История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3

Глава 9

Междоусобица в Персии. Экспедиция графа Войновича. Помехи нашей торговле гилянским Гедает-ханом. Бомбардировка Энзели. Борьба за персидский престол. Прокламация П.С. Потемкина. Сношения князя Потемкина с Али-Мурат-ханом Исхафанским. Противодействие нам Франции и Турции. Отправка полковника Тамары в Персию. Данная ему инструкция. Кончина Али-Мурат-хана и ее последствия. Возвышение Ага-Магомет-хана. Двуличие Гедает-хана Гилянского

Распространение русской торговли на Каспийском море составляло постоянную заботу нашего правительства со времен Петра I. По приказу великого преобразователя России было сделано описание Каспийского моря, затем последовало присоединение к России некоторых северных персидских провинций.

В царствование Анны Иоанновны провинции эти были снова возвращены Персии, у которой сумели, однако же, выговорить право русскому купечеству на свободную и беспошлинную торговлю. Междоусобицы, имевшие место в Персии, стали, однако, причиной, что русская торговля не имела там твердой базы и основательного пристанища. В 1778 году Адмиралтейств-коллегии было приказано снарядить военную эскадру в Казани, которая в 1780 году спустилась по Волге в Астрахань, а в следующем году была отправлена в Каспийское море под началом капитана 2-го ранга графа Войновича.

Целью экспедиции было исследование Огурчинского острова, лежащего у восточных берегов Каспийского моря и, по словам туркмен, бывших в Петербурге, наилучшего пункта для торговых заведений. В случае подтверждения удобств, которые предоставлял Огурчинский остров, предполагалось устроить на нем купеческий город, в противном случае граф Войнович должен был идти к персидским берегам и стараться склонить одного из прибрежных ханов к добровольной уступке места для устройства торгового пункта.

В конце июня 1781 года русская эскадра прибыла к Огурчинскому острову. Не найдя его удобным для означенной цели, граф Войнович пошел к Астрабадскому заливу, осмотрел его и, признав этот залив лучшим пунктом для торговли на Каспийском море, расположился в нем с эскадрой. Он намерен был вступить в переговоры с Ага-Магомет-ханом, тогдашним правителем Астрабадским, об уступке из его владений «некоторой части земли для построения на ней купеческого города».

Переговоры затянулись, так как Ага-Магомет-хана в то время не было в Астрабаде: он вел войну с исхафанским Али-Мурат-ханом и находился с своими войсками под г. Казвин.

Безвластие, возникшее в Персии после смерти векиля Керима, дало повод к беспрерывным междоусобным войнам между ханами и владельцами. Пока Персией управлял Керим, в стране еще было некоторое спокойствие, но с его смертью в Персии началось кровопролитие. Сын и преемник Керима, Абул-Фет-хан, вступил в верховное управление делами, но недолго оставался правителем.

В 1781 году его дядя, Садык-хан, восстал против племянника, похитил у него власть, а самого заключил под стражу. В Персии произошло всеобщее волнение. Ханы и правители разных областей разделились на два враждебных лагеря: одни подчинились Садык-хану, другие не признавали его власти. Беспорядки с каждым днем усиливались, и каждый, кто имел силу, старался подчинить себе более слабого соседа или погубить его, чтобы воспользоваться его имением и сокровищами. Одни по праву искали возвращения утраченного, другие, отнимая власть у соседей и уничтожая соперников, стремились к обладанию всем Ираном. В числе последних был властолюбивый правитель Астрабадский и Мазендеранский Ага-Магомет-хан. Стремясь подчинить своей власти всю Персию, он первым делом напал на гилянского Гедает-хана. Последний, выходя с войсками навстречу неприятелю, отправил своих жен и семейство в Энзелинский порт и письмом передал управление гилянской провинцией русскому консулу Тумановскому по особому доверию к нему. Разбитый затем Ага-Магомет-ханом, Гедает бежал в Энзели, откуда отправил письмо астраханскому губернатору Жукову, прося оказать помощь русскими войсками^[245].

«Гилянская провинция, – писал Гедает-хан, – всегда находившаяся в подданстве России, уступлена была российскою державою Надыр-шаху единственно из дружелюбия, как то и в обоюдных трактатах явствует, с тем что, если кроме наследников персидского престола другие какие владельцы будут оную провинцию к себе присваивать, то бы Россия имела долгом своим оборонять оную, как собственную свою землю и паки принять под свою защиту».

