Куда уходит детство

Седьмая глава
И снова «Лето на Суре»

Ванька, с братиком на закорках, резво спускался сначала от дома по узкой крутой тропинке вниз, на огороды, пробежав через огороды, стал спускаться по переулку, к Суре; Вовка вцепился в братнину шею и с ужасом глядел сверху по сторонам, боясь свалиться на землю и разбиться.

– Не бойся, Вовка, я держу, – успокаивал старший брат младшего, выбегая, наконец, к реке. Увидев друзей, резвящихся в воде, он призывно заорал им, махая рукой, и Вовка чудом удержался на его спине.

Сбросив братика на песок, Ванька нашёл прут и очертил круг вокруг Вовки, так, чтобы ему было, где поиграть.

– Вот за эту черту, если выползешь, – поднёс он кулак к личику братика, – враз башку отверну, понял?

Вовка понял как нельзя лучше, кивая в ответ.

А Ванька мгновенно разделся и бросился догонять друзей; поплавав и поныряв, все разлеглись отдохнуть, отгоняя назойливых слепней. Ванька оглянулся и ещё раз посмотрел в сторону брата: тот играл в песок.

Тогда он вскочил и, как всегда, подзадорил встрепенувшегося Ваську:

– Ну что, рванём наперегонки?

Затем быстро вошёл в воду, Васька за ним. Симак и Сашка длинный тоже вскочили, и лишь Панька трусливо остался сидеть, опасливо глядя на ту сторону реки: до противоположного берега было далековато, да и течение быстрое, снесёт или в воронку попадёшь, тогда хана, закрутит и головой об корягу на дне.

Опасно плавать через Суру и Панька знал об этом. Потому и сидел; пускай насмехаются, он потерпит, не гордый.

В это время друзья изо всех сил плывут, плывут на ту сторону, стараясь перегнать один другого. Переплыв, бегут по берегу вверх по течению.

Отдохнув, снова бросаются в воду и плывут, что есть силы, выгребая как раз к тому месту, откуда приняли старт…

К их возвращению набежало ещё несколько знакомых мальчишек, которые стали нырять на глубину, стараясь достать донный песок и, вынырнув, показать его в знак доказательства, что достиг дна.

Ванька свечкой ушёл на глубину: вода потемнела, в ушах зазвенело, но он достал рукой до дна и, схватив горсть песка, пошёл вверх; вода посветлела, и на последнем дыхании он вынырнул, показывая всем руку с зажатым в ней песком.

Мальчишки одобрительно загалдели, ещё один пацан ушёл под воду свечкой, и все замерли в ожидании: но назад он не вынырнул. Все ждали, зачарованно глядя на стремнину, и когда до них дошло, что пацан утонул, ужас охватил мальчишек, и все разом бросились из воды на берег, а вдруг утопленник схватит их под водой за ноги и потянет за собой на дно реки.

Страх погнал их ещё дальше, домой. Ванька подхватил Вовку и побежал, стараясь догнать убежавших друзей. Впереди всех нёсся Симак.

Добежав до середины переулка, Симак присел в облюбованном всеми для большого дела месте и с испугу наложил огромную кучу: подтянув трусы, он оглянулся посмотреть и замер в недоумении; куча получилась в виде серпа и молота. Симак онемел в полной прострации.

Набежали другие мальчишки и тоже, зажав носы, останавливались полюбоваться произведением искусства. Пробегая мимо, Ванька привычно зажал нос и замер на мгновение, затем побежал дальше, восхищённый:

– Ну и Симак, настоящий художник, скульптор!..

Во дворе дома ребята обсуждали происшедшее, Вовка играл в камешки.

– Это Витёк с Киевского переулка утонул. Я видел, как он нырнул и капец, с концами, – рассказывал герой дня, Симак. Остальные сидели смирно, подавленные происшедшим.

С реки пришли взрослые ребята, ходившие поучаствовать в поисках: Саня Дамарин, старший брат Паньки и Толя Шлепнёв, живущий теперь на месте Лабуркиных, недавно переехавших всей семьёй куда-то в город.

Вот из их квартиры показался дядя Федя, отец Толи, выбежали сёстры на выданье – Зойка и Валька, местные красавицы. Даже Панькина мать подошла и молча слушала, что говорят ребята.

