Глава 2 Наше время
Апрель 2012 г.
Олеся сидела за компьютером и внимательно изучала сайт школы. В этом году, в сентябре, ее дочь Юля придет сюда в первый класс. Но не это было причиной ее внимания к школе. С экрана монитора на нее смотрел ее любимый Павел Иванович, обожаемый учитель химии и классный руководитель. В этом году он готовился отметить пятидесятилетний юбилей и вот уже больше десяти лет руководил школой. Она помнила о его дне рождения, и каждый год, в этот день, искренне, мысленно желала ему здоровья, исполнения самых смелых задумок, которых, судя по новостям школы, было немало. И только сейчас, спустя много лет, Олеся разрешила себе прийти и поздравить его лично. Рано или поздно, они все равно столкнулись бы в школе. Лучше сейчас, когда она выпьет успокоительное и хорошо подготовиться к встрече. Она не была влюблена, она любила тихой глубокой любовью и стеснялась ее показать. Сейчас нельзя, и тогда не нужно было, а теперь совсем нельзя. Все свои чувства Олеся должна была собрать в крепкий кулак и не расплакаться при виде такого желанного, до сих пор, желанного мужчины.
И вот сейчас, в часы приема директора, Олеся сидела в кресле перед его кабинетом в ожидании своей очереди. Руки ее вспотели, она никак не могла найти им место. Она то доставала телефон, пытаясь почитать электронную книгу, то вставала и изучала стенды на стенах. Смысл прочитанного она не улавливала, читала еще раз, но снова ничего не понимала. Ни то, ни другое занятие никак не помогало ей успокоиться. Она уже собиралась уйти, не выдержав такого напряжения, и все же осталась.
Открылась дверь, вышел посетитель, секретарь жестом пригласил ее пройти. Она встала, легонько постучала в дверь, и вошла в кабинет.
Он узнал ее тут же.
– Олеся! – Павел встал из-за стола, подошел к ней, приобнял, поцеловал в щечку. Он бы искренне рад ее видеть.
– Павел, Павел Иванович… – она больше не могла сдерживать эмоции, – здравствуйте!
Ей хотелось его обнять и не отпускать, в глазах защипало, она почувствовала, как они краснеют и становятся влажными. Расплакаться сейчас – значит выдать себя с потрохами. Олеся внутренне одернула себя, понимая, что перед ней стоит не просто взрослый, а умудренный опытом, зрелый мужчина, которому и тогда были чужды разные романтические сантименты, а теперь и подавно. И нечего устраивать трагические сцены: он их не ждет и не поймет в силу своего холодного нрава и чрезмерного внутреннего контроля. Она любила его таким, какой он есть. Сейчас эта мысль помогла ей справиться с волнением, а, может быть, наконец-то подействовало лекарство.
– Давай присядем на диван. Где ты, как ты, рассказывай, – торопливо продолжал Павел Иванович.
– Замужем, двое детей. Дочка в этом году в первый класс пойдет, а сыну почти два года, – Олеся замолчала, не зная, что сказать дальше.
Столько лет прошло, столько всего случилось, а рассказать оказалось особо нечего. Она сейчас хотела только одного – смотреть на него и слушать его голос. Прошлое вернулось так быстро, что она не успела опомниться. И вот уже ей снова шестнадцать, и она все так же влюблена.
– У меня тоже в общем все неплохо. Сын женился, так что я уже вполне готов стать дедом. А так… Практически живу в школе, столько забот и хлопот!
– Я ведь пришла с Днем рождения Вас поздравить, – опомнилась Олеся, – у Вас юбилей в этом году, да?
– Да, не молодею, – с притворной грустью и некоторым позерством ответил Павел Иванович. От твердо стоял на ногах, в делах был успешен, окружен вниманием, порой, несколько льстивым и заискивающим, но его это не беспокоило.
– Ты уже определилась с учителем для дочки?
