Тёмные воды

Моей мольбе о помощи – бессмысленной, жалкой и глупой – не суждено было обрести плоть. И я, проматывая в голове слова известных молитв, лишь укорял себя за испорченную собственность Дома Нагато… Воистину, я оказался никчёмным сыном и жалким наследником. Наверное, мне следовало просто покончить с собой, как того велел закон – в моих руках ведь находилось оружие, и подобная участь была намного лучше той, что готовили мне преследователи, однако…

Однако я не был готов морально. И потому сидел в самой дальней части особняка, как последний трус, и молил богов о прощении. В полном одиночестве, отрезанный от реального мира – в доме, от фундамента до самой крыши погрязшем в пороке и крови.

Что-то коснулось моего наполовину утопленного в горячей воде плеча. Мозг отреагировал моментально, и рука моя, сжимающая кинжал, тут же рванулась вправо. Скованное объятиями источника движение получилось смазанным и неуклюжим, но удар всё-таки достиг своей цели – лезвие по самую рукоять погрузилось во что-то мягкое, и с лёгкостью повело его в сторону…

Выпустив из пальцев оружие, я издал беззвучный, но полный отчаяния крик – и с силой сжал горячее лицо ладонями. Воспоминание вновь появилось без предупреждения: теряя разум, я изо всех сил пырнул и без того уже мёртвое тело – труп брата, который получил смертельную рану в попытках защитить меня от надвигающейся смерти. Теперь он плавал тут, подле меня, превращаясь в страшное подобие себя прежнего, и довлел надо мной кошмарным предзнаменованием.

Потеряв остатки воли, сдавшись, я пополз к краю купели в рыданиях и стонах. Мокрая одежда тянула меня вниз, к каменистому дну, но я ещё мог противиться этому давлению, мог двигаться вперёд – навстречу верной гибели… Как вдруг…

Гортанный вопль разорвал окружающую ночь напополам, разбил её, точно хрупкое зеркало – и разметал во все стороны. Исходящий как будто бы из глубин ледяной преисподней, он прокатился на километры окрест и тут же утонул в бешеном грохоте, лязге и звоне. Как будто бы где-то неподалёку обрушилось целое здание – и стены бани вокруг меня тоже опасно задрожали, завибрировали, проникаясь неправдоподобной силой загадочного воя. Вода вокруг меня – горячая, как никогда – в единый миг покрылась коркой льда, и тело моё, ощутив шок от резкого перепада температур, начисто отказалось повиноваться.

Теряя сознание, я начал медленно погружаться в мертвенно-холодную купель, но спасительное забытье пришло слишком поздно – я всё-таки успел разглядеть в кромешной темноте блеск её ледяных глаз… И преисполнился отчаянием такой силы, равных которой прежде не мог себе даже представить.

Сознание вернулось ко мне с яростью боксёрского удара: отозвавшись во всём теле ноющей болью, реальность с головой окунула меня в воды горячего источника и тут же бросила влево – к бамбуковой перегородке. И только налетев на неё всем телом, я всё-таки смог окончательно прийти в себя, сообразить, где именно я нахожусь – и почему.

Голова моя гудела подобно медному колоколу, а на языке ощущался привкус крови. Ноги слушались неохотно – мне с трудом удалось сохранить равновесие и не погрузиться в купель снова – но все эти неудобства меркли в сравнении с тем обезоруживающим страхом, что мне пришлось пережить всего несколько секунд назад… Но… Откуда он пришёл?.. И чем был вызван? Я пока затруднялся сказать… В голове моей не осталось воспоминаний о последних минутах – только зияющая, страшная пустота, которая определённо скрывала что-то, но я даже предположить не мог – что именно…

– Юичи?.. – с тенью беспокойства в голосе окликнула меня тётя Мэй. – Что там случилось? Ты в порядке?

