В масках играют краплеными

_{Глава 4}

Ⅰ

Директор Департамента и Соумс приступили к обсуждению общего хода операции. Первоначально возникало два основных вопроса: кто из генеральных инспекторов и когда отправится на завод №7.

Недаром Джемс Рэтбоун уже десятый год возглавлял спецслужбу – не прошло и суток, а Соумс держал в руках флеш-карту с досье генерального инспектора «Юпитера» Даниела Страйдома и стереовидеосъемкой его персоны на работе, отдыхе и даже в домашней обстановке. Здесь было все о нем: походка, жесты, выражение лица, мимика, голос, манеры поведения и т.п. За кадром озвучили краткую биографию сына владельца нескольких гипермаркетов из Дейтройта. Привычки, склонности, знакомства, личные связи, данные об особых приметах: рост, размер обуви, отпечатки пальцев и копия лечебной карточки личного стоматолога Страйдома (да, с Рэтбоуном шутки плохи), и, наконец, точное время его вылета на завод. Спецслужба, несомненно имела подробные материалы такого характера на многих людей, занимающих высокие посты в системе частного бизнеса. Да и только ли там? Это всегда тревожило Соумса. Система сбора досье на всех важных лиц при определенных обстоятельствах может перерасти в систему тотальной слежки и инструмента давления на неугодных правительству. История знает такие примеры, и в совсем недавние времена.

Вместе с этим Соумс получил и общие данные о руководящем и научном персонале завода № 7. Были приложены и некоторые необходимые для роли Соумса сведения о WС-06А.

Что ж, этой информации Соумсу вполне хватало. Он позвонил в лабораторию и там ответили, что «вторые руки» для него готовы. Это были простые, но тончайшие силиконовые перчатки, имитирующие человеческую кожу с рельефной копией отпечатков пальцев Страйдома – Рэтбоун торопил подготовку. Тем лучше. Соумс забрал флешку и пошел в отдел медкриминалистики.

Мучили его там долго. Часов семь специалисты превращали Френка в двойника генерального инспектора. Сейчас и родная мать Страйдома не сразу бы обнаружила подмену. Особенно была болезненна операция по изменению тембра голоса. Но, а такие мелочи, что оригинал немного худощавей и на три сантиметра ниже Соумса, при помощи костюма и обуви на низких каблуках будут незаметны. Правда, приходилось тренироваться в копировании походки и манере поведения объекта.

Вечером Соумс зашел к Рэтбоуну.

– Здравствуйте, господин генеральный инспектор, – директор оценивающе оглядел Френка. – Однако здорово вас… Садитесь. Нам надо решить, где сделать подмену. Есть три варианта: во время следования Страйдома на аэродром «Юпитера», на самом аэродроме и на самолете. Страйдома до самолета сопровождают три человека – помощник и два агента

секретной службы корпорации. Первый вариант очень проблемен. Мы не можем даже на время вывести из строя троих. Это неизбежно сразу же вызовет подозрения и быстрое, интенсивное расследование. Теперь самолет. Очень неплохой вариант, в принципе, самый подходящий. За полтора часа полета вы бы поговорили с инспектором вдоволь. Но для обработки летчиков и охраны у нас не хватит времени. Остается аэродром. Давайте подумаем, Френк, как мы разыграем наш первый акт.

Закончили они далеко за полночь. Соумс собрался уже уходить, но Рэтбоун остановил его:

– И последнее, Френк. Свежая информация. На пятьдесят четвертом километре шоссе 37 при очень странных обстоятельствах исчез армейский лейтенант Хогард, сопровождающий машину с боеприпасами из окружного арсенала в свою часть. Водитель ничего вразумительного сказать не может. Груз цел. Военная прокуратура ведет расследование. Знаете, Френк, где это произошло? В двадцати метрах от территории завода №7.

ⅠⅠ

Лимузин корпорации, чуть притормозив у пропускного пункта аэродрома, понесся к стоящему на взлетной полосе самолету с эмблемой «Юпитера», но вдруг дернулся, завилял и, заскрипев тормозами, остановился. Из него выскочили два человека и засуетились вокруг машины. Один из них – водитель, присел и, посмотрев на спустившее колесо, откуда с глухим шипением выходил воздух, присвистнул. Компрессор автомобиля для самоподкачки камер здесь был бессилен.

– Ну что там? – недовольно спросил, вышедший из машины Страйдом.

– Лопнула камера, наверное, заводской дефект, – распрямился водитель.