– Мужики баграми ищут, шарют по дну. Не скоро найдут, унесло, поди, далеко парнишку-то, под железнодорожный мост, – серьёзно говорил Саня присутствовавшим, жадно внимающим ему. Толя подтвердил:

– На самой стремнине утонул, конешно унесло. Теперь ищи-свищи.

– Лезут куда не следовает, а матери-то теперя каково?! – вспылила вдруг тётя Дуся и треснула Паньку по затылку для профилактики.

– А я чево, я тама и не купался, – заныл незаслуженно обиженный Панька.

Сёстры засмеялись над ним и побежали вверх по переулку – гулять. В нарядных платьицах, туфельках, ладные и складные, стройные, на загляденье.

Саня с Толей тоже пошли переодеваться, пока младшие приходили в себя, и вышли в костюмах, белых рубашках и при галстуках, в новых кепи.

– Пойдём, прошвырнёмся, в горсад заглянем, – сообщил Толя отцу и тот согласно кивнул, любуясь красавцем-сыном. Тётя Дуся поддержала:

– Конешно, дело молодое. Это нам, старым пням, на крыльцах сидеть да вокруг глядеть, лясы точить да семечки лузгать.

Взрослые оживились, мальчишки завистливо смотрели, как старшие ребята чинно поднимаются по переулку. Солидно переговариваясь.

А навстречу им спускались пьяные в дымину Васькины родители: дядя Антон держался за забор, чтобы не упасть ненароком, Марь Васильевна шагала посреди переулка, так что ребята едва обогнули её огромную фигуру.

Дядя Федя с тётей Дусей переглянулись и ушли по домам, Васька тоже сбежал от стыда подальше, Ванька взял Вовку за руку и потащил к деду с бабушкой в гости. И лишь оба Сашки выбежали в переулок и наблюдали, как Васькины родители добираются домой с работы, насмехаясь над ними и копируя их пьяные походки…

Вовка сидел у деда на коленях и радовался, подпрыгивая на них, как на лошадке. Дед подарил ему деревянный пистолет, точно такой же, как и Ваньке когда-то, и Вовка цепко держал его обеими ручонками.

– Тоже вояка вырастет, наше племя, – усмехался дед, запыхавшись.

– До Ванюшки нашего ему далеко, не та прыть, – возражала бабушка, угощая внуков наспех сварганенными блинцами, да чаем с вишнёвым вареньем.

Наверху что-то тяжко упало, аж потолок затрещал.

– Опять Антоша с кровати упал, – резюмировал дед, бабушка сокрушённо покачала головой, поглаживая Мурку, вьющуюся у её ног.

– И как это у них утроба выдерживает, кажный божий день вдугаря с работы приходят. Вечером дома тоже без бутылки за ужин не садятся.

– Нам домой пора, скоро мать явится, – вскочил Ванька, глянув на ходики. Он схватил Вовку в охапку и, сопровождаемый бабушкой, выскочил во двор и помчался напрямик, через огороды, затем вверх по тропинке рысью.

Бабушка опасливо смотрела им вслед; не упали бы с горы-то.

Только Ванька отдышался, усадил братца в угол к игрушкам, наспех вымыл пол, отжимая тряпку и бегом протирая пол насухо, как хлопнула входная дверь и вошла мать, как всегда с сумками в руках, пытливо всматриваясь в озорника-сына, и оглядывая содеянное им по дому.

Найдя содеянное удовлетворительным, она захлопотала по хозяйству.

– Завтра у меня выходной, Вовик со мной будет, а ты можешь рыбалкой своей заняться, как хотел, – обрадовала она сына. В знак благодарности тот налепил солдатиков из пластилина для братца, и Вовик восхищённо наблюдал за волшебными руками старшего брата.

По радио задушевно пел русский народный хор, день – такой насыщенный впечатлениями, завершался тихим мирным вечером. И ужином втроём: Ванька с матерью ели гречневую кашу с молоком, Вовик сидел рядом с ними за столом, как взрослый, и питался кашей манной. Он очень старался, но получалось у него ещё плохо, и мать время от времени вытирала ему рот салфеткой.

– Отец наш совсем заработался, денег наверно кучу привезёт, – высказал им Ванька наболевшее, но мать не поддержала разговор, и тогда он скорчил брату такую смешную рожу, что Вовик прямо зашёлся от смеха.

