Да тут ворота увидела, распахнутые настежь.
– Чуфырь-чуфырь! Духом человеческим пахнет! – закричала Баба-Яга.
Смотрит она: пыль столбом по двору стоит, окна в избушке настежь отворены. Ничего не понимает Баба-Яга.
– Избушка, расскажи-ка! Яичко, посмотри-ка!
Вынула она из-за пазухи яйцо с пол-аршина – яйцо золотое, необыкновенное. Вдруг открыло оно глаз свой единственный: посмотрело, оценило, и удивленно заморгало.
Тогда Баба-Яга сняла со своего слепого глаза повязку черную, чтобы глаз слепой посмотрел, что творится такое? Но и глаз в толк ничего не возьмет.
Баба-Яга – лапотки с носами кручеными, на голове платок черный, углами повязанный; высотой с каланчу, ужиной со свечу, ручками всплеснула, бровями шевельнула – собралась уж чар нагнать, да решила обождать.
А тут и Фекла сама идет. Девушка статная, молодая, да сметливая.
– Ты кто такая? И откуда? И почему в доме чужом хозяйничаешь? – нахмурила Баба-Яга брови.
Фекла поклонилась ей в ноги. Да отвечала смиренно.
– Величают меня Феклой. Из деревни я Куронос. Моя матушка, да батюшка деньков сорок назад Богу душу отдали. И осталась я, горемычная, на всем белом свете одна одинешенька. Ни сестры нет у меня, ни братца родного, ни тетки, ни дядьки, ни бабушки с дедушкой, ни жениха нареченного. Ничего не оставалось мне делать, как идти по свету белому странствовать. Иду я так, иду, вдруг вижу – избушка в лесу стоит: вся худа, да грязна. Вот и решила в ней прибрать, да свет навести. Авось, заслужу пристанище себе верное.
Посмотрела Баба-Яга на девушку, головой покачала, и похвалила:
– Вижу, сердобольная ты, Феклуша, да опрятная, и к тому же не шибко любопытная. Глядишь, толк какой и выйдет. Так и быть, оставайся у меня жить, да служить, коли на то воля твоя.
Поклонилась тогда Фекла благодарственно и осталась.
Каждый день Баба-Яга уходила в лес. Иной раз и в ступе летала, да разве в ступе по лесу налетаешься? А кота всегда дома оставляла – за Феклой присматривать, и Тимофеевич, конечно, глаз своих зеленых с девицы не спускал.