Пришли к голосованию за пару вариантов: девочке либо помогают, либо нет. Голосование было тайным. У каждого с собой оказалась пара небольших каменных жетонов, черного и белого цвета. Драконы тайно опустили свой камень в небольшую сумку, предварительно проверенную на пустоту. Никаких промежуточных вариантов не было. Либо черный, либо белый. И мнение соплеменников уже не могло повлиять на твое.
Потом был подсчет голосов, и… Черных камней оказалось на три больше.
Но я даже толком не успела ужаснуться, объявили, что результат спорный – для принятия таких решений необходим перевес, и сейчас он недостаточен.
Тогда был выдвинут еще вариант, в чем суть, я не разобрала. И Сэфхинри, да и многим еще, он по вкусу не пришелся. Однако после не сильно бурных споров был, очевидно, утвержден. Раттен'Хару взял пару камней в разные руки и окликнул Личи, дав тому знак подойти.
– Дожили, – недоброжелательно бросил Сэфхинри. – Поглядите, в чьих руках у нас судьбоносное решение. Уж лучше бы детей в голосование включили…
Хару что-то проговорил подошедшему Личи, тот кивнул и, не долго раздумывая, указал на один из камней в руках Бъярка.
Проклятье! Я не видела, в какой руке у него какой!..
Хару бесстрастно кивнул и, обернувшись к своим (как назло, спиной ко мне!), продемонстрировал им выбранный камень. Я опять не смогла разглядеть, какого тот цвета.
Понадеялась, что сейчас пойму по реакции драконов. Но своего отношения к итоговому решению никто уже не выдал, приняв как данность. Все, ВСЕ были одинаково смиренны, и те, кто выступал за убийство, и те, кто против.
Дальнейшие обсуждения были непродолжительны, безэмоциональны, сухи и чисто на драконьем. Личи был слишком далеко, а подходить, чтобы спросить – выглядело бы вызывающе… А потом мы так быстро и оперативно собрались, что я ничего не успела ни сказать, ни узнать, ни надумать. Мы пошли с побережья к склону, по всей видимости, чтобы уже улетать. Кто-то еще оставался, и было неясно, с какой целью.
– Кондор!.. – потянула я его за рукав, когда мы пошли. – Что будет? – мой голос предательски задрожал. – Что будет с девочкой? Что с ней сделают?
Кондор обернулся, и его лицо из спокойно-непроницаемого стало взволнованным и удивленным.
– Неужели ее правда… – голос сел; я чувствовала, что, если продолжу, следующим звуком будет уже откровенный плач.
– Нет, Зет, нет, что ты! – опомнившись, поспешил уверить меня он, взяв за плечи. – Ей будут помогать, не оставят.
– Правда?..
– Стану я тебе врать, Зет? – с укором взглянул на меня Кондор.
Я успокоилась и выровняла дыхание.
– Тогда почему мы уходим? Разве ты не будешь помогать? Я думала, ты займешься ее опекой…
– Ну, не все же, право слово, должно возлагаться на меня, – усмехнулся он, закатив глаза. – Опеку взяли на себя другие. А на нас с Хару – переговоры с женщинами.
– Аж целые переговоры… – усмехнулась я, театрально кивнув. – И все же, – посерьезнев, продолжила, – это очень странно. Что столько было тех, кто считал, что ребенка нужно попросту убить… Вы… и правда настолько жестоки?
– Дело не совсем в жестокости, – задумчиво проговорил Конхстамари. – Скорей… в некотором обоснованном цинизме. Я ведь рассказывал тебе о том, что у нас преимущественно каждый сам за себя? И помогать слабым не принято. Если не может выжить самостоятельно – значит, не судьба.
– Припоминаю что-то такое, – я, вздохнув, кивнула. – А как вообще происходит воспитание детей у вашего народа? Вы с малышами вообще не контачите?
– Ну-у, – протянул Кондор, – коли интересно, давай расскажу… Мы действительно почти не взаимодействуем с маленькими. До пятидесяти лет детей воспитывает мать, не подпуская к ним никого. Маленькие дети ей милы. Но постепенно они вырастают, крепнут и взрослеют. Какое-то время подросших детей мать еще терпит. А потом, примерно к полусотне лет, она взрывается и изгоняет их. Детям ничего не остается, кроме как покинуть разбушевавшуюся мамашу. Тогда и случается их первый серьезный и, пожалуй, самый важный в жизни полет. Когда они покидают остров и летят искать другую сушу. Долетают не все.