– Всё нормально, – произнёс я, надеясь обуздать участившееся от стресса дыхание. – Просто… перегрелся немного…

Вдова начала говорить о чём-то ещё, но я уже не слушал. Просто сидел, уткнувшись лбом в стенку, и прислушивался к собственным ощущениям. Место, на котором я оказался, чудилось мне на удивление знакомым – хотя в окружающем полумраке сложно было отличить один подводный камень от другого – и лишь бесконечную минуту спустя, подчинившись непонятному порыву, я провёл ладонью по неровной поверхности перегородки. Чтобы с лёгкостью обнаружить неровные края порезов, расходящихся в стороны от вертикального раскола в бамбуковом стволе.

Это была та самая надпись, о которую я поранил плечо. Надпись, оставленная кем-то, кто дожидался здесь своей кошмарной участи годы, а может и десятилетия назад…

Дурнота подступила к моему горлу нежданным порывом, и, успев закрыть рот ладонью, я вдруг представил, как подплывает ко мне из дальнего угла обезображенный, распухший труп, почти развалившийся на части в горячих водах источника и давно осквернивший их ядом своего разложения.

Тихонько вскрикнув, я дёрнулся с места и одним брезгливым скачком пересёк половину расстояния до каменистого борта купели.

Что это было?.. Откуда в моей голове взялись такие мысли?.. Что здесь произошло?!

Я смог добиться от собственного разума всего секунду на раздумья, после чего окружающая действительность взяла верх – и меня жестоко стошнило, скрутив изнутри стальными канатами.

Тётя Мэй закричала вновь – но слова её уходили мимо моего понимания.

Стараясь отползти как можно дальше от испорченного участка воды, я несколько раз терял равновесие и спотыкался. Поднимался вновь – и снова же падал. И спокойные объятия горячего источника вдруг начали казаться мне голодным зевом настоящего болота – или плотоядного чудовища, засасывающего свою жертву в ловушку из коварных зыбучих песков. Борьба с самим собой, с этими мыслями и одолевающей слабостью лишала сил – и я, по большей части, барахтался на месте, давясь слезами и пуская слюну…

Сознание вернулось ко мне без предупреждения, парализовав на месте, и я сразу же понял – что именно послужило столь сильным отрезвляющим фактором. Вода. Сорокаградусное содержимое природной купели всё более явно теряло свою прежнюю температуру тем быстрее, чем ближе я подбирался к спасительному настилу кафеля. Вскоре ноги мои начало заметно морозить, и я уже готов был, унимая беснующееся воображение, сделать последний шаг за пределы купальни, когда свет фонаря прервался, перекрыв мне путь к отступлению. Это затемнение длилось совсем недолго – не более двух секунд – однако в моей голове пронеслась как будто бы целая вечность, и я, замерев на месте соляным столпом, готов был поклясться, что свет не умер полностью – он просто не падал в том направлении, куда я смотрел.

Как если бы кто-то встал на его пути, бросив в мою сторону тяжёлую тень.

Голова моя сама собой дёрнулась вверх – животный инстинкт самосохранения заставил встретить угрозу лицом к лицу – но я потратил слишком много времени на последнюю догадку, и к моменту, когда мой испуганный взгляд поравнялся с отдалённым светочем фонарика – меж нами не находилось уже никого и ничего.

Тихо-тихо заскулив от ужаса, я дёрнулся к освещённому пятну стены и прижался к нему так, словно тот мог защитить меня от любых кошмаров и опасностей.

Но кто?.. Кто мог обнаружить меня здесь?.. Один из местных жильцов?.. Или?..

– Юичи! – громоподобный возглас Ямато-старшей заглушил даже мысли в моей голове, оставив после себя противный писк в ушах. – Что произошло?!

Подтолкнув себя чуть ближе к раздевалке, я открыл было рот, чтобы ответить тёте, но слова леденели в самом моём горле, обретая форму скомканного и сдавленного сипения. Я не мог ответит…

И тут в конусе света появилась она сама. Ямато Мэй, обеспокоенная и явно недовольная. Одетая в одну только мокрую рубашку и джинсы, женщина буквально ворвалась в мужскую раздевалку – но не успела сделать и нескольких шагов, как нашла меня в целости и сохранности.

