Утро пронзило солнцем комнату. Дора открыла глаза. Сандры уже не было. Она ушла на занятия. – Нет,– четко и громко сказала Глория. Дора резко повернула к ней голову. Но Глория спала. – Нет, – повторила она, – я понимаю, что запуталась в собственных мыслях. И на что дана человеку голова? Я до сих пор не пойму… – она говорила уже не так внятно и, Дора дальше не разобрала.
Дора коснулась рукой щеки спящей, – Философские проблемы лучше решать в бодрствующем состоянии. Глория открыла глаза. Осмотрелась. – Ох, даже сразу не поняла, где я. – Здесь, со мной. – Ты сегодня не идёшь на занятия? – Я во второй половине дня иду в библиотеку. – Дора, Сандра сильно переживает? – Муж недавно приезжал. Молил вернуться, не оставлять его. Но ты же знаешь её. Если сказала – так оно и будет. А ты сегодня свободна? – Я всю неделю отдыхаю. У меня «перекур». Через неделю начну, а вернее, продолжу подготовку к выставке. Два месяца поработаю здесь, а потом – на стажировку. Полгода – на лоне природы, красота! – У тебя недурные планы. А у меня – сессия на носу… Ах, да, я хотела предложить тебе пойти со мной, заниматься. – В читалку? Пожалуй, можно.
Они сидели уже часа три. Дора готовилась к семинару. Глория конспектировала Гассенди. Рядом – Ремарк. Читальный зал был переполнен, знойная тишина усыпляла. Глория, когда чувствовала, что засыпает, оставляла книги и выходила на улицу. Пять-десять минут прохаживалась вдоль здания. Мороз пробирал до костей и – вновь в духоту зала. Дора победоносно высиживала час за часом и, казалось, её даже не тянуло ко сну. Когда после одной из таких прогулок, Глория села за стол, Дора кивнула ей на записку. Глория прочла: «Почему ты читаешь час одну книгу, час другую? По-моему, это рассредоточивает. Тем более, такие разные вещи».
Глория ответила на таком же клочке бумаги « Так удобнее. Напротив, мне легче таким образом усваивать. От чтения одного и того же в течение дня одуреть можно. Кстати, философия прекрасно компонуется с художественной литературой».
Дора прочла, улыбнулась, но, когда встретила взгляд Глории, вдруг, улыбка замерла на её устах, а зрачки расширились в недоумении. Глория смотрела прямо ей в глаза и одновременно мимо. Куда-то, словно далеко-далеко, но всё же – в душу ей, Доре.
А её душа была скрыта от всех. Она никогда и никому ничего не рассказывала из того, что таилось на дне её сердца. И этот взгляд смутил, поверг в недоумение и ужас. Глория же, взглянув на улыбнувшуюся Дору, внезапно для себя задалась вопросом:« Что в ней такого, что отделяет её от остальных? Мне сразу бросилось в глаза, что она – одна. Да и Сандра говорила, что в группе, где Дора учится, её недолюбливают. У неё нет друзей; а смогу ли я понять её, не оттолкнув впоследствии, как делают другие?»
Испытав полную толику ужаса за своё «невидимое» Я, Дора наклонилась к Глории, – Я когда-нибудь тебе всё расскажу. Глория, смутившись, опустила глаза, но сей же час, вновь пристально посмотрела, на Дору. – Не надо словно наперегонки: « Она меня видит насквозь. Отчего? Видит и молчит. Другая давно бы спросила, сказала… Ас ней интересно. Я даже не чувствую остроту той повседневной напряженности, той боли, что ношу в себе. Мне с ней не просто хорошо… Здесь есть нечто другое, более сильное, страстное…»
Дора берёт листок и пишет: «Пошли отсюда».
Морозный воздух приятен и свеж, серебристый иней сыпался под светом фонарей; зимний вечер уже прокрался в город.
– Куда ты хотела? – Глория берет горсть снега, растирает его в руке и он, словно песок, струясь между пальцами, сыплется вниз.
– В кино.
– Пошли. После фильма обе,задумавшись брели по завьюженным улицам. Словно сговорившись, миновали трамвайную остановку. – Глория, Сандра – твоя подруга? – Подруга? – переспросила Глория, -Я не знаю, как сказать, – она говорила медленно, казалось. обдумывала каждое слово, – подруга… А вообще-то нет, вслух рассуждала она, – нет; друзья… у меня их нет. А вот хорошая знакомая, приятельница – пожалуй.