– Их не находят?
– И не ищут, – чуть прикрыл глаза Кондор. Потом, на мой вопросительный взгляд пояснил. – Видишь ли, так исторически и эволюционно сложилось, что в нашем народе выживает сильнейший. Помощь "ближнему" не то что не предписана, даже несколько нежелательна. Но это обеспечивает нашему народу стабильность, благополучие и хорошие наследственные признаки.
Он говорил ровно и спокойно.
– Видишь ли, при нашем устройстве общества и брачных обычаях, у нас очень высок риск близкородственных связей. И может статься, что твоя "невеста" окажется притом твоей сестрой…
– Оу, – протянула я. – И это не запрещается?
– Это не всегда даже возможно узнать. Есть ограничения только на совсем близкое родство: нельзя участвовать в свадьбе, если "невеста" тебе – родная мать, дочь или сестра из одной кладки… А вот другие степени родства с женщиной уже установить сложно. К тому же, даже если у вас одна мать, у вас, скорее всего, разные отцы. В принципе, даже если вы из одной кладки, у вас могут быть – и даже обычно так и бывает – разные отцы, так как женщина крайне редко ограничивается одним мужчиной. Выбранных ею за один раз может быть от двух-трех до пяти, а в редких случаях даже до десяти…
– Не слишком много? – недоверчиво уточнила я, чуть поморщившись.
– Хм, – усмехнулся Кондор. – Это веселая лотерея. Чье семя прорастет… Так вот, смысл в том, что, если вдруг из-за близкого родства, вылезет какая-то паршивая мутация, ребенок либо умрет сразу, либо будет убит матерью же, увидевшей уродство, либо погибнет при тяжелом перелете. Таким образом все нехорошие признаки выбраковываются, и раса самоочищается.
Я задумчиво кивнула, а Конхстамари подытожил:
– Поэтому в нашем народе совершенно не принято помогать слабым и убогим. Считается, что тем, кто не выжил, кто не справился – туда и дорога. Естественный отбор обеспечивает выбраковку дефектных особей.
– Но ведь так… могут погибнуть и не только уродцы… И нормальные дети тоже.
– Да, – прохладно ответил Кондор, прикрыв глаза.
– Жестоко, – откровенно осуждающе протянула я.
– Жестоко, – холодно согласился Конхстамари и продолжил. – И тем не менее, в этом есть резон. Драконий народ – без преувеличения самый чистый и сильный народ среди разумных рас. Хоть и крайне малочислен. А вот народ людей, при своем числе и идейной взаимовыручке – переполнен выродками, убогими, инвалидами и врожденными калеками… Не будем спорить, у наших народов разные взгляды на этот вопрос, – примирительно закончил он свою прохладную речь.
Я согласно кивнула. Взгляды действительно разные, и в тех, и других есть свой смысл…
– Конхстамари, – я хитро прищурилась. – А почему ты тогда помогаешь мне?
Он тоже улыбнулся.
– Потому что ты – иное. Ты – девочка из человеческого народа, маленькая, легкомысленная и слабая, – мягко проговорил он. – Ты представитель другой расы. Не конкурент, с которым придется сражаться за территорию и женщину, не сын, которого нужно воспитать. Заботиться о ком-то слабом, хрупком это нормально. Это в каком-то роде естественная потребность…
– Ну да, – с беззлобным ехидством добавила я. – Приятно чувствовать себя большим папочкой, богатым и сильным покровителем. Заботиться о ком-то маленьком и слабом… И чтобы этот, при том, был любовницей.
Конхстамари лишь чуть улыбнулся моему ехидству.
– Лишь бы была или был хорошей любовницей или любовником, – с издевкой подтвердил он, все-таки дополнив тем, о чем я умышленно умолчала.
– А Личи тебе не по нраву, – в отместку добавила я, доходя до собственной грани дозволенного в своей шутке. – Чем же он тебе не угодил?
