– Зачем вообще пить? Ты посмотри на себя! В кого ты превратился? – Юля оглядела мужа. За последние дни он сильно сдал. Если раньше седина лишь слегка серебрила его виски, то теперь вся голова словно была присыпана пеплом. Это больше не был тот цветущий статный подполковник, провожавший ее в родильный дом. Теперь перед ней сидел утомленный жизнью и надломленный немолодой мужчина с опухшим после ежедневных ныряний в бутылку лицом.

– Ты на себя посмотри сначала… Сама не Елена Прекрасная… – бросил муж хлестнувшие бичом слова. – Ходишь, как призрак. Прикоснуться к себе не даешь. А я ведь не железный. Я соскучился, Юль. Тебя де недели не было.

– Мне нельзя…

– Я ведь не об этом. Это ты все о сексе… Я ведь так люблю тебя. А ты как чужая. Бурчишь, ругаешься.

Муж притянул ее к себе, уткнулся лбом ей в живот, обвил руками талию. И говорил. О том, как сильно любит, как старался все делать для нее, для их счастья, как из кожи вон вылез, обустраивая ее жизнь так, чтоб она не утруждалась особо работой. Он признавался в любви, просил вернуться к нему, уверял, что скоро он встанет на ноги и снова вступит в битву за благополучие семьи. Ему бы только помочь. Поддержать.

Юля стояла каменным истуканом. Не было ни сил, ни желания, положить руки на плечи мужа. Не вызывала жалости проникновенная речь и признания в любви. Может потому, что собственной любви к мужу у нее больше не осталось.

Ей стоило большого труда довести до кровати перепившего мужа и уложить спать. Раздевать его она не стала. Только стянула ботинки.

Прода от 04.10.2017, 18:23

– Привет! – голос подруги по роддому звучал в телефоне тепло и приветливо.

– Олеська! Привет!

– Ну, как ты? – сочувственный вопрос мигом выбил из Юли радость от звонка Олеси.

– Плохо. Как еще может быть? Саша пьет не просыхая.

– А как же его служба?

– Не ходит он на службу. Не знаю, может отпуск взял. Что-то у нас с ним не клеится. Ссоримся все время. Каждый разговор руганью заканчивается.

– А сын как переносит все это?

– Про ребенка Витя не знает.

– Не сказали что ли?

– Саша сказал, что младший умер.

Повисла неловкая пауза. Собеседница явно переваривала информацию, а тишина в трубке скребла по Юлиным нервам чувством вины.

– Ну а как сама? – справилась с собой подруга.

– Ужасно, Олесь. – противный ком обдирал горечью горло, мешая говорить. – Это ад какой-то. Вот про нас всегда говорили: «Образцовая семья… Идеальная семья». А я вижу сейчас, что нет ее. И не было никогда. Одна видимость. Противно. Каждый сидит в своем углу и варится в своем несчастье. Я не понимаю больше Сашу, а он не понимает меня. Винит меня во всем…

– В чем?

– Что семью разрушаю, что второго ребенка захотела, что мне было мало нашего счастья, захотела большего.

– Но ты же не виновата в том, что ребенок родился таким. И ребенок не виноват.

– Олесь, Саша все твердит, что скоро все будет как раньше, и укоряет меня, что я не могу перешагнуть через это. И ведь он сам не может. Иначе не пил бы так. Сегодня пришел домой с какими-то бомжами. Он делает вид, словно не было ребенка А я не могу так! Не будет как раньше. Не для меня. Я не могу взять и вычеркнуть из жизни последние девять месяцев. Не могу сделать вид, что ничего не было.

– Не обижайся, но это ты написала отказ от ребенка. Это было твое решение. Так или иначе, ты его уже вычеркнула из своей жизни.

– Да, написала. И я так больше не могу! Я второй день не переставая думаю о нем. Когда засыпаю, просыпаюсь. Как он там один? Как он там один? У меня в душе все переворачивается!

