– У меня один сын. Второй умер в родах!!! – рявкнул Саша так, что Юля почувствовала это всем своим существом. Юля разбилась об эту бетонную стену. Уже не просила. Уже не уговаривала. Бесполезно. По позвоночнику словно прокатилась ледяная волна, обжигая холодными колкими брызгами внутренности.

Саша молчал. В трубке слышалось только его тяжелое прерывистое дыхание.

– Юлька, ну не плачь, – просочившаяся вдруг в голос мужа боль приправила горечью слова, звучащие почти надрывно, оставляющие тошнотворное ощущение на корне языка. – Ты же мне душу вынимаешь! Как ты не поймешь? Юля, ведь почти двадцать лет женаты. Неужели ты пустишь все под откос из-за всего этого? Мы ведь все таки не чужие. Я знаю, тебе его жаль. Ты у меня такая добрая и сердобольная. Пожалуйста, не вздумай привезти его домой тайком. Это не подобранный на помойке кот. Если ты так сделаешь, я тут же увезу его к роддому и оставлю в отсеке для отказников. Я знаю, такие есть и в наших роддомах. Он никогда не станет полноценным человеком и всегда будет как растение. Я не смогу так, Юля! Не ставь меня перед фактом, потому что на этом у нас все кончится. Семья кончится. Давай спасем то, что от нее еще осталось. И Вите душу не травмируй. Незачем ему знать. Он молодой еще. Вдруг он собьется с правильного курса, сломается? Будь с нами заодно. Мы ведь семья. Не бросай нас!

Мы ведь семья…

Перед Юлей все в той же кюветке лежал тот, кого из семьи вычеркнули. А вместе с ним и какую-то часть самой Юли. Ведь он часть нее, каким бы некрасивым он ни был. Ведь у нее и в самом деле была мысль молча привезти ребенка домой. Ведь не выкинет же Саша за дверь маленького ребенка. На такое он не способен. А вот увезти ребенка и подкинуть его в роддом… Так он сможет? Теперь Юля почему-то верила – сможет. Саша сможет.

Может уйти от мужа с ребенком? Забрать с собой Витю и уйти.

И куда она пойдет? Родных в городе кроме свекрови у нее нет, и Юля сильно сомневалась, что Лидия Павловна обрадуется им с ребенком. У нее нет денег даже чтоб снять квартиру. Ее не слишком большие декретные ушли на оплату сервисной палаты в роддоме. Впереди еще семьдесят два дня декретного отпуска. Зарплаты не будет до зимы. И потом, как ей выходить на работу, если ребенок с проблемами и слишком мал. С кем его оставлять? Няню позволить себе она не сможет, а зарплаты не хватит даже чтоб оплатить съемную квартиру. На что ей кормить и одевать детей? Развестись и потребовать алименты? Пока ребенку не исполнится год, их не разведут. По закону так положено. А значит, никто не сможет обязать Сашу давать деньги на содержание детей, пока не назначат официальные алименты. Уехать на Дальний Восток к маме – тоже как-то не правильно. Сесть вместе с детьми на шею пожилым и не слишком здоровым родителям… Не хорошо это. Не правильно.

Саша прав в одном: Витино будущее не должно пострадать. Учиться в крупном городе – престижнее, чем в городишке с населением не более десяти тысяч человек почти на границе с Китаем.

Нет, развод – это худший вариант развития событий. Нужно стараться спасти семью. И еще есть шанс оставить в ней Володю.

А что если позвонить ей, свекрови? Попросить о помощи. Пусть поговорит с Сашей. Она единственная, кого он еще слушает. Он безмерно ее уважает. Может у нее получится уговорить его.

Юля схватила телефон и быстро набрала номер свекрови.

– Да, Юля, – голос Лидии Павловны с легким старческим изломом был неизменно сдержан и вежлив.

– Здравствуйте, – Юля старалась сдерживать свое нетерпение и дождалась ответного приветствия в свой адрес.