– Да, мы хотим к Смирновой Анне Николаевне. Из нашей детсадовской группы к ней несколько человек собираются. Говорят, хороший учитель.
– Напиши на листочке фамилии, я проконтролирую, чтобы всех в один класс записали.
Олеся быстро написала пять фамилий и отдала листочек Павлу Ивановичу.
– Возьми мою визитку, и скажи мне свой телефон. И e-mail, давай тоже сразу запишу.
Олеся продиктовала свои контакты и прочитала на визитке:
«Козаренко Павел Иванович, директор, кандидат педагогических наук, заслуженный учитель России».
Она улыбнулась. Все эти регалии были ей известны. Она помнила, что у Павла Ивановича не было раньше педагогического образования, а сейчас в школах с этим стало строго. Видимо, нужно было получить. Она даже читала автореферат его диссертации, наверное, прочитала бы и саму диссертацию, если бы смогла ее найти в открытом доступе. И про звания «заслуженного» тоже знала, читала в Интернете, радовалась за него.
– Да, регалий у меня поприбавилось, – отметил Павел Иванович, заметив ее улыбку, – стараюсь держать нос по ветру. Общаешься ты с кем-нибудь из своего выпуска?
– С Мариной Яковлевой мы по-прежнему дружим. Помните ее?
– Конечно, я всех вас очень хорошо помню, ведь вы были моим последним выпуском, после вас я уже не набирал класс, перешел на административную работу.
– С Ирой, Наташей и Вовой общаемся через социальные сети. С сыном Лены Новиковой ходим в одну группу в детский сад, но они в другую школу подали заявление, поближе к дому, – рассказывала Олеся, – остальные как-то потерялись.
Они еще долго общались, говорил, в основном, Павел Иванович, Олеся слушала. Она успокоилась, открыто смотрела в его светло-серые глаза и наслаждалась его присутствием. Павел Иванович красавцем и тогда не был, а сейчас постарел, лицо стало еще более круглым, с сильно очерченными щеками – за это свойство она, любя, называла его хомячком, за глаза, конечно, никто об этом прозвище не знал. На безымянном пальце Олеся заметила другое обручальное кольцо. Была ли у него вторая жена, либо же они поменяли кольца в связи с серебряной свадьбой – так и осталось загадкой. Такие сугубо личные вещи Олеся спрашивать постеснялась.
Простились они также, поцелуем в щечку.
– Олеся, заходи, не пропадай, – попросил Павел Иванович.
Она кивнула.
– Мы теперь будет часто видеться, ты теперь наша мама. В смысле мы так родителей учеников называем.
– Да-да. До свидания, Павел Иванович!
Он проводил ее до двери, еще раз сказал «до свидания» и посмотрел вслед.
Олесе жгуче, до безумия захотелось взглянуть на их кабинет химии. Она поднялась на второй этаж, нашла нужную дверь и долго стояла, предаваясь воспоминаниям далекой юности. Тогда она могла каждый день видеть учителя, какой же счастливой она была тогда! Расставшись с ним всего несколько минут назад, она уже тосковала по его голосу, взгляду, запаху… Олесе показалось, что у него был тот же парфюм. Она однажды почувствовала этот запах в метро, начала оглядываться по сторонам в поисках учителя, но, понятно, кроме черно-серо-синей толпы, никого не нашла; придя домой, долго плакала, перечитывая дневники и рассматривая фотографии. Вот и сейчас она уловила этот запах. Был ли он настоящим? Она уже не могла отличить игру воображения от действительности. Такой ее сделала любовь: безумное, многолетнее, молчаливое обожание, оно было ее второй жизнью, не реальной, но выдуманной. В реальной жизни был Саша, были дети Юля и Дима – без них, без этих троих, дорогих сердцу людей, она не представляла своей жизни; была работа, друзья, дача, походы в театр и кино и многое то, из чего состоит сама суть земной жизни, но и без любви к Павлу Ивановичу она себя уже не помнила. Знала, что влюбилась в пятнадцать лет, знала, что как-то жила до него эти годы, знала, но не помнила, не чувствовала. Он поселился в ее душе основательно, всерьез и надолго, возможно, навсегда. Если сумасшедшие люди разговаривают сами с собой, то мысленным собеседником Олеси был Павел Иванович. Она пересказывала ему события жизни, спрашивала совета, делилась радостью и «плакала в жилетку» в горькие минуты. Незримо он всегда был с ней, она так привыкла к этому, что вот теперь и не могла понять, где проходит черта между истинным и выдуманным.