– Ну, так приедь и забери его! Он ведь еще здесь…

Разговор дался ей тяжело. «Приедь и забери!» Эти слова стояли в ушах и отпечатались где-то в душе. Семьи как прежде уже не будет. В чем был смысл ее отказа от ребенка, если семья все равно разрушена? Юля мучилась. Металась по кухне, в который раз подливала кипяток в заварку, которой уже нечего было отдавать, пила бледный безвкусный чай и думала. «Приедь и забери!» Эта мысль жгла каленым железом.

Как было бы здорово в самом деле приехать и забрать ребенка. Интересно, после этого ее душа хоть немного бы обрела целостность? Сейчас Юле казалось, что да. Обрела бы. Этот поступок принес бы множество новых затруднений, но он казался правильным.

Она лихорадочно соображала, как вернуть малыша домой. В голове роились тучи страхов и вариантов «а что если…». Если Саша выгонит ее с ребенком из дома? А вдруг сам уйдет? Эта мысль вдруг принесла удовлетворение и тут же следом – чувство стыда. Дожилась! Она мечтает спровадить мужа из дома. Выселить. Но в душе она чувствовала, что не пожалела бы, если бы Саша ушел. Но он вряд ли оставит таким трудом заработанную квартиру. Что же тогда делать?

Юля промучилась раздумьями до вечера. Крутила в голове варианты, как стороны кубика Рубика и не могла сложить стройную картинку.

Ее раздумья разбил словно кувалдой по стеклянной витрине Сашин голос, раздавшийся за спиной.

– Юль, пожрать дай чего-нибудь.

Проснулся. Юля выдохнула и обернулась.

– А чего у тебя посуда немытая в раковине?

– Не хотела и не мыла, – скривилась Юля от запаха перегара. И отошла на другой конец кухни. – Тебе со службы звонили. По-моему, сам комдив.

– Багратов? Что говорил?

– Спрашивал, где ты и почему на службу не ходишь.

– И что ты ему сказала? – Саша навис над столом.

– Не переживай! Не разрушила я твою дурацкую легенду. Сказала только, что горе семейное у нас.

– Ты зачем сказала?

– А что я должна была говорить? Тебе все равно как-то пришлось бы объяснять причину твоих прогулов и пьянства! Ты же так любишь свою службу, чего ж ты шляешься где попало?

– Ты думаешь, мне легко? Юля! Моя семья разрушена, ребенок родился больным!

– Бедненький! – передразнила Юля.

– А чего ты грубишь? Что за тон, Юля? Еда есть спрашиваю?

– Нет!

– А что ты делала-то? Ты готовить собираешься вообще?

– Тебе надо, ты и готовь! – Юлю сорвало. – И не подходи ко мне! От тебя разит бомжатником и выпивкой!

– Юля, ты охренела? Чего орешь? – Саша попытался схватить ее за руку.

– Хочу и ору! Не трогай меня! – она стряхнула с себя руки мужа. – Мне надоело все это!

– Что «это»?

– Твое пьянство, вечная перегарная вонь в квартире, твоя мамаша, которая считает, что вправе залезать мне в душу и воротить там, что ей хочется! Мне противно! Смотрю на тебя и забыть не могу! Ты заставил меня сделать это! Это ведь мой ребенок, а я бросила его!

Саша смотрел на Юлю разъяренным быком.

– Что значит, ты бросила его? – раздался Витин голос от двери и оба родителя обернулись. – Мам, он жив что ли?

Прода от 05.10.2017, 11:55

Витя в неверии переводил взгляд с матери на отца и обратно.

– Папа, что это значит? Что ты заставил сделать маму?

Саша растерянно моргнул.

– Витя…

– Мама, мой брат не умер?

Юля закрыла лицо руками. Плечи дрожали от напряжения и сдерживаемых рыданий.

