Потом меня заприметили, видимо, молодожены. Они долго шли следом и шептались. Наконец молодой человек решился. Догнал меня и, смущенно откашлявшись, спросил:

– Извините, где елочку брали?

– Там уж нет, – сочувственно сказал я.

– А эту не уступите? – залился краской молодой человек. – Жене очень понравилась.

– Эх, браток! – вздохнул я. – И рад бы, да свой карапуз дома ждет.

После молодоженов откуда-то из подворотни вывернулся плечистый мужчина. Этот сразу схватился за комель и скомандовал:

– Продай!

– Сам купил, – сказал я, прижимая елку к груди.

– Бери что хочешь! – не отступал мужчина.

Мне ничего не требовалось. Я выдернул елку и убыстрил шаг. Мужчина долго еще шел за мной и клянчил:

– Может, договоримся, а, хозяин?

Недалеко от дома меня окружила целая толпа.

Задние спрашивали:

– Что там, елки продают?

– Витя! – кричала какая-то женщина. – Плюнь на него – переплати рублевку!

Я с трудом взобрался на пустые ящики и закричал:

– Граждане! Елка не продается! Что вы делаете! Не ломайте ветки!

Меня, ворча, отпустили.

…Я потихоньку открыл свою квартиру и увидел жену и сына, восторженно прыгающих… вокруг елки.

– Нам повезло! – сияя, сказала жена. – С трудом уговорила одного прохожего уступить!..

– Не беда, – пробормотал я, пятясь к двери. – Пустяки. Сейчас я все устрою.

Я вышел и схватил за рукав первого встречного:

– Купите елочку! Правда, красавица?

Он подозрительно осмотрел меня и спросил:

– Почем?

– Ерунда, – сказал я. – Полтора рубля.

– Что так мало? – хихикнул он. – На пол-литра не хватает?

Я ринулся навстречу женщине с девочкой.

– Барышня! – сладким голосом сказал я. – Смотри, какая елка! Пусть мама тебе купит!

– Пошли, пошли, детка! – испуганно сказала женщина, увлекая девочку в сторону. – Мы лучше найдем, в магазинчике. Неизвестно еще, где он ее взял.

Некоторое время я топтался на тротуаре и сиротливо тянул:

– Имеется елочка – зеленая иголочка. Лучшая утеха для детей…

Меня старательно обходили.

В конце концов я не выдержал, взмахнул ею, как знаменем, и заорал:

– Граждане! Кому елку?! Налетай! Задаром отдам.

Граждане подняли воротники и бросились врассыпную…

Человек в рыжем плаще

Мы вошли в троллейбус – я и Бобик. То есть вошел, разумеется, я, а Бобик сидел у меня за пазухой, высунув наружу нос, блестящий, как шарикоподшипник. Значит, мы вошли и скромно встали в уголок на задней площадке.

– Прелесть собачка, – проворковал добродушный гражданин, потеснившись. – Это он или она?

– Он, – сказал я.

– Где собака? – встрепенулся вдруг пассажир в рыжем плаще. – Ну да! И без намордника!

– Да что вы, – улыбнулся добродушный гражданин. – Зачем намордник такому малышу? Ведь он же еще щеночек.

– Этот? – нервно подпрыгнул человек в рыжем плаще. – Х-ха-ха! Ничего себе щеночек! Вот откусит он вам ухо или нос, узнаете.

Добродушный гражданин отодвинулся и на всякий случай прикрыл ухо шляпой.

– Кондуктор! – продолжал волноваться человек в рыжем плаще. – В троллейбусе везут собаку! Я требую!.. Собак возить запрещается!..

– Ох, господи! – вздохнула какая-то бабушка. – Леночка, подбери ножки, детка. Собака, слышишь, забегла бешеная.

– И выпускает он кобеля ростом с годовалого телка, – уже рассказывали в другом конце вагона. – И говорит, что, дескать, у него четыре диплома и шесть медалей…

– Так и есть, – принюхиваясь, сказала кондуктор. – Кто-то везет керосин. Граждане, кто везет керосин? Керосин провозить запрещается!

– Это возмутительно! – взвизгнул человек в рыжем плаще. – В то время как в троллейбусе находится волкодав, вы замазываете глаза керосином! Я жаловаться буду! Назовите ваш нагрудный номер! Товарищи, у кого есть авторучка?

