Он подошел к входу. Видимо когда то тут было крыльцо, от которого осталось несколько сгнивших досок. За долгое время изба сильно осела и Вадиму пришлось наклонятся когда он вошел в дверной проем. Вой усиливался.
Войдя Вадим оказался в темном коридоре. Прямо был вход в жилую часть помещения, вправо – в хозяйственную. Доски из которых состоял пол в коридоре, давно сгнили и Вадим ступил на неровную земляную поверхность. Не останавливаясь он двинулся вперед. Жилое пространство избы состояло из одной комнаты. Посреди нее величаво стояла огромная русская печь. Вадим таких не видел даже когда в детстве гостил в деревне у родителей матери. Пол тоже был земляной из-за отсутствия давно сгнивших досок. И больше ничего. Изба была абсолютно пустой. Из двух окошек по комнате разливался лунный свет образуя в темном пространстве два освещенных прямоугольника. В одном из них сидело странное существо. Ростом с карлика, остроухий, с длинной седой бородой и такого же цвета волосами закрывающими спину. Существо сидело на земле обхватив себя руками и выло задрав голову
– У-у-у-у-а-а-а-у-у-у! – надрывно голосило оно.
Вадима охватило разочарование. Это был не призрак с дороги которого он так надеялся увидеть.
– Ты кто? – выдохнул он.
Существо прекратив вой, резко развернулось к Вадиму. Лицо у него было как у старика: все в морщинах, с крючковатым носом и выразительными мешками под глазами.
– Живой! – воскликнуло оно, – живой здесь.... Ахти мне…
И в тот же миг, как то по паучьему, перебирая ногами и руками странный карлик метнулся в сторону печи. Вадим не успел опомниться как освещенный участок комнаты был пуст, а из под печи горя зеленоватым цветом на него глядела пара глаз.
– Ты кто? – снова спросил Вадим и направил свет фонарика под печь.
– Убери!!! Убери его, – взвизгнуло существо, – Это мертвый свет, он жжется. Убери же…
Вадим машинально опустил руку. Мысль что этому странному карлику может быть больно успокоила его.
Еще раз спрашиваю ты кто? И что это за место?
– Кто я такой? – скрипучим голосом ответили из под печи, – дожили… Были ведь времена когда вы люди меня знали, чтили и боялись. Как только вы меня не называли и «суседушка», и «домовой», и «хатник»....
– Домовой? Так ты домовой? – спросил Вадим и подумал: «Я кажется с ума сошел».
– Какой я теперь домовой, – горько ответил карлик, – ты на дом то этот посмотри. Горе одно… А ведь каким я хозяином был. У меня в горнице всегда порядок царил, дети никогда не болели, молоко не скисало, нечистую силу я отсюда как гонял.... ни один глаз дурной не мог моих жильцов взять.
Домовой горестно вздохнул и выполз из под печки. Теперь Вадим разглядел его внимательно. Он и в правду выглядел как старичок маленького роста. Длинная, давно не чесанная борода, сморщенное плаксивое лицо. Глаза горевшие зеленоватым огоньком, были с кошачьими зрачками. Одет домовой был в какие то серые лохмотья похожие на длинную рубаху и явно давно не стиранные. Перебирая неестественно большими для его роста ступнями, домовой выполз на освещенный лунной участок комнаты и и сел обхватив ноги руками.
«Домовой-бомж» – подумал Вадим.
– Вишь теперь какого мне? – продолжил жаловаться карлик, – худо, ох худо… нет никого, старые хозяева на погосте лежат, новые не завелись.... Разбежались люди из деревни нашей… Теперь что здесь, что на кладбище все едино.
– Что же ты тоже не уйдешь отсюда?
– Куда?
– К людям.
– Да разве счас люди. Да разве я им нужен. Вы все сейчас испортились. Последнюю мою жиличку, топором убили, за икону, тому тридцать лет назад. Топором!! За икону!!! Да разве такое бывало когда нибудь. И какие же вы люди? Живете в каменных коробках, окружили себя мертвыми предметами, работать руками не хотите, в Бога не верите, в нас домовых не верите, друг с другом грызетесь, примет и обычаев не помните, едите всякую мерзость… Как с вами жить?
– Что за мертвые предметы?
– Техника ваша..... машины эти....мерзость вонючая. От них весь воздух гнилой стал, – домовой сплюнул, – раньше люди в гости к друг другу ходили, в живую общались. Раньше мужику коли в город надо ехать так это цельный день на бричке трястись. И без надобности по дорогам не шастали… Дома сидели. За хозяйством следили. А сейчас люди как перекати-поле по земле слоняются. А толку… У себя порядок навести не могут, а все норовят за другими подсматривать.