Мать не стала ругаться, вопреки обыкновению, и даже улыбнулась своим детям, а им только этого и надо. Однако, когда игры братьев достигли апогея, и в комнате настал «дым коромыслом», она быстро навела порядок, и снова тишь да гладь да божья благодать воцарились в их маленьком домике…

Друзья ловили рыбу круглыми сетками на палках. Опуская по очереди сетки в воду, они юлили ногами в воде, привлекая этим рыбу, но на отмели, где они находились, попадались только пескари.

– Вон там вчерась Витёк утонул, – Симак огляделся. Они были довольно далеко от вчерашнего места происшествия, но всё-таки им было не по себе.

– Не нашли ещё его, – ответил Васька неохотно.

– Ты чо, его, поди, под мост утащило, ищи-свищи теперь, – авторитетно пояснил Сашка длинный, насаживая на кукан очередного пескаря.

Ребятам надоело ловить пескарей, и они выбрели на берег.

– Твоя мамаша на работе? – спросил выдумщик и заводила Симак у Паньки, тот кивнул утвердительно и Симак бурно обрадовался: – Побежали к Паньке домой, в картишки сразимся!

Ребята помчались вверх по переулку. Пробегая мимо куч в углу дома, они зажали носы, не забывая посмотреть на вчерашнее произведение Симака.

Оно ещё не утратило вида, и Симак гордо полюбовался им, пробегая последним. Налюбовавшись, рванул вдогонку: он не любил быть последним.

Очутившись во дворе, рыболовы и картёжники вдруг увидели соседок, удобно расположившихся на огороде.

Валька с Зойкой загорали, лёжа на одеяле и томно поворачиваясь.

Мальчишки взволнованно любовались стройными фигурками девушек.

Симак стрельнул камешком и попал в старшую, Зойку. Она лениво приподнялась и погрозила мальчишкам кулачком.

Они засмеялись, довольные вниманием.

– Кто там, Зойк? – поинтересовалась Валька сквозь дрёму.

– Пацаны, мелюзга соседская, – нарочито громко и презрительно ответила Зойка и снова улеглась на одеяле, оттопырив задницу.

Смущённые мальчишки ретировались к Паньке домой, играть в карты.

– Давай бей, тетёха, чего заснул? – пихнул Симак задумавшегося в нерешительности Паньку, тот несмело положил карту на стол, застеленный старой клеёнкой, опасливо поглядывая на приятелей.

– Крести, дураки на месте! – тут же отреагировал Симак, кидая ему следующую карту, приятели тоже подбросили по одной. Панька молча сгрёб карты к себе, обиженно хлюпая носом.

– Не можешь в подкидного играть, не садись, – авторитетно заявил Сашка длинный, и приятели снова приготовились обыгрывать своего младшего кореша.

Как-то незаметно для окружающих и самих себя они вытянулись, подросли и из детей давно уже превратились в подростков. Сашка длинный стал просто большим, даже Панька являл из себя коренастого крепыша. Васька с Ванькой сидели рядом, они тоже вытянулись и окрепли. И только Симак оставался таким же щуплым и плюгавым, как раньше, только стал ещё нахрапистее и наглее. Хотя в душе они были ещё всё теми же детьми, что и раньше.

И Ванька часто думал: «Когда же я вырасту, наконец, и буду такой же большой и красивый, как Толька Шлепнёв, или хотя бы, как Санька Дамарин. Так надоело быть маленьким и беззащитным, все взрослые только и делают, что командуют: иди туда, иди сюда, делай то, делай это».

Симак лихо махнул рукой и нечаянно опрокинул красивую герань на окне. Все проследили, как цветок упал на пол, а горшок разбился вдребезги. Панька бросился подбирать черепки, и тут вошла его мамаша.

Она поставила кошёлку с продуктами на стол и грозно оглядела расшалившихся картёжников. Увидев разбитый цветок на полу, разгневалась:

– А ну марш отседова! Лето на дворе, нечего тут дурака валять. Я вам покажу кузькину мать. Кто цветок разбил?

Она приготовилась отвешивать оплеухи направо и налево, но пацаны ловко поднырнули под её руку и бросились в коридор, так что оплеуха досталась, как всегда, замешкавшемуся в дверях Паньке, и тот с воплем выбежал во двор вслед за более ловкими приятелями.