– Витя, сынок, мы очень не хотели, чтоб ты переживал, – начал отец, – но ребенок действительно умер. Просто мама еще сильно расстроена…

– Пап, я все ясно слышал. Мой брат жив, и ты заставил маму бросить его?

Морозов-старший молчал. Воспаленный с похмелья мозг отказывался выдать хоть какую-то стройную версию для сына.

– Мам, это правда?

Юля не выдержала. Заплакала. Тихо. Крупными алмазными каплями катились по щекам слезы.

– Это правда… – выдохнул Витя. – Пап, а как же это? Почему?

– Он родился очень больным. Сынок, у него страшные уродства, – начал Саша.

– Какие? – сын сверлил взглядом отца.

– Синдром Дауна, – выдавил из себя Морозов.

– Подожди, пап, но по-моему это не смертельно.

– Это не все. У него сильно обезображено лицо. Это называется «волчья пасть». Он не сможет ни есть, ни пить сам. Разговаривать тоже не сможет.

– А где он сейчас?

– В роддоме, наверное. Мама написала отказ.

– То есть, вы его вправду бросили.

– Витя, не говори так! Он – урод! Он никогда не станет настоящим человеком. Он погубил бы нашу семью. Его болезнь вытрясет из нас все: деньги, здоровье, нервы. И по тебе ударит тоже.

– Пап, это как-то не правильно!

– Не правильно? А приносить ради него в жертву всех остальных – это правильно?

– То есть, пап, по твоей логике, если я завтра сильно заболею, ты меня тоже выкинешь на улицу?

– Сынок, не передергивай мои слова!

– А в чем разница, пап? Я или он? Он – урод, а я – больной? Мам, а ты что молчишь? Его надо забирать оттуда! Как можно бросить своего?

– Ты не представляешь, о чем говоришь! Ты знаешь, каково это? Кто будет отвечать за него, содержать его? Ты? Ты еще школьник. Тебе учиться нужно.

– То есть ты не собираешься?

– Нет!

– Мам, а ты что же? Ничего не сделаешь?

– Я… – Юля открыла было рот. Хотела сказать, что как раз перед Витиным приходом она думала об этом.

– Мать тоже не поедет, – перебил Саша.

– Тогда я сам заберу его!

– Ты? Кто тебе позволит?

– Не сейчас. Я узнаю, куда его отправят, а когда мне будет восемнадцать, я сам подам документы на опекунство!

– Не говори ерунды! Ты ведь даже не зарабатываешь! А для опекунства нужно соблюсти кучу формальностей и условий.

– Замечательно, значит у меня есть еще два года, чтоб подготовиться! А пока я буду ездить навещать его. Пусть он знает, что не один! На дорогу я могу заработать и сейчас.

Они стояли друг напротив друга. Отец и сын. Напряженные, как направленные друг на друга со взведенными курками пистолеты дуэлянтов. Пространство кухни казалось таким маленьким вокруг этих мужчин, сошедшихся в противостоянии. Неверие и протест старшего, горячая решимость младшего. Глядя на сына, Юля понимала: он это сделает. Он придумает и сможет, если придется. Но ему не придется.

– Я собираюсь завтра съездить и забрать его, – спокойно сказала Юля.

Оба мужчины повернулись к ней.

– Что, – переспросил Саша. – Что ты сказала?

– Я завтра его заберу.

Юля спокойно наблюдала, как на лице мужа меняются эмоции. От неверия до бешенства. Кулаки Морозова-старшего сжимались и разжимались. Страшно не было. Ей казалось, что теперь ее вообще ничто не может напугать.

Витя шагнул к матери.

– Значит, пойдешь жить на улицу вместе с ним, – выплюнул Морозов и ушел, хлопнув за собой дверью спальни.

– Мам, не переживай. Прорвемся, – сын приобнял ее за плечи.

