Тёмные воды

– Я хочу… Я требую справедливости! – провозгласил исполин, опускаясь на колени и преклоняя голову передо мной. – Моя госпожа! Вы… Ваши люди… отняли у меня их… их обеих… И… Тем самым забрали у меня всё, во что я верил… Всё, что у меня было…

Значит, это был он… Несчастный, обративший на себя внимание богов – и поплатившийся за это. Я начинала припоминать его историю.

– Моя жена не выдержала этого, – продолжал мужчина, игнорируя попытки перепуганных служанок оттащить его назад. Громадное тело гостя затмевало собой весь проход, и я могла только гадать – сколько моих прислужников стояло в безмолвии там, за его спиной. – И теперь… Я остался один…

– Так чего же тебе надо? – задала я прямой вопрос, подавшись вперёд. – Компенсации? Денег? Освобождения от обязанностей?..

Его статус – статус священной жертвы – уже не позволял мне повышать голос.

– Я повторюсь, – мужчина поклонился до самого пола. – Нам, жителям деревни, нужна лишь справедливость… Я не одинок в своём горе, и всё, чего мы хотим…

– Нет, – оборвала я посетителя, ощутив, как пробегает вдоль позвоночника волна кошмарного жжения. – Нет, это исключено.

– Люди начнут роптать, моя госпожа…

– Ты вломился в мой дом, чтобы потребовать такое?! – я приподнялась на своём месте и в приступе дикой ярости принялась шарить ладонью слева от себя в поисках верного кинжала. – Да как ты посмел?! Как все вы?.. Нет, нет, я не стану больше этого терпеть…

– Моя госпожа, – спокойно промолвил мужчина, поднимая голову. – Того требует традиция…

– Вы не получите их! – с визгом, недостойным владычицы правящего Дома, я схватилась за богато украшенные ножны фамильного кинжала и одним движением обнажила тускло сверкающее лезвие.

К несчастью, моё тело уже отвыкло от подобной активности, и на секунду потеряв равновесие, я случайно полоснула кинжалом по колонне перед собой… слегка завалилась вперёд… Но тут же восстановила равновесие. Достаточно скоро, чтобы недостойный посетитель не смог углядеть этой слабости.

– Будьте благоразумны, прошу вас, – пробасил гость, похоже, теряя терпение.

– Пошёл прочь! – сорвавшись в яростное безумие, я с силой вонзила клинок в постамент перед собой – и один только звук удара стали о дерево заставил утихнуть все звуки на всей протяжённости комнаты. – Никто – ни одна живая душа! – не посмеет требовать у меня того, что потребовали вы! Никто! Никогда! Я не отдам! Не отдам ни при каких обстоятельствах, даже если это будет стоить мне жизни! Таково моё слово! Слово главы этого Дома! И до тех пор, пока это здание возвышается над вашими домами – никто не посмеет пойти против моего решения! Вы слишком многим обязаны мне, чтобы выдвигать свои ничтожные ультиматумы! И будто бы одного этого мало… Вы решились требовать от меня соблюдения традиций, которым Дом Нагато некогда и дал жизнь?.. Немыслимо! Просто немыслимо! И не поддаётся обсуждению! Боги не будут держать зла против нас! Мы слишком многое дали им! Слишком многое!..

Оборвав меня посреди пламенной речи, мужчина вырвавшейся из земли скалой поднялся на ноги и бросил мне в лицо единственную фразу:

– Даже если боги спустят вам это с рук… То люди – вряд ли.

С этими словами исполин спокойно развернулся и пошёл прочь, громыхая своими сапожищами по полу, ощущавшему поступь величайших людей моего Дома – знатных предков, существование которых было избавлено от столь бесцеремонных вторжений и абсурдных требований.

Современное общество сходило с ума от собственной вседозволенности! Оно разлагало самое себя, упиваясь кошмарной наглостью, завистью, злым самолюбием… До сего дня я и представить себе не могла, что стану свидетелем такой вот сцены – и осмеяла бы всякого, кто рискнул бы описать мне её заранее.