Дядя Федя дымил на скамеечке перед входом в свою полуподвальную квартиру, наблюдая за расшалившимися вконец пацанами.

Мимо них прошествовали утомлённые загаром Валька с Зойкой, и скрылись в недрах квартиры, не замечая мелюзгу, но и пацанам было не до соседок. Они вошли в раж.

Симак цыкнул слюной в Паньку, но промахнулся и попал в Ваньку. Утеревшись, тот схватился с приятелем биться на кулаках. Остальные с интересом наблюдали, Панька отбежал в сторонку на всякий случай.

Получив от Ваньки удар в скулу, Симак отбежал и стал метать в него камни, один из них попал Ваньке в лицо и он бросился на приятеля, но тут вмешался дядя Федя, как опытный рефери:

– Давайте-ка все в переулок, хватит хулиганить, лучше в лапту сыграйте, или в мяч, больше пользы будет. Кому я сказал?

Его грозный рык возымел действие, и драчуны переместились в переулок…

Ванька потрогал ссадину на щеке и, поморщившись, хотел, было, продолжить схватку, но время для этого было упущено: внимание мальчишек переключилось на прохожих.

Мимо них проходил сосед из Сандулей, и мальчишки поприветствовали взрослого мужика, сняв кепки, один Симак стоял, засунув руки в карманы и не думая снять свою фуражку, за что тут же поплатился.

Сосед треснул ему по затылку, и фуражка сама слетела с головы неучтивого пацана. Симак оторопел от неожиданности и злости.

– Здороваться надо со взрослыми, как полагается, – научил его уму-разуму сосед и Симак сразу же вынул руки из карманов.

Подобрав фуражку, он картинно растопырился, не изменяя своей натуре, и нарочито подобострастно прокричал вслед взрослому обидчику:

– Здрасьте вам, дяденька, извиняйте!

– Так-то лучше будет, – оглянулся на него сосед, не заметив фальши, а Симак горделиво нахлобучил фуражку на место, восстановив пошатнувшийся было авторитет в глазах друзей.

– Панька, за мной, мяч с битами принесём, – скомандовал Васька, и они помчались в дом, оставив приятелей в нетерпении от предстоящих сражений.

Из калитки напротив вышла соседская Наташка.

– Натаха, подь сюда, шестой будешь, – обрадовались наконец-то её появлению пацаны, и девочка недоверчиво приблизилась к ним.

– Теперь порядок, трое на трое махнёмся. Я с Сашкой большим и Васька с нами, а Ванька с Панькой и Натаха с ними, ну держись! – ярился в предвкушении интересной баталии Симак.

Сашка большой критически оглядел девочку, но промолчал. В переулок выбежали со двора Васька с Панькой, и игра началась…

Бабушка вышла из сеней и прислушалась к шуму из переулка: услышав голос внука, улыбнулась и оглянулась на деда, ковыряющегося у верстака. Дед силился строгать по привычке, но получалось у него плохо.

– Иди лучше на солнышке погрейся, отец, – позвала она мужа, с жалостью наблюдая за его усилиями. – Вот силов наберёшься, тогда и строгай себе на здоровье. А пока отдохни, наработался на своём веку-то, поди.

Дед послушно отложил рубанок и тоже показался на дворе. Отдышавшись, присел на табуретку перед окнами и дрожащими руками стал сворачивать козью ножку. Табак просыпался меж пальцев.

– Руки-то будто чужие, совсем не слушаются, – пожаловался он жене.

– Ничего, старый, ещё поживём на свете божьем, – старалась подбодрить его бабушка, но в голосе её уже не было прежней уверенности.

– Антоша с Фирой обещались прийти в гости. Намедни я с Фирой у магазина повстречалась, говорит, придём, давно Иван Яковлевича не видели.

Дед оживился на мгновение, поглядел на огороды.

– Тогда надо пораньше огород-то полить. Пироги поставила?

– Дак с утра ещё, забыл што ли? И бутылку приготовила, всё честь по чести, как полагается, – успокоила она разволновавшегося, было, мужа и тот успокоился, покуривая самокрутку, по привычке.