На основании этого заявления Гедает-хан просил оказать помощь не только ему, но и его родственнику Абул-Фет-хану, сыну Керима, для восстановления его прав и тем избавить Персию от конечного разорения. Астраханский губернатор не имел ни полномочий, ни средств удовлетворить просьбу гилянского владельца, и бегство Гедаета в Энзели не спасло его от преследования Ага-Магомет-хана. Получив известие о приближении противника к Энзели и не надеясь его остановить, Гедает решил оставить Гилянскую провинцию. Объявив об этом консулу Тумановскому, хан погрузил на суда свои вещи, посадил жен и семейство и вместе с Тумановским вышел на рейд, имея намерение заехать в Сальяны, чтобы оставить там некоторых людей, а затем отплыть в Астрахань.

Покинутый владельцем Энзели, точно так же, как и другие города, был занят Ага-Магомет-ханом, просившим консула Тумановского вернуться на берег и вступить в отправление своей должности. Тумановский вернулся в Энзели, а Гедает отплыл в Сальяны, а оттуда в Баку по приглашению хана, обещавшего ему помощь и содействие в возвращении потерянных владений.

Между тем Али-Мурат-хан Исхафанский, опасаясь возрастающего влияния Ага-Магомет-хана, отправил 12 000 войск для изгнания похитителя из Гилянской провинции. Войска Али-Мурата очистили провинцию от неприятеля, и Ага-Магомет-хан вынужден был до времени уступить противнику.

В самый разгар борьбы двух соперников Ага-Магомет-хан получил письмо графа Войновича, в котором тот объяснял причину и цель прибытия эскадры в Астрабад. Начать прямые контакты с русским правительством в том положении, в котором находился Ага-Магомет, было для него неожиданным подарком. Астрабадский хан прислал графу Войновичу ответ в самых «ласкательнейших выражениях». Он писал, что с удовольствием принимает дружественный союз с Россией, что охотно соглашается на уступку части земли для постройки города и готов предоставить необходимые материалы и рабочих^[246]. Хан сам перечислял все выгоды, которые могут произойти от учреждения русскими торгового пункта в его владениях. Граф Войнович избрал город Ашреф, лучшее место на всем берегу Каспийского моря, как по живописности положения, так и по богатству природы. Ашреф хотя и назывался городом, но в сущности был увеселительным местом, где еще шахом Аббасом были построены дворцы, тонувшие в зелени садов с редкими породами деревьев. Здесь было возведено укрепление и поселено 300 семейств персиян. Вблизи Ашрефа жило много грузин, выведенных в Персию шахом Аббасом.

Ага-Магомет-хан отвечал Войновичу, что Ашрефа уступить не может, но предлагает ему избрать какое-то другое место на берегу Каспийского моря. Таким местом было избрано Городовинское урочище на берегу Астрабадского залива. Построив несколько домов и батарею для защиты от нападений туркмен, Войнович отправил в Петербург план и описание Астрабадского залива, где и остался зимовать. В ноябре укрепление было готово и оснащено 18 морскими орудиями. Вскоре были возведены из тростника госпиталь, казарма, провиантский склад, несколько домов и пристань, выдававшаяся в море на 50 сажен. Оставалось только поднять на батарее русский флаг, но граф Войнович ожидал повеления князя Потемкина и разрешения на подписание с Ага-Магомет-ханом трактата об уступке России этого урочища. Для заселения этого пункта предполагалось вызвать из Баку по добровольному желанию несколько семейств армян, и, по словам Буткова, у князя Потемкина был уже готов и герб для нового селения.

Так прошло четыре месяца. За это время вступление Ага-Магомет-хана в прямые отношения с Россией возбудило зависть прочих персидских ханов и опасение, что Россия будет содействовать его усилению и подчинению Персии его власти.

Внешне друзья, а на самом деле враги, соседние ханы стали уверять Ага-Магомет-хана, что намерение русских не ограничивается развитием одной торговли, но что в Астрахани собирается значительный корпус русских войск для овладения частью провинций Персии и что Ага-Магомет прежде других подвергнется их нападению. По легковерию, свойственному всем азиатам, Ага-Магомет стал беспокоиться и, не зная, как расторгнуть отношения с Россией, прибег к обычному восточному методу – коварству. Он приказал захватить при удобном случае самого графа Войновича.