Остаток вечера они вдвоем просидели в Витиной комнате за компьютером. Искали информацию обо всем, что их интересовало. Витя долго рассматривал фотографии детей с похожими проблемами в интернете, искал информацию о болезни брата и они вместе читали статьи. Потом искал фонды и организации, помогающие таким детям и их семьям. Выяснил, что в городе есть три центра, оказывающих психолого-педагогическую помощь детям с синдромом Дауна и несколько общественных организаций в разных районах города для дружеского общения семей с особенными детьми. Затем настала очередь другого недуга. Юля и Витя выяснили, что операции на волчьей пасти делают таким детям бесплатно и даже разузнали о процедуре получения такой помощи. Затем настала очередь еще менее приятных запросов. Нужно было найти, что делать, если отец все таки исполнит свою угрозу и выставит на улицу жену с больным ребенком. Нашли несколько телефонов фондов социальной помощи для жителей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, и ближайшего к ним пункта бесплатной юридической поддержки для тех, кто не может позволить себе заплатить за консультацию юриста. А еще они много разговаривали и плакали. Оказывается, Витя очень переживал, когда думал, что его брат умер.

Юля любовалась сыном. В такой непростой ситуации, в которой оказалась их семья, шестнадцатилетний Витя повел себя более по-мужски, чем его отец. Поддерживал мать, взял на себя хозяйственные дела и даже расходы, пока она была в родильном доме. А сейчас он переворачивал кучу мегабайтов информации в поисках путей решения их проблемы. Что-то выписывал, что-то копировал с сайтов, сводил информацию единое целое и выводил нечто наподобие алгоритма их действий. Сидя рядом с ним, Юля вновь чувствовала себя частью семьи. Нет, он не будет отдуваться за все один. Юля должна сама. Она сможет, найдет в себе силы. Теперь она почему-то в это верила. Может от того, что когда не остается рядом того, за кого можно держаться, ты начинаешь, наконец, грести сам и получаешь возможность доплыть туда, куда нужно именно тебе. Да, тяжело, но лучше так, чем плыть туда, куда держал путь Саша.

Александр вышел из спальни, когда утром хлопнула за сыном и женой входная дверь. Морозов встал у окна на кухне. Юля и Витя вышли из подъезда о чем-то оживленно переговариваясь. Сын нес детскую сумку-переноску. В руке Юлии покачивался в такт шагам пузатый пакет.

Глава семейства открыл холодильник, достал початую бутылку коньяка и сыр, выудил из банки соленый огурец и взял из шкафа стопку. Не спеша наполнил стопку. Утреннее солнце наполнило бокал янтарными бликами, играя на гранях рюмки.

Саша оглядел мрачным взглядом еще не помытую с вечера посуду в раковине, устремил взгляд туда, где за поворотом скрылись в сторону автобусной остановки его жена и сын. Вот так он остался один. Его семья отказалась от него. Боролся, боролся, а за что? За счастливую жизнь, за благополучие семьи. И где оно, это благополучие? Разметалось ветром в один миг. Морозов замахнул в рот содержимое рюмки, поминая разрушенную семью, закусил огурцом и сыром, хлопнул пустой рюмкой об стол. Не разбилась, зараза…

Морозов достал с антресолей в коридоре чемодан и стал скидывать в него свою одежду.

Прода от 06.10.2017, 11:35

Через пару недель Юлины будни вошли в более менее привычную колею. Маленький Илюша привыкал к дому, а семья училась справляться с его особенностями. У него уже появились первые документы: свидетельство о рождении и полис обязательного медицинского страхования. За исключением некоторых особенностей кормления, малыш вел себя достаточно спокойно. Особенности его внешности тоже стали привычными и не пугали больше. После консультации пластического хирурга решено было начинать готовиться к первой операции, которая должна была решить большинство проблем с питанием. Им повезло. Очередь на операцию была не слишком большая и накануне у Илюши уже взяли первые анализы.