– Когда помру, они тебе пригодятся, брат твой всё же. Он мужик правильный и хозяйственный, поёт хорошо, стервец. На дочь надежды мало. Зятёк-то не приехал ещё? – вспомнил он о дочери с внуком: – А Ванька где шастает, шельмец эдакий?

– Где ж ему быть-то, в переулке вон в лапту играют. Лутоня наш не торопится домой, Тоська одна-то совсем извелась. Мыслимое ли дело с двумя сыновьями управиться одной, да ещё работает, хозяйство на ней, огородище какой. Прям беда с ними.

– И мы уже обуза, не помощники. Што за жизнь, ети её в дышло, – осерчал, было, на жизнь дед и закашлялся.

Бабушка сердито посмотрела на матершинника, но промолчала. Пошла в дом, по хозяйству. Загремела посудой, разговаривая сама с собой.

А дед осматривал сад, который взращивал и охранял столько лет, огороды, лес за Сурой и в глазах его ширилась печаль, словно он прощался с миром, с которым ему так не хотелось ещё расставаться, но он чувствовал, что придётся скоро, пришло его время…

Ванька в очередной раз запулил мячом в вертлявую Натаху и, наконец-то попал, обрадовавшись. Ребята побросали биты на землю, надоело. Чем бы ещё заняться? Бежать искупаться или ещё поиграть? Ваську осенило:

Он побежал в дом и через мгновение очутился перед друзьями с верёвкой в руках, и старой дореволюционной десяткой. Пацанва заинтересованно сгрудилась вокруг очередного выдумщика…

Но вот все залегли во дворе за забором; Васька держал в руках верёвку, к концу которой была привязана десятка, лежавшая посреди переулка в пыли и зазывно краснеющая, словно невеста на выданье.

Ждали недолго. По переулку вниз спускалась чувашка из соседнего проулка, ведущего в Сандулеи, где она и проживала. Вот она подошла ближе и увидела деньги. Остановившись, испуганно огляделась по сторонам, не веря своему счастью, свалившемуся на неё неизвестно откуда.

Наклонившись, быстро схватила десятку, но Васька был ещё проворнее, и десятка вильнула в сторону, поехав к калитке, за которой прятались озорники.

Раздался гомерический гогот, и чувашка выпрямилась, поняв свою оплошность, смутилась. Так оплошать перед детворой.

– Тётя Мотя, тётя Мотя, что вы трёте между ног, когда идёте?! – загорланил вдруг Ванька, вспомнив слышанную где-то прибаутку. Ребята заржали, и громче всех смеялся Симак, восхищённый Ванькой, тот не унимался:

– Тётя Мотя, киль кунда. Капся пур?

– Пур-пур, – машинально ответила чувашка и, осознав, наконец, происходящее с ней, возмутилась необыкновенно: – Ах, вы, юрамасть! Где велтерен? Я вас, охальники, шайтан вас забери, эпе халь…

Путая русские слова с чувашскими, она огляделась в поисках крапивы: выдернув куст, бросилась, было к калитке, но обидчиков уже и след простыл. Только брошенная десятка застряла в заборе, призывно краснея.

Чувашка повертела десятку в руках и, плюнув с досады, бросила её на землю. Затем поспешила дальше, что-то бормоча по-чувашски и прислушиваясь к крикам разбесившихся хулиганов, доносящимся издалека.

День клонился к вечеру, но мальчишки плавали наперегонки, не зная устали и не думая о времени. Угомонившись, наконец, повылезали на берег, отдыхая и дрожа от холода. Греясь на песочке.

– Здорово ты по-чувашски лопочешь, где научился? – Симаку интересно было знать, остальным тоже.

– Я же в Чебоксарах жил с родителями, там чувашей много.

Удовлетворённые ответом, мальчишки огляделись и вдруг увидели мужчину с женским лицом, пришедшего искупаться. Он разделся и остался в мужских трусах, а на груди его красовался женский лифчик.

Мальчишки замерли, разглядывая его, словно пришельца из космоса.

– Это Иван Иваныч – Марь Ивановна, мне братан говорил, что он гер-ма-фро-дит, – почему-то шёпотом проинформировал друзей Симак.

Мальчишки недоверчиво переглянулись, и Симак загорячился, поясняя:

– Он наполовину мужик, наполовину баба, а в паспорте у него записано, что он Иван Иваныч. Верно говорю, век мне воли не видать!