В декабре приглашенный на обед одним из персидских начальников, граф Войнович отправился в его деревню верстах в десяти от берега и, не подозревая об измене, пригласил с собой нескольких офицеров. Едва он приехал в деревню и зашел во двор пригласившего его хозяина, как был окружен толпой вооруженных людей и арестован вместе со всеми лицами, кто с ним прибыл. Пленные были брошены «в грязную и мерзкую хижину», на ноги им набили деревянные колодки. «Тягость их не дозволяла ни встать, ни двигаться; а боль от тесного ущемления через несколько часов причиняла на ногах вид совершенного антонова огня». От графа Войновича требовали увезти с берега весь экипаж на суда, а укрепления и постройки уничтожить.

«Я не сам собой, а с дозволения хана расположился на берегу, – отвечал граф Войнович, – команда без начальников не может того сделать сама собою».

Он просил, чтобы освободили хотя одного офицера, который мог бы распорядиться командой. Персияне долго колебались, но наконец согласились освободить капитан-лейтенанта Баскакова, которому и поручено было исполнить требование персиян. Команда перебралась на суда, орудия были отправлены туда же, но граф Войнович не был освобожден из плена. Сняв колодки и заковав в цепи, пленников отвезли в Сари – резденцию Ага-Магомета. Хан принял графа Войновича весьма ласково, угощал, возил с собою на охоту и оправдывался в вероломном поступке с ним. Ага-Магомет уверял, что на такой поступок его вынудили все ханы, грозившие напасть объединенными силами на правителя Астрабада. Он уверял, что не только ханы, но и его собственные подданные роптали на тесные отношения с Россией, которые, по их понятию, могли принести лишь вред. Только по прошествии двух недель, и именно 1 января 1782 года, Ага-Магомет-хан отпустил Войновича на эскадру. Покрытые льдом устья Волги были причиной, что Войнович только в конце марта смог сообщить о случившемся с ним нашему правительству. Простояв до июля в Астрабадском заливе, Войнович с эскадрой отправился к Балханскому заливу.

Все время пребывания эскадры в Астрабаде Ага-Магомет-хан часто присылал гонцов с заверениями о преданности России и обещаниями загладить свой опрометчивый поступок. «При производимых здесь, – писал он графу Войновичу^[247], – прежде торгах между персиянами и россиянами всегда были согласие и дружба. Потом прибыли вы сюда, и хотя разные об вас слухи до меня дошли, но я ни на что не смотрел, потому что некоторые злобные люди хотели препятствовать нашему союзу и расславили про вас, что вы не инако как неприятели сюда пришли. Но как сие и прежде никогда не было, то я и уважил все оное и по желанию вашему отдал вам Городовин, что и ныне утверждаю, и вы делайте на оном или владейте им, как вам угодно. А как я раб Божий иду теперь в поход в Яраг, то от сего числа 15 июня через два месяца возвратясь назад, не премину с моей стороны помогать вам строиться, и не только в Городовине, но и в другом месте, где пожелаете, всякую помощь сделаю».

Граф Войнович хотя и не верил словам астрабадского владыки, но не мог отказать в просьбе Ага-Магомет-хану отправить посла в Петербург к высочайшему двору, для доставки которого в Астрахань и оставил один бот в Астрабаде.

Зайдя в Баку, наша эскадра в сентябре достигла Астрахани, а затем, взяв с собой посла Ага-Магомет-хана, граф Войнович отправился в Петербург. На первый раз русское правительство считало себя удовлетворенным извинениями Ага-Магомет-хана и считало неудобным прерывать отношения с ним. В октябре 1782 года для защиты наших поселенцев и торговых судов был отправлен к Городовинскому урочищу капитан-лейтенант Баскаков с одним фрегатом и двумя ботами. Баскакову было поручено помимо прочего позаботиться о разведении садов, постройке домов и амбаров для склада продовольствия и товаров и наблюдать за тем, чтобы на Каспийском море не было персидских судов^[248]. С Баскаковым были посланы в подарок Ага-Магомет-хану большие настенные часы, два больших зеркала в золотых рамах, одно хрустальное паникадило и 12 штофов сладкой водки^[249].

1 декабря Баскаков со своими судами прибыл к Городовинскому урочищу, где был принят весьма дружелюбно. Ага-Магомет-хан приказал построить за свой счет шесть домов, наша судовая команда построила кузницу, баню, хлебопекарню – все из плетня виноградных лоз и камыша. Затем была построена пристань в 40 сажен длиной и посажено 196 разного рода деревьев.

