Лесной старик. Роман

«Я вожделею к святой и благодарной памяти о своей мёртвой сестре».

Но Серов уже чувствовал, что в нём появилось отчаянное вожделенье ещё и к Алёне, и внезапно он вспомнил дерзкое её предложенье жениться на ней. И вскоре ему померещилось, что его нутро заурчало от удовольствия…

А она терпеливо ожидала его ответа под личиной трепетной нежности. Но внутренне Алёна была теперь совершенно спокойна, поскольку она окончательно уверилась в том, что он уже полностью дозрел до своего согласья жениться на ней. И вдруг она догадалась, что он сейчас предложит ей совместную ночь. И чем упорней Алёна размышляла о предстоящих утехах, тем больше она ощущала самоё себя извращённой сестрой своего будущего любовника. И это ощущенье показалось Алёне чрезвычайно комфортным. И, наконец, забрезжило в ней, а затем стало в ней стремительно расти её страстное желанье совершенно преобразиться в любимую сестру владельца шикарной усадьбы…

А, в сущности, почему бы и нет?.. Конечно, теперь она – нищая! Но разве ей нельзя вообразить, что она пожертвовала своё достоянье на оплату политической карьеры своего единокровного брата?.. А ведь можно допустить и более пикантную версию… Например, то, что она по жёсткому требованью родного брата самоотверженно передала ему всё своё богатство в оплату за их кровосмесительную ночь?.. Дескать, её библейская любовь сильна столь непомерно!..

И внезапно Алёне показалось, что он сейчас интуитивно постигает её необычайные ощущенья и грёзы, и этим проникновеньем он, хотя и невольно, но стремительно увеличивает свою болезненную страсть к ней. А затем Алёне померещилось, что её плоть сейчас излучает незримые и пульсирующие токи, которые целительно и нежно вонзаются в него. И вскоре почудилось ему, что её дурманный и пристальный взор заботливо и страстно обволакивает его, и чуть румяный Серов опять почувствовал в себе военный задор и без экивоков промолвил ей:

– Мне совершенно ясно, что вы очень тесно общались с моей сестрой. Вы у неё переняли повадки, норов и образ мыслей. Я теперь полностью уверился в том, что она избрала вас в фаворитки из-за вашего бесспорного сходства с нею. Но ведь вас конфиденциально осведомили о моём не вполне естественном влечении к ней. А теперь у меня вновь появилась иллюзия того, что рядом со мной не вы, но моя родная сестра… Мне интересно: какой бы оказалась её реакция, если бы я предложил кровосмесительную ночь? Но я опасаюсь, что правдивый ответ на столь каверзный вопрос весьма затруднит вас…

И Алёна радостно улыбнулась ему…

– Искреннее моё признанье, – с трогательной простотой проговорила она, – нисколько меня не обременит. Я принимаю ваше предложенье и делаю это с весёлой радостью!.. Ваша сестра была сложной, многогранной и одарённой личностью, но весомая частица утончённой её натуры передалась и мне. Поверьте, что я не хвастаю!.. Именно ваша сестра украшала чертоги, в которых я теперь обитаю. Она уповала, что вы посетите их… Она мечтала о таком визите!.. Но если вы пожелаете, то я сама прыгну к вам…

И с ласковой грубоватостью он отозвался:

– Негоже первоклассной женщине самой шастать. Пусть это будет уделом чаровниц, кто сортом пониже… А я пожалую к вам за час до полуночи…

– Всё будет превосходно, – произнесла она с нарочитой покорностью в голосе. – Право, я чрезвычайно рада, что мы обошлись без околичностей… И я весьма благодарна вам за то, что у меня теперь нет смысла притворствовать. Ведь вы способны раскусить даже самое умелое актёрство… И сколь же мне приятно стать, будто в детстве, самой собою! Воистину, полная искренность – это неизъяснимая роскошь! Наверное, вам трудно это понять…