– Выведите его! – крикнула я вдогонку удаляющемуся титану, понимая, что никто из моих бездарных слуг не сможет совладать с существом таких размеров и мощи. – Проводите прочь! Пусть уйдёт и никогда не возвращается! И… уберите тут всё! Чтобы на полу не осталось даже малейших следов присутствия этого варвара!

Обессилев от стресса и непривычной активности, я осела на подушках своего прямоугольного «трона» и сквозь полуприкрытые веки посмотрела на своё отражение в холодной стали кинжала.

Они посмели угрожать мне!.. Эти ничтожные людишки взяли на себя смелость отправить сюда – в святую святых моего Дома – посланника с дурными, невыполнимыми условиями только потому, что я когда-то забрала их никчёмных детей?.. Да кого вообще могла волновать судьба этих безродных насекомых?! Кому в голову могло прийти хотя бы сравнивать их жалкие жизни с величием и важностью высокой миссии Дома Нагато?!

Нет. Любой здравомыслящий человек должен был понимать разницу. И нам… Мне ничего не могло грозить!.. Ничего! Даже сами боги должны были уважать моё решение, ведь именно мне принадлежали облюбованные ими земли!

В конечном итоге… именно от меня зависело всё и вся в этом мире. Только от меня…

Я чувствовал небывалую тяжесть во всём теле. Чернота, давящая со всех сторон, лишала меня воли и тянула куда-то вниз, к самому дну холодного омута бессознательности – туда, где сходились потоки самых постыдных и низменных чувств, в дебри бессилия, беспамятства и страха. Я был инертен. Я был беспомощен перед этой мощью. Блеклого, истаивающего сознания хватало лишь на то, чтобы смотреть вверх – в далёкий каскад бесцветных пятен, обозначавших, наверное, водную гладь этой коварной топи. Я мог только смотреть туда – и вслушиваться в приглушённые толщей воды отзвуки какого-то знакомого голоса.

– …ичи!.. – это был первый и единственный понятный слог из тех, что спускались ко мне свысока, но я не понимал его – не мог понять или не хотел… И предпочёл просто погружаться ещё дальше, во мрак и страшную тишину.

Здесь уже не было и следа осторожных подводных течений – только бездвижная тяжесть и вечная, безвременная стагнация. Эти тёмные воды… Они манили меня. Тянули в свои объятия, обещая покой и свободу от всех тревог…

– Юи…! – вновь донеслось из пустоты над моей головой. Странно, но чем глубже я уходил – тем громче, казалось, звучали эти слова. Тем больше агрессии было в них, и тем сильнее содрогался мой мир при каждом их появлении.

Беззвучная, бесстрастная глубина сулила мне абсолютное счастье… И то самое умиротворяющее тепло смерти, что следовало за самым страшным обморожением.

– Юичи! – голос тёти Мэй загремел у самого моего уха, и тут же вслед за ним раздался звонкий шлепок оплеухи.

Мой дурной сон, моё видение подёрнулось белесой дымкой… И та поверхность омута, что ещё недавно казалась недостижимо далёкой – вдруг прыгнула в мою сторону с яростью дикого зверя.

Поддавшись сиюминутному порыву, я потянулся к этой спасительной грани, и уже почти достал её самыми кончиками пальцев, когда…

Чьи-то ледяные пальцы сошлись на моей щиколотке, резко дёрнув вниз, и почти тут же от места этого касания начали растекаться по моей ноге ноющие ниточки колючего холода. И само содержимое омута – его тяжёлые, недвижимые воды – начало поглощать меня, тянуть в пустоту без времени и чувств… В самый низ. В самый, самый низ этой бездонной водяной могилы.

Из последних сил я опустил голову, чтобы посмотреть вниз – на того, кто тянул меня к верной смерти – но тут громоподобный шлепок пощёчины раздался вновь, и весь мир перед моими глазами, искусственный, вымышленный мир сновидения треснул от края до края, точно лист измятой бумаги, и разлетелся на тысячи крохотных частей.