Конхстамари, вопреки ожиданию, не возмутился. А, помолчав, продолжил холодно и безэмоционально:
– Ухаживать, заботиться о равном себе, потенциальном конкуренте, видеть в нем объект интереса… как-то ненормально. В этом есть что-то больное, аморальное, даже убогое. Впрочем, это их дело, и меня это совершенно не касается, – закончил он равнодушно.
Я приподняла брови, вопросительно взглянув на Конхстамари.
– Личи, по существу, равный нам. Взрослый, совершеннолетний дракон. А вот его поведение и подача… – Конхстамари покачал головой. – Это, без преувеличения, беспрецедентный случай. Наша история не знала ничего подобного. Нет, конечно, за всю историю, надо полагать, были чудаки с подвывихнутым желанием попробовать и другое качество, и кому-то это даже могло понравиться… Но чтобы так откровенно торговать собой, причем без разделения, в каком качестве… Такое в нашем народе впервые. И потому мы, отчасти, даже не знаем, как с ним быть – нет ни одного примера, от чего можно было бы оттолкнуться. Но благо, честь народа он порочит только здесь, на небольшом кусочке мира. А повсюду наша "дурная слава" сводится к байкам о воровстве девок да сожжении деревень. А если и услышат где-то вдалеке о том, что драконы еще и собою торгуют, сочтут бреднями, может еще и побьют того, кто глупость брякнул.
– Ну, да, – хмыкнула я. – Вам больше "покупать" по душе… Наложниц и наложников себе заводить.
– Ты же уже знаешь. Наше общество устроено так, что мы одиноки. У нас нет возможности быть со своими женщинами и удовлетворить свою потребность в близости с ними… Потому мы и берем себе наложниц и наложников из других рас. И, надо сказать, это обычно взаимовыгодный союз: для одних это жизненная необходимость, а для других – очень удачный вариант устроиться в жизни.
– А у тебя есть… – я замялась, не зная, как сформулировать, – ну… кто-то?
Кондор, все это время внимательно глядящий на меня, и ожидавший, очевидно, что я все-таки скажу, что собираюсь, хмыкнул и поглядел вдаль.
– Дзета, задав такой вопрос, что ты хочешь услышать в ответ?
Я молчала.
– Ты ревнуешь?
– Нет, – я покачала головой.
– Мы с тобой не в отношениях, своенравная моя девочка. А нашу специфику ты знаешь. Как-то удовлетворять свои потребности надо. В придачу, тебе известно, какое действие ты на меня оказываешь… У меня нет сейчас постоянных отношений. Наложниц или наложников, чтобы взял официально на содержание. Любовницы. Подруги на ночь. Или дольше. Но не насовсем… Пока ты в моем доме, я их к себе не привожу… – он повернулся и взглянул на меня. – Устраивает тебя мой ответ?
Я кивнула, смущенно опустив взгляд. Мне было неловко, что заставила отвечать на неудобный вопрос.
– Да. Извини за вопрос… Мне было интересно, и только… – я малость виновато взглянула на Кондора. – Прости за бестактность.
Конхстамари и сам чуть смутился от моих слов.
– Твои извинения ставят меня в тупик… Даже не знаю, что сказать… Оставим этот разговор, самое важное мы выяснили, остальное не нужно ни тебе, ни мне.
Я согласно кивнула.
– Кстати… Ты ни за что еще не хочешь извиниться? – Кондор строго взглянул на меня.
– Ох… Ты имеешь в виду, что я сказала Личи?.. – я досадливо поморщилась.
Кондор кивнул, воззрившись на меня сурово и требовательно.
– Мне жаль, что я брякнула что-то не то… – смущенно проговорила я. – Право, я не знала. Я ж даже ничего такого, вроде, не сказала. Просто констатировала очевидное…
– Ох, Небо, – вздохнул Конхстамари. – Здесь это настолько на слуху, на поверхности, что я даже не думал, что ты не знаешь…
– Но я правда не понимаю, что тут такого, – попыталась немного возмутиться я.
– По нашим меркам, это очень сильное оскорбление.
– Но ведь это абсурд! Все когда-то были маленькими.
– Да! – жестко и холодно сказал Кондор. – Но нечего упоминать постыдные факты из чужой биографии! Да еще и при всех!