– Добрый день. Как ты? Уже оправилась?

– Лучше, спасибо. Лидия Павловна, я к Вам за помощью, – она снова замолкла, чтоб перевести дух.

– Я слушаю.

Ну, почему она такая чопорная?!! Как тяжело с ней разговаривать, тяжело просить что-то. Она словно делает одолжение уже тем, что просто разговаривает. Вежливо, но так холодно…

– Мне бы хотелось, чтоб Вы поговорили с Сашей.

– О чем?

– Саша хочет, чтоб я отказалась от ребенка.

– И чего ты хочешь от меня?

– Поговорите с ним, помогите убедить его не отдавать сына.

– Знаешь, Юлия, я считаю, что Саша прав. Как мы будем растить такого ребенка? Вся основная забота ляжет на Сашеньку. Ты вот не задумываешься об этом, а Саша видит все наперед. Если бы ты слушала его раньше, этой ситуации вообще не было бы. Этот ребенок заберет все твои силы. Ты состаришься раньше времени. У тебя и так не очень хорошая наследственность в этом плане. Мама твоя не очень хорошо выглядит в ее-то шестьдесят лет и с инсультом к тому же, да теперь ребенок такой вот.

– Лидия Павловна…

– И вообще, жена должна поддерживать мужа во всем. На этом всегда держался мир. Если ты поймешь это и примешь, жить тебе станет только легче. Ты вот молчишь сейчас. Наверное, обижаешься на меня за эти слова, но время покажет, что я была права. Я ведь о тебе думаю в первую очередь. Юлечка, будь благоразумна, подумай о семье.

Прода от 11.09.2017, 20:27

«Подумай о семье…». Да, Юля всю жизнь о семье только и думала! Все для мужа и сына. Все, чтоб им было уютно и хорошо. Она заботливая мать и жена. Только свекровь в каждом разговоре умудряется внушить Юле чувство собственного ничтожества. Как у Лидии Павловны так получается? С вежливой улыбкой проехаться бульдозером по Юлиной жизни. Иногда Юля гадала: намеренно ли свекровь делает это, или это врожденный дар.

Вот и сейчас. Неидеальная и неудобная невестка позвонила ей с очередной глупостью. Уговорить мужа оставить в семье дефектного ребенка от дефектной невестки, которая легко может забыть о том, что изменила мужу и о диагнозе сына, поставленном по результатам скрининга.

Свекровь помогать не будет и разговаривать с Сашей не станет. Юля, конечно, этому не слишком удивилась, но все таки надеялась на лучшее.

На дисплее телефона вдруг высветился Сашин номер. С фотографии, установленныой на контакт, смотрел с полуулыбкой статный мужчина с легкой проседью в аккуратно зачесанных волосах. Саша за собой следил и ухаживал. Ежедневным ритуалом для мужа была зарядка. Каждое утро на полчаса закрывалась дверь в их с Юлей спальню и Турник в их комнате служил именно для ежедневных подтягиваний, а не в качестве дополнительной вешалки для плечиков с рубашками. Несмотря на должность в штабе дивизии и относительно, сидячую работу, Саша сохранил хорошую физическую форму. Юля им гордилась.

Но сейчас этот бравый образ вызывал страх и ожидание новой ссоры. Юля не ошиблась в своих ожиданиях.

– Алло!

В трубке сначала было тихо. Юле показалось, что вызов по ошибке сбросился, и она отняла от уха телефон и глянула на экран. Нет, вызов принят. Может быть на вышке какие-то помехи?

– Юля… – Язык мужа снова ворочался с трудом. После родов ни одного трезвого разговора с Морозовым еще не было. И сейчас замешанный на водке коктейль из злости и усталости в голосе Саши скрутил страхом Юлин желудок. Так муж с ней еще не разговаривал. У него, конечно, бывают моменты нервозности. Они ссорились и раньше, но никогда еще не сочилась из Сашиных слов так осязаемо ярость и презрение. – Какого черта твоя мать учит меня жить? Зачем ты выносишь на всеобщее обозрение нашу личную жизнь?

