– Сучка, – раздосадовано бросил Дима, демонстративно зевнув. Матильда залепила ему пощечину. Дима в ответ толкнул ее в лицо открытой ладонью так, что она повалилась на траву. Все так же демонстративно, с ленью поднялся, чтобы вернуться обратно на свое место. Августин на некоторое время замолк, затем, нервно сглотнув слюну, продолжил рассказывать, как будто ничего и не произошло.
Виталик подошел к своей жене, помог ей подняться. Убедившись, что все в порядке, молча приблизился к Диме и со всего размаха нанес ему удар в челюсть.
Виталик был почти на голову ниже Димы и, наверное, раза в полтора ýже в плечах. Оторопев на некоторое время такой наглости, Дима рассвирепел:
– Да я тебя… Порву, как марлевые трусы!..
От первого удара Виталик успел защититься левой рукой, однако тут же за ним последовала целая серия мощных ударов в голову и туловище. Дима бил без остановки разбивая в кровь губы, нос и брови соперника, затем следовали точные, короткие удары в живот, по печени. Кровь размазалась по лицу Виталика, моментом заплыли глаза, из носа текла красная юшка. Несмотря на это, низко наклонив голову, неумело прикрывшись руками, он, пер на Диму, пытаясь ему отвечать редкими, неумелыми ударами.
Дима ударил снова. На этот раз не в голову, а в солнечное сплетение. Удар прошел, Дима хорошо прочувствовал, что кулак попал, туда куда нужно. От такого удара обычно падают на землю, корчась от боли, жадно ловя воздух, забывая обо всем. Виталик и упал, но тут же встал и пошел на Диму. Тот опять ударил. На этот раз ногой, сначала в лицо, затем по почкам. Виталик снова упал и снова поднялся. Итак, снова и снова. Вид его был ужасен: разорванная, красная от крови рубашка, «с мясом» вырванные пуговицы, опухшее, в кровоподтеках лицо. Шатаясь, он стоял, неловко подняв руки, чтобы хоть как-то защитить себя. При этом за все это время он не издал ни одного звука. Он просто падал и вставал. Снова падал и снова вставал.
– Да я! Да я тебя, сука!.. – поначалу все свои действия Дима сопровождал бранью, заводя себя этим. Однако после каждого удара, когда его соперник вставал, хотя не должен этого делать, а должен был лежать и скулить, выть от боли, как побитая собака, ругани становилось все меньше и меньше.
Дима в очередной раз «уронил» Виталика прямо на недоеденный шашлык и резанные овощи, уже лежачему добавил для острастки два удара ногой в живот.
Виталик поднялся, сжимая в руке нож.
– Если ты не извинишься, я тебя убью, – тихо, с расстановкой произнес он.
Нож был маленький. Обычный перочинные ножик, сантиметров десять длиной. К тому же держал Виталик его неправильно, вытянув перед собой, зажав большим и указательным пальцами. Таким ножом можно порезать, но не в коем разе нельзя убить. Дима это хорошо знал, его этому учили. Но он уступил.
– Извини, – буркнул он, глядя себе под ноги, развернулся и побрел куда-то в лес, со злобой пнув по дороге рюкзак Августина.
Сдача Димы – большого, сильного человека была очевидной, и с этого момента к Матильде пришло осознание, что нежелание демонстрировать силу – не есть ее отсутствие, а, возможно, наоборот, признак еще большей внутренней силы. Осознание, но не понимание, и от того злость. Раздражение, потому что в ее представлении о муже, как о «тюфяке», появилась большущая трещина, и то хорошее, понятное объяснение неспособности полюбить его по-настоящему (несмотря на явную в том потребность) – разрушилось само собой.
Матильда стала тщательно анализировать свое отношение к своему мужу. Он был явно ей не безразличен. Ей нравилась его внешность, подтянутая фигура. Она видела, что Виталик пользуется успехом у других женщин. Когда они вместе выходили куда-нибудь, она с удовлетворением замужней женщины ловила на себе завистливые, оценивающие взгляды соперниц. Доставляли удовольствие его ласки, как он гладил ее по волосам, запуская растопыренные пальцы, нежно расчесывал их, затем массировал затылок, шею, и дальше вниз, перебирая каждую косточку позвоночника. Нравилось заниматься с ним любовью. Однако все же она его не любила. Не было той страстной, трепетной влюбленности, которую она испытывала в своих первых отношениях. После секса с мужем, несмотря на то, что Матильда никогда не оставалась неудовлетворенной, порой в ней появлялась непонятная грусть, настоящие приступы которой подкрадывались просто так, вдруг, ни с того, ни с сего. А она принадлежала к тому, довольно распространенному типу женщин, у которых все в жизни и, главное, в чувствах должно быть четко определено, понятно, аккуратно разложено по полочкам.