– Я ей многое доверяю, – продолжала Дора, – но мы с ней тоже не друзья. И все же, у меня есть друзья, только не здесь. Глории показалось, что Дора, пусть и подсознательно, но хотела её в чем-то превзойти. Она резко повернула Дору за плечи к себе,
– Послушай! Друг – это очень много. Некоторым, а точнее многим, не под силу вес этого слова. Не-вы-дю-жат, понимаешь? И, лучше не говорить вслух « друг»; ибо иногда не считаешь человека таковым, а он тебе – истинно друг, даже больше. Не возлагай ни на чьи плечи эту ношу. Она сама определится. И кичиться ею тому, кто заметил сию ношу на плечах другого, значит – предать; а может быть и сбросить собственную такую же ношу с плеч своих. В общем, я толком не могу объяснить, я это чувствую. – Так, значит, у тебя есть друзья? – Не знаю. Вероятно, есть, а я не сумела их увидеть. А тем, которых я в душе своей считаю, может быть друзьями, им мы приписываем лишь своё личное отношение к ним, то есть, моя любовь к ним рисует мне мираж их любви ко мне.
Теперь Глория жалела, что столько туманного, непонятного наговорила Доре.
«Да и какое ей дело до моих рассуждений, моих отношений с людьми» – думала она, « у неё, может быть, всё по-иному, совсем иначе она может понимать, мыслить…» Глория вдруг почувствовала, как ей сдавило горло, виски; и тяжесть навалилась на тело…
Среди ночи Глория проснулась. Встала, стараясь не разбудить Дору и Сандру. Хотелось пить. Она вспомнила, что снилась выставка и, что её картины «прогорели». Тихо направилась к двери.
– Я не сплю, – прошептала Дора. Они вместе вышли на кухню. Сели у батареи отопления. – Глория, нам надо будет поговорить, и очень серьёзно. «Почему надо и, почему, именно со мной? Ужели она собралась мне исповедоваться?» Глория исподлобья взглянула, на сидящую рядом Дору. « Я её нарисую. Обязательно».
Уснуть не удавалось. Дора обняла Глорию, спрятала лицо на её груди. Дора испытывала непонятное волнение. Ей, вдруг показалось, что к её груди прильнул маленький ребёнок, который ищет материнского тепла, ласки, ищет спрятаться от невзгод непонятной ему жизни. – Малыш, – прошептала она. Ей, как в ту, первую ночь, захотелось пожалеть Глорию, обнять,
прижать к себе. – Малыш, – повторила она и погладила волосы Глории… Ей вспомнилась сказка Сент-Экзюпери «Маленький Принц», «…и я в ответе за тебя». Дора сама не могла понять почему, но с этого момента она стала считать себя ответственной за этого дорогого теперь ей человека.
Глория уже засыпала. Грудь Доры, то поднималась, то опускалась в дыхании, касаясь щеки Глории. Она едва расслышала «малыш», ей привиделся большой сад и бабушка, искавшая её и, звавшая
– Малыш! «Странно, почему «малыш», мелькнуло в мозгу у Глории, ведь бабушка никогда её так не звала. Потом бабушка подошла, погладила её по голове, и, наклонившись, поцеловала. Но отчего бабушка так долго не отпускает… и уже не бабушка, перед маленькой девочкой, … Глория открыла глаза. На губах она чувствовала тепло и вкус губ Доры. Глория сжала руку Доры, сказав: « Не слишком ли мы далеко зашли?– и, приподнявшись на локте, склонилась к её губам.
Дни пролетали в каком-то бешеном круговороте. Глория ходила заниматься с Дорой в читальный зал её института, там они просиживали днями, прерывая чтение лишь для того, чтобы сходить в кафе пообедать. Дора готовилась к семинару, Глория занималась философией, штудировала работы по вопросам современной литературы, живописи, эстетики. По дороге домой они делились впечатлениями пройденного дня, спорили, иногда даже ссорились. Глория многое поведала Доре о своей жизни. Дора… Дора о себе ничего никогда не рассказывала.
Однажды вечером Дора ушла «на часок» и не возвращалась двое суток. Глория не находила себе места. То ей виделась автомобильная катастрофа, то пьяный с ножом в руках и оскаленными зубами, то ещё какая-нибудь нелепость. Ночи, словно сплошной кошмар утомляли её до такой степени, что к утру, часам к шести, она забывалась двухчасовым тревожным сном и просыпалась вся в холодном поту…
Она открыла глаза. Над ней склонилось лицо Доры. – Я люблю тебя, – едва слышно сказала Глория. Но ты всё не приходишь. Когда ты придешь? Я ведь тебе не скажу этого.