Мама звонила, поняла Юля. Зачем? Ну, зачем?!! Юля ведь просила ее повременить, потому что именно этого и опасалась. Саша разозлился. Сколько раз так было. Саша очень не любил, когда Юлина мама позволяла себе какие-то комментарии в его адрес. Вообще, какие теща и зять могут похвастаться теплыми отношениями? Такова жизнь. Всегда после их разговоров муж долго не мог успокоиться и продолжал ворчать еще долго, выливая свое возражение на жену. Юля близко. Юля под боком. Юля все стерпит. И она терпела. Научилась относиться спокойно к Сашиному ворчанию, пропускала мимо ушей все то, что Морозов не успел или не решился высказать ее матери. А теперь этот фильтр слетел. Он больше не работал. Сашины слова били в самое нутро, по живому. Ей казалось, что он презирал ее семью. Простые люди из крохотного городка в Приморье. Куда им до интеллигентной семьи из города-героя Тулы? Ей казалось, что вместе с ее родственниками он презирает и ее саму.

– Я не хочу сейчас видеть в нашем доме твою мать! Я не в том состоянии, чтоб любезничать с посторонними.

– Саша, мама не посторонняя.

– Ты прекрасно понимаешь, что я имел ввиду.

– Нет, не понимаю! Я больше не понимаю!

– Юля, ты просто представь каково мне! Я страдаю не меньше твоего! Вчера твоя мать звонила до самой ночи. Раза три, наверное. А сегодня мне твой папаша уже с утра выговор сделал. Начерта мне их нравоучения? Умные все! – Юле казалось, что даже через расстояние она видит, как скривилось Сашино лицо когда он спародировал засевшую в печенках тещу. – «Саша, одумайся! Не по-божески это!» Был бы их Бог таким милосердным, как они говорят, он бы еще в зародыше уничтожил этого ребенка.

– Саша… – Юлин голос сорвался на хрип.

– Что «Саша»? Только не говори мне, что ты ни разу не думала об этом! Как ты, глядя на его уродства, еще и настаиваешь на том, чтоб оставить его? Я не смогу смотреть на это каждый день всю оставшуюся жизнь!

– Должен же быть другой выход!

– Ты уже предлагала решение. На твой взгляд самое лучшее – это либо угробить нашу жизнь, либо угробить жизнь твоих родителей. Подумай, зачем им такой «подарочек»? Ты же не собираешься умотать к своей матери в ее проклятый Запупыринск вместе с этим ребенком?

– Дальнереченск…– Юля поправила машинально. За родной город было ужасно обидно. Да, небольшой, и находится очень далеко. Зато там было уютно. Он был частью ее жизни и в маленьком городке навсегда осталась частичка Юлиной души. Ее детство там пахло свежеиспеченными мамиными булочками, бальзамом «Звездочка», свеже распустившимися кленовыми почками по весне, скошенной травой на полянке за домом и бабушкиными духами «Красная Москва», которыми она неизменно хвасталась, перебирая личные «сокровища» из старенького потертого чемодана. Старые черно-белые фотографии, улыбающееся лицо деда, с по-героически открытым взглядом, письма на пожелтевшей от времени бумаге, засушенный крохотный букетик, который подарил ей дедушка на их первом свидании. Такие ценные для Юли воспоминания для Саши не имели никакого смысла.

– Какая, к черту, разница? Ты меня поняла? Не нужно натравливать на меня свою мать и отца! Мозговправлятели нашлись! Что бы они понимали? Они не были в этой шкуре.

– Саша, они же добра хотят.

– Не нужно мне их добро! Равно как и этот инвалид! Я тебе уже все разъяснял.