– Плохо работаете, – раздраженно отрезал Страйдом и невольно поморщился от резкой боли в желудке. Что же он такого съел? Утром только сэндвич и стакан апельсинового сока, которые ему принесли из ресторана дирекции.

До самолета оставалось метров полтораста, а небольшое здание аэродромной службы было совсем рядом.

– Я сейчас, – через силу произнес Страйдом и зашагал к зданию. Помощник с кейсом бросился следом. Один человек из охраны остался у машины, а второй, цепким взглядом заметив невольное движение руки генерального инспектора, все понял и не спеша тронулся следом.

Пройдя маленький уютный зал для отдыха, Страйдом направился к туалету. Помощник только сейчас догадавшийся что к чему, растерянно присел на краешек кресла. Агент секретной службы остановился в дверях, попыхивая сигареткой. Со второго этажа быстро спускался встревоженный начальник аэродрома.

Страйдом дернул дверь кабинки. Она распахнулась, и в лицо ему ударила струйка аэрозольного препарата.

– У нас всего три минуты, Рич, – торопил Френк своего напарника, когда они вдвоем вытряхивали генерального инспектора из костюма. Тот равнодушно и вяло помогал им.

– Где в вашей одежде электронные метки, модуль часточной идентификации? – поинтересовался Соумс, быстро просматривая документы Страйдома.

– В брюках, – прикрыв глаза, тихо отвечал Страйдом.

– Шифр замка кейса?

– 327541.

– Кто работает на «Юпитер» в Институте темпоральных исследований? Отвечайте!

– Не знаю.

– Хотя бы отдел, сектор?

– Он занимает там ответственный пост. Псевдоним «Руфи», – прошептал Дэниел.

– Срок вашей командировки?

– Не больше двух дней.

Стив поднес диктофон вплотную к губам Страйдома:

– Какова главная цель поездки на завод?

– Выяснение причин внезапного изменения границ внутренней зоны, подвергающейся электромагнитному воздействию при работе установки времени. Что-то вроде клинообразного выброса за пределы площадки…

– На каких предприятиях «Юпитера» имеются установки времени? Для чего они вообще корпорации? Отвечайте быстро и кратко!

– Заводы номер четыре и семь. Корпорация осуществляет переброску золота из прошлого на уровне 19 века в наше время.

– Проклятье! – изменился в лице Соумс и рой новых вопросов закружился в его голове. – Вы что, с ума сошли?! Вы же измените настоящее. Последствия могут быть непредсказуемы!

– Ничего подобного, – прошептал Страйдом, – это не наше прошлое…

– Разберемся, – пробормотал Соумс и взглянул на часы. – Заводская система контроля для генерального директора?

– Обычно неполная. Отпечатки пальцев, электронная метка, радужная оболочка глаз…

Зачем… меня прекрасно знают. Генеральный инспектор – полномочное лицо. Он может остановить завод, он может… – Страйдом стал понемногу приходить в себя и удивленно осматриваться.

– Все, – с сожалением выдохнул Рич, и прыснул в лицо Страйдома из другого баллончика усыпляющим газом.

– Переодевай его в мою робу, – Френк кивнул на комбинезон работника обслуги аэродрома. – Подожди, пока улетит самолет, и поскорее сматывайся с этой спящей красавицей. Охранник на выезде уже сменился, он здесь недавно и еще не знает всех в лицо. Посади Страйдома на заднее сиденье. Скажешь…

– Не надо, Френк, все будет о`кей, – Рич хлопнул ладонью о ладонь Соумса. – Удачи!

– Пока, – ответил Соумс, и сделав строгое, надменное лицо, вышел из туалета.

_{Глава 5}

Ⅰ

Над степью повис жаркий летний полдень. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка, и обычно суетливая птичья мелочь сейчас на время притихла, терпеливо ожидая вечерней прохлады. Только неутомимые кузнечики стрекотали, прячась в поблекшей, выгоревшей траве.

Вдруг у самой земли пронеслось тонкое протяжное гудение, и воздух на этом месте постепенно начал густеть. Прошло несколько секунд, пока воздух уплотнился настолько, что стал приобретать очертания вертикально вытянутого эллипса.