Издав гортанный вопль, я распахнул глаза и задёргался на месте, до сих пор ощущая на своей ноге касания неведомого существа. Впрочем, одним этим мои ощущения не ограничивались: вернувшись в тесную каморку главы Дома Нагато, я словно бы свалился туда из перевёрнутой вверх ногами проруби – и глотал воздух с тщанием настоящего утопленника, при этом, не стесняясь бешеной дрожи во всём теле.

Но… Как же так вышло?.. Что вообще могло произойти?.. И почему же?..

– Юичи! – тётя Мэй придвинулась ближе – так, словно моё пробуждение её злило куда сильнее, чем радовало. Значит, в действительности её беспокоило что-то другое?.. Не моё болезненное забытье? – Ты вообще в своём уме?!

– Что?.. – я невольно отпрянул назад, но только с грохотом ударился о заднюю стену палат. – Что… случилось?..

Взгляд мой метался по тёмному помещению – в нём как будто бы ничего не изменилось, разве что свет фонаря стал намного тусклее, и в нём уже нельзя было различить каких-либо точных деталей.

– Как ты мог?! – в голосе женщины послышался страшный, серьёзный надрыв. Та явно находилась в шаге от настоящей истерики, и держалась из последних сил за те крупицы здравомыслия, на которых сейчас и был выстроен наш скомканный диалог.

– Я не… не понимаю!

– Разумеется! – подавшись вперёд, вдова грубо схватила меня за ворот куртки и приблизила своё лицо к моему так близко, как только могла. Взгляд её угольков-глаз вонзился в мой череп сквозь точки зрачков и, кажется, мог запросто пронзить его насквозь. – Конечно же, ты ничего не понимаешь! Ты ведь просто завалился спать, как ни в чём не бывало! Посреди этого безумного дома! И теперь…

Женщина задохнулась от бешенства и горечи. Её губы задвигались в беззвучном мучении, а из гневно сощуренных глаз побежали крохотные капельки слёз.

– Теперь… – горячее дыхание Ямато Мэй опаляло. – Теперь кто-то забрал у меня дочь… Из-за тебя! Слышишь?!

Испытав удар, равный по силе новости о возможном разводе родителей, я беспомощно открыл рот, надеясь оправдать себя хоть чем-нибудь, но, повторяя про себя последние слова вдовы, не смог вымолвить ни слова. И потому просто скривился, не понимая, как бороться с пустотой, вдруг застившей весь центр груди.

– Нет… – я мотнул головой, собравшись с силами. – Нет, этого не может… не может быть!..

Без слов оттолкнувшись от меня, Ямато-старшая встала во весь рост и принялась быстро оглядываться по сторонам. Теперь, когда я был разбужен, у женщины не оставалось ни единой причины, чтобы терять время и дальше – но она отчего-то не решалась просто помчаться прочь. Её снедали сомнения, которым я пока не мог дать никакого объяснения… Ведь… если некто… похитил одну из её любимых дочерей… Разве не следовало ей, матери, рвануться вслед за преступником?.. Пусть даже оставив меня тут одного?..

С трудом воспринимая действительность после грубой побудки, я огляделся вновь. На этот раз – со всем доступным вниманием. И с полувзгляда осознал, что случилось на самом деле. И почему тётя Мэй была так зла на меня…

Отключившись посреди ночи, я забыл погасить фонарь – и теперь тот не просто светил слабее, он готов был погаснуть в любую минуту. Заряда батареек хватало на последние минуты, и, решись женщина хотя бы слегка встряхнуть его – наш единственный огонёк мог бы погаснуть окончательно.

Издав протяжный стон, я посмотрел на бледную девочку, что сидела поодаль, у самой разделяющей ширмы, и неожиданно для самого себя уцепился за новую версию произошедшего:

– Подождите! – я шумно сглотнул, чувствуя, как крепнет подступающий к горлу ком. – Это ведь Акеми, так?.. Значит, тут нет Акиры! А она могла запросто отправиться в патруль или просто… пойти проверить, какое время суток на дворе!..

Ямато-старшая выслушала мою тираду с поистине львиной выдержкой. Только скрестила руки на груди, чтобы те не содрогались сами по себе – и чуть закусила губу, словно бы заранее представляя себе всё, что я только могу произнести. И заочно презирая меня за это.