И он мягко прервал её:

– Но я прекрасно всё это понимаю! Ведь я и сам умею профессионально менять личины. – И вдруг Серов не удержался от банального бахвальства: – А в придачу я научился постигать чужие мысли! Вы не думайте, что качество это всегда приятно. Воистину, каждое занятие может превратиться в докучливую рутину…

И Алёна быстро и опасливо посмотрела на него, но он, упоённый самим собою, не заметил настороженного взора…

А затем они после короткой заминки одновременно встали со стульев и, церемонно покинув столовую, разошлись восвояси. И оба на ходу упорно размышляли: допустимо ли считать радостью обуявшие их чувства?.. И, наконец, оба, возвращаясь по коридору к себе, решили, что нынешние чувства можно воспринимать, как радость…

11

В чёрном официальном костюме Тимофей Захарович Шилов, насупившись, прикорнул на краешке дубового стула возле настежь открытого окна в сумрачной и свежей комнате административных помещений усадебного дома. В вечернем особняке царили тишина и стерильный порядок, а парадная столовая после обеденной трапезы была идеально прибрана усердными и рьяными слугами. Широкая канцелярская комната была отделана весьма аскетично: там находились только массивные стулья, грандиозный чугунный сейф, увесистый письменный стол, два розоватых полированных комода с постельным бельём и прочный старый диван, принадлежавший по непроверенным слухам народному комиссару из сталинской эпохи. Порой Тимофею Захаровичу казалось, что от этого исторического дивана исходит аура необъятной власти и великого тайного страха…

Тимофей в прозрачных сумерках смотрел в окно на бурное клокотанье студёной речки, а осенние горы источали в комнату струи льдистого и хвойного воздуха. Тимофей зябко и нервозно передёрнул плечам и с большим раздраженьем подумал о том, что он доселе не получил никаких распоряжений относительно ужина на этот вечер. Хотя вместительные холодильники в покоях владельца усадьбы и его вероятных гостей были постоянно и плотно забиты эксклюзивными напитками и свежими деликатесными яствами в очень пространном ассортименте. Усердный дворецкий сам утверждал номенклатуру завозимых в барское поместье продуктов. Но всё-таки на случай кулинарных экспромтов хозяина или обольстительной гостьи дежурили в своих каморках двое поваров и трое лакеев. Да и сам дворецкий решил, что в эту судьбоносную ночь никуда не отлучится он из барского терема…

Внезапно Тимофей с ненавистью посмотрел на блестящий никелированный звонок, по которому хозяин вызывал дворецкого к себе. И тусклое сиянье электрического звонка показалось Тимофею символом лакейского рабства. Сытому и балованному слуге всё более претила его зависимость…

Вскоре Тимофею подумалось о его перспективах, и сразу его будущее вообразилось ему весьма тёмным. Ведь теперь у его господина явно наметилась важная перемена в судьбе, ибо сегодня накрепко он спутался с умной, стервозной и заносчивой кралей. А много ли хорошего такая связь может сулить дворецкому?.. ведь его запросто могут прогнать из фешенебельной усадьбы по мимолётной прихоти хозяйской зазнобы… Но при любых раскладах положенье его будет весьма поколеблено… Значит, ему предстоит рискованная и потаённая борьба за своё служебное положенье, которое приятно сопряжено с многочисленными льготами и барышами…

Но вдруг Тимофею грядущие мелкие интрижки показались чрезмерно унизительными для него, и вскоре он оторопел при шалой мысли, что ему теперь отчаянно хочется достичь благородной цели… Но ведь ничего на свете благородней истинной любви нет!.. И Тимофей опасливо ощутил в себе непоколебимую решимость полюбить Алёну и стать соперником своего строгого господина в борьбе за на в борьбе за жензину. ь Алёну и городную цель. прелестную даму…

И Тимофею ярко вообразились трагические и прекрасные сцены о его любви, рыцарской верности, отваге и шляхетской гордости…