Переход прошел нормально – разведочный автомат, посланный за двадцать минут перед основной капсулой, окончательно установил безопасность места Выхода по всему необходимому ряду параметров: условиям рельефа, погоды, интенсивности солнечного излучения, температуры воздуха, радиоактивного натурального фона и т.п., и главного – отсутствия людей в пределах определенного инструкцией двухкилометрового радиуса. Компьютер, сопоставив полученные анализатором результаты с подробной таблицей суточных климатических данных этого десятилетия, определил с точностью до минут время, в котором он сейчас находился. Сверив показания бортового хронометра и установив совпадение дат, он послал сигнал, разрешающий пуск основной капсулы.

Андреас Лаг еще раз окинул взглядом приборы. Все было в порядке – он вышел в заданное время. Нащупав в кармане документы, деньги, проверив медальон личного передатчика-видеомагнитофона, он повернулся к равнодушно поблескивающему глазу телекамеры капсулы. Ощущая легкую грусть, Андреас покинул удобное безопасное кресло. Эллипс капсулы беззвучно растворился и исчез. Лаг глубоко втянул в себя горячий, густой

от запаха трав воздух и решительно зашагал в степь.

Шел первый час дня второго августа 1920 года.

Контратака не удалась, хотя сначала пехота белых дрогнула и попятилась к станице, но тут из-за неприметной балки вырвались два броневика и фланговым огнем скосили почти треть эскадрона, а из станицы рысью вымахнула сотня белоказаков. Поредевший эскадрон отошел к наспех вырытым окопам под прикрытие своих пулеметов, и благо, у белых сейчас не чувствовалось особого рвения продолжать бой. Наверняка, они ждали подхода основных сил.

– Куда разведка твоя смотрела, мать вашу! – злой до бешенства Быховец, вчера принявший командование полком, тыкал кулаком под нос командиру разведчиков Чалому. Тот, опустив голову, что-то виновато объяснял, но Быховец его не слушал: – Расстреляю, как контру! Сколько людей положили! Пшел с глаз моих! – Быховец обернулся к бойцам. – Готовьтесь, товарищи, уходим. Шепелев, обеспечь прикрытие.

Заскрипев зубами, Быховец сел в штабную бричку и обхватил голову в тяжком раздумье. Нет уже ни командира, ни комиссара, да, собственно, нет и штаба полка, почти весь командный состав полег в жестоких боях последних дней. Сейчас он один за всех. И отвечает за каждого бойца перед революцией. Не удирать, сломя голову, иначе совсем добьют, а пятиться, время от времени давая белякам по зубам. Но и огрызаться уже силенок нет. И связи нет с остальными частями. Судя по всему, корпус сильно потрепан и расчленен. Крепко барон насел на сей раз. Броневики, танки, аэропланы… И не смотря ни на какие потери, его отборное офицерье вырывается на оперативный простор. Быховец не знал, что Красный конный корпус Жлобы, куда входил его полк, был уже почти полностью уничтожен, и только кое-какие отдельные части, отступая, оказывали упорное сопротивление противнику. А сейчас Быховец чувствует, как беляки все сильнее сжимают его с флангов и теснят к Днепру, где хотят прижать к реке и положить на переправе… Выход один – надо отрываться и быстрее уходить за Днепр, но вот оторваться-то как раз и не удается.

– Ты кто таков? – угрюмый взгляд смертельно уставшего Быховца остановился на стоящем перед ним худощавом молодом человеке, которого задержали два красноармейца.

– Студент Киевского университета Андрей Лагинский. Ехал к родителям своим в Ростов, а тут эта заваруха, – с легкой извиняющей улыбкой объяснил юноша.

– Документы, – потребовал Быховец и придирчиво прочитал бумаги Лагинского.

– Студент, значит, – остро глянул он на Андрея. – Ясно. А то смотрю – прямо господских кровей ты, парень. Породу – ее видно.

– Отец у меня известный врач, – понимающе кивнул Лагинский. – И я по стопам его пошел – прослушал три курса на медицинском. Работал в больнице – заразился тифом, еле выкарабкался. Вот и решил немного отойти на родительских харчах.

– Понесло тебя. Нашел времечко, – с осуждением сказал Быховец, возвращая документы.

– Да откуда знать-то было, что Врангель попрет. И что будет завтра. Время идет крутое.

– Крутое? – это слово понравилось Быховцу. – Хорошо сказал. Слушай, студент, – оживился он, – пойдешь к нам доктором? Да ты не бойсь, ненадолго. Доберемся до наших, и езжай в Ростов. Куда ты сейчас, а если к белякам попадешь? Шлепнут как шпиона, у них разговор короткий. Понимаешь, фельдшера нашего убило, хороший был мужик, знающий. Осталось несколько санитаров, да они что – перевязывать только могут. А у меня тяжелораненые. Паек тебе крепкий выдам. Ну как?