Сегодня Олеся перенесла свою любовь из мира грез в мир людей. Видимо, где-то там, в незримых пространствах астрала, кто-то решил преподать ей очередной урок и испытать на прочность ее чувства, выдержку, желание жить и грамотно расставлять приоритеты.
Май 2012 г.
Олеся сидела на корточках в прихожей и завязывала шнурки у кроссовок. В дверях стоял Саша и терпеливо ждал жену. Юля и Дима, шустрые и задорные, побежали вызывать лифт; на лестничной клетке громоздились три велосипеда в ожидании своих хозяев – семья Матвеевых собиралась на велопрогулку.
Утром Матвеевы посмотрели по телевизору Парад Победы – это было их давней и нерушимой традицией. После пролета авиации дети тут же побежали к окну, чтобы уже живьем понаблюдать за вертолетами, возвращающимися на родной аэродром; зрелище это было куда более захватывающим, так как отчетливо слышался рев двигателей, и в окнах дребезжали стекла.
Не без труда справившись с тремя большими велосипедами, на одном из которых крепилось велокресло для Димы, семья вышла на улицу. Погода стояла чудесная, солнечная и теплая. Дорожки в парке подсохли после недавнего дождя, лишь изредка, в тени попадались небольшие лужи, которые легко можно было объехать, не опасаясь грязи, летящей из-под колес. В эту часть парка прохожие заходили редко, так что никто не мешал им ехать на приличной скорости и наслаждаться встречным ветром. Димка царственно восседал за спиной Саши и выглядел как подосиновик, в своем ярко-оранжевом шлеме. Юля, вся в розовом, ехала впереди, за ней – Саша с Димой, замыкала шествие Олеся, наблюдая, чтобы Димка чего-нибудь не учудил за спиной папы. Пару раз они останавливались, чтобы дать детям отдых – кормили уток, рисовали палочками на мокром песке, рассматривали цветы и наблюдали за стрижами в небе.
К часу дня все уже порядком устали, но Юля очень хотела посмотреть на полевую кухню, которую обещали сегодня разбить в оживленной части парка в рамках народных гуляний. Районный митинг, посвященный Дню Победы, завершился торжественным возложением цветов к обелиску павшим войнам, и толпа потихоньку начала движение в сторону концертных площадок. Матвеевым пришлось спешиться и двигаться с неторопливой скоростью потока. Дима по-прежнему сидел в кресле, остальные аккуратно вели велосипеды по краю проезжей части – сегодня она была пешеходной.
Олеся осталась на берегу реки, чуть в отдалении, сторожить велосипеды, а Саша повел детей в самую гущу толпы, где у полевой кухни за бесплатной гречкой выстроилась небольшая очередь.
– Не, пап, я это не будут есть, – подала голос Юля, взглянув на размазню, предлагаемую в одноразовых белых тарелках.
– Ты же сама хотела посмотреть, давай попробуем? Во время войны эта порция гречки могла быть единственной едой за день, – объяснял Саша дочери.
– Купи мне лучше сладкую кукурузу, а? Пожалуйста… – начала канючить Юля, вон смотри какая красивая, желтая-прежёлтая, и палочку втыкают внутрь, я не испачкаюсь.