Тимофей даже не предполагал, что он способен воображать столь по-детски наивную и романтическую дребедень. Но чем красивей и благороднее он воображал своё поведенье с Алёной, тем больше она казалась ему достойной несравненной любви. И ушлый дворецкий влюблялся всё необратимей и сильнее…

И вдруг с поразительной ясностью он понял то, что его хозяин и Алёна уже твёрдо сговорились провести эту мерцающую и лунную ночь вместе. И дворецкий угрюмо приготовился к невероятной вспышке собственной ревности. Однако вскоре он изумился тому, что ревности он не ощутил. Но появилось у него мрачное спокойствие, которое он мысленно назвал хищным. И, действительно, зачем буянить, метаться и бунтовать, если пока ещё нельзя изменить череду событий?..

Тимофей больше не сомневался в том, что он несказанно любит Алёну. Но хотя его страсть быстро и непрерывно возрастала, он решил и впредь прикидываться верным и незатейливым простачком и терпеливо поджидать удобного случая. А пока он, дескать, превратится в ангела-хранителя Алёны и начнёт ретиво, хотя и тайно её оберегать. Разве не обязан он спасти её от мерзкого и жестокого генерала, которому случайно привалило громадное наследство?..

А ещё Тимофея пугающе и сладко изумляла странная уверенность в том, что у него есть немалые шансы добиться у Алёны пылкой взаимности. И эта уверенность, будоража его нервы и плоть, не покидала дворецкого, хотя он ясно понимал, что славный отставной генерал превосходит его буквально во всём: и внешностью, и легендарной репутацией, и социальным статусом, и богатством, и связями. А теперь хозяин завидной усадьбы решил сделаться и ещё и писателем, и очень вероятно, что он преуспеет ещё и в литературе.

Но вопреки этому своему пониманью дворецкий чувствовал в себе уверенность в том, что Алёна всё-таки может ему достаться. Поначалу такая уверенность казалась ему абсурдной, но вскоре ему необычайно ярко вспомнилось раболепие слуг в усадебном доме. А ведь рабской покорности сумел от челяди добиться именно он, дворецкий, а вовсе не хозяин поместья!.. Конечно, и генерал обучен грозно командовать и сноровисто распоряжаться… Но ведь полководца столь высокого ранга всемерно поддерживает властная иерархия всего государства!.. А он, безвестный Тимофей Шилов, сумел добиться безропотного и рьяного повиновенья одной своей личной харизмой и той мистической аурой власти, которую постоянно и незримо излучает его загадочная персона…

Наверное, именно врождённой способностью к власти и прельститься в нём проницательная Алёна…

Дворецкий величаво встал возле окна и, глядя на сумрачные горы, скрестил руки на своей впалой и тщедушной груди. И внезапно у него появилась твёрдая уверенность, что все эти сегодняшние событья ниспосланы ему Провиденьем, дабы он, наконец, постигнул всю безмерность своих интеллектуальных и нравственных сил…

И Тимофей горделиво и дерзко помыслил:

«Я обречён Всевышним не только на то, чтобы прозябать в помпезном и пошловатом тереме. Я теперь полностью готов к отчаянной борьбе…»

И ему почудилось, что лунные и млечные лучи поощрительно и страстно обволакивают его тело… Горный и студёный ветер порывисто шевелил светлыми, лёгкими и узорными занавесками на окнах и мнился Тимофею божественным благословеньем… И лишь на краткий миг дворецкому подумалось о коварных кознях Сатаны…

12

В эту росистую и звёздную ночь они поверили в возможность своего счастья… У Серова, как он и предвкушал, возникла полная иллюзия того, что Алёна превратилась в его родную сестру. И мнилось Алёне, что диковато ею обладает её единокровный брат. Плоть её была нежна, упруга и покорна, и чудилось ему, что любовница наитием предугадывает его прихоти и желанья. Однако именно Алёна порождала в нём хотенья, которые он считал своими…