«Прибытие ее императорского величества военных судов в Астрабадский залив, – доносил Баскаков^[250], – Ага-Магомет-хана и его подданных несказанно обрадовало, ибо сия провинция притеснена была пред нашим приходом туркменами от происходящих большими партиями набегов, грабительства и увоза персиян. К будущей весне непременно ожидают нападения Али-Мурат-хана, а пребывание вышеупомянутых военных судов на заливе доставило поблизости к Городовинскому урочищу живущим в деревнях персиянам совершенную тишину и покой».

Приняв присланные подарки и обещая быть верным слугой императрицы, Ага-Магомет-хан надеялся на помощь России в борьбе с Али-Мурат-ханом, стремившимся завладеть всей Персией.

Собрав войско, Али-Мурат-хан двинулся против узурпатора Садык-хана. Али-Мурат объявил, что поднял оружие с единственной целью возвести на престол Абул-Фет-хана, законного наследника, и наказать его противников, но, овладев Ширазом, обнаружил свое истинное намерение и присвоил верховную власть над всей Персией. Абул-Фет-хан не был возведен на престол, Садык-хану приказано было выколоть глаза, 18 его сыновей были убиты, сокровища захвачены и отправлены в Гамадан.

Покидая Шираз, Али-Мурат-хан объявил, что противники его власти будут жестоко наказаны. Это восстановило всех ханов против него, и они стали готовиться к обороне. Никто не желал подчиняться посторонней власти, все враждовали между собой, в Персии разгорелась междоусобная война.

Дербентский хан просил нашей защиты от Омар-хана Аварского и в то же время собирал войска, чтобы двинуться на выручку хана Ганжинского, захваченного в плен и ослепленного царем Ираклием и его союзником Ибраим-ханом Шушинским (Карабахским). Генерал-поручик Потемкин советовал Фет-Али-хану Дербентскому не только не предпринимать никаких действий против Грузии, но и оставить свои враждебные намерения вообще против всего христианского населения Закавказья. Ираклий II в то время уже искал покровительства России, тогда как Фет-Али-хан только двуличничал. «Вашей светлости известно, – доносил П.С. Потемкин князю Потемкину^[251], – что сей хан всегда ищет ознаменить себя услугами, которые ему ничего не стоят, дарить всегда приезжающих тем, чего взять не можно, и старается уступать то, чего удержать никогда не мыслил». Хитрый и коварный, он принадлежал к числу людей, которым чужды понятия чести и достоинства и нарушение спокойствия соседей составляет истинное наслаждение. Прикидываясь преданным России, дербентский хан в то же самое время вел переписку с турецкими пашами. Там и тут он изыскивал способы добыть денег, в которых нуждался для выплаты войскам жалованья. Неудовлетворенный в своих исканиях ни со стороны России, ни со стороны Турции, а между тем вынужденный чем-то занять свое ополчение, Фет-Али-хан ворвался в Карабах, где разорял и грабил селения^[252]. Только новое письмо П.С. Потемкина заставило его выйти из Карабаха и, воспользовавшись обстоятельствами, направить свою активность в сторону Гиляна.

Примерно в это время гилянский Гедает-хан перебрался из Баку к дербентскому Фет-Али-хану, у которого и нашел временное убежище. При содействии последнего, хана Бакинского и шамхала Тарковского, Гедает-хан сумел собрать 6000 человек и с их помощью был восстановлен в ханском достоинстве и снова утвержден в Гиляне. Он казнил противников своей власти и просил консула Тумановского оказать помощь русскими войсками свергнутому с престола Абул-Фет-хану. При этом передал Тумановскому и письмо Абул-Фета, в котором тот писал, что «на все те обязательства, с которыми брат его, Гедает-хан, вступит с российским двором, он согласен и присовокупляет к тому и свое прошение, сетуя, впрочем, что на многократные их домогательства ответа получить не могут»^[253].