– Ты!.. – ноздри вдовы раздулись от гнева. – Ты хоть понима..? Нет… Девочки, закройте глаза! Зажмурьтесь, быстро!

Выжигающий взгляд женщины метался по моему телу сверху вниз, и я далеко не сразу сообразил, что стою в луче фонаря совершенно голый, опираясь плечом и обеими руками о стену. Только сил на большее у меня уже не оставалось – даже на то, чтобы прикрыться. И потому, выбрав наименьшее из зол, я просто соскользнул на пол.

Тётя Мэй подлетела ко мне за секунду. Схватив со шкафчиков первое же попавшееся под руку полотенце, она рухнула рядом со мной на колени и, развернувшись так, чтобы не заслонять свет, принялась обтирать меня с ног до головы.

– Что за бессмыслица!.. – пробормотала женщина себе под нос тоном, в котором удивления было значительно больше, чем гнева. – Ты же весь холодный… Словно только из реки вылез… Ты что, так и не заходил в воду?! Но нет… Нет… Ты ведь мокрый… И голый… Юичи, что случилось?.. – с этими словами Ямато-старшая обхватила мои пылающие щёки ладонями и посмотрела мне прямо в глаза – внимательно, строго и как будто бы даже испытующе. Она хотела знать, что именно здесь произошло. И я не мог больше молчать.

– Тут… – слова давались мне с трудом. – Тут кто-то был… Кто-то загородил собой свет…

Резко отстранившись, Ямато Мэй бросила несколько быстрых взглядов в окружающую темноту. Её лицо напряглось, а уши дёрнулись вверх, совсем как у животного, догадывающегося о присутствии охотника.

– Девочки, – вдова уже не казалась столь же уверенной, как прежде. В её голосе послышалась скрытая агрессия. – Готовьтесь собирать вещи. Мы уходим…

– А с братиком всё будет хорошо?.. – слабо поинтересовалась небольшая фигурка, стоящая на самой границе света и тьмы.

– Я устала повторять – никакой он тебе не братик! – вдова прислонила меня к стене и встала во весь рост, продолжая сверлить меня взглядом сверху вниз. – Мы выберемся отсюда – и больше никогда его не увидим. Вам понятно?!

Страх снова раздувал в женщине агрессию – в том числе и по отношению ко мне – и чем сильнее был он, тем яростнее Ямато-старшая готова была бороться со всем окружающим миром. Так она сражалась за внимание своего супруга, опасаясь потерять единственного понимающего её человека – и так же ссорилась с моими родителями, находя тысячу и одну причину для новых и новых склок.

И… Наверное, было что-то удивительное в том, как быстро женщина поверила моим словам. Как легко пожертвовала умиротворением горячего источника ради безопасности своего семейства… Ну и меня вдобавок.

Сборы заняли каких-то несколько минут, но для меня как будто минули целые сутки: мокрое, трясущееся тело отказывалось повиноваться приказам и влезать в одежду, а мир за пределами желтоватого света приобрёл оттенки молчаливой враждебности. За каждым углом мне начали мерещиться шорохи и скрипы, в далёком шелесте дождя зазвучали пугающие, нереальные голоса, а из-под потолка – в блике линзы фонарика – на меня взирал некий загадочный образ, придуманный моим же подсознанием.

Глаза!..

Я никак не мог выбросить из головы это короткое слово, эту навязчивую мысль, которую просто не с чем было связать.

Глаза… Эти глаза… Глаза…

Рассеянные вопросы и попытки разобраться в расплывчатых воспоминаниях вскоре оставили меня, оставив в голове один только зацикленный на самом себе мотив – набор букв, смешавшийся в нелепом хороводе и давно потерявший своё реальное значение.

Глазаэтиглазаглазаэтиглаза…

Свербящая боль в голове становилась всё сильнее. Она как будто бы готовилась к прорыву – намеревалась заполнить собой всё остальное тело, но привнести вместе с этим хоть какую-то ясность. И, отдавшись накатывающим спазмам, я приготовился к откровению…

Но оно не наступило. Кровь просто пульсировала в моём черепе, гоняя пронзительные вспышки боли от глаз к затылку и обратно, и где-то далеко-далеко, в другом времени и месте вновь зазвучал слабо различимый протяжный скрежет.