– Ладно. Держи 100 руб., иди купи. А мы с Димой пойдем танк посмотрим, приходи туда.
– Хорошо, пап! – довольная Юля побежала к палатке с кукурузой.
Олеся наблюдала за ними издали, несмотря на усталость, у нее было замечательное настроение. Уловив шум прибоя, она посмотрела на реку, где несколько секунд назад проехал катер, и теперь волны набегали на песчаный берег, создавая иллюзию пребывания на море. Краем глаза, на дорожке, ведущий наверх, она заметила мужчину, в образе которого уловила черты Павла Ивановича. «Да нет, показалось», – решила Олеся, но все же повторно взглянула в его сторону. Мужчина приближался и, вне всякого сомнения, оказался именно тем, кого она желала видеть.
– Добрый день, Олеся!
– Ой. Павел Иванович! Здравствуйте! – ее неподдельная радость струилась изнутри, глаза засверкали и улыбались ему навстречу.
– Я смотрю у тебя тут целый гараж, – заметил Павел Иванович, кивая на велосипеды.
– Да, с утра катались всей семьей.
– А Вы что здесь делаете? – удивилась Олеся.
– Ну как же. Я здесь работаю. Несколько наших самодеятельных коллективов каждый год участвуют в праздничной программе – поют, танцуют, а я так… смотрю, на митинг хожу, День Победы все-таки, – он посмотрел в сторону сцены, – а вот, похоже, твои идут.
Через секунду к Олесе подбежала смеющаяся Юля, а за ней подошел и Саша с Димой на руках.
– Вот, моя семья. Муж Саша и дети – Юля и Дима, а это мой учитель – Павел Иванович, директор школы, – Олеся представила мужчин друг другу, они пожали руки.
Павел Иванович задержал взгляд на Саше, потом посмотрел на детей, как будто пытаясь уловить сходство. Но ничего не сказал.
– Скоро приведем к Вам новое поколение, – Саша обратился к Павлу Ивановичу, кивком указав на детей.
– Это прекрасно! Жизнь течет своим чередом, приятно, когда у выпускников есть желание приводить в родную школу своих отпрысков, значит было все не так плохо, – шутливо заметил учитель.
Олеся улыбнулась и с нежностью посмотрела на учителя, а он обратился к Юле.
– Ты хочешь в школу?
– Да, там весело будет! Мне уже купили портфель. Он большой, красный с розовым, на нем принцесса нарисована, – бойко ответила Юля.
– Здорово, молодец! – похвалил Павел Иванович, – что ж, ребят, гуляйте, удачи вам. А я пойду проверю своих артистов.
Они попрощались. Матвеевы сели на велосипеды и неспеша двинулись в обратный путь, обещав детям пойти вечером в парк, на высокий берег, смотреть праздничный салют. По дороге Димка уснул в велокресле, а по приезду домой устроил родителям шумный каприз по поводу своего внезапного и незапланированного пробуждения.
После обеда, убирая со стола, Олеся мысленно возвращалась к встрече с учителем, ей хотелось многое ему рассказать. Она постеснялась его задерживать и ограничилась лишь обыденными вежливыми фразами. «Когда я теперь его увижу? В сентябре только? Как долго…», – думала она и глубоко по нему тосковала. Вот так бывает: живешь себе и живешь, тихо любишь, мысленно общаешься и думаешь, что этого достаточно, но вот он появляется в реальной жизни и все переворачивается с ног на голову, вверх тормашками. Ты уже давно похоронила мечту о нем в глубине своего многострадального сердца, смирилась с реальностью, и вдруг опять засверкал луч надежды – оказывается, его можно видеть, с ним говорить и даже осязать – вот он, стоит перед тобой – живой, родной, любимый.