Не получив помощи, о которой просил, как человек лукавый и криводушный, Гедает-хан в благодарность за спасение стал притеснять русское купечество. Арестовал несколько наших судов и консула, находившегося в Энзели. Поводом к аресту, по словам хана, была потеря им на пять миллионов имущества, перевозившегося на русском судне. Хан обвинял нашего консула Тумановского в расхищении его богатства. Боясь наказания, хан запретил выпускать русские суда из гавани и у самого выхода в море построил батарею на 12 орудий. На выручку арестованного консула были отправлены два русских военных судна под началом лейтенанта Аклечеева. Гедает-хан не соглашался освободить консула и захваченных им русских, и тогда Аклечеев решился атаковать Энзели. На подходе к выстроенной батарее он был встречен выстрелами из орудий и огнем стрелков, рассыпанных в кустарнике по бокам от укрепления. Суда отвечали выстрелами по батарее и ханскому дому. Гилянцы бежали в разные стороны, и сам Гедает-хан пришел в крайнее замешательство. Он отправил посланного к консулу Тумановскому с изъявлением раскаяния и с просьбой прислать к нему офицера для переговоров. Хан просил прощения, дал слово поступать во всем согласно заключенным договорам и особым письмом просил консула Тумановского остаться в Энзели. В ответ на эту просьбу было потребовано от хана обязательство в предоставлении полной свободы торговли русскому купечеству и ручательство за безопасность консула. В присутствии Тумановского и лейтенанта Аклечеева Гедает-хан поклялся, что «ни в какое время против его (Тумановского), так и прочих всех подданных великой империи Российской никакого предприятия не токмо чинить, ни же об оном и помыслить не посмеет, а токмо с своей стороны будет стараться оказывать дружбу, всякое удовольствие и ласку»^[254].

Дав клятву, Гедает-хан и не думал ее исполнять, а по-прежнему притеснял наше купечество разными поборами. Он выказывал расположение, только когда находился в опасности, но едва страх проходил, хан принимался за прежние проделки.

Понимая, что рано или поздно будет наказан за свое коварство или русскими, или враждебными ему соседними владыками, Гедает-хан принял меры к обороне своих владений. Он укрепил Энзели с суши, возвел каменную стену со стороны Талышей и, наконец, построил батарею со стороны Мазендерана верстах в десяти от города^[255]. Нарушая договоры, он завел на Каспийском море собственные полувоенные суда, продолжал притеснять наше купечество поборами, накладывал новые пошлины и грабил товары с разбившихся судов^[256]. На протест нашего консула угрожал ему арестом. Хотя русское правительство неоднократно требовало строгого исполнения договоров, Гедает-хан не обращал на наши заявления никакого внимания.

Его примеру следовали ханы Дербентский и Бакинский. Пользуясь смутой в Персии, они стали считать себя независимыми и не признавали заключенных ранее договоров. Наша торговля с Персией с каждым годом приходила в больший упадок, а беспорядки в Персии и борьба за престол казались бесконечными, ибо союз и дружба в Персии непродолжительны, переменчивы и скоропреходящи: сегодня союзник, завтра непримиримый враг, а послезавтра опять союзник. Все эти перемены происходили из самых ничтожных вещей, из-за малейших материальных выгод, и казалось, что Персия сама собой не в состоянии успокоиться.

Желая оказать содействие прекращению междоусобной вражды, хотя бы только между ближайшими к нам азербайджанскими ханами, генерал-поручик Потемкин решил воспользоваться страхом, который внушало им приближение русских войск к их границам. Под видом письма к находившемуся тогда в Грузии доктору Рейнегсу^[257]П.С. Потемкин отправил ему прокламацию ко всем азербайджанским ханам на персидском языке с поручением распространить ее в персидских провинциях.

«Ее императорское величество, – писал Потемкин^[258], – удостоя поставить меня начальником Моздокской линии и победоносных ее войск, расположенных как на линии, так и в Астраханской губернии, по берегам рек Волги и Дона, препоручить мне соизволила наблюдать спокойствие не только границ ее империи, но стараться о мирном и безмятежном пребывании соседственных владетелей. К оскорблению моему, извещаюсь я, что персидские разных областей ханы, имея всегда междоусобие, взаимно друг друга раздирая, умножают время от времени вкоренившуюся от зависти вражду, и каждый тщится на погибели другого основать состояние свое, которое тем более зыблемо, что каждый себе имеет равного завистника. Между тем Персия, плавая в крови, на место благодатной земли, представляет позорище, мертвыми трупами покрытое: земледелие кинуто, плодоносные поля остались опустошенными, богатство городов расхищено, купечество ограблено, истреблено, и избежавшие от злости и мщения граждане и земледельцы обливают слезами землю, которая прежде процветала, не имея и надежды, чтобы луч благоденствия воссиял над ними. Такое состояние приводит в содрогание человечество; а наипаче я, видя все сие просходящим в соседственных азербайджанских областях, где усугубляемое зло пресекло всякое сообщение коммерции, и находя, что чрез оное и подданные всеавгустейшей самодержицы нашей терпят многие разорения, сим даю вам знать, чтоб вы, находясь поблизости к тем местам, внушили азербайджанским владельцам, дабы они восстановили между собою спокойство, пребывали в тишине и, вкушая плоды благословенного мира, довольствовались каждый своим достоянием. Изъявите им, что пребывающие в покое и тишине найдут в России и благонадежное соседство, и твердое покровительство. Небезызвестно им, сколь страшно подвергнуть себя мщению российского оружия, повсюду грозного, повсюду непобедимого».

