Таким образом, предоставив женщинам оживотворение мира и уничтожение взяток в России, вы находите дело и для той, к которой пишете. Она думает, что в свете нет для нее занятия; вы думаете, что ей следует лечить свет, хотя и странным лекарством. Он ей опротивел, ей бы хотелось бежать из него; вы удерживаете ее, возбуждая в ней сострадание и уверяя, что он не свет, а больница, наполненная страждущими. Вот ваши слова: «Но тем не менее свет все же населен, в нем люди и притом такие же, как и везде. Они болеют, и страждут, и нуждаются, и без слов вопиют о помощи, и увы! даже не знают, как попросить о ней. Какому же нищему следует прежде помогать: тому ли, кто еще может выходить на улицу и просить, или тому, который не в силах и руки протянуть?» В другом месте: «Вам ли бояться жалких соблазнов света? Влетайте в него смело с тою же сияющей вашей улыбкой, входите в него, как в больницу, наполненную страждущими» и пр. Чтоб не очень растрогать читателя, позвольте мне заметить, что тут дело идет о болезнях душевных. Признаюсь, не без волнения думаю я теперь, что эти строки ваши читала молодая и прекрасная женщина. Зачем же силитесь вы уничтожить в ней ясное понимание предмета и эту простоту воззрения, о которой я имел случай говорить в моем первом письме? Так не тому нищему следует помогать прежде, кто выходит на улицу, а тому, кто с своей нищетой разъезжает по великолепным балам и объедается за лакомым обедом? Но его нищета ужаснее: это нищета утонченная, это мученья бесплотные, сильные недуги сердца и ума! Положим, что правда. Да помилуйте, ведь он свое болезненное состояние не променяет на мужицкое здоровье голодного? Ваша женщина в свете ходила по этой больнице и, как видно, не с каменным сердцем, но не остановилась на этих опасно больных, а задумала бежать от них; ибо следовала чувству естественному, не предавалась ухищрениям человеческого разума, и с нежной разборчивостью посовестилась даже истратить хотя минуту жалости, более нужной в другом месте и для иных страданий.

Я не смею осуждать вас. Вовлеченные в переписку с разными графами и графинями, как заметно по вашей книге, вы невольно с особенной любовью обратили внимание на это отделение больных. Ах, мне постижима эта склонность! Мне самому, по неизвинительной слабости, всегда казалось, что графиня чем-то лучше неграфини, женщина в свете предпочтительнее женщины дома; но зато с таким направлением я уже не решаюсь записываться в лекаря душ.

Каким же образом лечить души? Ваша ученица, как мы уже видели, отказалась от этого лечения за недостатком нужных к тому орудий; но вы утверждаете, что эти орудия у нее есть: «Во-первых, красота, во-вторых, неопозоренное, неоклеветанное имя, в-третьих, власть чистоты душевной и еще высшая красота, чистая прелесть какой-то особенной, ей одной свойственной невинности, в которой так и светится всем ее голубиная душа». Желая убедить эту чудную, восхитительную женщину, что ее красота есть точно орудие сильное, вы говорите: «Если уже один бессмысленный каприз красавицы бывал причиною переворотов всемирных и заставлял делать глупости наиумнейших людей, что же было бы тогда, если б этот каприз был осмыслен и направлен к добру? Сколько бы тогда добра могла произвести красавица сравнительно с другими женщинами!..»

Бедная история и бедные дурные женщины!! Видно, в самом деле красота великое могущество, если вы не остановились написать эти строки. Но, высказывая такие оригинальные мысли, вам не худо бы подкрепить их какими-нибудь доказательствами, тем более, что ваша женщина в свете, может быть, и не изучала истории во всех ее подробностях. Где же этот всемирный переворот, которого причиною был бессмысленный каприз красавицы? Назовите. Всемирные перевороты совершались по требованиям всемирных идей. История, как уверяют, есть светильник истины, разумное развитие путей провидения. Неужели стоило бы ей учиться, если б в ней рассказывались капризы красавиц? Были люди, которые смотрели на нее с вашей точки зрения; но эти люди давным-давно прошли, – это материалисты, это Вольтер, и другие, с которыми вы, судя по направлению вашей книги, не должны бы сходиться во мнениях. Вы употребили модное слово «осмыслен», но употребили, кажется, напрасно. Каприз не может быть осмыслен; каприз есть такое действие души, у которого нет причины и из которого ничего не следует; каприз потому и каприз, что в нем нет никакого смысла, иначе он перестанет быть капризом; каприз не может быть направлен к добру, ибо каприз зло, а из зла извлекать добро люди не умеют. Правда, существует историческое учение, которое берется за это дело: признавая все средства позволенными для достижения благой цели, оно учит направлять зло к добру. Но ведь этим занимаются последователи Игнатия Лойолы.