Это было убедительно, но Васька всё же спросил, уточняя:

– А ты сам паспорт его видел?

– Братан мой видел, а он скажет – не соврёт.

Мальчишки молча понаблюдали, как Иван Иваныч искупался, плавая по-женски, лягушкой, и вышел на берег, отдыхая. Посмотрел подозрительно в их сторону, и Ваньку снова словно прорвало:

– Иван Иваныч, покажи Марь Ивановну! – истошно заорал он под смешки развеселившихся, было, приятелей.

– Я вам сейчас Иван Иваныча покажу, оглоеды! – Иван Иваныч надел галифе и направился в сторону мальчишек, грозя жилистым кулаком, но они разом снялись с места и помчались вверх по переулку, сопровождаемые грубым мужским матом, исполненным женским голосом Иван Иваныча.

Жуя на ходу, Ванька выскочил от деда с бабушкой и побежал в переулок, где они с друзьями договорились встретиться после обеда.

Там оба Сашки уже резались в ножички: начертив круг на земле, они кидали самодельный ножик с руки, с ноги, с груди, с головки и отрезали себе часть круга там, куда попал нож. Панька с завистью наблюдал за игроками.

Следом прибежал Васька, и похвалился новеньким перочинным ножиком.

Друзья тут же пустили его в дело…

Но вот с работы пришли старшие ребята – Саня с Анатолием, и вскоре все соседи по дому и переулку вышли поливать огороды, а ребятам надоело играть в ножички, и они разбежались по домам помогать взрослым; их не надо было упрашивать, дело привычное и повседневное…

Ванька помогал на огороде деду с бабушкой. И вдруг увидел мать с братом. Они спускались по тропинке, с вёдрами в руках. Бабушка выпрямилась:

– Беги матери помогай, у вас огород большой, а мы сами как-нибудь управимся, не впервой, – подсказала она внуку, и Ванька побежал через соседские огороды помогать матери.

– Тебя где целый день черти носят? Обедать, почему не приходил? – допытывалась у сына мать, поливая разросшиеся помидорные кусты большой кружкой – по две кружки на каждый куст.

– Я у бабушки с дедом обедал, – отвечал сын, стараясь работой искупить свою вину. Вовка тоже старался, поливая грядки из детской леечки.

Ванька сбежал к колодцу, гремя пустыми вёдрами, и снова наполнил их, памятуя о том, что когда-то свалился в этот самый колодец и чуть не утонул, да друг Васька спас. Огляделся, чуток передохнуть.

Перемигнувшись с Васькой, работающим на своём огороде вместе с родителями, он поглядел на старавшихся изо всех сил Паньку с тётей Дусей, на своих любимых деда с бабушкой, без которых он не мыслил себя в этом мире, на других соседей. Затем Ванька снова полез вверх по тропинке к матери с братом, так как их огород был выше по уровню и, стараясь не расплескать драгоценную поливочную воду, стал поливать капусту…

– Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплывают расписные, Стеньки Разина челны… – пел дядя Антоша мощным надтреснутым голосом, подкручивая при этом свои кавалерийские усы и подмигивая Ваньке, уплетающему пироги, сготовленные бабушкой по случаю прихода гостей.

Был он маленький и лысенький, в тёмной гимнастерке и галифе, одно плечо выше другого, это у него от ранения, ещё с гражданской войны, говорила бабушка, но всегда весел, активен и привлекал всеобщее внимание. Сидевшая рядом с ним дородная супруга подпевала ему тоже басом, так что их пение разносилось далеко вокруг.

Дед с бабушкой тоже повеселели, мать успокаивала испуганного пением Вову, таращившегося на громогласных гостей.

– Душенька, отчего не подпеваешь нам? – ласково спросил дядя Антоша сестру, бабушка в ответ положила ему холодца в тарелку.

Дед разлил по стопкам, и взрослые выпили повторно. Пошёл в дело холодец, квашеная капустка с мочёными яблоками.

– Тосенька, посиди с нами, детишки никуда не денутся, – дядя Антоша обнял племянницу и понимающе покивал головой: – трудно тебе, а ты не сдавайся, жить надо весело. Тогда и трудности отступят.

– Правда твоя, шурин, – согласился дед, усмехаясь. – Я вот думал, помру, ан нет, живу пока. Давай-ка чеколдыкнем лучше по третьей.

