удар выходит крайне слабым, хоть и прилетает сопернику куда требуется. С ужасом понимаю собственную беспомощность. Страх за собственную жизнь зашкаливает.
Маска держится, но вот-вот готова лопнуть, обнажив истинное лицо «маменькиного сынка». Изнеженное комнатное растение, решившее, что может легко выжить на улице среди зверей.
Ж. наносит медленные, но весомые удары. Не сказать, что мне сильно больно. Удары оппонента скорее равняются внутреннему моральному унижению перед самим собой. В придачу целая толпа свидетелей наблюдает за моим стремительным падением.
Губы дрожат. Ещё немного, – и слезы хлынут рекой, окончательно уничтожив мою репутацию. Единственно верным решением кажется покинуть поле битвы, что я и делаю. С покрасневшим лицом, дрожащими руками, я отталкиваю Ж., после чего просто гневно начинаю шагать в сторону дома.
Псевдодрузья очухались. Они начинают кричать вслед, уговаривая остаться. Всякое бывает, небольшой конфликт. Мои уши отказываются слышать их вздор.
Прохожу мимо того самого парня, за которого заступился. Он оказывается единственным человеком, сохранившим молчание. Создаётся впечатление, что ему вовсе плевать на происходящее.
Моя уличная маска окончательно рушится в то самое мгновение, когда толпа шакалов оказывается за спиной. Горькие мальчишеские слёзы обильно текут по щекам, обжигая сухие глаза. Стараюсь плакать без конвульсий, и вроде как мне это удаётся.
Из свидетелей того позора со мной никто и никогда больше не поднимет разговора. На следующих выходных я снова выйду во двор. Парни будут также непринуждённо болтать со мной и играть, но вот внутренний осадок останется надолго, отзываясь каждый раз трусостью в дрожащих ногах при виде обидчика.
Вполне наглядный случай, который показал моё истинное лицо, содрав театральную маску притворства. Я не тот, кем хочу казаться. И тогда это было действительно страшным откровением собственной беспомощности перед внешним миром.
Второе неприятное событие случилось через пару дней, когда один из школьных знакомых предложил прогуляться, прихватив своего друга. Тот оказался старше нас на два года.
В таком возрасте два года – достаточно существенная разница, учитывая стремительные социальные скачки параллельно физическому становлению.
В. сразу показался мне приятным парнем, но в его речах сквозило чрезмерное самодовольство. Такое яркое, буквально кричащее о нарочитости использования. В любом случае можно было на время расслабиться, нацепив разбитую маску, склеенную у основания носа и лба. Для этих двоих, не знавших о недавнем инциденте, она выглядела как новая.
С первых минут я подхватил резкий тон, пытаясь вспомнить и рассказать самые смешные и дикие истории, которые приключались со мной. Эта прогулка должна была встать в ряд к остальным, ничем не отличившись своей типичностью. Увы, у В. имелись свои виды на сегодняшний день.
Технологический бум в сфере компьютерных развлечений смог пленить многих, как и меня самого, заставив вечно заниматься поиском денег на новые игры. У нового знакомого денег оказалось предостаточно, поэтому каждую неделю он пополнял свои кассетные полки очередной новинкой.
«Давайте сгоняем в один магазин, он не очень далеко тут».
Друг сразу согласился. Я положительно мотнул головой, хотя внутри проснулся белый заяц. Моя истинная трусливая тушка. Несмотря на свой приличный возраст, мама всё ещё запрещала выходить за границы нашего квартала. Да и любая моя прогулка должна была сопровождаться точными координатами обитания.
В нашем квартале имелся магазин с играми, но В. он не устраивал, слишком маленький ассортимент. Поэтому мы отправились в соседний район.
С каждой минутой волнение нарастало. Новый шаг вбивал в голову гвозди тревоги. Знакомые места становились враждебными из-за отсутствия рядом родителя.