Олеся понимала, что замужем. Чувство к Саше дарило тепло, уют, радость и душевный покой, она любила его нежной любовью, заботилась, была верным, надежным другом и партнером. Она родила от него двоих детей, и бесконечно, безусловно любила их – всех троих – самых близких и родных ее сердцу людей. Павла Ивановича Олеся боготворила и никогда не представляла в роли своего мужа, еще с юности твердо уяснив: это невозможно ни при каких обстоятельствах. Зачем ей нужна была эта любовь, что она хотела получить взамен, зачем любила? Почему привязанность к учителю не осталась в прошлом вместе с отзвеневшим звонком? Олеся не могла ответить на эти вопросы, однако и избавиться от чувства не получалось. Сейчас, сидя на кухне, она все больше погружалась в эту бесконтрольную любовь и не боялась утонуть: «Может быть, стоит дойти до конца, и вот тогда я смогу его забыть?». У нее было ощущение незаконченности этих отношений, пусть и не отношений любовников, но все же была между ними душевная связь, которая оборвалась просто так, в один день. Она хотела излечиться и начать ценить то, что есть в ее жизни сейчас, и, возможно, тогда «радугу прошедших дней застелет дым грядущих лет, и также потеряют цвет воспоминания о ней…». Она хотела завершить гештальт.
Вечером Олеся написала письмо Павлу Ивановичу.
Еще раз, здравствуйте, Павел Иванович!
Мы так неожиданно сегодня встретились, что я растерялась. Хотелось столько всего Вам сказать, но почему-то не получилось. Голос мой по-прежнему дрожит, а мысли ускользают при виде Вас.
Для меня День Победы не просто выходной день. Это действительно праздник. Мои деды воевали, бабушки работали в тылу. Многие не любят вспоминать войну, но была у нас одна соседка в деревне, в Белоруссии (или в Беларуси?) – прекрасная рассказчица, так вот ее молоденькой девушкой угнали в Германию на работы. Ее и еще двоих подружек. Везли в товарных вагонах, набитых до того, что трудно было дышать. Они постоянно пытались бежать, их ловили и возвращали. Одной из подружек с третьего раза побег удался, она шла домой, лесами и полями порядка ста километров, пешком, зимой, без еды. Но была счастлива тем, что возвращается домой. Ей очень повезло встретить в лесу партизан, которые ее хотя бы накормили досыта, так она смогла продолжить путь, вернулась домой. Остальные, которых все-таки увезли, жили в немецких семьях в качестве работниц, это были рабы Третьего Рейха, остарбайтеры. Сейчас-то я понимаю, что нам, детям, далеко не все рассказывали… Они выжили и вернулись домой. Понимаете, что им пришлось пережить и там, в плену, и здесь, на Родине? Они из плена попали в ад – допросы, проверки… ну, Вы, понимаете… А дед, ему в 1941 г. было всего 15 лет, партизанил сначала в подмосковных лесах, потом война забросили подальше, он присоединился ко Второму Белорусскому фронту. Оба деда вернулись с войны, но были те, кого прямо в деревне фашисты повесили. Жителей выгоняли из своих домов, чтобы загнать туда лошадей… В общем, война – это страшно. В мире должен быть мир. И очень важно, чтобы ребенок понимал, что немцы и фашисты – это разные люди. У фашистов нет национальности. Я пытаюсь донести это до своих детей.
Мы сейчас с семьей пойдем на речку смотреть салют. Обещали какую-то необычную красоту!
До свидания, Павел Иванович, было приятно вот так с Вами поговорить.
Отправив письмо, Олеся задумалась. «Я же ему в любви призналась», – внезапно осознала она. Чувства смешались, голова и сердце противостояли друг другу: она была и рада выплеснуть нахлынувшие эмоции от встречи, и напугана одновременно. «Что сделано, то сделано, дождусь ответа, может не все так страшно, и он правильно меня поймет? Хотя я как раз и боюсь, что он правильно меня поймет», – мысли Олеси блуждали в лабиринтах мозга.
– Мама, мы опоздаем! Ты еще не оделась! – Юля вырвала Олесю из оцепенения.