– Пфф, – фыркнула я, закатив глаза. – Вы чудные.
– При нашем сроке жизни мы привыкаем быть сильными. Нам постыдна детская слабость, беспомощность. И напоминание об этом – унижение.
– Это всё так очевидно мне, легкомысленной маленькой и слабой человечке, – почти съязвила я.
– Просто прими это.
– Ну хорошо, я приняла, – отвязно проговорила я.
Конхстамари же нравоучительно продолжил:
– Ты понимаешь, в какое положение ты меня поставила? А в какое поставила его?
Я опустила взгляд.
– Вынудила срочно разрешать созданный тобой конфликт.
– Ох… Да, некрасивая получилась ситуация…
– Это не просто ситуация, это прецедент. Для многих это впоследствии будет примером, моделью поведения. Молодые смотрят на старших, на их стратегии, оценивают, как кто поступает в какой ситуации… Впоследствии они будут использовать этот опыт в решении своих конфликтов.
Я задумалась. Кондор продолжал:
– Ты создала ситуацию, в которой мои действия определяли не только решение конкретно этого конфликта. Но и дальнейшее отношение к Личи. Подумай, если я позволю своей чайке, простому человеку, в открытую и при всех едва ли не плевать ему в лицо, каково будет отношение других? И что он может противопоставить? За подобное равный вызвал бы меня на дуэль, чтобы восстановить свою честь, а меня поставить на место. Ну а Личи?..
Кондор взглянул на меня.
– Да, я недолюбливаю его, но конкретно зла на него не имею, и не хочу усугублять его положения, ему и так непросто… И вот ты ставишь перед выбором, как разрешить ситуацию максимально корректно. Хотя, выбор в общем-то очевиден. Мой статус не предписывает мне склонять голову перед ним. Но мои публичные извинения – единственное, что могло исправить ситуацию и вывести ее в мирное русло. Для меня это не сильный "ущерб" репутации, а для него – сильная помощь.
Вздохнув, я виновато поглядела на Кондора.
– Я поняла. Прости, я правда не знала. Мне стоило извиниться перед ним…
– Не обязательно. Я сделал это, взяв на себя ответственность за твои слова. Ведь ты была моей поверенной.
Я кивнула. Но мысленную пометку извиниться перед Личи при случае все же себе сделала.
– А что происходит с детьми дальше? – немного погодя спросила я. – После того как они улетают от матери?
– Они добираются до какой-нибудь суши, и мы их обнаруживаем. Иногда еще в небе. Мы отслеживаем их на своей территории и маршрутах. Не специально, с конкретной целью, а больше походя. Просто поглядываем и, если кто-то появляется, сообщаем остальным. Например, я отслеживаю территорию Жемчужной скалы, свой путь до Долмира и других мест, где бываю, и собственно эти самые места.
Я кивнула; он продолжал:
– В возрасте изгнания дети уже не совсем маленькие, но это все равно большая ответственность и некоторая игра на нервах. Им по полвека отроду, на ваши деньги это примерно десять-одиннадцать лет – в младшем возрасте драконы развиваются сравнительно быстро. Старшие, в силу опыта, воспринимают детей более спокойно, а вот молодым бывает тяжеловато. Однако молодые редко сразу становятся отцами.
– Почему?
– А кому легче победить в битве и завоевать расположение женщины? Неопытному юнцу или бывалому сильному мужчине постарше?
– Понятно, – усмехнулась я. – А как вы узнаете, чей это ребенок?
– О-о, как раз собирался сказать. Поскольку идет большое смешение, не всегда легко установить, кто отец ребенка. Да, мы узнаем, кто мать, по срокам прикидываем, какого года ребенок, и устанавливаем, кто тогда участвовал и потенциально мог достичь успеха. Официальный отец признается по достоверному внешнему сходству.
– Хм, а что если ребенок выйдет похожим на мать? – хихикнула я.
В голове почему-то последнее вызывало диссонанс: такие серьезные и педантичные парни драконы, все решающие очень ответственно – и вдруг, "на глазок" выясняют, чье дитя… Такое банальное и даже сомнительное решение…
– Разумеется, так бывает повсеместно. Он может быть не похож ни на кого, или похож на двоих сразу… Может выйти так, что ребенок унаследует признаки двоих и более отцов. Тогда отцом признается тот, на кого похож больше, а если одинаково – решается переговорами.