Лагинский удивленно поднял брови, в растерянности пожал плечами, но немного помедлив, согласился.

– По коням! – раздалась команда, и через четверть часа отряд тронулся в путь.

– Доктор у нас, не смотри, что молодой, – говорил, трясясь на телеге пожилой боец с

забинтованной головой своему лежащему рядом товарищу, раненому в ноги. – Не успел ко

мне прикоснуться, а уж легше стало. Не заметил, как перевязал.

– Точно, – откликнулся товарищ, – легкая у него рука. Тронет – боль пропадает.

– Ученый, говорят, – вступил в разговор, поблизости смоливший цигарку санитар. – Из Киева. Вишь, как он с тяжелыми – даже не стонут теперича. Заснули. Чудно.

Августовская ночь покрыла уставшую за день от солнца, взрывов и тяжелого конского топота степь. Земля устала от войны и зарастала неприхотливым ковылем, равнодушно впитывающим людскую кровь.

ⅠⅠ

На рассвете сводный отряд полковника Кротова, состоящий из донских казаков, бронедивизиона, роты алексеевцев и двух эскадронов Дикой чеченской дивизии, сняв притомившихся часовых, ворвался на хутор, где расположились на ночь бойцы Быховца. Выбегающие из хат красноармейцы падали под ударами сабель, проносившихся в сумраке всадников. Беспорядочно трещали выстрелы, гулко и ярко вспыхивали разрывы гранат.

Кучка бойцов во главе с Быховцом отчаянно отбивалась от наседавших кротовцев. Быховец, страшно ругаясь, в упор валил нападающих из двух наганов. Рядом, прикрывая командира, стрелял из винтовки его ординарец Горобко. Стараясь беречь патроны, меткими выстрелами держа противника на расстоянии, группа отходила к саду за хутором. В конце

сада начинался длиннющий овраг с многочисленными ответвлениями, а на землю наползал густой предрассветный туман. Был шанс уйти.

Вдруг Быховец, схватившись за грудь, коротко охнул, упал на колени и повалился на землю. Ординарец и еще кто-то из бойцов подхватили обмякшее тело командира и понесли вглубь сада. Горобко узнал в своем помощнике Лагинского. Врач быстро расстегнул окровавленную гимнастерку комполка и склонился на ним.

– Ну что? – срывающимся голосом спросил Горобко.

Лагинский ничего не ответив, отвернул лицо. Ординарец все поняв, тоскливо застонал. Подоспело еще несколько человек, и они вместе бегом, понесли тело командира, не обращая внимания на пули, щелкавшие по веткам и стволам яблонь.

– В овраг, хлопцы! В овраг! – сдавленно крикнул Горобко, замедлив бег, и Лагинский догадался, что ординарца тоже зацепило.

«Служба Контроля исторической стабильности и корреляции исследований сообщает: контактор Горобко И.Г., служивший в Хорезмском полку войск ОГПУ, погиб в мае 1933 года в бою с группой так называемых басмачей. Против действий исследователя возражений не имеется».

До оврага осталось метров двадцать, когда послышался стук копыт и из тумана вылетел всадник, наверное, один из казаков, находившихся в заслоне на пути предполагаемого отхода красных. Лагинский оттолкнул от себя Горобко и выхватил револьвер, выданный ему вчера Быховцом. Три пули тонко просвистели вплотную у забинтованной головы казака и сбили у него фуражку. Но вопреки расчетам Андрея казака это не испугало, наоборот, он зло крякнул и взмахнул шашкой. Лагинский напряг всю свою волю. Целевое экспресс-внушение подействовало моментально – тот вяло опустил руку с клинком и застыл. За спиной Андрея грохнул выстрел, и казак, обмякнув, завалился на лошади. Почувствовав ослабленные поводья, животное отпрянуло от стоящих перед ним людей и всхрапнув, поскакало прочь, неся на себе свисающее тело.

«Служба Контроля исторической стабильности и корреляции исследований сообщает: контактор – урядник Варащин Ф.С. убит 7 августа 1920 года при контрнаступлении Юго-Западного фронта Красной Армии. Контактор с 3 по 7 августа находился при обозе как легкораненый. В данных обстоятельствах его преждевременная гибель ощутимых последствий не имеет. Настоятельно советуем быть более внимательным».

Андрей обернулся. Горобко опустил винтовку и с настороженным любопытством, прищурившись, взглянул на Лагинского.