Часть меня, отвечающая за злость, – агрессировала как на В. (за то, что он втянул меня в преступление), так и на маму (за то, что я должен был чувствовать внутреннее унижение за свою беспомощность).
Разговоры парней становились в тягость, воспринимаясь теперь постоянным раздражителем. Я попытался отвлечься, начав свой диалог с Богом. Я хотел попросить его только об одном: чтобы со мной ничего не случилось, и чтобы непослушание осталось втайне. Отнюдь, разговора не вышло.
Думается, срыв переговоров произошел от недостатка интимности. Или всевышний не узнал меня под маской, которая так сильно меняла облик, но украшала его для людей извне.
К уже озвученным раздражителям добавилась мания преследования. Начало казаться, словно вот сейчас из-за очередного угла появится отец или мама. Тогда меня публично начнут ругать, после забрав насильно домой. Что со мной будет, если взрослые узнают?
Глаза облизывали каждого прохожего, стараясь не пропустить ни одного. Я должен был точно знать, что среди всех этих незнакомых людей не затесались родные и знакомые. Точно… Ведь есть мамины и папины друзья, прекрасно знающие меня в лицо. И если шанс встретить родителей равнялся процентам эдак двадцати, то со знакомыми дела обстояли куда хуже. В памяти выползли воспоминания о многочисленных маминых подругах, живущих территориально где-то поблизости. Они точно расскажут родителю, и тогда жди беды.
Ребята заметили мой растерянный вид. Теперь они смеялись: «Ты выглядишь так, будто в штаны наделал» – говорят они мне. Сил ответить что-то в супротив – никаких, разве только постараться выставить позорную правду в свете иронии.
Я озвучиваю переживания, стараясь облагородить личные страхи небрежностью и смехом. Выглядит это крайне жалко. Маска окончательно спадает. И теперь, совершенно голый, я иду в магазин за дисками, слушая унизительные шутки в свой адрес. Стоит ли их повторять?
Пока надо мной смеются, вспоминаю бедолаг, над которыми вечно смеялись прочие друзья, а я, не желая быть «не как все», подключался к общему шабашу. Возможно, это и есть возмездие вселенной. А раз так, то я принимаю его стойко, хоть и с покрасневшим лицом, и прижатой к телу рукой.
Больше всего в этом эпизоде меня печалит собственное поведение. Самая жалкая позиция, когда ты начинаешь смеяться со всеми над собой, чувствуя ущемлённую гордость. Другое дело, когда люди просто могут смеяться над собою, тем самым обезоруживая насмехателей. Мой смех и моя покорность стали олицетворением тщедушности.
Если бы меня оставили одного, то слёзы снова перекрыли обзор на внешний мир, оставив наедине с внутренним, но что есть внутренний мир ребёнка?
Это как в сказке про волка и трёх поросят. И дети – те самые поросята. Я не исключение. Мой внутренний мир в лучшем случае оказался соломенным домом, который волк с лёгкостью сдул, после проглотив беззащитную зверушку.
Череда подобных неудач должна была закалить характер, но Бог и мама учили терпению. Они учили прощать людей, быть уступчивым и скромным. Границы моих интересов и желаний никогда не выходили за границы дозволенности. И теперь, когда реальная жизнь всё чаще давала повода для роста – я прибегал к оцепенению и бездействию, так хорошо развившемуся в организме. Эдакие микробы для переваривания окружения, перерабатывающие фекалии в том месте, где никто не видит. А если приспичило на улице – терпи. Придёт награда. Ты пожнёшь плоды, вот только когда это будет – не ясно.
Просимые блага у всевышнего нужны только в материальном мире. Награда же духа должна прийти в момент, когда не останется материальных нас. Я слишком поздно пришел к подобным заключениям и «лучше поздно, чем никогда» – тут не особо работает.
Мне хотелось бы верить в то, что никогда не поздно узнать что-то новое, а затем этим пользоваться, но увы, у «поздно» есть свои границы, когда действительно может быть хана.