– Нет, – ответ женщины был резок, как удар палаческого топора. – Если бы всё было так просто – мы уже давно отправились бы на поиски Акиры, не заботясь о твоём пробуждении. Но тут… Тут несколько другие… обстоятельства.

Мэй зажмурилась, прогоняя накатывающую горечь, и принялась неровно втягивать воздух носом.

– Акеми… – последующие слова давались женщине всё труднее. – Акеми сказала, что… ночью… когда ты спал, а я… находилась в беспамятстве… сюда пришли какие-то люди. Люди в белом. Белые… люди… как сказала она… Белые… Они… Именно эти… Забрали мою Акиру…

Люди в белом?.. Проклятье!.. Как же глупо было предполагать, что это место действительно безопасно, что последние жильцы уехали или умерли давным-давно, и… та еда, что покоилась на столах… была просто… ниспослана свыше?..

Но как же так?! Почему Акеми молча смотрела на то, как её сестру уводят прочь?! Почему не подняла шум, не попробовала докричаться до матери или до меня?..

Не находя себя от негодования, я посмотрел было в сторону девочки – но тут же с ненавистью к самому себе отвёл растерянный взгляд. Из всех людей, слабовольных и трусливых, Акеми сейчас меньше всего заслуживала моего гнева: перепуганная, слабая, замкнутая в своей крохотной скорлупке, эта кроха сейчас судила себя куда строже, чем могла быть судима окружающими, и, наверное, пыталась как-то ужиться с психологической травмой колоссальной мощи, которую я, привычный к покою подросток, не мог себе даже представить.

Акеми была… разбита. Её как будто бы не существовало – осталась только пустая оболочка – и Ямато-старшая не решалась давить на дочь ещё сильнее. И потому им обеим – сознательно и нет – понадобился я.

– Сколько их было?.. – поинтересовался я, давясь собственным ужасом. – Этих… людей…

– Двое, – Мэй растерянно покачала головой, похоже, до последнего отказываясь верить в случившееся. – Мужчины… В «больших костюмах»… или… широких одеждах. Наверное. Я так понимаю, в чём-то традиционном…

– Но как?!.

– Они просто пришли и забрали её… – тётины кулачки бессознательно сжались до хруста в костяшках. – Просто пришли… и забрали! Без драки. Без шума. Она пошла с ними по доброй воле…

– Гипноз?.. – предположил я наобум.

– Да! – мать близнецов ухватилась за эту идею, как за спасательный круг. – Акира – умная девочка… Я учила её… Она бы никогда не стала разговаривать с незнакомцами! Если только…

Растерянность Мэй вдруг сменилась ненавистью. Всего на секунду, на кратчайший миг – но я испытал на себе всю силу, всю неудержимую мощь отторжения женщины.

– Это ты!.. – Ямато-старшая, отвернувшись, закрыла лицо руками. – Это всё твоя вина… Пока ты не появился, она не… Она была послушной, хорошей девочкой… Но потом… Этот непонятный интерес… попытка подружиться… Я знала, что всё это – к худшему… И… надо было отказаться… Мне следовало послать к чёрту твоих родителей с этой их проблемой… И… всё было бы… иначе…

– Мама, – негромкий оклик Акеми заставил женщину замолчать на полуслове и напрячься, подобно струне от пианино. – Не надо!..

– Не может быть, – невидящий взор Мэй уткнулся в мою переносицу, после чего перекочевал на личико младшей из близнецов. – Неужели и ты… Ты тоже решила быть на стороне… этого никчёмного мальчишки?..

«Никчёмный повеса, считающий себя моим сыном… Он уже вернулся?», – болезненное воспоминание прошило мой разум сверкающей вспышкой, моментально растворившись, но всё же оставив после себя россыпь ярких болезненных пятен по всей голове.

– Не надо… драться! – истерично закричала Акеми, прячась от матери за краешком тяжёлой ширмы. – Если мы поссоримся… Если все… подерёмся… То как же… сестру вернуть?!