Взрослые снова выпили. Закапризничал Вовка.

– Мальчик не должен плакать, ты будущий мужчинка, – склонилась над ним тётя Фира, и Вовка со страхом смотрел на её усатое лицо, забыв про слёзы.

Тётя Фира умилилась, разводя руками:

– Умник. А уж на дедушку как похож, вылитый Иван Яковлевич.

Тут даже дед развеселился вместе со всеми, снова разливая по стопкам водку. Чувствовал он себя нормально, и даже аппетит появился.

Глядя на выпивающих за столом, Ванька вспомнил почему-то инвалидов, повстречавшихся им с дедом в городе, давным-давно:

– Дед, а куда инвалиды те безногие, в тележках, подевались? Помнишь их?

Дед удивлённо посмотрел на внука:

– Как не помнить. Перемёрли все от пьянства, болезней, от безнадёги.

– Да, жизнь у них была тяжкая, не позавидуешь. А ведь герои все, за Родину пострадали, – помрачнел и дядя Антоша. – Горемыки были, одним словом. А Ванюша наш с душой растёт паренёк, молодец.

– Хватит вам о грустном талдычить, душу бередить. Закусывайте лучше, – бабушка ласково оглядела своих близких, дорогих сердцу людей: – Мы ещё споём, чево нам печалиться раньше времени.

– Точно, сестрица, споём, – снова воодушевился дядя Антоша, обнимая свою супругу за плечи и прокашливаясь.

Мать вдруг засуетилась и стала собираться:

– Домой нам пора, темнеет уже. Рада была повидаться с вами. Приходите почаще, не забывайте наших старичков. Ваня, тебе что, уши заложило?

Ваньке не хотелось уходить, но деваться было некуда. Перечить матери бесполезно, да и ко сну стало клонить…

Сашка большой грёб уверенно, и лодка быстро приближалась к противоположному берегу. Всплеск вёсел и скрип уключин казались чересчур громкими в утренней тиши…

Но вот лодка уткнулась носом в песок, и мальчишки дружно повыскакивали из неё, Сашка большой загремел цепью, привязывая лодку к коряге, и путешественники вскарабкались на крутой берег.

До леса казалось рукой подать и ребята, подхватив корзинки, почти бегом ринулись вперёд к заветной цели. Панька бежал последним, боясь отстать…

– Малины наберём, пока всю не обобрали, и грибы уже появились. Братан говорит, полным-полно их в лесу, – мечтал Симак на бегу, друзья не возражали, тоже наддавая ходу.

– Я вчера вечером в телескоп спутник видел, – не терпелось сообщить важную новость Ваське, друзья насмешливо запрыскали в ответ. – Не верите? Честное слово, не вру, – обиделся будущий астроном.

– Ты нам лапшу на уши не вешай, – пробасил Сашка большой, оглядываясь: – ты вон Паньке расскажи, он поверит.

– Спутник низко летает и медленно, можно разглядеть, – поддержал друга Ванька и тот благодарно посмотрел на него.

Панька же восторженно внимал старшим, ибо он верил всему, что они скажут; главное для него, не отстать от них и не потеряться.

Друзья продирались через кусты, преодолевали овраги, обходя топкие низины, но лес был всё ещё далековато. Не зря его называли дальним.

Наконец они подошли к опушке и углубились в чащу, держась рядком.

– Малинник вон там, ноздрями чую, – указал Симак направление, и пацаны побрели по лесу, на ходу выискивая грибы и ягоды. Увидев гриб, с радостными воплями бросались к нему, так что корзинки наполнялись медленно, но верно.

– Земляничка, – набрёл на земляничную поляну Панька и, набрав горсть ягод, тут же отправил их в рот. Сладостно чавкая.

– Один пацан вот так же, нажрался земляники в лесу и помер, – прервал его восторги Симак, остальные тоже заинтересовались.

– Кончай травить, – не поверил Сашка большой, с опаской глядя на Паньку; тот замер в страхе, разинув рот от ужаса.

– Точно говорю, медведь нассал на ягоды, а моча у него ядовитая, – заржал Симак, довольный произведённым впечатлением от своей выдумки, и успокоил Паньку: – Закрой варежку, сявка, муха влетит. Я пошутил.