Зачем находить великую любовь на закате? Зачем иметь много денег, если ты неизлечимо болен? Зачем увлекаться чем-то новым, когда ты не успеешь развиться до уровня, чтобы занять желаемую нишу? Зачем всю жизнь не видеть белого света, только чтобы можно было в старости позволить себе то, что тебе уже не надо?
Молодость всегда будет связана с материальным, также как здоровая старость будет тяготиться к духовному. Это физика и жизнь её дающая, доказывающая каждый раз своими законами мою правоту. Или, по крайней мере, правильно взятый курс мышления.
Домой я возвращаюсь с небольшим опозданием. Моего отсутствия никто не заметил.
Май. Шли последние дни перед долгожданным летом. Годовые оценки сформировались, и я благополучно заканчивал четвёртый класс без долгов.
Каждый из учащихся чувствовал на своей голове лучи восставшего солнца, отвлекаясь от последних тем занятий на пение птиц за окном.
Одна из зародившихся традиций класса – обсуждать масштабные планы на лето. Каждый из нас клялся провести беззаботные деньки с умом, но каждый раз, когда наступало это священное время, мы прожигали его на леность и дуракаваляние.
Я с наслаждением представлял, как смогу отдаться стихии прохождения бесконечных игр, питаясь быстро завариваемой лапшой и ложась спать позже двенадцати. У меня снова появится много времени на свои шалости, гармонично сглаживающие углы несовершенства бытия. Да и нужно ли говорить, что на тот период меня совсем не интересовало будущее, казавшееся таким далёким и почти неисполнимым?
Никто о таком не говорил, но я уверен, в следующем убеждении все мы были едины: неощутимая юность останется с нами навсегда. Никто не предполагал стремительного роста. И даже когда этот рост был виден в прямом смысле, никто не акцентировал на нём, оставаясь привычным ребёнком.
Удивительное чувство незнания. Ты незнаком со многими вещами из реального физического мира. Ты живёшь мелкими потребностями, не заботясь буквально ни о чём. Единственная трагедия, если тебя поругают родители за шалость, но не более. Такая естественная «слепота» грядущего и полная отчуждённость с единственным стремлением получить спектр коротких наслаждений.
Молодые родители полные здоровья. Старшая сестра с проблемами пубертатного периода.
Дети пока не научились проводить параллели. Окружение видится театрализованным шоу, где каждый не связан ни с кем. Взросление сестры – не показатель взросления собственного. Родители бесконечно повторяют: «Единственная твоя обязанность – это учиться». И ты веришь их уловке, не понимая, как они пытаются оградить тебя от неизбежного.
Раздаётся последний звонок с биологии. На дом ничего не задают. Сестра забирает меня, её попросила мама. Сегодня у неё много дел по работе. Плетусь рядом молча.
С С. я больше не вижусь. И причина не в том, что мы официально перестали дружить. Просто его семья резко решила переехать. Мой друг оставил свой новый домашний номер. Правда, когда я набрал его, женский голос в трубке оповестил об ошибке. Такого номера не существует.
Я не знаю, ошибся С. в цифрах нечаянно или нарочно, но нашим отношениям пришел неожиданный конец. Финита.
Иногда я представляю, как он бегает по аналогичным детским площадкам, находит аналогичного меня, после заводя с тенью дружбу, которая когда-то была и у нас: весёлая и крепкая. Здоровая коммуникация не заросших «взрослым жирком» людей.
Созваниваюсь с мамой – классический будничный отчёт. Разговор получается коротким по написанному сценарию. Двоек не получал. Никаких собраний не намечается. Ел хорошо. В туалет ходил. С сестрой не ругались. Пойду скоро гулять. До встречи.
Пока заваривается лапша, сестра успевает переодеться и уйти гулять со своими новыми сомнительными друзьями. Уже имелось пару случаев, когда я слышал неприятный разговор между ней и мамой.