Резким движением потянув на себя куртку – отчего у воротника что-то неприятно затрещало – я подхватил оставленный тётей фонарик и выскользнул вслед за ней в приёмный зал купален. Поток ровного света вырвал из темноты её фигуру – тонкую, хрупкую, но явно готовую к борьбе – и якобы невзначай скользнул из стороны в сторону, отмечая дальние углы и пустующий прямоугольник дверного проёма.

Не вымолвив ни слова, Ямато Мэй взяла дочерей за руки и потянула их к выходу. Она не стала даже забирать у меня единственный источник света – предпочла вместо этого полный контроль над обеими девочками – и это яснее любых заявлений доказывало готовность женщины к самому худшему.

Стараясь не отставать – насколько это было возможно в получившемся неудобном состоянии – я заковылял следом. Прямо через пустую прихожую, потом налево – вдова решила возвращаться по той же стороне, с которой мы пришли – и дальше вдоль небольшой зелёной зоны.

Дождь лил уже значительно, чуть ли не втрое слабее, и в подступающей со всех сторон тишине каждый скрип деревянного настила казался новым ударом грома. Не говоря уж о сбивчивом дыхании близнецов, которое, как мне казалось, могло созвать всех хищников в округе – и четвероногих, и тех, кто мог ходить по этому особняку на своих двоих. Мать, понизив голос до злого шёпота, пыталась утихомирить девочек, но те были слишком напуганы, чтобы слушаться, и слишком близки к рыданиям – чтобы притихнуть самостоятельно.

Ямато Мэй теряла терпение очень быстро: мы не дошли и до нового поворота, как её слова успокоения начали приобретать стальные нотки приказов. И, не выдержав, я рискнул отвлечь их всех – и себя самого заодно – первым, что вообще пришло в голову.

– Простите! – в полный голос проговорил я, привлекая к себе внимание остальных. Фонарик в моей руке ощутимо вздрогнул, и конус света начал беспорядочно вилять из стороны в сторону. – Я… Приношу извинения… За то, что случилось…

– Не за что извиняться, – буркнула тётя, слегка замедляя шаг. – Если ты на самом деле что-то видел – то есть кого-то…

– А если нет?.. – от одного этого вопроса в горле моём пересохло.

Ямато-старшая не ответила. Она просто обернулась через плечо и склонила голову, бросив на меня суровый взгляд исподлобья – так она обычно смотрела поверх очков, но порой позволяла себе следовать привычке даже с контактными линзами. И взгляд этот… был крайне многозначителен. Однако же вслух женщина произнесла совсем иное – не то, что держала на уме:

– Знаешь, Юичи, мне, за время, проведённое в старших классах, так и не довелось увидеть ни одного обнажённого парня-подростка. Во многом, полагаю, благодаря маминому выбору – школе для девочек – но теперь… Я могу с уверенностью сказать, что ничего не потеряла…

Конечно, я понимал, что этим неуклюжим ответвлением от темы женщина хотела взбодрить нас всех – даже близнецов, позволив им как будто бы присоединиться к «взрослому» кругу слушателей – но прозвучало это умозаключение довольно обидно.

– Но, вынуждена признать… – Ямато-старшая потянула девочек за собой к подчёркнутому красными деревянными балками навесному переходу. – Сложен ты неплохо. Сильные ноги. Баскетболом занимаешься? Или бегом? Может, боксом?..

– Плаваньем, – без особой охоты ответил я, обратив на себя завуалированное внимание дочерей Ямато. Те как будто бы ещё держались за образы перепуганных детишек, но хотя бы с меньшим рвением – девочек явно заинтересовала смена общего тона.

– Плаванье, – вдова негромко хмыкнула. – Конечно. Спорт. Состязание. Наверное, нравится сверстницам, да?.. Приходят на тебя посмотреть?