Ямато Мэй твёрдо шагнула к дочери, намереваясь, похоже, устроить той доходчивый урок – но вовремя одумалась. И вместо очередной уничижающей речи выдала только серию задумчивых вздохов. Она уже приходила в себя, оправлялась от горя, и от ненависти, и постепенно поднималась из болота непрерывной истерики. В голове её, похоже, закрутились нужные шестерни: бесконтрольная дрожь в конечностях женщины начала отступать.

– Идти можешь? – Мэй адресовала дочери прямой вопрос. Слишком прямой и грубый для сложившейся ситуации, но девочка напросилась на него сама, продемонстрировав завидное здравомыслие.

Акеми, не поднимая взгляда, несколько раз коротко кивнула. В этих её кивках не было ни силы, ни особой уверенности – однако Ямато-старшая таким ответом удовлетворилась в полной мере. Повернувшись ко мне, она сдержанно хмыкнула и сухо констатировала:

– В любом другом случае, Юичи, я не стала бы на тебя полагаться. Но у нас безвыходная ситуация: я и так потратила слишком много времени, пытаясь тебя добудиться, а обстоятельства промедления не терпят! Если я буду искать одна, то потрачу не меньше дня, чтобы обыскать один только этот дом – а под боком у нас ещё целая деревня. И потому… Слушай, не смотри на меня так! Даже не думай остаться в стороне! Попробуй сделать хоть что-нибудь! Если не для меня, то…

– Я сделаю! – мне пришлось перейти на крик, чтобы остановить машину ярости Мэй. – Сделаю всё, что от меня требуется! Только быстрее изложи свой план – время уходит!

Стоило мне гаркнуть в лицо тёте последнее слово, как сердце моё тут же оледенело от ужаса перед той ответственностью, которую я сам был готов на себя взвалить.

– Хорошо, – тётя сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. – Ты прав. Нужно спешить… Значит, поступим так… Мы с Акеми попробуем осмотреть тут всё… Комнаты… И… здание. А ты… п-пожалуйста… – губы Ямато-старшей некрасиво дёрнулись. – Прошу тебя, Юичи, спустись в деревню. Попробуй найти там если не Акиру, то хотя бы батареек для фонаря или ещё какой источник света… хоть что-нибудь.

– Спуститься… туда?.. – слабо переспросил я, вжимаясь в деревянную стену. – Но…

– Судя по всему, солнце уже взошло… Тебе не составит труда пробежать посёлок вдоль и поперёк! Просто… будь осторожен… Мы не знаем, сколько там этих… людей… И как они оснащены. Если найдёшь, где держат Акиру – просто найди меня и скажи… Тогда… Тогда мы вместе что-нибудь придумаем. Понял?

Я попробовал кивнуть.

– Юичи, ты понял?! – Мэй с трудом удержалась от того, чтобы толкнуть меня в плечо. Ею вновь овладевала истерика.

– Да! Да, я понял! Понял!

– Хорошо. Замечательно… Тогда расходимся. И… Юичи… – женщина подняла на меня донельзя зловещий взгляд. – Не вздумай просто убежать отсюда… Просто… не вздумай!

Я едва не задохнулся от обиды и возмущения. Оскорбления и колкости собрались на моём языке в количестве достаточном, чтобы поставить тётю на место до конца наших дней, но присутствие Акеми – и только оно – заставило меня стерпеть оскорбление.

– Не бойтесь, – процедил я, глядя на женщину исподлобья. – Не сбегу. Не без Акиры!

Вслух это прозвучало куда хуже, чем мне представлялось… Вот только Мэй сделала вид, что я не проронил ни слова вовсе – и просто отвернулась. Так, словно меня и не было рядом.

Вонзив ногти в мякоть ладоней, чтобы сдержать гнев, я небрежно обошёл тётю слева – искушение толкнуть её плечом было слишком велико, однако вопросительный взгляд Акеми заставил меня вспомнить о приличиях. Едва задев локоток Ямато-старшей, я по чистому наитию, ежесекундно рискуя запутаться в старых ширмах, двинулся к выходу из помещения.