– Тогда получается, что мы Володю в жертву приносим! Почему можно пожертвовать им ради…

– Это несравнимые вещи. Брось, Юля! Кто-то в любом случае пострадает. Лучше пусть не мы. Может он даже не поймет разницы с его-то данными! А может он просто не доживет до того возраста, когда сможет понять. Я же не заставляю тебя его убивать. Мы не в Древней Спарте. У нас цивилизованное общество. Ты просто передашь этого ребенка в специализированное заведение.

Юля не могла ничего сказать. Язык не поворачивался. Мозг закипал от таких двояких по смыслу рассуждений мужа.

– Пиши отказ, Юля! И не называй его Володей. Не для таких…

Юля отключилась первая. Ее муж, ее опора и защитник ненавидит их сына. Нет. Ненавидит – это неправильное слово. Он его не принимает. И никогда не сможет принять. Все бесполезно. Разговоры бессмысленны. Уговоры не подействуют. Не в Юлиной власти изменить это. Если бы она могла влезть в голову к мужу… Почему все так сдвинулось в его мировосприятии? Почему он даже не пытается пойти на ей встречу? Может это свекровь настроила его против сына? Могла ли она? Могла. Сомнений нет.

Ребенок спал. Он не представлял, какие страсти сейчас бушуют над ним. Не знал, что его рождение осложнило до невероятия жизнь его семьи. Он не виноват. Он просто спал, сунув в свой исковерканный ротик собственный кулачок прямо через пеленку.

Но что ей делать? С ним. С семьей, которая отрицает его. Юля запуталась и не видела выхода. Куда ни посмотри, что ни прикинь, все плохо. Везде пострадавшие. Муж, Витя, мама с папой, Володя, который не Володя даже… А кто? Кто он теперь? Как его называть? При любом ее выборе кто-то пострадает. И больше всех – сама Юля.

Юля уже забыла, когда она в последний раз спокойно дышала. В груди что-то все время мелко дрожало и болело. Нет, не физически. Болело где-то в душе, измученной и отчаявшейся.

Морозова покрутила в руках телефон еще немного, а потом перешла в режим фотокамеры и сфотографировала спящего в кюветке ребенка. Палец застыл на мгновение над кнопкой «удалить фото». Зачем это фото? Кому она сможет его показать? Кто порадуется вместе с ней и пожелает ребенку здоровья и спокойных ночей. У них не будет ни того, ни другого.

Врач, санитарки, медсестры… Все советовали бросить его. «Вы молодые, родите себе еще». Но Юля знала: у них не будет этого «еще». Не после этого ребенка. Саша никогда не согласится попробовать снова. Будет напоминать ей обо всем. Свекровь будет упрекать в недальновидности и беспечности как всегда завуалировано, но от этого не менее колко. Этот несчастны малыш поставил жирную точку в вопросе о детях.

Юля не удалила фотографию. Не смогла. Помешало что-то. Она листала изображения в галерее телефона. В основном семейные. Снимки Саши в новой парадной форме, Витины с последних соревнований по баскетболу.

Вот Витя со своей девушкой на их семейном диване. Приводил подругу на ужин, знакомиться с родителями. Такие милые. Юные и красивые оба. Сын ласково приобнял белокурую кудрявую девочку, застенчиво глядящую в камеру.

Вот их семейная прогулка в парке почти перед самым роддомом. Чудесный выдался день. Летняя жара, пестрая мозаичная тень от кроны дерева, под которым они сидели, и клубничное мороженое на палочке. Витя выбирал.

Как же она по нему соскучилась!

Юля вытерла со щек дорожки слез, глубоко вдохнула и набрала номер сына.

– Мамуля, привет! – голос сына был наполнен нежностью и радостью. – Как здорово, что ты позвонила!

– Родной мой, здравствуй.

– Как ты мам? Папа сказал, что тебе плохо, и просил не звонить пока.

