– Не показался я, что ль, ему? – спросил обиженно купец.
– Не-ет, – уклончиво ответил Григорий, – так что-нибудь… Господином вот разве назвал тебя сват.
– Так ведь мне что? – сказал сват и сплюнул.
– То-то, вишь, не любит он этого слова: из дворовых он… А сам-то с малолетства уж такой, божий… Господам и сомнительно было: парнишка, как и прочие, а от дела отлынивает… Маленько и прижимали, видно: на горячую плиту голыми ножками ставили… Вот он и робит, как заслышит там «господин», али «барин», ну и уйдет сейчас…
– Так ведь я какой же барин? Такой же, как вы…
– Известно, – согласился сват и сильно потянул носом.
– Может, и обойдется еще, – задумчиво сказал Григорий. – Так вот и на селе… К кому вздумает зайти… Принесет миску, стукнет в окно: «Слышь, крикнет, штароста, – он этак все „штароста“, – пришел, давай мне полную миску». Чтоб уж непременно полная была, а там чего хочешь лей: щец так щец, хоть воды, хоть молока… И сразу есть не станет: постоит сколько дней в бане, скиснет, тогда и ест.
– Что ж так? – спросил купец.
– Так уж воля его…
– И дела от него есть?
Григорий ответил не сразу, наклонился и таинственно сказал:
– Не все хоть признают, да и понять такое дано не всем, а так считать надо, что есть.
Григорий посмотрел на свата и нерешительно отнесся к нему:
– Да ведь вот хошь когда город горел… На виду у всех дело было: в городу пожар – семьдесят верст, а он бегает по селу: «Жарко, да жарко». А како жарко? Перед самым снегом дело было.
– Этак, – кивнул сват.
– Что такое, думаем, обеспокоился Ильюша: а тут слышим, город сгорел.
– В те поры его и в город вызывали, – заревел сват, – думали, може, что знал насчет поджигателев. В тюремный замок засадили было…
– Вот, вот, – подхватил Григорий, – в тюремный замок засадили, а, хвать, с другого конца сама тюрьма горит… Ну, поняли, тут же и отпустили.
Сват рассмеялся.
– Обробел же тогда: прибежал: «Не пойду, баит, больше в город».
– Да кто его знает? – задумчиво проговорил купец, – чужая душа – погреб без свечки: как угадаешь?
– Уж тут и угадывать нечего, – немного обиженно проговорил Григорий, – весь на глазах, у меня вон третий год живет, каждую мелочь видишь, сфальшить негде.
– То-то так, – согласился сват, – а все и в нем неловкость есть…
– Какая? – спросил купец.
– Да вот какая: в церкви нехорошими словами ругается.
– А ночь-то каждый раз после того на мазарках кто воет? – горячо спросил Григорий.
– Может, так, – раздумчиво сказал купец, – вот, мол, хуже людей хочу быть, а ночью и замаливает.