ⅠⅠⅠ

Вырыв шашками неглубокую могилу, бойцы похоронили своего командира. Здесь, в овраге, их собралось всего девять человек. Уже совсем рассвело и надо было уходить подальше от хутора. Договорившись держаться вместе, красноармейцы вывали на гимнастерку все винтовочные патроны и разделили их поровну. Лагинский, как единственный, кто имел револьвер, в дележе не участвовал. Он расстегнул ворот гимнастерки и, высвободив из-под нижней рубахи медальон, с жадным вниманием наблюдал за поведением людей. И хотя в их глазах и в тихом приглушенном говоре чувствовалась тревога, красноармейцы в основном были спокойны. Чем можно было удивить и напугать людей, которые воевали не один год. Смертью? Конечно, нет. Но, а поражение, даже в пределах армии, дело временное, не восемнадцатый год…

Классовая ненависть. Как легко и глубоко въедается она в сознание, потому что смысл ее прост и ясен любому, недовольному своей жизнью, – во всех горестях твоих виноваты они – буржуи, помещики, офицеры, или быдло рабоче-крестьянское с комиссарами-горлопанами… Уничтожить этих врагов, и сразу судьба твоя, да и твоего народа станет прекрасной. Главное – найти, определить виновных. Сколько раз такое было в истории… Но как сказал один умный человек: «В гражданской войне победителей не бывает».

Скрытое в медальоне микроскопическое устройство непрерывного действия записывало и снимало все, что видел и слышал Андрей.

– Подарок матери, – объяснил Лагинский, уловив любопытные взгляды. Он открыл крышку медальона и показал фотографию миловидной улыбающейся женщины.

Наверху послышался многочисленный конский топот и раздались громкие возбужденные голоса:

– Оврагом они побегли, ваше благородие!

– Акимов! Бери взвод и прочесать овраг! А вы, прапорщик, со своими по верху, и чтоб не одна сволочь…

– Слушаюсь, господин поручик.

Красногвардейцы переглянулись.

– Уходим, только без шума, – шепотом предупредил всех Горобко.

Но не прошло и получаса, как их заметили сверху. Со всех сторон затрещали выстрелы и Горобко с товарищами поняли, что им не прорваться.

– Эх, влипли, братцы, – тяжело вздохнул пожилой шахтер и метким выстрелом снял гарцевавшего у края оврага казака. – Бей только в цель. Беречь патроны. Повоюем еще чуток.

Андрей не понимал, почему эти люди не хотели сдаваться – положение было безнадежным. Все-таки плен – возможность выжить. Но проявлять любую инициативу ему категорически запрещено.

Патронов было мало и все реже группа красных отвечала на беспорядочную пальбу белогвардейцев. Вздрогнул от пулевого удара между ребер и, удивленно повернувшись, привалился к склону оврага и обмяк, длинный худой боец, выронив из жилистых натруженных рук пахаря оружие с пустой обоймой. Еще один боец, сплюнув от досады, бросил бесполезное оружие. Вскоре патроны кончились у всех. Кротовцы, поняв это, перестали стрелять и с руганью бросились к ним. К угрюмой, тесной кучке людей – ветеранам разбитого полка.

Шахтер, член партии большевиков, ловко выхватив спрятанную за спиной винтовку, со всей силы ударил прикладом в горло подбежавшего первым с синими погонами алексеевца. Захрипев, человек повалился на землю. «Зачем?!» – беззвучно крикнул Андрей. Спешивший к ним прапорщик остановился и, не целясь, на уровне пояса передергивая затвор, стал стрелять, отчаянно матерясь. Медленно упал шахтер, схватившись за грудь, захлебнулся кровью лихой рубака Чумаков, глухо застонал раненый еще и в руку Горобко.

– Прекратить! – раздался начальственный окрик, и к оврагу подъехал офицер с полковничьими погонами на английском френче.

– Пленных в штаб. Прапорщик, сопроводить.

Стрелявший козырнул и неохотно опустил короткоствольный кавалерийский карабин.

– Да это ж матерые коммуняки, – бормотал он. – Отбивались, собаки, пока не кончились патроны, да и после… Кто таков? – ткнул он пальцем в Лагинского, заметно выделявшегося среди красноармейцев спортивной фигурой и интеллигентным лицом.

– Врач, – кротко ответил Андрей, спокойно глядя на прапорщика.

– Ваше благородие, – обратился к офицеру молодой солдат, протягивая ему оружие Лагинского. – У него в нагане еще патроны остались.