Я скривился, не зная, как реагировать на подобные вопросы, но быстро сообразил, чем было продиктована их бессвязность: подбираясь к проложенному над пропастью деревянному тоннелю, вдова Ямато превратилась в единый комок нервов, вбирающий в себя мельчайшие крупицы внешней информации. Она поддерживала беседу автоматически, даже не думая о ней, и я невольно проникся этой осторожностью. Слишком опасным казался лежащий перед нами участок пути, слишком странным и пугающим. Здесь, на неизвестной высоте, можно было загнать нас в идеальную ловушку – засаду, из которой попросту не было выхода – а без стороннего вмешательства сам переход в любую секунду мог обрушиться вниз дождём из гниющих обломков.

– А вы?.. – задал вопрос я, борясь с дрожью в голосе. – Посещали какой-нибудь кружок?.. Или клуб?..

– Традиционные танцы, – односложно отозвалась Мэй, с осторожностью продвигаясь вперёд.

Я определённо мог представить себе миниатюрную Ямато Мэй в юности, совершающую изящные пассы руками под бренчание старомодного инструмента – но образ этой остроносой, смешной девочки со смолисто-чёрными волосами и торчащей прямой чёлкой мало сочетался с обликом моей угрюмой собеседницы. И дело было даже не в возрасте – годы едва ли сильно сказались на щуплом тельце моей безрадостной тётушки – но в чём-то глубинном, загадочном и совершенно для меня непонятном.

– Ну… а что до вас?.. – я обратился к близнецам, рискуя вызвать агрессивный отпор их матери. – Вы уже куда-нибудь записались? Или нет?..

Поначалу девочки как будто бы даже не слышали меня и моих слов – просто брели вперёд, понурив головы – но несколько секунд спустя одна из них, наверное, Акира, взялась легонько теребить мамин рукав. И, обратив на себя внимание последней, изобразила какую-то жалостливую гримасу. Немой диалог продолжался недолго: чуть обернувшись на ходу, Акира посмотрела на меня с каким-то неопределённым выражением на лице и негромко призналась:

– Я хочу быть фотографом. Хочу в клуб фотографии. Но у нас в школе его нет почему-то… Говорят, не хватает средств на содержание…

– Поразительно! – наигранно возмутился я, желая поддержать девочку. – Мне казалось, в каждой школе просто обязан быть такой кружок! Все любят фотографии! И я бы с радостью посмотрел на те, что сделала бы ты! Так что когда вернёмся – немедленно пойдём…

Я запнулся. И чуть было не замер на одном месте, вслушиваясь в эхо, гуляющее внутри моей же головы. «Когда вернёмся», – произнёс я с завидной лёгкостью и уверенностью. Как будто бы мы уже были дома, в нескольких шагах от порога. «Когда вернёмся»…

Признаться, мне стоило больших усилий не исправить собственную оговорку вслух. Не произнести при девочках «если вернёмся» вместо того, что обронил сходу. Но Мэй… Она поняла меня без слов. Потому что чувствовала нечто схожее – то же глубинное отчаяние, продиктованное не столько окружающей реальностью, сколь каким-то необъяснимым, пугающим предчувствием.

Отступивший было стресс накатил новой волной – ещё более мощной, чем прежде – и я принялся пугливо водить фонариком из стороны в сторону, пока не осознал, что непостоянство теней и бешеные отблески в оконных стёклах порождали дурных видений куда больше, чем стабильная, безразличная тьма.

– Ненавидела я свою школу, – проговорила Мэй, ускоряя шаг. – И скорее съела бы миллион иголок, чем отдала в неё своих девочек.

Даже осознавая всю тщетность таких попыток, женщина продолжала вести подобие непринуждённой беседы. Она хотела подтолкнуть меня к ответу, помочь всем и сразу – но я не смог выдавить из себя и слова. Просто мотнул конусом света слева направо – так, словно отрицательно качал головой – к явному неудовольствию тёти. Та, агрессивно вжав голову в плечи, всем своим видом давала понять: я совершил большую ошибку, отказавшись поддержать её разговором.