Я боюсь взвалить на твои плечи мою любовь. Не надо. Дора перепугалась. Она принялась трясти Глорию. – Малыш, что с тобой? я здесь. Ну, смотри же.
Глория, ошалело уставилась на Дору. Они сидели за столом.
– Послушай, зачем ты так? Я не спрашиваю, где ты была. Но могла бы сказать, что не знаешь точно, через сколько вернешься.
– Прости, – Дора опустила глаза в стакан с чаем и, высматривала там себе оправдание, – Я у тётки была. Она уезжала, а я… – Не надо, – внезапно Глория вспомнила сон. И своё признание, показавшееся ей до нелепости глупым.
–Я ничего не говорила во сне?
– Нет, – Дора не поднимала глаз от стакана невыпитого чая. Глория подошла к ней, взяла за подбородок и повернула к себе лицом. – Правда? – Не смотри на меня так. Я не могу вынести этого взгляда. – Дора, я прошу правды. – Я тоже люблю тебя. Глория не ожидала. Хотя она привыкла к тому, что везде и всем нравилась, но это было не то. А она, физически чувствовала это
« НЕ ТО».
«Сбить с толку – называется у него (актёра Н. С.) доказать; свести с ума – называется у него: убедить»
Ф.Ницше
Декабрь завьюжил улицы, набросал снега. По утрам солнце распускало веер малиновых лучей, к обеду выкатывалось на крышу ратуши, а к вечеру ныряло в ватные сероватые облака. День клонился к вечеру. От духоты слипались глаза. Глория, дочитав страницу, пишет « Ты обещала разговор. Помнишь, ночью». Дора внимательно смотрит на Глорию. Долго сидит в каком-то полузабытьи, уставившись на кипу книг. Потом пишет: « Не знаю, с чего начать и о чём самое главное. Кажется все уже говорено. Мы говорили обо всём (или ни о чем?). А, может быть, главное так и осталось в молчании. Порой, меня одолевают приступы бешеной злобы на себя. Злюсь на то, что теряю голову и дурею, дурею на глазах и, самое смешное, что это происходит со мной – холодной, бесстрастной. Сказывается, видно, темперамент предков, как ни зогоняй его подальше и поглубже. Ты всё знаешь, зачем повторяться? Ты права в своих заключениях, насчет того, что мне плохо, что мне нужен человек, который бы меня понимал, ни о чем не спрашивая. Я, действительно искала забвения от прошлого. Только, кажется напрасно. Правда, в какой-то степени мне это удалось. Может быть, я заблуждаюсь и, просто всё притупилось, однако не прошла боль. Прошлое сейчас отступило, но не ушло. Вероятно, я заслуживаю порицания – пусть. А мне нужна ты. Началось всё с элементарного чувства заботы. Мне, просто, вдруг, захотелось погладить тебя по голове, прижать к себе, укрыть от тревог. У меня раньше не возникали, подобные желания. Ты мне казалась беззащитным ребёнком. Бредовая идея. Но, понимая это, я упрямо гнала доводы разума. Прекрасно понимаю, ты взрослее меня, старше ( не в возрастном смысле) и, всё таки, мне ты казалась маленькой, беззащитной. Сама того не зная, я всё больше запутывалась в своих чувствах к тебе. Не бери вины в этом на себя. Да и вина ли это? А может благо наше; кто ответит? Ты поняла меня, поняла молча, без слов, ни о чём не спрашивая. Какими-то внутренними путями. Мне иногда кажется – мы с тобой – одно; ты вошла в меня целиком, вся, как есть, не спрашивая разрешения войти; ворвалась, перевернула всё на свете, свела с ума и утащила за собой. Теперь уже поздно вернуться к исходной точке. Но при желании можно. Всё дело в том, что его (желания возвратиться) – нет. Только вперед! В ближайший день, а потом… будь, что будет. Я начинаю нести ерунду. Совсем не то следовало бы говорить. Но, как только слова попадают на бумагу – они тускнеют, бледнеют, облекаясь в благопристойную оболочку, как будто в разговор двоих не очень тактично вмешивается третий. Со временем я осмыслю суть происходящего сейчас и смогу объяснить себе всё до мельчайших деталей. Пока, я действую по наитию. Поздно, да и ни к чему взывать к рассудку – смешно даже, вкусив от запретного плода, пытаться остаться трезвой. Одним словом, разбирайся. Р.S. У нас несомненно, будет ещё большой разговор. Но не теперь. Я не бегу от него, просто, сейчас – не время». Глория чувствовала такую бесконечную признательность Доре, что ей захотелось не медля обнять и расцеловать её, прямо в сей же момент, но..