Витя души не чаял в брате. С удовольствием помогал матери с ребенком. Спустя неделю Старший сын привел свою девушку знакомиться с братом. Юля немного переживала о том, что девочка испугается и сбежит, но Витя сказал, что не намерен прятать брата. Если девушка хочет быть рядом с ним, должна принимать и его семью. А если она не способна относиться к болезни Илюши спокойно, то пусть это выяснится как можно раньше.

Но девочка смотрела на малыша без брезгливости и страха. Осторожно задавала Вите вопросы о состоянии малыша, извинилась за возможную навязчивость. Подруга сына стала принимать активное участие и с удовольствием помогала Юле возиться с малышом. Хорошая девочка. Повезло Вите с подругой.

Саша вел себя тихо. Не объявлялся и не чинил препятствий. По закону малыш был рожден в браке, а значит ему дали фамилию отца и прописали по месту регистрации матери. На это согласия всех собственников квартиры и прописанных в ней жильцов не нужно.

Два раза Вите звонила Лидия Павловна. Она просила связаться с отцом, который очень переживал о разлуке с сыном. С Юлей свекровь говорить отказалась. Витя попытался рассказать бабушке о брате, но она выслушала чисто из вежливости, поддакнула пару раз и поспешила перевести разговор на другую тему. Витя все еще был обижен на отца и отказался разговаривать с ним. Аргументировал это тем, что если бы отец по настоящему хотел этого, позвонил бы сам или приехал бы. А так получается, что уязвленная гордость мешала ему связаться с сыном напрямую. Когда бабушка упрекнула внука в том, что они теперь живут в заработанной Сашей квартире, в то время как он сам спит на диване у Лидии Павловны, Витя ответил, что отца из дома никто не гнал.

Юля видела, что сын переживает из-за разрыва отношений с отцом. Она пыталась поговорить с сыном и убедить его не обрывать связь с Сашей окончательно. Все таки, каким бы он ни был, он отец. Витя уверил мать, что подумает.

Приятным сюрпризом стало появление в дверях Юлиной мамы вместе с чемоданом. Юля переживала, что в последние четыре дня не получалось связаться ни с матерью, ни с отцом.

Сидя на кухне за чашкой чая, мама рассказала, что они с отцом решили перебраться поближе к родным. Мария Николаевна выехала к дочери, а отец остался продавать дом. Как только сделка состоится, Василий Евгеньевич тоже приедет. Задача Марии Николаевны – найти жилье на месте желательно не слишком далеко от Юли с детьми.

Совместными усилиями Витя и Юля уговорили бабушку не тратить деньги на съемную квартиру, а поселиться лучше у них.

Прода от 07.10.2017, 16:57

Морозов стоял перед командиром дивизии навытяжку, как не признающий свою вину нашкодивший мальчишка.

– Расскажи-ка мне, товарищ полковник! До меня слухи дошли, что ты из семьи ушел, – комдив Багратов, заложив руки за спину обходил Александра по кругу как акула вокруг раненного тюленя.

– Юлька нажаловалась что ли

– При чем тут Юлия Васильевна? Офицеры видели, что ты в штабе ночевал недавно. Дежурств у тебя не было в те дни. Я самолично хлопотал о том, чтоб тебе отпуск оформили. А на днях маму твою встретил в магазине. Она и поведала мне, что ты теперь у нее живешь. Это правда, что ты семью бросил?

– Видите ли, Рустам Владиленович…

– Не увиливай! Говори как есть.

– Да.

– Почему?

– Это мое дело, – Морозов вытянулся еще сильнее.

– Нет. – комдив оперся руками о стол и навис над Морозовым грозовой тучей. – Если заместитель по работе с личным составом моей дивизии уничтожает свою семью, не выходит на службу, потому что пьяный валяется, – это мое дело! Как там говорят: «Рыба гниет с головы». Какой пример ты подаешь офицерам?

– Товарищ генерал-майор, я образцово служил все эти годы!