Неужто тётя не понимала, чего мне стоило идти позади них в полном одиночестве – пусть и с единственным источником света?.. Неужели она считала, что я, единожды подав голос, сумею сохранить боевой настрой и впредь?.. Всё это было слишком сложно для одного человека. Для меня. И… я слабо верил в то, что иной на моём месте смог бы проявить себя лучше.

Дождь, излив последние капли горечи, прекратился совсем. За хрупкими стенами перехода остался только шум безумствующего ветра – но легче от этого не становилось: могло показаться, что вся конструкция стонет и качается под давлением мечущегося воздуха, а пол словно бы пружинил синхронно с его продолжительными ударами.

Измученный и слабый, я заставил себя не смотреть по сторонам, не слушать протяжных завываний снаружи и не думать о том, что может случиться с нами в худшем из возможных вариантов. Просто шёл вперёд, чеканя шаги, словно метроном – абстрактный такт, и заставлял себя вспоминать слова какой-то бессмысленной песенки, что звучала вчера по телевизору. Там ещё была девочка-певица… роскошная, с волосами цвета пшеничного поля – крашенными, конечно – и огромными, прекрасными глазами…

Глазами…

Вздрогнув, я чуть было не выпустил из пальцев лёгкий корпус фонарика. Тот удержался лишь чудом – прочный кожаный ремешок зацепился за кнопку на рукаве моей куртки – но всё-таки ощутимо качнулся вниз, заставив всю нашу процессию замереть на одном месте.

Свирепо выдохнув, Ямато-старшая повернулась ко мне и одним решительным движением потянула фонарь к себе. Мгновение – и я остался с пустыми руками в самом центре голодной черноты. Без возможности вернуть бесповоротно утраченное доверие.

В гробовом молчании – но хотя бы без душераздирающих всхлипов Акиры и Акеми – мы добрались до памятной секции с выбитыми наружу стёклами. Минуя жестоко продуваемые ветром оконные проёмы, Ямато-старшая совершила несколько осторожных шагов из стороны в сторону: слегка отклоняясь от основного вектора, она чуть подсвечивала внешнее пространство перехода, надеясь, похоже, хотя бы приблизительно сориентироваться в его расположении. Тщетно.

На этот раз дорога показалась мне куда короче, чем раньше: гротескные углы обвалившейся секции показались из темноты неожиданно, и только сейчас – без грохота дождя по сложившейся внутрь крыше – я осознал, как же сильно и как надрывно скрипят под ногами доски настила. Казалось, что с каждым шагом конструкция прогибается под моим весом всё сильнее, и вот-вот уже наступит некий критический порог, за которым меня ждало лишь долгое падение среди расщепленных обломков.

Кажется, тётю накатившая тишина тоже не особенно воодушевляла: ускорившись, она с кошачьей осторожностью поднырнула под громаду разбухших от влаги балок и утянула за собой обеих девочек. Я же, на мгновение оказавшись в полной темноте, содрогнулся всем телом, но всё-таки заставил себя выждать несколько секунд, чтобы не послужить дополнительной массой на этом самом рискованном участке пути.

Мысленно досчитав до десяти – пришлось зажмуриться, чтобы не впускать в голову страхи окружающего мира – я на ощупь отыскал нужный лаз и пробрался по нему к противоположному концу завала. Неприятность настигла в последнее мгновение, приняв форму острого деревянного обломка: появившись буквально из пустоты, тот чиркнул по моей щеке неприятно обжигающей полосой. Дёрнувшись от боли, я инстинктивно ушёл вверх, и отведавший моей крови шип с удвоенной охотой скользнул по моему отставленному назад левому плечу. К счастью, кожу он почти не задел – досталось только куртке. Она крепко засела в колючих зазубринах обломка и попросту приковала меня к одному месту.

– Ну же! – поторопила меня Мэй, встав в пол-оборота. Лампочка её фонарика гарцевала из стороны в сторону – с моего растерянного лица на пол уходящего вдаль коридора.