Ни увещевания, ни угрозы не действовали на персидских ханов, и какие бы меры ни принимало русское правительство для обеспечения своей торговли, оно видело, что все усилия будут напрасны до тех пор, пока в Персии не утвердится спокойствие и единовластие. Вопрос о торговле тесно связывался с вопросом о единовластии и прочном правлении, а потому нашему правительству не оставалось ничего другого, кроме как поддержать сильнейшего из ханов и содействовать упрочению его власти.

В начале 1784 года наиболее сильным правителем в Персии был Али-Мурат-хан Исхафанский. Подчинив большую часть Персии, Али-Мурат-хан имел только одного соперника в лице Ага-Магомет-хана Астрабадского, который в то время не мог считаться опасным противником. Дела его были столь неудовлетворительны, что многие города сами собой отлагались от власти Ага-Магомет-хана и добровольно предавали себя под власть Али-Мурат-хана^[259].

Последний считал себя настолько сильным, что не довольствовался уже званием векиля или наместника, но хотел провозгласить себя шахом всей Персии и утвердить престол за своим потомством. Хотя Али-Мурат-хан владел уже большей частью Персии и столицей прежних шахов из дома Софиев, хотя он вершил суд и расправу в шахском диване и несколько раз садился на шахское место, хотя, наконец, он мог располагать огромным богатством, собранным при помощи грабежа, и ежедневно получал новые подарки от покорившихся ему ханов, но он все-таки не считал своего положения достаточно прочным. Али-Мурат видел, что повиновение его подвластных вынужденное, притворное, и сознавал, что быть истинным шахом он может только при содействии и признании его в этом достоинстве русской императрицей. Только она могла дать ему шахское достоинство, усмирить и ослабить своим влиянием врагов и не допустить постороннего вмешательства во внутренние дела Персии. Али-Мурат искал случая сблизиться с Россией, в интересах которой также было восстановить единоначалие в Персии. Вот почему хан с особенным удовольствием узнал, что 20 января в Исхафан прибыл армянин Яков Токатлов с письмом от генерал-поручика Потемкина, не заключавшим, впрочем, в себе ничего важного. Потемкин уведомлял Али-Мурат-хана^[260], что ему поручено начальство над войсками и пограничными землями на всем протяжении нашей границы с Персией и что он считает своим долгом войти в дружественные отношения со всеми соседними владыками и «наипаче с обладателем Исхафана». Горя желанием узнать содержание письма, Али-Мурат в тот же день прислал за ним своего визиря, который объявил посланному, что завтра утром он будет призван во дворец для свидания с ханом.

Чтобы придать как можно большее значение прибытию русского посланного, Али-Мурат устроил ему парадную встречу. Он прислал за Токатловым двенадцать чиновников и лошадь с серебряным убором. По пути к дворцу были расставлены войска, и, хотя число их было весьма значительно, Токатлов заметил, что вооружены они довольно плохо: большая часть имела только сабли, часть была с дротиками, секирами и лишь небольшое число с ружьями.

Во дворце посланный был принят также с большими почестями. Поздравив его с благополучным приездом, Али-Мурат приказал секретарю прочесть вслух письмо Потемкина. По окончании чтения хан сказал Токатлову, что давно расположен к России и сожалеет, что до сих пор не имел случая выказать свою преданность императрице. «Ныне настает благость, – говорил он, – и я благодарю Бога, что удостоился получить письмо. Я заявляю гласно, что желал бы продолжать мою дружбу и почел бы себя счастливым, если бы двор Российский отправил сюда нарочного резидента, которого я готов бы был содержать и снабжать довольным жалованьем. Я бы отправил тогда точно на таком же основании и своего резидента в Россию».