– А ты я смотрю продвинутый домовик, – усмехнулся Вадим, – ты откуда все это знаешь, если здесь безвылазно сидишь?
– Я домовой, не домовик, – взвизгнул карлик и тут же спокойней сказал, – знаю, есть кому рассказать.... А вот ты то как сюда забрел. Ты живой, а живые сюда по своей воле не приходят…
– Я девушку ищу… призрака. Она на дороге людей убивает.
«Боже, что я несу. Объясняю домовому про призрака на дороге. Я или сплю или сам у же мертв. Хотя нет этот дядюшка Ау мне говорит что я еще живой» – Вадим даже зажмурился от нереальности происходящего.
– Не убивает, а забирает, – важно проговорил домовой.
– Какая разница. Она убила мою жену!
– Большая разница. Говорю же не убила, а забрала. Такая работа у нее.
– У кого нее? Ты ее знаешь?
– Знаю. Аленка-подорожница. Наша девка здешняя. Давно когда-то тут жила. Бабки Хабисимихи внучка. Родители то ее, померли, когда мор был. А Аленка с бабкой жила. Девка красивая была. Моих тогдашних жильцов, сынок старшой, Семка, бегал все за ней....
– Ты ее живой знал?
– Конечно. Я тут с испокон веком живу, как деревня эта появилась. Сколько годков стояла, и татарина, и кромешников, и французов пережила. Все стерпела, все снесла. А как этот проклятый железный век настал, как люди от своих корней отвернулись, как машины эти появились, город всех в себя втянул. Тут наша деревня и сгинула, – домовой горестно вздохнул.
– А Алена эта от чего призраком стала? – спросил Вадим.
– Так дитя вытравила. Обрюхатил ее хлыщ заезжий. Такой же из города. Все тут по избам ходил мужикам чушь какую то про царя, про Бога, про ученых втолковывал. Аленка наша уж на что себя берегла, а тут слабину дала. Уж больно, языкастый подлец был. Горожанин этот уехал потом, а она понесла. Незамужняя, это ж позор. Хабисимиха ее из избы выгнала. Он на речку пошла и утопилась.
– Ты же говорил, она аборт сделала.
– Кого?
– Ну, ребенка вытравила.
– Так и есть. И себя убила и дитя… Ей за то такое наказание и придумали. Раз она жизни забирать любит без разбора, пусть так и мается. Души поспелые по дорогам собирает…
– Кто придумал?
– Как кто? А то сам не знаешь. Кто всех вас судит после смерти тот и придумал.
– Справедливо однако. Мужик ее огулял, бабка выгнала. А наказание ей нести?
– Те тоже свое получили на суде. Только смертоубийство грех страшный, а уж себя убить…
Вадим вдруг почувствовал страшную усталость и раздраженность. Диалог с домовым и новая информация об призраке в белом как то утомили его.
«Домовик мне зубы заговаривает», – раздраженно подумал он – «тоже мне батюшка на исповеди»
– В общем так, – сказал он подойдя к домовому и направив на него выключенный фонарик, – или ты мне говоришь где она или я буду в тебя светить пока ты в труху не превратишься.
– А коли не скажу?
– Скажешь, я тебе помогу.
Вадим схватил домового за шиворот рубахи и попытался оторвать от пола. Карлик внезапно оказался тяжелым.
– Пусти гад… – заверещал он, – пусти не то глаза тебе выцарапаю.
Домовой зашипел как рассерженный кот и попытался вцепиться Вадиму в глаза. Тот откинул голову назад, но у карлика руки были длинными. Не видя лица, он схватил его за волосы. Некоторое время они крутились так по комнате, пока домовик вдруг не ослабил хватку, прислушался, а потом крепко вцепился в Вадима.
– Тихо – зашипел он – тихо, они идут.
– Кто идет? – тяжело дыша спросил Вадим. Карлик повис на нем всей тяжестью.
– Царево шествие. Сколько лет уж здесь ходят. Тихо, а то услышат. Мне то что, а вот тебя разорвать могут.
Вадим прислушался. С улицы действительно слышался шум. Поначалу он был похож на морской прибой, но по мере приближения превращался в громкий шепот. Словно огромная толпа людей шепталась одновременно. Вадим отпустил домовика на пол и осторожно на корточках подполз к окну.