Иллюзия неискупимого, смертного греха донельзя возбуждала их. Но в глубинах их подсознанья, в их нутре таилось пониманье того, что скверный и позорный грех кровосмешенья они всё-таки не совершают. И от этого пониманья беспрерывно возрастала их взаимная нежность…

Затем они, измождённые, нагие и безмолвные, лежали на смятых простынях рядом. И мелькали в сознании любовников нежно-причудливые фразы и словосочетанья. Но обоим было сладостно удерживать благодарные излиянья внутри себя…

Наконец, радостные слова всё-таки вырвались из плоти, но разум уже не воспринимал их. Блаженно воспринимала их только плоть…

Им необычайно понравился запах друг друга, ведь они, купаясь в ванне, тщательно выбирали ароматный шампунь, мыло и гель. И они выбрали именно то, что заказала и купила сестра хозяина усадьбы…

И внезапно он тихо, но внятно рассказал ей то, чего не ожидал он даже сам, а уж она и подавно:

– После смерти сына и жены у меня в столичной квартире появился чёрный котёнок. Он сам, выждав удобный случай, ворвался ко мне. Зима выпала лютая, и погибель зверька на морозных улицах оказалась бы неминуемой, если бы его не приютили. Он уже был сильно простужен и трогательно кашлял… Он с мольбой и страхом глядел на меня, и его отчаянные глаза спасали кошачью жизнь. Я назвал его Тишкой… Он вскоре заболел, и модные ветеринары не спасли его… Котёнок был заражён глистами… И теперь, когда я думаю о смерти, я большего всего уповаю на то, что я в загробной жизни встречу именно Тишку… Не сына, не жену, а именно моего чёрного котика…

И она, содрогаясь, подумала:

«Боже, чего я хочу от него?.. Я с ним бессовестно хитрю, лукавлю и корыстно притворяюсь. Но ведь я сама, как приблудная и брошенная кошка, а он беспредельно одинок среди толпы. Чёрный и озябший зверёк – это единственное в мире существо, которое любило его по-настоящему. И за эту крохотку подлинной любви он хранит о зверьке вечную и благодарную память… Но разве я способна любить столь же искренне, как тот незадачливый котёнок?.. А ведь хотят от меня просто обычной жалости…»

И Алёна, тиская его тонкие пальцы, произнесла тихо и горестно:

– А я никого не хотела бы встретить в загробной жизни. Я мечтаю только о покое. И порой я невольно молюсь, чтобы у меня после смерти был маленький и запущенный сад, а при нём круглое и голубое озерцо с бледными лепестками яблонь на ряби из тоненьких струй. В чистой, уютной и просторной хатке я бы сама стряпала себе скромную пищу… И побольше хороших иллюстрированных книг… И множество записей дивной музыки Баха, Скрябина, Шопена и Чайковского…

И в лунном сумраке он улыбнулся и ответил:

– Я довольно часто рисковал жизнью. И я никогда особенно не боялся смерти… Но порой, очутившись в преддверии гибели, я – ради сохраненья мужества – ярко на краткие миги воображал сладостные сцены потустороннего бытия… Но всю эту воображаемую приятность я получил при жизни!.. У меня появилась даже ты!.. И мне теперь не хватает только чёрного котёнка Тишки!.. Наверное, добрый Господь подарил мне утехи земными благами в преддверии справедливых и жестоких мук, ожидающих меня после кончины…

Он помолчал, а затем, погладив её нагое бедро, продолжил негромко и твёрдо:

– Ты, наверное, полагаешь, что я сейчас непозволительно раскис до глупой сентиментальности. Но неужели я за всю мою окаянную жизнь не заслужил даже пары мгновений полной откровенности?.. Хотя возможно, что я недостоин даже церковной исповеди… Но я всё-таки хочу получить то, на что, вероятно, не имею права!.. А если моя искренность погубит меня, то и пусть!..