Я пробовал податься назад, чтобы вытащить из одежды громоздкую занозу, но та держалась с какой-то осмысленной яростью, и, запаниковав, не желая больше терять ни секунды, я просто рванулся вперёд – и тут же врезался в стену, сбитый с ног упрямым деревянным якорем. Материя куртки затрещала, недовольно потянулась – однако не разорвалась, и меня просто отпружинило назад на добрых полметра.

– Юичи! – тётин голос дрогнул. – Ты что делаешь?.. Тут всю конструкцию повело… Пол под ногами шатается!

Прильнув к обломанной балке, я прижал надорванный кусок ткани ладонью к плечу и сделал несколько сдержанных рывков по сторонам.

Доски под моими ногами как-то неприятно заскрипели.

Застонав, я уже готов был выскользнуть из куртки, как вдруг ткань, наконец, поддалась, и меня охватило неожиданное ощущение полной свободы. Насколько полной она могла быть в узком промежутке меж тяжелейшими конструкциями крыши и доживающей свои последние годы – если не месяцы – кренящейся стены.

Последний рывок – и я оказался на расстоянии вытянутой руки от томящегося в ожидании семейства Ямато. Акеми в тот момент была очень похожа на мать – смотрела на меня исподлобья со смешанными впечатлениями облегчения и негодующей тревоги, но вот Акира… Она как будто бы до последнего мгновения оставалась на моей стороне – и не испытала ничего, кроме радости за моё освобождение.

– В следующий раз я просто брошу тебя!.. – несдержанно сплюнула Мэй, кажется, намереваясь добавить что-то ещё – но тут же взяла себя в руки и просто повернулась ко мне спиной.

– А куда мы идём вообще? – прямо спросил я с ответной агрессией в тоне, не желая оставаться безропотной мишенью для ругани.

– Не знаю, – вдова слишком легко признала свою беспомощность, поставив меня тем самым в крайне неловкое положение. Давить на неё дальше просто не было смысла. – Я… Я серьёзно не представляю, что и как здесь расположено! Так что мы… Нам… Наверное, лучше всего будет просто подняться на второй этаж и поискать там убежище до утра…

Утро… Я ждал его, как благословенного спасения от всех возможных бед – но, чем больше времени мы проводили в чертогах благородной обители, тем более далёким казался восход утреннего солнца, и тем удушливее становилась окружающая ночь.

И всё же… второй этаж… Отчего-то одна мысль о нём навевала на меня тревогу… Точнее, усиливало тот неизбывный страх, что преследовал меня от самых купален – страх, не имеющий никакого отношения к переживаниям минувшей ночи и тянущийся как будто бы из далёкого прошлого. С тех самых времён, когда дерево местных настилов ещё попиралось стопами истинных хозяев деревни.

Я уже открыл рот, чтобы оспорить тётино решение, как вдруг на память сам собой пришёл скрежет, доносившийся из дальней части именно этого, первого этажа. И невысказанные слова сами собой умерли на языке.

Пройдя обратной дорогой до самого банкетного зала, мы замерли на секунду – вид умирающих свечек, озаряющих переполненные столы, приковывал взгляд и создавал неприятный холодок вверху живота – и тут же двинулись дальше. Даже если кому-то ещё и хотелось есть, то не сильнее, чем убраться из этого проклятого места.

Перекрёсток встретил нас прежней многогранной тишиной, которая, лишившись рассеянной поддержки ливня снаружи, начала казаться ещё более жуткой.

Мэй уверенно повернула налево – в том направлении, откуда мы пришли – и тут же замедлила шаг. Её рука с фонарём, до того неспокойно скользившая слева направо, быстро качнулась в сторону и замерла параллельно полу.

Я ещё не завернул за угол, но отражение в стекле, выходящем во внутренний взор, позволило разглядеть смутившую Мэй перемену: по левую руку от женщины, на расстоянии метра от поворота, зиял прямоугольный входной проём. Две пары раздвижных деревянных дверей, перекрывавших его от пола до потолка, были уведены к центру полозьев и преграждали проход посередине.

– Этого ведь не было тут раньше?.. – поинтересовался я, подходя ближе и заглядывая в открывающееся взгляду новое помещение.