И только теперь, с огромным, колоссальным запозданием – мой разум всё-таки начал освобождаться от подобия дремотной пелены. Как оказалось, последние минуты я провёл в подобии полусна – в жидкой, неуверенной иллюзии жизни, которая, казалось, закрутила меня в потоке театрального действа, чтобы теперь выбросить в холод и мрак жестокой реальности.

Я осознал всю безвыходность сложившегося положения. Всю его обречённость и странную пустоту. Ведь…. Нас тут было трое – нет, даже двое… Двое против неведомого противника, который знал эти места назубок и, вероятно, мог прятаться за каждым углом, выглядывать сквозь щели дверных проёмов и продолжать своё безмолвное наблюдение…

Быть может, Акира была уже потеряна для нас. То есть – насовсем…

От мыслей этих на душе становилось совсем скверно.

Продравшись сквозь последнюю пелену ткани – брезгливость отступила, и я просто сорвал её походя, обрушив за собой всю хлипкую конструкцию – я быстро вышел в коридор… и замер.

Тётя была права: солнце уже взошло над потерянной во времени деревней. Вот только легче от этого как будто бы не стало. Второй этаж особняка – тот, каким я запомнил его в ослабевающем свете фонаря – перестал существовать. Он оставил себе только общие очертания и главные направления, в остальном изменившись до неузнаваемости: пол под моими ногами не просто скрипел – он буквально проминался книзу, грозясь обвалиться в любое мгновение, а стены, казалось, выдержали настоящий артобстрел, так много в них было щелей и тёмных провалов. От грандиозного великолепия минувшей ночи не осталось и следа – образчик традиционного зодчества за считанные часы обратился в обычные развалины, готовые осесть под собственным весом.

– Ну что ты встал!? – грозно поинтересовалась Мэй, подходя ближе. Рука её уже легла на моё плечо, но грубого толчка не последовало. Скорее даже наоборот: вдова едва заметно подтянула меня назад, наверное, почувствовав, как сильно гуляет пол под моими ногами при каждом её движении.

– Такого не было ночью, – произнёс я, растерянно оглядываясь по сторонам. – Я уверен, что…

– Уверен?.. – произнесла вдова угрожающим шёпотом. – В чём ты вообще можешь быть уверен?! Моя дочь пропала, а ты себе позволяешь… Нет. Стоп! Хватит. Просто расходимся. Главное, смотри под ноги – ночью мы могли не замечать этого, но тут всё уже готово развалиться…

Я легонько кивнул в ответ и выскользнул в коридор. День только начался, а с меня уже было достаточно тётиных выходок… И – да, её можно было понять, но я уж точно заслуживал иного – совершенно иного! – обращения.

Внутренности особняка – я действительно начинал воспринимать его как остов какого-то исполинского создания, умершего с десяток лет назад – постепенно наполнялись утренним светом. Только этого слабого подспорья было недостаточно для того, чтобы разогнать вездесущий полумрак. Бледное сияние лилось, в основном, со стороны обращённых во внутренний двор балконов: изорванные бумажные окна почти не задерживали его и выглядели оттого ещё более жалко в своих покосившихся обветшалых рамах. Только помимо этого источника света существовал ещё и другой, совершенно для меня неожиданный. Каким-то невероятным образом солнечные лучи проникали под крышу старого здания и растекались по коридорам сквозь едва заметные слуховые окна у самого потолка – и многие из них, в чём я мог быть уверен, должны были упираться в глухие стены или выходить к соседним комнатам. Складывалось впечатление, что я до сих пор находился во сне – там, где невозможное кажется реальным, и у несущих конструкций просто не может быть толщины или физического расположения.

Подобравшись к ближайшей стене, я попробовал было подтянуться к испускающему слабые серебристые нити окошку, но сквозь прикрывающие его тоненькие деревянные рейки нельзя было различить ничего конкретного, а подтянуться выше я не мог физически: в коридоре просто не за что было уцепиться, чтобы приподнять себя над уровнем пола. И природа слухового окошка по-прежнему оставалась для меня непостижимой: возможно, за ним крылась хитроумная система зеркал, а может – сеть тайных лазов на улицу.