И Алёна торопливо и заботливо отозвалась:

– Я хорошо понимаю тебя! Ведь искренность подобна женской наготе в обществе закостенелых пуритан и снобов. Или похожа на честную игру с карточным шулером… Но, знаешь: ради тебя не страшно даже сгинуть навеки!..

– Неужели ты не хочешь продолжить свою деловую карьеру? – с явной благодарностью осведомился он. – И ты разве не ведаешь о своих редких способностях?

И Алёна ответила запальчиво и резко:

– Я больше не хочу размышлять о моих дарованьях! Ведь они быстро втащили меня в таёжные сибирские бараки… – Затем она мечтательно и трепетно проговорила: – Я теперь хочу хотя бы пару недель поиграть в жутковатую, но безмерно сладостную для меня игру! Ведь всё равно мы непрерывно играем в жизни самые разнообразные роли, хотя слишком редко замечаем своё лицедейство. Я, например, вдохновенно играла модную роль проницательного и дошлого эксперта по инвестициям крупных капиталов на спекулятивных рынках и в оффшорные компании!.. Но теперь я мечтаю поиграть в потусторонний мир!.. Ведь наши иллюзии часто бывают извращённо приятны!.. Разве тебя не усладила иллюзия того, что ты бурно ласкаешь не меня, а собственную сестру?

И Алёна, изгибаясь на постели, расхохоталась хотя и тихо, но весело и звонко, а Серов невольно хихикнул заодно с нею, но затем серьёзно сказал:

– Однако прозябать отшельником, – даже если такой типаж обитает в сибаритской роскоши, – весьма не просто, поскольку полное отсутствие людей, которые не могут без тебя обойтись, удручает и томит чрезвычайно!.. А слуги в этой усадьбе вполне могут обойтись и без меня. Ведь моя очаровательная сестра бывала здесь только стремительными наездами, и челядь ещё не привыкла к постоянному хозяйскому надзору. Я для стремянных – всего лишь докучливая обуза…

И она негромко утешила его:

– Отныне всё изменится… Ведь ты уже оказался наиболее нужным для меня существом на всей земле… И я очень хочу быть для тебя музой… Я предвкушаю безмерное удовольствие от прочтенья твоих рукописных страниц. И я молю тебя о знакомстве с романом, который ты теперь сочиняешь…

– Ты привлекательна и умна, – тихо произнёс он, – и, разумеется, я позволю тебе прочитать всё то, что я накропал здесь… Ведь я отнюдь не лодырь. Я писал упорно, прилежно и тщательно, но всё-таки мне нужна посторонняя оценка… А ещё для моего романа оказался бы очень полезен оригинальный выверт в сюжете. Эзотерика вполне подойдёт!.. И поэтому мне очень импонирует экзотическая игра в потусторонний мир. Прихотливая канва получается…

И разом они ощутили приятное изнуренье, и почудилось им, что они радостно умирают. Они закутались в большое мягкое одеяло и уснули…

Конец первой части

Часть вторая

1

Хозяину горной усадьбы и его внезапной любовнице уже поверилось в их совместное счастье, и свою нынешнюю жизнь они порой называли идиллией и пасторалью. Иногда хозяин шутливо болтал о том, что у него вместо жёсткого психологического романа может получиться наивная и нежная элегия…

Прежде они не смели даже вообразить, что их жизнь может оказаться настолько насыщенной и одухотворённой. Они упивались комфортом и покоем. Их распорядок был осмысленным и нерушимым. Их ночи озарялись до извращённости бурной страстью, а сила взаимной любви заставляла полностью игнорировать безмерно почтительную, но весьма любопытную челядь. И всё же они со всеми усадебными слугами были привычно вежливы…

Они покидали свою измятую и мягкую постель очень рано, а потом двадцать минут они делали гимнастику в тренажёрном зале, который находился в подвале барского дома. После окончанья утренней зарядки они вместе принимали контрастный душ. Затем они по-домашнему, но тщательно, хотя и с нарочитой небрежностью одевались, не допуская даже намёка на свою неопрятность. Алёна перед завтраком всегда наносила на своё прелестное лицо тонкий слой макияжа и грима… Этими процедурами они проявляли взаимное уваженье. Церемонность и почти семейные обряды ничуть не обременяли радостную чету. Питались они диетическими и свежими деликатесами, смакуя за обедом редкие сорта марочных вин.