Андрей заметил на себе настороженный взгляд Горобко, тот, превозмогая боль, презрительно ухмыльнулся в лицо Лагинскому.

Пленных повели назад, к хутору. Но неожиданно путь им преградила группа всадников из Дикой чеченской дивизии. Горбоносый кавказец-офицер горяча коня, требовал немедленно порубить красных и, сминая на груди черкеску, кричал с сильным акцентом о священной мести за убитого вчера под Александровском его старшего брата. Средних лет хорунжий, но уже с седой бородой, видимо, родственник или друг офицера, крикнул ему: «Ахмет!», и что-то добавил резким тоном. Но офицер лишь на мгновенье глянул в его сторону. Горцы, недобро сверкая глазами из-под лохматых шапок, окружили пленных и конвоиров. Недалеко с десяток конных донцов с интересов поглядывали в их сторону, явно не собираясь вмешиваться в происходящее. Прапорщик вяло возражал, ссылаясь на приказ доставить пленных в штаб отряда, но офицер чувствовал в его поведении скрытое одобрение. Андрей понял, что ситуация близка к критической.

«Служба Контроля исторической стабильности и корреляции исследований против действий исследователя не возражает. Настоящий контакт последствий не имеет».

– Разрешите обратиться, – шагнул Андрей к кавказцу. Тот яростно впился в Лагинского яростно сверкающими глазами. Семи секунд Лагу было достаточно. Взгляд офицера потух и остекленел. Он вздыбил коня, круто развернув его и, что-то коротко выкрикнув своим землякам, поскакал в степь. Недоуменно переглянувшись, горцы последовали за ним.

– Что это они? Кто понял? – обескураженный странным поведением сотника-чечена спросил прапорщик у казаков. Один из них, молодой, с выбивающимся чубом из-под фуражки, явно хорошо знающий чеченский, охотно ответил:

– А ему седой сказал, что джигиты, мол, с пленными не воюют.

На хуторе, откуда их выбили утром, было оживленно. Видимо, здесь остановилось несколько частей наступающего корпуса. Тяжело двигаясь, на дорогу выезжали броневики, у домов стояли грузовики с пулеметами, фыркали у коновязи уставшие лошади. С озабоченными лицами спешили вестовые.

Вначале быстрое и успешное наступление врангелевцев все больше замедлялось и вязло. Второго августа взяли Александровск и Орехов, но ценой огромных потерь. Самые дальновидные штабисты понимали, что наступление, несмотря на захват Северной Таврии, скоро захлебнется. Оперативные задачи, возложенные главнокомандующим Врангелем на войска, уже после первых дней наступления были сорваны упорнейшим сопротивлением красных, отступивших за Днепр и не дававших противнику сунуться на правобережье.

Прапорщик побежал к штабу, а пленных отвели за амбары, где находилось еще десятка

три красноармейцев, среди них были и раненые. Лагинский своим биополем убрал у них болевые ощущения и дал из своих запасов каждому по половинке таблетки сильного стимулятора. Люди взбодрились прямо на глазах.

«Служба Контроля исторической стабильности и корреляции исследований не возражает. На последующих событиях ваши действия не отразятся».

Сообщение слегка насторожило Андрея, но обдумать его помешал Горобко.

– Не пойму я тебя, парень, – хмуро глядя, заговорил он, проглотив лекарство. – Что ты за птица, никак не раскушу. И лечишь ты временами похоже на бабку Анфису из нашего села, только заклинания не шепчешь, да получше получается.

– Человек, он многое может, – улыбнулся Лагинский. – Нет здесь ничего сверхъестественного. Просто людям часто не хватает знаний.

– Ясно, – кивнул Горобко, – наука. А знаешь, доктор, хотел я тебя шлепнуть. Прямо и честно говорю, как убежденный сторонник мировой революции и боец Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Подозрения ты у меня вызывал сильные, особо, когда в казачка пулял, там у оврага. Я сразу понял – не хочешь ты его убивать, пугаешь только, а почему? Свой для них, видно. Вот, думаю, навел студент беляков на хутор. Ну малость подожду, проверю. Патрон для тебя приготовленный в беляков спалил. А когда при обыске сказали, что ты не стрелял, я аж зашелся – все равно гаду горло перегрызу, но что ж он офицерам не признается, что ихний? А от кавказцев когда спас понял – нет, не контра. Да вот и сейчас ребятам помог. За это – революционное спасибо.