– Только сильно не высовывайся – умоляюще пробормотал домовой – они почти не зрячие, но проходят совсем рядом с избой. Увидят все тут разнесут…
Снедаемый любопытством и не обращая внимания на просьбы домового Вадим слегка поднял голову над подоконником. Увиденное заставило его замереть.
Мимо избы неспешно двигалось странное шествие. Возглавлял его человек в мантии с горностаевой пелериной вокруг плеч сходящейся двумя полосами на груди. Полы мантии некогда роскошной рваными краями волочились по земле, сама же она была настолько грязной что едва можно было разобрать ее прежний золотистый окрас. На голове идущего было некое подобие куполообразной короны из кривых металлических прутьев увенчанной крестом. Лицо человека было покрыто бородой, но Вадиму оно показалось смутно знакомым.
– Я ничего не знал .... не знал ничего … как я мог предвидеть… я ничего не знал, простите, – простонал идущий.
– Ишь ты, – зашептал домовой, – тяжко ему. Думал бремя с себя сбросил, ан нет. Будет голубчик его до конца носить....
Вадим промолчал потрясенный увиденным. Он узнал идущего. Его лицо навсегда запомнилось ему со школьных времен. Человеком возглавлявшим шествие был отрекшийся император Николай II.
Бывший царь на миг остановился напротив избы, но тут же идущие сзади подтолкнули его в спину и он снова понуро двинулся вперед. Шепот сопровождавший шествие теперь стал таким громким что казалось заполнил все пространство вокруг. Вадим тщетно пытался разобрать сквозь этот шелестящий гул хоть какие нибудь слова, но не мог. Угадывалась лишь интонация – недовольная и осуждающая.
Все сопровождающие свергнутого царя были одеты в белые одеяния, наподобие того что носил призрак Алены, только более длинные до самых ступней. Одежда ходоков сильно контрастировала с лицами, настолько темными что невозможно было разобрать хоть малейшие их черты. В лунном свете идущие были похожи на белые столбы с зачерненными верхушками. Мертвецы качали головами в едином такте.
«Саваны», – вспомнил вдруг Вадим выражение услышанное когда то – «мертвецы в саванах»
Шествие продолжало двигаться к лесу, в ту сторону откуда он пришел.
Сам возглавляющий шествие уже давно скрылся из виду. А призраки в саванах продолжали монотонно раскачиваясь идти мимо избы.
– Сейчас пройдут, – через некоторое время прошептал домовой, – вот уже последние.
Шествие оборвалось. Последние фигуры скрылись из поля зрения ограниченного оконным проемом. Вадим некоторое время сидел молча глядя вперед, где невдалеке чернели развалины другой избы.
– Что это было? – наконец спросил он.
– Говорю тебе – царево шествие. Император грех на себя взял, от престола предков отказался. Вот теперь и ходит, с теми кого на погибель обрек, вокруг древней столицы государства своего. Такое ему наказ ему вышел…
– С кем, с теми?
– С непогребенными, заложными покойниками. С расстрелянными, от голода и болезней помершими, раскулаченными, на войне братоубийственной сгинувшими. Всеми кто по его вине без должного обычая похоронен был…
– А он то тут причем? Не он то их всех убил – вскрикнул Вадим – что за судьи тут у вас такие.
– Строгие. Но справедливые. Кабы он слабины не дал, клятву данную при коронации сдержал, не было бы войны когда брат на брата, не было бы голода.
– Да разве раньше войн не было, голода? Разве раньше люди друг друга не убивали?
– Всякое было. Но не так. Вся страна в муках корчилась, – домовой несколько секунд помолчал словно вспоминая что то, а потом вдруг заговорил зло и отрывисто, – ты ничего не знаешь. Твоя жизнь как зарница летом – вспыхнула и нет ее. А я все помню, все. И как людей на окраине деревни стреляли и как закапывали их в одной яме. Как жильцы мои с голодухи кору ели. Как детишек хоронили, которые зиму не пережили, а отпеть их некому было потому что священник с остальными в яме лежал. Как людей из домов выкидывали на мороз, как избы жгли… Я все помню! А вот у вас память больно коротка стала. Вы думаете что вперед идете, а вместо этого топчитесь на одном месте да еще и друг друга толкаете. Землю потравили своей гадостью, которой всходы кормите. Воздух загадили машинами своими. Себя травите мерзостью всякой. Раньше люди природой лечились, знахари хворых одними настоями на ноги ставили....