Олеся от неожиданности не сразу поняла, о чем речь. «Ах да, салют же».
– Иду, иду! – успокоила она семью.
Она надела Димке теплые джинсы, куртку и легкую шапочку, проверила одежду Юли.
– Саш, ты куртку надень, в одной футболке околеешь.
– Да ладно, тепло же!
– Тепло днем было, на солнце, не май месяц…
– А вот как раз и май, – отшутился Саша, но куртку все-таки надел.
Салют действительно был великолепен! При каждом залпе орудий многочисленные и разновозрастные дети визжали, хлопали в ладоши, кричали и свистели. Им помогали уже хорошо отпраздновавшие взрослые. Высокий берег в парке – лучшее место для просмотра салюта, был полон людей, а возвращение домой по аллее напоминало советскую демонстрацию – огромная плотная толпа, с шарами, флагами, фонариками и прочими праздничными атрибутами, периодически выкрикивающая «Ура! Ура! Ура!».
Счастливые и немного уставшие, Матвеевы вернулись домой. Олеся уложила спать детей и решила проверить почту. Да, ответ пришел.
Олесенька, здравствуй!
Спасибо за такое теплое и откровенно письмо. Если что-то не получилось сказать, значит есть еще какие-то чувства.
Ты знаешь, ведь мой отец дошел до Берлина. Да, война – это страшно. Поэтому я очень стараюсь организовывать в школе мероприятия, посвященные памяти погибших. Мы приглашаем ветеранов, устраиваем концерты, создали музей – ты знаешь, наверное, все это. День Победы и в моей семье всегда отмечался как один из самых главных праздников. Я рад, что для тебя этот праздник тоже важен.
Мне было приятно увидеть свою любимую ученицу…
Олеся дочитала письмо и выдохнула.
«Олесенька… Мне было приятно увидеть свою любимую ученицу… Олесенька… Мне было приятно увидеть свою любимую ученицу…». Она все повторяла и повторяла эти слова и никак не могла поверить в их смысл: «Это что, он тоже в любви мне признался?».
И любовь, до той поры контролируемая, сорвалась и полетела в пропасть. Олеся больше не могла ею управлять. Похоже, за дело взялась страсть, полностью выключила здравый смысл и толкала на необдуманные поступки. Олеся вдруг осознала, что ее любовь «сменила цвет». Не об этом ли пел Никольский и рассуждал Джон Алан Ли?
Олеся, по ее собственному мнению, все эти годы чувствовала к Павлу Ивановичу нечто среднее между сторге и агапэ. Это была тихая, спокойная, умиротворенная привязанность к объекту любви, не требующая подкрепления встречами – она совершенно безболезненно переносила разлуку с ним, достаточно было воспоминаний. Олеся втайне следила за жизнью любимого – не рьяно, без фанатизма и преследований: при случае интересовалась у общих знакомых, читала новости о школе в Интернете и однажды видела учителя мельком на экране телевизора. Ей даже в голову не приходило зайти на его странички в соцсетях, она и не знала, что они есть. Там была сосредоточена его личная жизнь, куда Олесе дорога была закрыта. Она и не стремилась к этому.
Сейчас же в ее душе царила смута. Даже Марине было боязно в этом признаться. Как объяснить, что, будучи счастливо замужем, она все еще вспоминает школьную любовь и, о Боже, не просто вспоминает, а теперь уже на что-то надеется. Теперь ей не шестнадцать, она давно совершеннолетняя, теперь можно… Можно что? «Я хочу его обнять, я хочу его поцеловать, я хочу посмотреть ему в глаза. Один разок, и все», – наивно успокаивала себя Олеся, все-таки понимая, что вряд ли два взрослых любящих человека ограничатся одним поцелуем. Она не знала, что чувствует он, но отлично осознавала: одна ее любовь сметет теперь все преграды на пути. Она с трудом узнавала себя.