– Черт знает что такое! – не выдержал стоявший рядом пожилой товарищ. – По мне везите хоть носорога! Но почему он у вас, действительно, пахнет керосином?

– Кто? – спросил я.

– Волкодав ваш!

– Да что вы! – обиделся я. – Вы понюхайте!

– Нет уж, увольте, – попятился он.

– Ага! – закричал человек в рыжем плаще, уставив в меня палец. – Он еще покажет вам, этот щеночек!

А с другого конца вагона катилась отраженная волна:

– Собака укусила!

– Кого?

– Вот этого, в шляпе…

– А мне его медали до лампочки…

– Граждане, кто везет керосин?

– А-а-а-а! Она здесь! Здесь!

– Что вы нервничаете? Это моя муфта.

– И, главное, без намордника…

– Сдать его милиционеру.

– Так всю лодыжку и вырвал…

– Граждане, керосин провозить!..

Наконец эта волна вынесла на гребне крупного мужчину с желтым портфелем под мышкой.

– Этот? – кивнул он на меня.

– Он! – выдохнул рыжий плащ.

– А ну-ка! – сказал мужчина, уверенно расчищая себе плацдарм. – Троллейбус остановить! Так… Вот вы, вы и вы! Помогите мне.

Мобилизованные товарищи дружно взяли меня под руки и переставили на тротуар. Следом за мной вывалился человек в рыжем плаще, и дверь захлопнулась.

– Ну, и чего вы добились? – спросил я. – Вот теперь вместе пойдем пешком.

– Не-ет, – сказал он. – Я приехал. Как раз моя остановка.

И, распахнув плащ, вытащил большой бидон с керосином.

– А песик у вас хороший. Ах ты, пупсик-мопсик! – И он протянул руку, чтобы погладить Бобика.

– О, провокатор! – сказал Бобик и укусил протянутую руку.

Блондинка на букву «Л»

– А ну-ка, постой, – сказал Гришкин. – Стой, не дергайся!

И он снял с моего рукава длинную белую нитку.

– Ого! – загоготал Мишкин. – Блондиночка вбабахалась. А говорил – не любишь блондинок.

– А это не он их любит, – встрял Машкин. – Это они его. Чем меньше мы блондинок любим, тем чаще нравимся мы им. Хи-хи-хи!

– Минуточку, – сказал Гришкин и стал мотать нитку на палец.

Нитка кончилась на «Л».

– Лена, – сказал Мишкин. – Или Леля. Ну влип ты, старик.

– Да это не он влип, – уточнил Машкин. – Это она влипла.

– Ох и трепачи вы! – сказал я. – Ну и трепачи.

В этот момент подошел мой троллейбус.

– Пока, – сказал я и прыгнул на ступеньку.

– Эй, а нитку?! – крикнул Гришкин.

– Оставь себе! – махнул рукой я.

– Везет же некоторым, – завистливо вздохнул Машкин. – В такого крокодила и влюбилась блондинка.

– Сам ты крокодил! – обернувшись, сказал я.

Впереди меня в троллейбусе стояла блондинка. «Начинается, – усмехнулся я. – Хорошо, что этой банды рядом нет».

И стал смотреть в окно.

Лицо блондинки отражалось в стекле. Она была ничего. Миленькая.

«Интересно, как ее звать?» – подумал я.

Тут парень, стоявший еще дальше, поднял руку с билетами и крикнул: «Я взял!»

Блондинка кивнула.

Муж, догадался я. Или жених. Ну что она в нем такого нашла? Правда, высокий. И широкоплечий. Лицо благородное.

А нос все-таки подгулял. На боку чуть-чуть нос.

Даже здорово на боку.

Так в ухо и целит.

Собственно, трудно понять, где нос, а где ухо.

До чего женщины бывают неразборчивы!

«Нет, – решил я, выйдя из троллейбуса. – Это не дело – искать свою блондинку в городском транспорте. Одних автобусов, говорят, выходит ежедневно 150 штук. А там еще трамваи, троллейбусы вот, такси. И вообще, о чем это я думаю, идиот! Глупости какие! Буду лучше думать о своем насосе».