После завтрака он ретиво сочинял свой роман, который вдруг начал продвигаться удивительно быстро. Вечерами в гостиной он вслух читал Алёне продолженье своего романа, и они доверительно обсуждали различные фрагменты. Наконец, Серову показалось, что Алёна очень вдохновляет его, и однажды утром он в рабочем кабинете подумал:

«Я не буду фарисействовать, и я готов честно признаться самому себе, что я воспринимаю Алёну своей сестрой… Но кого же я теперь люблю: мёртвую сестру или живую Алёну?.. Прежде меня часто обожали и даже донимали смазливые умницы, но они совсем не вдохновляли меня. Неужели я доселе никогда в жизни не любил по-настоящему?.. И почему после появленья у меня истинной любви мой роман стал писаться неожиданно легко?..»

Вечером они в чёрных и плотных костюмах вышли через чугунную калитку из миниатюрного ландшафтного парка, который окружал их дом, и по тропинке из брусчатки углубились в горный сосновый лес. На овальной и сумрачной полянке Серов промолвил:

– Меня поражает лёгкость, с которой мне теперь пишется. Не кажется ли тебе, что я начал халтурить?

И она задумчиво сказала:

– Твоя проза, действительно, очень изменилась. Ты, наверное, перестал думать о своих будущих читателях, и этим ты сбросил с себя гнетущую обузу. А прежде, несомненно, тебя мучили и томили мысли о том, какое впечатленье на читателей произведёт твоё творчество. Нынче ты прекратил притворяться и стал искренним. А ведь притворство в литературе требует немалых усилий, а, значит, и времени. И ты стал писать гораздо быстрее. Ты начал писать проще, и твои сложноподчинённые предложенья теперь не превышают должной меры, и поэтому слог у тебя стал нервным и лёгким.

– Спасибо тебе за лекцию, – довольно отозвался он, – ведь ты всё это отчебучила, как заправский критик…

А в тихом лесу быстро темнело, и лишь изредка доносились до них шелесты, скрипы и шорохи. Воздух несильно пах гнилью, корой и свежей хвоей…

Серов озадачено молвил:

– Но ведь меня чрезвычайно волнуют твои впечатленья от моих строк. Значит, я всё-таки не сумел полностью отрешиться от мыслей о моих будущих читателях. Абстрагироваться от людей всегда нелегко…

– Но ведь я не вполне обычный читатель, – негромко произнесла она, – поскольку я полюбила тебя. И мне, конечно приятно, что ты обо мне помнишь каждую минуту. Но разве я даю тебе советы, наставляю тебя, высказываю претензии к тексту? Нет, я просто с умиленьем тебя созерцаю… Но я всё-таки сохранила объективность. И я сумела заметить, что твоё нынешнее творчество разительно отличается от текстов, которые ты написал раньше. Настолько разительно, что я не могу поверить, что причиной этой исполинской перемены оказалась твоя любовь ко мне. Разумеется, мне очень польстила бы такая причина, но я больше не хочу лгать самой себе. Внутри тебя случились колоссальные перемены…

Он посмотрел на звёзды, а затем начал по-звериному чутко озираться вокруг себя. И почудилось ему, что гнездится в его нутре потаённая и зловещая истина, которую он упорно не желает знать… Намедни Серов уже и сам заметил необычайные перемены в своём творчестве, но доселе не мог понять: улучшают ли они произведенье или нет?.. Но вдруг Алёна ясно ответила на этот волнующий вопрос: да, улучшают и очень значительно… Но почему же именно?.. И Серов ощутил, что он сейчас узнает о самом себе мистическую и запретную правду, которую обычному человеку очень опасно постичь…