– Уже лучше, милый.

– Мам, папа мне все рассказал. Мне так жаль, мамочка!

Юля слышала в голосе. Сын сдерживается, чтоб не плакать. Он ждал братика, мечтал о том, как будет водить его на прогулки или играть с ним дома. С такой гордостью он сообщал друзьям о скором появлении братика. А теперь Витя уверен, что брат умер в родах. Ведь папа так сказал, а папино слово априори истинное и сомнениям подвергаться не может.

– Мне тоже жаль… – Юля не удержала всхлип.

– Мамочка, ты не плачь! Ты ни в чем не виновата! Ты поправляйся скорей и возвращайся к нам. Мы так тебя ждем! Все пойдет как прежде. Будем с тобой как и раньше гулять в парке и смотреть фильмы по вечерам. Ты только держись! А за могилкой братика вместе ухаживать будем. Посадим там цветы и будем приходить туда, когда соскучимся по нему.

Разговор с сыном вымотал душу окончательно. Мыслей в голове уже не осталось. Все засосало в черную дыру отчаяния. «Все пойдет как прежде». Интересно, понимает ли Витя, что как прежде уже не может быть. Наверное, понимает. Он сказал так, надеясь как-то приободрить мать. Как объяснить ему, что могилы нет и приходить некуда? Витя не заслуживает такого удара.

На следующее утро во время обхода Юле объявили, что сегодня ее готовы будут выписать. Осталось только подождать два-три часа, пока не подготовят все необходимые документы.

Юля вернулась в палату и тут же набрала номер Саши. Длинные гудки предположительно сообщали, что хозяин телефона, вероятно, еще спит. Когда третья попытка связаться с мужем не увенчалась успехом, Юля послала ему сообщение. «Нас выписывают. Подъезжай через два часа.»

В ответ пришло пустое сообщение.

Выписные документы на ребенка принесли первыми. Врач – та самая Марина Витальевна подробно рассказывала, куда надлежит обратиться, какие процедуры следует сделать. От обилия информации было кружилась голова. Все слова не откладывались в памяти, а смешивались в какую-то разваренную кашу. Клейкую и вязкую, словно клейстер. Пойти, сделать, вылечить, встать на очередь, оформить, купить… Много-много клейстера.

Юля смотрела сквозь фигуру врача в белом халате, силясь собрать свое сознание воедино.

– Что с Вами, Морозова? Вам плохо?

Юля молча покачала головой. Врач понимающе грустно покивала в ответ.

– Как Ваш муж? Он не передумал?

Юля опустила взгляд. Губы предательски дрожали. Руки комкали край роддомовского халатика.

Врач медленно подошла ближе. Глухо стукнули несколько раз по линолеуму каблучки Марины Витальевны. Ее белые остроносые туфельки остановились на расстоянии шага. Легкое шуршание бумаги и перед Юлей на пустую поверхность тумбочки лег чистый лист.

– Напишите отказ, Юля.

На белоснежный прямоугольник, рядом с которым тут же легла ручка Юля уставилась невидящими глазами.

– Так будет лучше для Вас. Куда Вы пойдете с таким ребенком одна? А так Вы сохраните хотя бы ту семью, которая у Вас уже есть, – Марина Витальевна пододвинула листок ближе и подала Юле ручку. – Берите же.

Негнущиеся Юлины пальцы еле удерживали гладкий корпус. Кончик ручки навис над листком, слегка подрагивая.

– Пишите: «Я, такая-то и такая-то»… Фамилию, имя и отчество пишите полностью….

Врач диктовала. Заполнялся нервным неровным почерком белый лист.

– Поставьте внизу прямо под текстом дату и роспись.

Марина Витальевна дождалась, пока кончик ручки выведет последний завиток росписи и вытянула листок из под Юлиных рук.