В коридоре института мне встретилась техник Каридазова.

– Здравствуйте, Пал Семеныч! – сказала она.

– Здравствуйте, Леночка! – ответил я.

И будто меня чем по голове ударили. Леночка! Блондинка! То-то я все замечаю… Вот это компот-изюм! Ай-ай-ай!

– Позовите-ка техника Каридазову, – на ходу бросил я рассыльной, – с чертежами.

Вошла Леночка.

– Ну садитесь, милая. – сказал я. – Рассказывайте, как дела?

Леночка зашуршала чертежами.

– Нет-нет! – удержал я ее руку. – Бог с ними. Я про другое. Совсем про другое, Леночка. Вот смотрю – грустная вы какая-то. Какая-то сама не своя. Может, случилось что? Вошло, так сказать, в жизнь? Какое-нибудь большое чувство, а?

Леночка опустила глаза.

«Эге! – смекнул я. – Так оно и есть. Ах ты, пичуга!»

– Ну что же вы молчите? – как можно нежнее произнес я. – Блондинка на букву «Л».

– Я не на «Л», – сказала Леночка. – Я на букву «Е» – Елена.

– Вот как!

– Да, – вздохнула Леночка. – Елена.

– М-гу… Ну, а если у вас ничего не случилось, – раздраженно сказал я, – никаких таких потрясений, то работать надо, Каридазова. Работать! А не по углам мыкаться!

Вот ребус, а! А может, перемотал этот Гришкин? Может, все-таки «Е» выпадало? Палец у него тонкий. Какой там, к черту, палец. Шило, а не палец… А если не перемотал, кто же тогда? Людмила Федоровна не полная блондинка. Скорее шатенка. Люка Изяславовна – благодарим покорно. Пусть она в подъемный кран влюбляется. Или в семафор. Софья Куприяновна? Софочка? Конечно, чистая блондинка, хоть пробу ставь. Но ведь на «С».

– Вас к Лиане Матвеевне!

– Куда?!

– К Лиане Матвеевне, – повторила рассыльная.

Мать честная! Какой остолоп! Ну конечно же, Лиана!

«Ах, Павел Семеныч, этот привод у вас такой оригинальный! Ах, Павел Семеныч, вы считаете, как арифмометр!»

Ха-ха! Привод! Повод, а не привод! Только круглый дурак мог не догадаться!

Так!.. Галстук на месте? Бр-р!.. Что за галстук! Тряпка, а не галстук! Удивительно даже, что, несмотря на этот галстук, такая женщина и… Нет, какой я все-таки осел!

– Сама вызывает? – остановила меня Софья Куприяновна.

– Сама Лиана Матвеевна! – с достоинством ответил я.

– Любопытно, что понадобилось этой крашеной мегере?

– Не понял. Что значит – крашеной?

– Боже! Как мужчины наивны! – сказала Софья Куприяновна. – Вы думаете, она натуральная блондинка? Черта лысого!..

По дороге домой я ругал Гришкина последними словами. «Удавиться тебе на этой нитке, интриган!» – свирепо думал я.

– Ты ничего не замечаешь? – спросила жена, открыв мне дверь.

– А что такое я должен заметить?!

– Присмотрись внимательно, – сказала она.

– Пожалуйста! – Я демонстративно посмотрел налево, потом направо. – Еще? Или достаточно? У нас появилась лишняя комната? Стал выше потолок?

– Нет, – сказала жена. – Просто я покрасила волосы… в рыжий цвет.

– Потрясающе! – всплеснул руками я. – Непонятно, почему дремлет радио!

И я ушел на кухню. И просидел там час. Но потом, подталкиваемый одной неотвязной мыслью, открыл дверь и крикнул:

– Люба! А, собственно, какого цвета ты была раньше?!

В тихом омуте

Хороший у меня сосед. Скромный, тихий, ненавязчивый. Чтобы, к примеру, радио он включил на полную катушку, как некоторые, или принялся неоправданно кастрюлями грохотать – боже упаси! Да что радио. Другую мышь и то слышнее бывает. Иной раз даже беспокойство возьмет – не захворал ли он, бедняга, или того хуже? Ну, постучишь к нему под благовидным предлогом – ничего, жив-здоров.