Али-Мурат-хану очень хотелось иметь при своем дворе представителя России, присылка которого значительно продвинула бы его на пути к шахскому достоинству. Чтобы достичь заветной цели, владыка Исхафана и большей части Персии не скупился на обещания. Если государыне угодно, говорил он посланному, получить от меня области или города под свою протекцию, то я, по милости Божией, имею власть и силу разделить всю Персию пополам и передать часть в ее владение. Зная, однако же, что государыня сама имеет достаточно городов и прочих мест, я не думаю, чтобы она желала уступки областей, но я давно ищу и намерен продолжать дружбу, да и до сего времени мы, кроме доброжелательства, никаких дурных дел с Россией не имеем. Что касается коммерции, то, как в прежние времена мы не собирали никаких пошлин или денег, так и ныне я уничтожаю оные, желая, чтобы русское купечество въезжало к нам беспрестанно. Я не премину оказывать ему помощь и покровительство, тем более что хочу удостоиться получить от двора ее императорского величества посланника и отправить своего со всеусердием и искренним сердцем.

Уполномоченный доставить только письмо Потемкина, Токатлов мог лишь выслушать Али-Мурат-хана и сказать, что доложит об этом своему начальству. Получив в подарок платье, деньги и лошадь с убором, Токатлов перед отъездом был вторично позван во дворец, причем ему было приказано одеться в подаренное ханом парчовое платье. Али-Мурат принял его ласково, снова высказал свою преданность России и, горя нетерпением установить отношения с нашим правительством, объявил, что отправляет вместе с ним своего доверенного, Магомет-хана, с письмом к генералу Потемкину^[261].

Не раскрывая никому прямой цели посылки Магомет-хана и сохраняя ее в глубокой тайне, Али-Мурат объявлял окружающим, что Магомет-хан посылается на Кавказскую линию с единственной целью заключить с Россией торговые договоры. Только визирь Мирза-Раби знал истинную причину посольства, которая даже самому посланнику была объявлена лишь в день отъезда из Исхафана. Магомет-хану было приказано не доверять этой тайны никому, не открывать ее даже русскому правительству, как бы ласково оно ни приняло посланного, до тех пор, пока он не увидит истинного желания России сблизиться с Али-Мурат-ханом и не приступит к предварительным переговорам о посольстве и даже союзе.

28 марта Токатлов и посланник Магомет-хан прибыли в Тифлис. Как ни старался скрыть Али-Мурат-хан истинную цель своего посольства, но из слов Токатлова и поспешности в отправке ответного письма можно было заключить, что Али-Мурат ищет расположения России и нуждается в ней. Хорошо зная персидскую политику, царь Ираклий хотел воспользоваться обстоятельствами и извлечь пользу, по его словам, для России, но в сущности для самого себя. При свидании с полковником Бурнашевым царь говорил ему, что для установления прочных границ между Россией и Персией необходимо потребовать от Али-Мурат-хана уступки азербайджанских областей, включая Гилян, Мазандеран и Астрабад. Он их уступит, говорил Ираклий Бурнашеву, потому что и так ими не владеет, а тогда все Каспийское море будет внутри России.

Такая уступка, конечно, скорее всего могла осуществить мечты князя Потемкина об образовании в Закавказье обширного христианского владения под покровительством России. Ираклий надеялся, что с образованием такого государства бразды правления будут, без сомнения, переданы ему под верховной властью русской императрицы^[262].

В конце апреля Магомет-хан прибыл на Кавказскую линию и вручил Потемкину письмо Али-Мурат-хана. Переполненное восточным красноречием, письмо это не имело важного значения. Али-Мурат сообщал только об отданном им распоряжении, чтобы русское купечество пользовалось в его владениях полной свободой и безопасностью. «Понимая, – писал он^[263], – сколь будет выгодно прочное и тесное дружество между империей Всероссийскою и государством персидским, всеконечно буду искать всех средств к достижению сего союза и по всей возможности моей не пощажу ничего, чем удобно приобрести столь выгодный и полезный союз и дружество». В конце письма Али-Мурат прибавлял, что отправил с этим письмом своего ближайшего адъютанта, который пользуется его наибольшим доверием, и тем как бы намекал, что присланному могут быть сообщены самые секретные сведения.