От сестры иногда начало нести странными вещами. Мама называет это «перегаром», хотя истинный перегар мне представляется смутно. Единственная аналогия происходит с потухшим костром, хотя на свежем воздухе тот пахнет восхитительно. Получается, за что ругать?
Набираю номер своего друга по баскетболу. Он как раз освободился и готов выйти со мной во двор.
После истории с вылазкой за дисками и неудавшейся дракой, я начал избегать общих компаний под разными неестественными предлогами. И хотя мы часто пересекались, такого близкого общения уже не складывалось. Я воздвиг высокую стену, желая закопать свой стыд путём избавления от свидетелей.
А. заходит за мной через пятнадцать минут. Берём с собой побольше воды. Солнце и активное время препровождения заставляет поглощать много жидкости.
Начинаем разминаться. Каждый прихватил по своему мячу. Так будет меньше грызни, да и просто с двумя мячами веселее. Можно поиграть в пас и, если что – сосредоточиться на одиночных бросках без ожидания своей очереди.
За два с лишним часа мы вдоволь набегались. Солнце потихоньку перестаёт печь, переходя в вечерний режим лёгкого касания.
Я и А. медленно направляемся в сторону дома, обсуждая повседневные мелочи, весело смеясь во всю глотку. Мне нравился мой друг, но его ревность к моим другим знакомым часто пугала.
Бывало, он приходил в гости к незнакомому ему мальчику, только чтобы «вызволить» меня для совместного времяпрепровождения. В такие моменты мои личные желания отключались. А. начинал играть роль доминанта, и я почти без боя подчинялся, хоть и не всегда хотел.
Сегодня был один из тех дней, когда мой друг не напрягал меня своей настойчивостью. Наша прогулка подходила к концу. Я хотел было распрощаться, отправившись смотреть телевизор или залипать в игры. Он остановил меня, предложив с минуту поболтать просто так.
На то не было веских причин. Можно было и отказаться, но я остался, приняв такое решение бездумно. Минута разговора – простая вежливость.
На половине предложения А. тишину разорвал ужасный грохот. Никаких сравнений. Такое я слышал впервые. Обычные догадки уступили место пустоте. Только страх проскользнул по кончикам пальцев, моментально увлажнив ладони.
В первое мгновение А. лукаво улыбнулся мне, словно это его проделка, хотя взгляд выражал аналогичное недоумение. Со стороны моего дома повалил серый дым, а ещё через пару секунд полупрозрачная пыль поглотила наши тела.
Мы сразу же побежали посмотреть, что случилось. Тогда страх не был сформирован в логические действия, поэтому юношеский разум действовал наперекор телу.
Нашему взору открылись руины соседнего (от моего) подъезда. Ужасные крики рядом находившихся людей стёрли улыбки с наших ртов, дав сигнал о произошедшей трагедии. А. был ужасно возбужден и, несмотря на свою маску озабоченности, было видно, как он счастлив находиться в эпицентре события.
В скором времени приехала милиция и спасательная бригада. Служащие запретили людям входить в свои дома. Я же просто стоял на улице и не знал, как поступить.
Через минут пятнадцать приехала мама. Причём никто ей не сообщал о случившемся. Она услышала флёр вибрации у себя на работе и просто помчалась, предчувствуя случившуюся беду.
Под завалами бетонного козырька лежал труп молодого бизнесмена и его жены, отказавшихся, как потом выяснится, платить «крышу» бандитам, по итогу оказавшись под ней в буквальном смысле.
Паникующая мама с облегчением вздохнула, обнаружив меня в целости и сохранности. Домой она меня не пустила, забрав маяться бездельем у себя на работе.
Произошедшую трагедию она ещё долго будет рассказывать друзьям на разных встречах, каждый раз повторяя: «Я как чувствовала!»
Террористический акт ознаменовал конец учебного года и мой переход из младшей группы в среднее звено.