Собственно, этим наши отношения и ограничивались. А тут как-то вышел случай другого порядка. Оказал мне сосед одну мелкую услугу. Покупал для себя молоко и на мою долю прихватил бутылочку. И я, желая чем-нибудь отблагодарить его, сказал:

– Заходите. Чайку попьем. Рассказик новый прочту вам.

– А можно? – засмущался сосед.

– Ну конечно. Я же приглашаю.

– Ладно, – сказал он. – Заскочу. Вот только оформлюсь. – Он провел рукой по короткой щетине. – Тут до вас музыкант жил – так никогда не приглашал. Скрытный был исключительно.

– Да?! – вежливо удивился я.

– Не приглашал, – повторил сосед. – Но я сквозь стенку слушал. Очень интересно.

Он пришел выбритый, при галстуке, в новом клетчатом пиджаке.

Рассказ прослушал чрезвычайно внимательно. Похвалил. Потом, снова закрасневшись, спросил:

– А можно замечание?

– Да боже мой! – развел руками я. – Хоть два. Мне же на пользу.

– Там у вас, в самом конце, где этого типа усатый гражданин бьет…

– Ну-ну?

– Надо бы посильнее. Побольше ему вложить.

– А что, – подумав, сказал я. – Пожалуй, вы правы. Таких учить надо.

– Надо, надо, – согласился он. – Кстати, он за ним с чем гонится? Ну-ка.

Я перелистал обратно несколько страниц:

– С отверткой.

– Вот видите, – сказал он. – А потом чего же только кулаком?

– Да-а, – почесал в затылке я. – Выходит, «не стреляет» отвертка?

– Не стреляет, – кивнул он.

– Ну, спасибо, – поблагодарил я. – Как это вы подметили?

– Вам спасибо, – сказал он. – Очень приятный вечер получился.

Сосед откланялся. Я сел к столу поработать.

Прошло около часа – и кто-то позвонил у дверей. Я открыл.

– Извините, – сказал сосед. – Может, лучше взять молоток?

– Куда взять? – не понял я.

– Вместо отвертки, – объяснил он. – Молотком удобнее. И не по загривку ему, а прямо по голове. Вот так!

Он сжал кулак и показал, как надо бить по голове. Я обещал подумать.

– Еще раз извините, – сказал сосед.

В первом часу ночи он позвонил снова.

– Пардон, – сказал я, прижимая к груди одеяло. – Думал, вы уж не придете. Собрался на боковую.

– А я концерт слушал, – улыбнулся он. – По заявкам. Знаете что… Вы молоток еще не вставили?

– Не успел, – сказал я.

– И не вставляйте. Есть такие резиновые шланги, внутри пустые. Не встречали?

– Нет. А что?

– Ну, понимаете, полтора метра этой кишки, а в середину заливается свинец. Вжах! – Он взмахнул рукой. – И ключица пополам!

– Ого! – поежился я. – Значит, вы думаете, надо его шлангом?

– Конечно! – сказал он. – Разочка четыре перепоясать. Чтобы помнил… Ну, спокойной ночи.

– Приятного сна.

Проснувшись утром, я умылся, позавтракал и вышел за дверь.

На лестничной площадке курил сосед. Увидев меня, он затушил сигарету и спросил:

– Как спали?

– Благодарю вас, – ответил я. – Неплохо.

– А я все думал, – сказал он. – Почти до утра. Вот что, по-моему… Надо ему ногу сломать.

– Не круто ли будет? – усомнился я.

– Нет! – убежденно мотнул головой он. – Именно ногу. В двух местах. Взять хороший ломик и перебить. Это делается так…

– Спасибо. – быстро сказал я. – Не надо показывать. Я воображу.

У подъезда мы расстались. Я сделал несколько шагов и вдруг резко обернулся. Показалось – кто-то гонится за мной с молотком.

Но нет. Он шел своей дорогой. Мирно помахивал портфелем. Тихий, незаметный человек. Старший бухгалтер швейторга.

Чужой ребенок

В субботу позвонил Яшкин.

– Алло! Это ты, очкарик? – спросил он. – Ну, как делишки, сколько на сберкнижке?

Яшкин – это Яшкин, он не может без каламбуров.