– Почему не на камень-ножницы-бумага? – вновь хихикнула я.
– Ты смеешься, – улыбнувшись, сказал Кондор, – а иногда и правда бросают жребий, предлагая разрешить на усмотрение судьбы. Хотя чаще все же переговорами, причем иногда равнозначными, если обоим в равной степени важно, а иногда – тот, у кого уже есть несколько отпрысков, может уступить спорного ребенка бездетному. Но только причастному. И если ребенок на тебя достоверно похож, ты не имеешь права откреститься или милостиво "уступить" отцовство кому-то.
Я кивнула, не став смеяться, глядя на Кондора в ожидании продолжения.
– До ста пятидесяти лет ребенок находится на попечении. Отец обучает его, кроме того, иногда, ближе к возрасту автономии, отправляет учиться чему-нибудь в человеческих академиях. В этот период довольно просто изображать человека – рост еще не выдает, маленькие рога прячутся под шапкой, крылья под плащом. Правду знает, но не разглашает, только руководство. Это довольно обычная практика.
Я вновь кивнула, осмысливая и запоминая, Кондор же продолжил.
– Примерно в полтораста лет отец признает ребенка взрослым, дает ему право на автономию, и тот обособляется. Он может еще проживать с ним под одной крышей, пока не выберет и не отстроит себе жилье, тоже может учиться или доучиваться в человеческих и иных учебных заведениях. Многие обучаются у людей архитектуре, чтобы потом построить собственный дом… Наверное, это аналогично вашим шестнадцати годам, когда ребенок признается частично самостоятельным, но все же еще не взрослым. Хотя у нас это поменьше, скорее, около пятнадцати лет.
Я кивнула, внимательно слушая.
– Часто мальчики, получившие автономию, держатся небольшими компаниями по двое-четверо с друзьями-ровесниками. Но постепенно, по мере взросления, они разделяются, все более и более видя друг в друге конкурентов. Не ссорятся, просто расходятся. И дальше живут уже самостоятельно, строятся, зарабатывают, учатся, участвуют в каких-либо кампаниях и золотодобыче… К совершеннолетию, что наступает к четыремстам годам, молодой дракон должен иметь собственную территорию, замок, золото. Период от автономии до совершеннолетия один из наиболее замедленных относительно человеческих возрастов этап взросления. Хотя и возраст совершеннолетия у нас несколько завышен – на ваши года это будет примерно двадцать. Просто к этому сроку юноша уже должен состояться в жизни, и тогда он будет допущен до участия в свадьбе. С женщинами других народов не запрещается общаться, как только почувствуешь себя готовым, и к автономии это уже, как правило бывает. Но вот быть допущенным к женщине собственного народа можно только по достижению совершеннолетия… Да, мы сейчас говорим о мальчиках.
Он сделал паузу, потом продолжил.
– Девочки воспитываются отдельно, обычно они не сильно удаляются от женской территории, а если случайно попадают к нам – возвращаются матерям. И у них все немного иначе. Даже возрастные рамки. Девочке могут позволить созвать свадьбу и в три сотни, если сочтут, что она готова. Это решается женщинами, нам об этом известно мало. Девочки до периода полового созревания тоже иногда специально присылаются к нам для обучения тому, чему вряд ли обучит мать: наукам, искусству… Тут немного иначе, чем с мальчишками.
Кондор на секунду задумался.
– И опека над юной леди в период обучения, на всякий случай, во избежание… всякого, никогда не доверяется одному. Только нескольким мужчинам сразу, что с подозрением относятся и следят друг за другом. За девочкой следят очень тщательно, не допуская никаких посягательств на нее как со стороны случайного окружения, так и со стороны опекунов. Это больше мнительность, так как к ребенку как к объекту интереса не относятся, только опекают и защищают… Но, как у вас сказали бы, чем Сцерра не шутят, – он, усмехнувшись, подмигнул мне. – Пусть уж лучше и соблазна не будет…
– Сцерра не шутят… Не смеши меня! – решила я пристать к фразочке. – Ты ведь не веришь в эти храмовнические байки.