И вдруг ему подумалось о том, что каждый человек рождается со своим мистическим предназначеньем, которое чрезвычайно часто неведомо рассудку. Но если всё-таки постигнуть своё врождённое предназначенье, а затем храбро и упорно следовать ему, то можно при удаче обрести признанье и счастье. А иначе вовеки не получишь ничего, кроме грехов, пороков и душевных мук…

А вскоре он вдохновенно помыслил о том, что порода и сущность каждой человеческой личности определяется уникальной дозировкой четырёх качеств, а именно: интеллекта, терпения, агрессивности и способности к любви. И любое из этих совокупных качеств обязательно имеется во всяком человеке, хотя, возможно, и в минимальной дозе…

И вдруг Алёне в погустевшем сумраке стало настолько сладостно, что ей невольно вообразилось, что её горделивое семейство, и – главное!.. – бывшие подруги, любовники и коллеги, наблюдая за её несравненным счастьем, яро завидуют ей. И суетно захотелось Алёне выставить напоказ своё нечаянное счастье. Пусть привередливая, взыскательная публика из элитарной тусовки по достоинству оценит и добродетель, и красоту, и рассудок, и ловкость, и редкое уменье манипулировать людьми у недавней сибирской узницы! И тогда ореол неповинной страдалицы, перестав, наконец, быть смешным, обретёт элегантную романтичность!.. И Алёну внезапно взбудоражили невольные грёзы о реванше…

Но затем она нервозно устыдилась и ярко воображаемых сцен своего торжества, и связанных с ними мечтаний и мыслей. Однако, вскоре она почти успокоила самоё себя мыслями о том, что её возлюбленный сам окажется не прочь покрасоваться с нею на публике. И, вероятно, он пожелает начать политическую карьеру. И вдруг Алёна пылко себя вообразила верной его помощницей…

Но сначала он попытается завершить свой роман, хотя и потратит на это весьма много времени… И Алёна нетерпеливо топнула ногой… Значит, придётся ей не только безропотно ждать эпилога длинного романа, но и всемерно поощрять писателя. Разумеется, не настолько она глупа и наивна, чтобы подстрекать отставного генерала поскорее бросить свою писанину! Ведь его будущая книга, – и Алёна уже ясно понимала это, – может получиться воистину превосходной. А разве на худой конец нельзя ей удовольствоваться колоритной ролью мудрой и прелестной супруги известного литератора?..

Но вскоре Алёна, не совершая реально ничего зазорного или гадкого, ощутила себя закоренелой преступницей. И вспомнилось ей почти забытое словосочетанье: «Преступленье в мыслях». Она нахмурилась и виновато себе прошептала: «Мыслепреступленье…»

Алёну ещё в раннем детстве строгие родители уверили в том, что ничего не возникает случайно. И если вдруг у неё появились крамольные мысли, то, значит, она желает именно крамолы… Хотя, в сущности, ничего особенно дурного в её нынешних раздумьях нет… Ну, возможно, присутствует обычное женское тщеславие… А разве она прежде не сулила отставному генералу блистательное продолженье карьеры?.. И ведь он не запретил разговоры на эту тему!.. Неужели непременно нужно считать мотивом всех её поступков болезненное желанье вызвать мучительную зависть у своих соперников и врагов?..

Внезапно Серов подошёл к Алёне, и они поцеловались. Затем они, молча, вернулись домой в лунном, серебристом сумраке. И опять их ночь была замечательно страстной, хотя подспудно у них обоих постепенно возрастало муторное чувство непонятной им вины. Но они втайне от самих себя надеялись на то, что утром они совершенно забудут свои вечерние мысли и чувства…