– Миллион двести тысяч, – в тон ему сказал я.

– Чтоб мне так жить! – обрадовался Яшкин. – Ну так сними полмиллиона, и поедем завтра за город.

– Люсь! – окликнул я жену. – Тут Яшкин звонит – за город приглашает.

– Что ты, – вздохнула жена и показала глазами на сына. – Куда мы с ним.

– Эй, Яшкин, – сказал я. – Не можем мы. Нам ребенка не с кем оставить.

– Это причину пожара-то? – спросил Яшкин. – А вы его с собой.

– Люсь, он говорит – с собой взять!

– Еще чего! – дернула плечом жена. – Представляю, что будет за отдых.

– Нет, Яшкин, – сказал я. – Отпадает такой вариант.

– Заедаешь счастливое детство? – весело спросил Яшкин. – Вот я сейчас Пашкину трубку передам – он тебе врежет.

– Ай-ай-ай! – сказал Пашкин. – Ай-ай-ай, отец! Как же это ты, а? Ну сам воздухом не дышишь – ну не дыши, а ребенка-то почему лишаешь?

Затем трубку взял Гришкин.

– Нехорошо, старик, – загудел он. – Нехорошо о нас думаешь. Обидно. Что ж мы, трое взрослых людей, не поможем вам с ребенком… Дай-ка мне старуху.

Я позвал к телефону жену.

– Нехорошо, старуха, – сказал ей Гришкин. – Нехорошо о нас думаешь. Обидно. Что ж мы, трое взрослых людей… Погоди-ка, тут Яшкин хочет еще добавить.

Яшкин добавил и передал трубку Пашкину. Пашкин, заклеймив нас, вернул ее Гришкину…

Короче, когда они зашли по четвертому кругу, мы не выдержали и сдались.

B воскресенье утром Яшкин, Пашкин и Гришкин встретили нас на вокзале.

– Что-то я не вижу здесь ребенка! – притворно сказал Яшкин. – Ах, простите, вот этот молодой человек! Ого, какой богатырь! А папа не хотел его за город брать. Ну и папа! По боку надо такого папу! Верно? И мама тоже хороша – с папой соглашалась. Рассчитать надо такую маму. Как думаешь?

– Здорово! – сказал Гришкин. – Тебя как звать? Кузьма? Ну, садись мне на шею.

– Зачем вы? – запротестовала жена. – Он сам ходит.

– Да ладно, – отмахнулся Гришкин. – Мне же не трудно.

И Кузьма поехал в вагон на шее у Гришкина.

В поезде к нашему ребенку подключился Пашкин.

– Ну, оголец, хочешь конфетку? – спросил он.

– Не хочу! – мотнул головой Кузьма и покраснел.

– Ишь как вымуштровали, – недовольно заметил Гришкин.

– Это ты зря, оголец, – сказал Пашкин. – Зря отказываешься. Ты действуй так: дают – бери, а бьют – беги.

– Кхым-кхым… Вот что, Кузьма, – толстым голосом сказал я. – Относительно второй части… Это, видишь ли, дядя шутит. Когда бьют – надо не убегать, а давать сдачи.

– Сам-то шибко даешь? – спросил Гришкин.

– Да глупости это, – сказал Пашкин. – Материи… Лично я, например, бегал. Убегу – и все. Ну, правда, что бегал я здорово. Меня сроду догнать не могли.

– Вы! Звери! – не выдержал Яшкин. – Позвольте ребенку конфетку-то взять!

– Ладно, Кузьма, возьми, – разрешил я.

Кузьма взял.

– А что надо сказать? – строгим голосом спросила жена.

– Дядя, дай еще! – подсказал Яшкин.

– Яшкин! – зашипел я. – Ты чему учишь!..

– Да бросьте вы, честное слово! – возмутился Гришкин. – Ребенок – он есть ребенок…

Мы вылезли на станции Ноздревой, и Кузьма сразу же увидел кур. Куры неподвижно лежали в пыли под плетнем.

– Они умерли? – спросил Кузьма.

– Спят, – ответил Пашкин.

– Нет, умерли, – не согласился Кузьма.

– А ты возьми палку да турни их – враз оживеют, – сказал Гришкин.