– Да. Именно поэтому тебя не уволили и не лишили звезд за твли фокусы в последнее время. Матушка твоя говорит, что умер у тебя ребенок, а когда мы послали офицера к тебе домой с материальной помощью твоей семье, он явно слышал детский плач. Ребенок в доме есть, а тебя в доме нет. Говорит, ребенок болен.

Морозов покраснел от злости и неловкости.

– Вы не понимаете…

– Чего я не понимаю? Что ты испугался и бросил семью с больным ребенком?

– Я, между прочим, оставил им квартиру.

– Молодец! Возьми с полки пирожок! Ты, вон, по всем частям вещаешь о воинском долге, о мужестве. Так вот мужество – это не с трибуны орать. мужество – это вернуться к семье и помогать. В конце концов, это твой ребенок.

– Мой ребенок! Мой ребенок! – сорвался Морозов. – Таких нужно в утробе уничтожать! Только вот пропустили. А может жена специально промолчала? Он вообще не должен был родиться такой! Это ведь полчеловека! Генетический мусор! Столько лет псу под хвост! Усилия, служба. И вот рождается это… и все на смарку!

– Ты что ли будешь решать, кто достоин жить, а кто нет? Ты Господь Бог что ли? – рявкнул Багратов и полковник осекся. – Ты что-то заговариваешься, Морозов!

– Я не Бог. Но тут я тоже не виноват!

– Иди отсюда, Морозов.

Когда за полковником Морозовым закрылась дверь, комдив тряхнул седеющей головой и выругался.

– Вот ведь дрянь какая!

Затем генерал-майор Багратов смерил несколько раз кабинет шагами и подошел к столу.

Комдив решительно набрал хорошо знакомый телефонный номер и его соединили с командующим округом.

– Петр Савельевич, здравствуйте. Да, Багратов беспокоит…

– Здравствуй, Владиленович. Рад слышать.

– Да, да тоже рад.

– Как там моя родная дивизия?

– Все хорошо. Служим по-маленьку.

– А сам как, как супруга?

– Передает привет. Кстати, она выслала вашей жене по почте какие-то бабские штучки. Пусть Ваша отзвонится, что получила. А то моя переживает.

– Да, они и так по пять раз на неделе по телефону трещат.

Мужчины посмеялись.

– Петр Савельевич, у меня в дело к Вам, – спохватился Багратов.

– Слушаю тебя, Рустам.

– Там офицер мой, Морозов, документы подает на поступление в академию генерального штаба.

– Ну, видел я.

– Так вот, я хочу отозвать свою рекомендацию.

– А чего так? Хороший вроде офицер.

– Да, понимаете, история с ним нехорошая. Открылся вдруг для меня человек в новом свете. И весьма гадком, я вам скажу. Высказывания его фашизмом отдавать стали.

– Вот так вдруг?

– Ребенок у него больной родился. Ситуация там серьезная. Вот крышу у полковника снесло. Взялся он решать, кому стоит жить, а кому – нет.

– Да, уж… Только фашиста нам в высшем командном составе не хватает.

– Вот, говорю ж, история тут сложная и некрасивая.

– Ладно, Владиленович, мы с тобой не одну миску перловки вместе съели, подробности можешь не рассказывать. Раз ты говоришь, значит так и есть. Подумаю я… Спасибо, что предупредил.

А еще некоторое время полковнику Морозову вернули его документы на поступление в Академию с пометкой «отказано».

В первое время, конечно, Юле и ее маленькой семье пришлось несладко. Экономили на всем. Витя великодушно пожертвовал семье свои накопления, которые отложил на гироскутер. Этого, конечно, было мало, но с натяжкой хватило до того момента, когда Юле выплатили полагающиеся ей единовременные пособия по рождению ребенка. Они тщательно планировали свой маленький бюджет, пересмотрели траты, временно отказались от некоторых привычных продуктов и хозяйственных товаров в пользу более дешевых.