Оторвавшись от стены, я обернулся на удаляющийся звук шагов – Мэй только сейчас миновала перекрёсток и, похоже, проигнорировав мои изыскания, спешно устремилась в направлении, противоположном коридору с приютившей нас залой.

Я уже собирался отвернуться и пойти дальше по назначенным делам, но не смог. И более того: моё тело, до сей поры послушно исполнявшее все приказы, вдруг восстало против разума и само собой двинулось назад, к точке схождения четырёх деревянных путей.

Я, наконец, проснулся. То есть – окончательно отделался от навязчивой, рассеивавшейся всё это время полудрёмы. Всплеск адреналина, конечно, позволил мне проявить неожиданную для общей ситуации активность, но лишь теперь, оказавшись в полном одиночестве посреди огромного мёртвого дома – я очнулся окончательно и понял, на что вообще себя обрёк.

Отправить меня в заброшенную деревню?! В полном одиночестве?! Как ей вообще могло прийти это в голову?..

Тётя как будто бы хотела избавиться и от меня – позволить загадочным хозяевам этого места спокойно заполучить и вторую жертву… Это ведь… было так глупо! Любой фильм ужасов, любое произведение на схожую тему начиналось именно с разделения героев!

Кровь прилила к моему лицу, принялась активно пульсировать в висках… А ноги… Ноги всё уверенней несли всё остальное тело в сторону перекрёстка. Ещё немного, и я мог бы повернуть налево, последовать за Мэй и её второй дочерью – которая, к слову, по-прежнему была невредима и, наверное, тоже заслуживала спасения. Как и все мы! Разве её жизнь… разве… моя жизнь… была равноценна жизни Акиры?.. Которая, быть может, уже была потеряна безвозвратно?!

Или же за всем этим стоял какой-то нелепый размен?.. И тётя хотела принести меня в жертву, надеясь, что сможет получить вторую дочь живой и невредимой?..

Или… быть может…

Шаг мой начал замедляться.

Быть может, изнурённая женщина просто молила меня о помощи из последних сил, надеясь, что единственный из тех, кто мог ей помочь – не струсит и не отступит в трудную, труднейшую для всех нас минуту?.. Я… Я не мог сказать. Слишком тяжёл был выбор, и слишком высоки – ставки. А мне и так-то было страшно… Очень страшно.

Погрузившись в состояние рассеянной прострации, я всё-таки вышел в самый центр рокового перекрёстка и неожиданно для самого себя замер на месте. Пол неприятно захрустел под моими стопами, застонал, пропитанный влагой минувшего дождя и тронутый естественным разложением. А я… я просто стоял и прислушивался к себе, понимая, что мне попросту не с чем вернуться к Мэй. Я ведь не мог догнать её на полной скорости и признаться в собственной неспособности предпринять хоть что-нибудь – наверное, этого она от меня и ждала – равно как не мог и свести всё к игре случая. Мы ведь не могли нечаянно столкнуться вновь, чтобы пойти дальше. Это не устроило бы её. И… меня, наверное, тоже. А значит, у меня оставалось всего два очевидных варианта: спуститься-таки к подножию холма, или найти для себя самую укромную и тёмную каморку, где меня не смогли бы найти ни местные обитатели, ни тётя Мэй с Акеми.

С другой стороны, я ведь мог просто уйти. Сбежать из проклятого места, оставив позади всю эту странную семейку. И никто ничего не сказал бы. Потому что некому было бы комментировать – скорее всего, тётя готова была сгинуть здесь в поисках дочери и утащить за собой в могилу несчастную Акеми… И… мог ли я бросить их на произвол судьбы? После тех громких слов, что выкрикнул вдове в лицо?..

Я… Мне нечего было сказать. Не в чем признаться. Даже самому себе.

Бросив в сторону дальнего поворота последний безрадостный взгляд, я перенёс вес туловища на левую ногу и обречённо побрёл прочь – по склепу из дерева и бумаги, только и ждущему, когда мы все сдадимся и станем его полноправными жертвами.