– Кузьма, назад! – закричала жена. – Брось эту гадость!

– Пусть погоняет, – удержал ее Пашкин. – Где еще он куриц увидит.

Куры, исступленно кудахча и сшибаясь друг с другом, летели через плетень, в воздухе кружился пух.

– Ну, силен! – повизгивал Яшкин. – Вот рубает! Ай да причина пожара!

На берегу речки Яшкин с Кузьмой начали готовить костер.

– Тащи дрова! – командовал Яшкин. – Волоки сушняк, гнилушки, бересту, ветки – все пойдет!

– Кузьма! – сказал я, нервно протирая очки. – Не смей ломать эти прутики! Их посадили тети и дяди, думая о тебе и о таких, как ты. Каждый человек должен…

– Пусть заготовляет, не мешай! – оборвал меня Гришкин. – Ломай, парень, их здесь до хрена. Век не переломаешь.

Тем временем Яшкин и Люся, расстелив на земле клеенку, «накрыли стол».

– Так много луку! – удивился подошедший Кузьма.

– Ничего – осилим, – заверил его Пашкин. – Под водочку он так ли еще пойдет.

– Все равно – до хрена, – сказал Кузьма.

Жена побледнела.

– Кузьма! – вскочил я. – Немедленно встань в угол!

Яшкин как стоял, так и покатился по траве.

– А угла-то! – задыхался он. – Угла-то… Угла-то нет!..

– Нет угла, – хмуро сообщил Кузьма.

– Хорошо! – сказал я. – В таком случае встань под кустик.

Кузьма встал.

– Под кустиком! – сказал Яшкин и снова затрясся от смеха. – Под кустиком полагается сидеть… А не стоять… Ты садись, старик. Садись.

Кузьма сел.

– Товарищи! – не выдержала жена. – Нельзя же так…

– Ну-ну-ну! – сказал Пашкин, разливая по кружкам водку. – Вы тоже меру знайте. Совсем замордовали человека. Родители… Давайте-ка вот лучше выпьем.

Выпили. Закусили луком и редисочкой. Луку, действительно, было до хрена. Пашкин стал наливать по второй.

– Ой, мне не надо! – прикрыла кружку жена.

– Я тоже… воздержусь, – буркнул я, покосившись на Кузьму.

– Эт-то как же так? – спросил Пашкин. – Эт-то что же такое? А ну-ка – в угол! Немедленно.

– Под кустик! – застонал от восторга Яшкин.

– Ребята! Ребята! – испугался я. – Вы чего!..

– Под кустик! – рыкнул Гришкин.

– Под кус-тик! Под кус-тик! – стали скандировать они втроем.

Мы с женой, улыбаясь дрожащими губами, встали под кустик.

– А ты выходи, – сказал Пашкин Кузьме. – Ты свое отбыл.

Кузьма вышел.

– Братцы! – взмолился я. – Что же вы делаете!

– А когда в углу – тогда не разговаривают, – поддел меня Кузьма.

– Что, съел? – спросил Яшкин. – Ты, Кузьма, папку не слушай, – сказал он. – Папка у тебя вахлак. Очкарики вообще все вахлаки.

Пашкин между тем разлил по третьей.

– Ну, будем здоровы! – сказал он и обернулся к Кузьме. – А ты чего же сидишь скучаешь? Тоже мне – мужик! Ну-ка, давай за папу с мамой – выручай их!

– Я не пью еще, – ответил Кузьма.

– Ничего, научишься, – сказал Гришкин. – Это дело такое. – Он вдруг оживился. – Вот у меня племянник – чуть разве побольше Кузьмы, – а пьет. Сядут с отцом, вжахнут пол-литра – и песняка.

– Ранняя профессионализация? – живо откликнулся Яшкин. – Бывает. У меня, у соседей – девчонка. Представляете, девчонка…

И потек милый интеллигентный разговор.

Возвращались мы вечером, в переполненной электричке. Кузьма спал на коленях у матери.

– Ну вот и вся проблема отцов и детей, – нравоучительно сказал Пашкин. – А то, понимаешь, ребенка оставить им не с кем… Эх вы, эгоисты! Да для него этот день знаете какой! Он его, может, на всю жизнь запомнит…