– В байки не верю, разумеется, – улыбнулся дракон. – Помянул в шутку. Но вообще… силы стоит учитывать.
– Они же выдуманные! – весело бросила я.
– Выдуманные… – проговорил Кондор задумчиво.
– Но-о?.. – проницательно уточнила я, чувствую какую-то незавершенность.
– Но иногда ведут себя как настоящие, – он улыбнулся.
Я недоверчиво приподняла брови.
– Правда?
– Многим народам старше вашего удивительно, насколько убедительно порой проявляют себя ваши “выдуманные” покровители… Кто из народов может похвастаться религией, столь метко вписавшейся в канву мироустройства? – он вопросительно взглянул на меня. – Я не поклоняюсь вашим богам, но я не возьмусь утверждать, что сил, которые вы именуете Андал…ом и Сцеррой, не существует. Мироустройство вещь тонкая. Никто из живых не может знать доподлинно. Даже достигшие наивысших успехов в познании мира могут почувствовать лишь малую часть.
Я задумчиво умолкла. Это ведь верно, очень верно… Мы, маги, что по чувствительности на ступеньку выше остальных, ощущаем лишь то, что некие силы есть. Что их можно попросить о покровительстве и добродушном отношении, и почувствовать, как это отношение проявляется. Но кто из живых может знать доподлинно?
– Понятно… Извини, я тебя перебила. Так значит, девочку опекают несколько взрослых, защищают ее ото всех…
– Да. Так сказать, "никого к ней не подпускай, и сам смотреть не смей". Но к периоду полового созревания девочка должна вернуться на территорию женщин. У нее резко изменяется характер, она становится агрессивной, вспыльчивой и нелогичной… Вот, в общем-то и все, – Конхстамари закончил рассказ и взглянул на меня.
Я кивнула, переваривая информацию. Какое-то время мы молчали, потом я, подумав, решила спросить:
– Кондор, а у тебя есть дети?
– Да, трое. Старший совершеннолетний, среднему три сотни, младший получил автономию пару десятков лет назад…
– И ты молчал? – воскликнула я изумленно.
– А должен был говорить? – искренне удивился он.
– Почему нет?
– Ну, они взрослые самостоятельные драконы, что мне их обсуждать? – ответил он.
– Но… разве вы не общаетесь? Не поддерживаете контакт?
– Мы общаемся, но… Да, знаю, у вас в обществе все по-другому. Мы поддерживаем контакт с нашими взрослыми детьми немногим более, чем с остальными сородичами. Мои сыновья могут прийти ко мне за советом. Чуть больше я общаюсь с младшим, потому как с автономными, но несовершеннолетними, связь в некоторой степени поддерживается. Наблюдаю за ним.
Мы дошли до холма. Отсюда было удобно взлетать.
– Кондор, а… Тот парень, с раненым хвостом… У него теперь будут проблемы?
– Ну, – Конхстамари пожал плечами. – Да так. Если дурить не будет – не особо.
– Он хорошо летает…
– Да, аэродинамика там почти не пострадала. Хотя все равно, сама травма… Не есть хорошо.
– Почему?
– Это не фатально, но может стать фактором, из-за которого женщина впоследствии, например, выберет другого… Они очень не любят увечных. На свадьбе у каждой – выбор из десятков самых лучших. Зачем выбирать раненого, когда ему в качестве альтернативы есть десятки таких же, только полностью здоровых? Впрочем, их желания и выбор неисповедим… Кого захотела, того и выбрала, и ее слово закон.
– Понятно, – кивнула я.
Кондор начал раздеваться, а я по обыкновению тактично отвернулась. Дракон зашуршал сумкой, убирая вещи, и уже, наверное, опустился на землю, чтобы трансформироваться, но я отвлекла его еще одним вопросом.
– Кондор… Что такое Кабу… Торши?
– ТорХши, – поправил Кондор. – "Бумеранг воздаяния". Можно сказать, по нашим убеждениям, одна из сил судьбы. Что за сила, думаю, и так понятно.
Он сменил форму. Посмотрел на склоняющееся к закату солнце и вздохнул.
– Ну что, ты все еще хочешь сегодня купаться у Черных Камней?
Я с готовностью закивала.