Как же много повидали эти стены?.. Свидетелем каких ужасов они могли быть, раз пропитались этой злонравной ненавистью ко всему сущему? Я буквально чувствовал давление, исходящее из каждой щели меж досок, и чем шире становились мои шаги, чем увереннее я заставлял себя идти – тем серьёзнее казалась исходящая отовсюду угроза.

Особняк словно бы сжимался вокруг меня, надвигался со всех сторон лапами игривого кота, который, став жертвой кровавого азарта, просто не мог справиться с собственным злым любопытством.

В ушах моих зазвенело, и недавнее отрешённое спокойствие вдруг растворилось без следа. Я почти физически ощутил на своей спине чей-то ненавидящий, обжигающий злобой взгляд. Он не блуждал по моему телу в любопытстве, не выискивал уязвимости или следы оружия – просто сверлил со спины левую сторону моей груди, словно бы примеряясь к единственному точному рывку.

В полуразваленных балконных ставнях загудел сильный ветер. И на крыльях его, словно отзвуки далёкого прошлого, прилетели едва различимые звуки жизни – далёкий перезвон кузнечного молота, разговоры старушек, бродящих близ особняка, и рыбацкие песни, возносящиеся далеко вверх по течению.

И почти сразу же я услышал совершенно иной тип звука – реальный, существующий в непостижимой близости от меня скрип половиц под чьими-то стопами. Короткие, лёгкие шажки приближались откуда-то справа – из-за угла, выходящего к главной лестнице. И, стоило только в воздухе зазвучать этому скрипу, как немыслимый ужас, надвигающийся на меня сзади, вдруг начал отступать. Его одновременно обжигающее и леденящее присутствие, что заставило мой хребет обратиться в недвижимый столп и высушило всю влагу во рту, вдруг стало едва различимым, и лишь удаляющееся посвистывание – звук сиплого дыхания – ещё заставляло меня двигаться вперёд по бесконтрольной инерции.

Сосредоточившись на отступающем кошмаре, я совсем позабыл о том звуке, что ждал меня впереди, и на полной скорости достиг поворота. Выждал мгновение, собираясь с силами, и резко заглянул за угол! Но, к собственному удивлению, не обнаружил там ничего, кроме разочаровывающей пустоты. Единственным, что выбивалось из естественного порядка вещей, был лёгкий звук шагов, сопровождаемый скрипом древесины, однако, стоило мне только показаться из-за угла, как он мгновенно, моментально, в ту же секунду – пресёкся, точно его и не было.

Но я уже не мог остановиться. Не мог просто собраться с силами и прислушаться к себе – слишком велик был стресс и слишком сильна память о том настигающем, идущим по пятам загробном холоде, который, наверное, просто не мог померещиться никакому нормальному человеку – и тем более мне, уравновешенному, серьёзному ученику старшей школы…

И это… Я готов был поклясться, что всё это было всерьёз. И оттого бросился к спасительной лестнице с удвоенной скоростью, оставляя позади весь этот напоенный кошмаром этаж и лелея в груди слабый отблеск надежды на то, что Мэй не столкнётся с подобным проявлением воли старого здания. Мне ведь оставалось только верить в лучшее – а возвращаться туда я не собирался ни при каких условиях.

Не оглядываясь назад и стараясь даже не думать о произошедшем – как если бы одно только это могло привести к повторению тех страшных мгновений – я в спешке бросился к лестнице и, перепрыгивая через ступени, спустился на первый этаж.

Входной зал встретил меня знакомой уже прохладой и одиночеством, от которого сердце замирало в груди. Я узнавал самые крохотные детали, за которые ночью то и дело цеплялся луч фонаря, и, как оказалось, без труда смог бы описать образ этого помещения по памяти. Впрочем, к известным картинам начали добавляться новые детали: бросая быстрые взгляды по сторонам, я обнаружил на полу вокруг себя целую россыпь непонятных, уже почти обесцветившихся пятен. Они, ранее казавшиеся мне выцветшими прогалинами, на самом деле представляли собой следы какой-то жидкости, упрямо не желавшей сходить окончательно даже после стольких лет сырости и запустения.