– Мастак ты заливать, – восхитился другом Сашка большой, – я чуть не поверил, а Панька наверно в штаны наделал от страха.

Панька привык быть предметом насмешек и радостно улыбался от того, что не помрёт, поспешая за друзьями. А вот и долгожданный малинник.

Банки были у всех почти полны малины, как вдруг неподалёку раздалось ворчание, и зашевелились кусты, затрещали сучья.

Пацаны замерли в страхе, глядя, как в малиннике мелькнула медвежья морда с разинутой пастью – медведь тоже пришёл полакомиться малинкой, потеряв бдительность, как и они.

Не разбирая дороги, пацаны ломанулись прочь, и остановились, только отбежав от леса на приличное расстояние, и оглядываясь; нет ли погони?

Отдышавшись, побрели прочь от ставшего таким страшным леса. Корзинки и банки были при них, никто не потерял грибов и ягод, а это главное для них. Остаться без добычи для путешественников было хуже смерти…

Дед бодро работал фуганком, шлифуя бруски для очередной оконной рамы на заказ. Чувствовал он себя неплохо, и бабушка тоже была довольна, поглядывая на мужа с надеждой и радостью: дай бог ему здоровья.

Взяв в чулане очередную банку с прошлогодними огурцами, она вышла в сени и увидела, как дед выронил из рук инструмент и, словно споткнувшись, упал ничком в стружки на полу.

– Ты што, старый, на ровном месте спотыкаешься? – Не поверила она плохому. И подошла к мужу. Наклонившись, потрепала за плечо и выпрямилась, медленно осознавая случившееся, и не желая верить в это.

Выбежав из сеней за помощью, увидела дочь, направлявшуюся к ним по тропинке от своего огорода. За руку она тащила упиравшегося Вовку. Тот не хотел идти пешком и рыдал, просясь на руки, но мать не обращала на его ухищрения никакого внимания.

– Тоська, скорее, с отцом плохо, – пыталась она кричать дочери, но горло словно забило ватой, и она побрела в сени, шатаясь.

Подхватив сына под мышку, дочь побежала к ней, почуяв неладное…

– Панька быстрее всех драпал, как тока штаны не потерял, – ехидничал Симак, и друзья хлопали Паньку по плечу, радуясь, что убежали от страшного зверя. Панька радовался больше всех, возглавляя отступление…

Лодка стояла на прежнем месте, покачиваясь на волне. Погрузившись, все вздохнули с облегчением, и на вёсла теперь сели Ванька с Васькой на пару.

Гребли они ровно, умело, и лодка быстро приближалась к родному берегу.

Оба Сашки и Панька готовились к высадке.

Вот лодка уткнулась носом в берег, и измученные путешественники вылезли из неё на траву; Сашка большой привязал лодку цепью, подхватил вёсла и вслед за друзьями зашагал к переулку, домой.

Мальчишки устали и шли молча, сжимая в руках дары леса, даже Симаку не хотелось подшучивать над Панькой. Подъём в гору не казался им, на сей раз, таким же лёгким, как обычно.

В переулке все разбежались по домам.

Ванька с удивлением увидел раскрытые настежь сени и, захлопнув дверь, вошёл в дом, готовясь порадовать деда с бабушкой добытыми с таким трудом грибами и ягодами.

В квартире толпился народ: все соседи собрались у них дома, даже Васькины родители, даже пьяница-бурлак Санька, тихий и трезвый, стоял, вытянув шею и глядя впереди себя жалостливо, с уважением, утирая рукавом слёзы, скатывающиеся по небритым щекам:

– Пришёл вот проведать Иван Яковлича, а тут на тебе, такое дело, – бормотал он потерянным голосом, обращаясь к бывшим соседям, но его не слушали. Не до него было.

Внимание соседей было приковано к чему-то такому в передней, что пока было сокрыто от Ваньки, застрявшего на кухне.

На него оглянулась стоявшая последней Панькина мать, и молча поманила в переднюю, помогая пробраться сквозь толчею.

«Внучок-то не знает ещё, сердешный», – шепнул кто-то рядом.

Предчувствуя недоброе, Ванька недоумённо шагнул в комнату, и замер.

Он увидел плачущих бабушку и маму, стоящих возле сдвинутых в переднем углу столов, на которых в праздничном костюме и ботинках, коих сроду он не носил, лежал его дед.