– Это правильный выбор. Никто не осудит Вас за него, – желтая папка Марины Витальевны проглотила листок словно лягушка комара, и врач направилась к двери. – Через несколько минут к Вам придут и заберут ребенка.

Закрылась за ней входная дверь и палата окунулась в тишину. Юля разжала пальцы. Держать в них ручку больше не было сил.

Все. Она это сделала. Написала. Ей не верилось. Это все происходит не с ней, не сейчас. Дурной сон. Кошмарный.

Юля все так же сидела на кровати рядом с тумбочкой, когда в палату вошла медсестра, молча покатившая кюветку с ее сыном к выходу.

Юля не смотрела. Не могла. Она уткнулась взглядом в нейтральный серо-синеватый узор линолеума под каменную крошку, стискивая зубы до боли в челюстях.

Все. У нее больше нет младшего сына…

Прода от 16.09.2017, 20:44

Руки двигались по наитию. Вещей к сбору оказалось немного. Юля не распаковывала пакеты с вещами, когда ее привезли в послеродовое отделение. Не до них было. А в последние два дня она даже волосы не расчесывала, оказывается.

Бросив в сумку телефон и зарядное устройство, Юля выудила на свет свою расческу. Резинка для волос где-то потерялась. Неважно. Расческа тяжело продиралась сквозь спутанные пряди, не жалея их. Юля заплела волосы в косу и оставила ее свободно болтаться за спиной. Где-то в пакете есть косметичка. Пусть и дальше там лежит. Рыться в вещах не хотелось, равно как и краситься.

Готова.

К боку тумбочки прижались два пузатых пакета. В одном – ее вещи. В другом… Детские. Взгляд блуждал по цветочным завиткам, изображенным на пакете. Золотые на фиолетовом. Юля долго выбирала в магазине пакет, в котором она повезет вещи на выписку для малыша. Выбрала самый красивый.

Работники детского отделения не взяли вещи для отказника. Сказали, что пока он в родильном доме, его будут пеленать в роддомовские пеленки. Никто не станет хранить вещи до дальнейшего перевода малыша в следующее учреждение. Не до того сотрудникам.

Руки сами потянулись к пакету и извлекли на свет крохотный голубой комбинезончик с уморительной матроской и вышитым якорем спереди. Отложив вещицу легла на пеленальный столик, Юля выудила и надела на руку малюсенькую белую шапочку, которая тут же уныло свесила в пустоту свои синие завязочки.

Разбирать этот пакет было страшновато. Думала, нахлынет боль, наползет и проглотит словно удав обездвиженного кролика. Но боли не было. Только оцепенение. Холодное. Казалось, удав не спешил есть свою жертву, временно оставив ее на грани осознания собственной скорой гибели.

На дне пакета оставался только вязаный пледик. Юля вытряхнула его и голубые кисточки разметались на пеленальном столике поверх комбинезона и шапочки. Юля переложила вещички в аккуратную стопочку. Пустой пакет отправился туда же. Быстро нацарапав на вырванном из блокнота листке надпись «свободно», Юля положила ее поверх вещей. Пусть какая-нибудь мамочка, которая будет лежать здесь после нее, заберет вещички. Может быть послужат они для другого малыша.

Встретившая Юлю в выписной комнате работница удивленно огляделась.

– А ребеночек-то где? Может отстала медсестричка-то с малюткой.

Юля покачала головой.

– Нет малыша что ли? Неужто в родах потеряла…

Юля переодевалась в свою одежду под сочувственные причитания. Переубеждать и что-то объяснять не было сил. Быстро натянув на себя платье, в котором она приехала в роддом, Юля поспешила увильнуть от сочувствующей дамочки.

В выписном зале роддома было людно и радостно. Мелькали отблески вспышек фотоаппаратов. Работники роддома как на конвейере выпускали в зал и в объятья радостных родственников мамочек с малышами. Улыбались дородные тетеньки, вручавшие новоиспеченным папашам розовые и голубые свертки.