– Мне казалось, тут была сплошная стена, – промолвила Мэй, переминаясь с ноги на ногу. – Она выглядела цельной… То есть… я никогда не сказала бы, что тут может быть скользящая дверь…

– А что внутри?

– Войти хочешь? – вдова недружелюбно хмыкнула, уступая мне дорогу. – Вперёд. Держать не буду.

Ответив тёте скептическим взглядом, я посмотрел вглубь новооткрытой темноты и не нашёл там ничего необычного: свет фонаря спокойно гулял по дорогому настилу пола, не встречая никаких препятствий и заметных деталей. Складывалось впечатление, что здесь, напротив внутреннего двора, располагалось какое-то громадное, но совершенно пустое помещение вроде спортивного зала или тренировочной площадки для различных единоборств.

Потеряв интерес к однообразному полу, Ямато-старшая посветила на стену – но и там не нашлось ничего интересного. Не было даже традиционных свитков с каллиграфическими изысканиями владельцев и высокопарными цитатами из прошлого – только плотно посаженные деревянные рейки, упирающиеся в массив высоко поднятого потолка.

– Зал для собраний, полагаю, – высказала догадку тётя, снова трогаясь с места. – Не могу понять, что там, у дальней стены – но вряд ли что-то интересное. Просто пустая комната…

– Открывшаяся сама собой, – беспокойно подсказал я.

– У этого может быть сотня объяснений! – женщина снова потеряла контроль над собой, повернулась ко мне и пылающим взглядом указала на девочек.

«Не вздумай пугать их!», – говорила Ямато Мэй всем своим видом. «Только попробуй снова посеять панику – и тебе точно конец!».

Потупив взор, я отступил от общинного зала и постарался не смотреть больше в его сторону. Однако, нервирующий, сводящий с ума вопрос сорвался с моих уст сам собой – прежде, чем я успел закрыть рот ладонью:

– Но всё же… Зачем тут этот огромный зал?.. В нём же сотню человек разместить можно… Кто вообще мог додуматься…

– Кто?! – возглас вдовы грохнул револьверным выстрелом, и единственное её слово, точно тяжёлая пуля, в клочья разнесла мою неуверенную реплику. – Я! Ты! Кто угодно! Нет ничего удивительного в том, что местные жители принимали у себя гостей!

– Но для них ведь есть то помещение, со столами и…

Нервозно топнув ногой, Мэй внезапно развернулась на каблуке – свет фонаря при этом скользнул по моему лицу, сбивая с толку – и одним широким шагом преодолела разделявшее нас расстояние. Пальцы женщины – тонкие, дрожащие, но даже при этом не теряющие поразительной силы – вцепились в ворот моей куртки, и я вдруг почувствовал скрытую мощь злого взгляда в упор, коим одарила меня разъярённая тётя. Ей не потребовалось даже подсвечивать себя фонариком – эманации чистого раздражения выжигали узоры на моём лице и так, в кромешном мраке.

– Чтобы я ни слова больше не слышала от тебя! – процедила женщина сквозь зубы, и древний особняк моментально отреагировал на её эмоции, заскрежетал старыми досками, завыл далёкими порывами ветра. – Ни слова, понял?! Думаешь, я сама ничего не вижу? – добавила она уже тише, но с прежней агрессией. – Думаешь, не понимаю?.. В каком вымышленном мире ты вообще живёшь, если позволяешь себе помыслить, будто человек, проживший вдвое больше твоего, вдруг пропустит какую-то важную деталь или позволит себя одурачить?! Нет, дорогой племянник, мой мозг работает не хуже твоего! Так что возьми себя в руки, тряпка, и выключи режим сыщика. Мы должны заботиться о тех, кто младше нас. Понял?!

Последние слова вдова прошипела мне в самое ухо, и, стоило только её обжигающему дыханию оборваться, как удерживающая моё горло сила тут же рассеялась, и выровнявшийся конус искусственного света вернулся к своему первоначальному направлению. Несколько секунд – и всё осталось позади. Мучительно долгие, неприятные мгновения, оставившие после себя лишь весомый осадок стыда и растерянности.