Она
Она старалась мечтать в голодном сером детдоме.
И пряча слёзы в кровать, мечтала только о доме.
Она стремилась сберечь в своей душе состраданья.
Не отравить, не пресечь людской души пониманья.
Она не стала семьёй на рынке "детской надежды".
Была немного слепой, слегка наивной, небрежной.
"Она нам не подойдёт",– в захлеб твердили "мамаши".
" Она же просто урод, хочу умнее и краше"!…
Она ушла на войну, лишь стукнуло восемнадцать.
Была в тылу и в плену, разведчик роты Н-надцать
Она влюбилась в него, он так красиво писал.
Он снайпер был – виртуоз, он их форпост защищал.
Она в январскую ночь его закрыла собой.
Затем, подняв на себя, несла сквозь слёзы и боль.
Она тащила его, борясь со шквалом гранат.
Под пуль колючих дождем, сновала вскользь, наугад.
Она вернулась живой и целой даже, вполне.
Она ценила его и в мире, как на войне.
Он лишь жестоко шутил: "Она же просто урод"!
Но знала, что он любил, сквозь шору, грубость и лёд!
Он ту январскую ночь ведь и не помнил вполне.
Кантузию получив, на той холодной войне.
Любви он не доверял, её считая игрой.
Её в миру потерял, зовя те чувства игрой.
Тот снайпер был виртуоз, такой же, впрочем, как он.
Приветом прошлой игры, стал в её сердце патрон.
Он больше так не шутил, он понял цену потерь.
Он так красиво писал в борьбе циничных идей…
Это история сильной, очень сильной девушки, но главной загадкой каждой подобной истории, является взгляд с другой стороны. Поэтому, эту историю мне бы хотелось рассказать Вам и от лица “Снайпера виртуоза”
Он
Он красиво писал, кисть так прытко ложилась в душу.
Он цинично шутил о любви и пустых этих слов не слушал.
Он хотел передать в полотне страх и ужас военных агоний…
Он ушёл воевать, прикрываясь палитрой ироний…
Он красиво стрелял, пуля чётко ложилась в тело.
Он цинично играл, снайпер в деле и без предела.
Он в январскую ночь для войны выбрал боли краску.
Он в агонии пал, успев сбросить цинизма маску.
Он контузии ум уступил, он продолжил писать.
Языку, вместо рук, научил свою кисть подчинять.
Он хотел на холсте передать всю опасность войны.
О любви оставалось мечтать, жить отбросом страны.
Он её презирал за её, как казалось, ложь.
Чувств её красоту, он воспринял как жалости нож.
Он ей не доверял, злобно и иронично шутил.
Он её потерял, на глазах её снайпер убил…
Он красиво писал, кисть так прытко ложилась в душу.
О любви не шутил, тихо в сердце замкнув тот ужас.
Он хотел передать в полотне страх и ужас потерь…
Он решил воевать с миром глянца, циничных идей…
И снова Он и Она, так почему бы нам не вернуться к истории столь же сильных личностей и не зачитать ещё один фрагмент из мини-романа СашАшаС.
СашАшаС, фрагмент 2. Сергей
Пагонини очнулся в палатке. В голове все перемешалось, последнее, что он отчетливо осознавал и помнил-это испуганные глаза Малого.
– Значит он еще ничего не знает… странно, им уже должны были сообщить.
Горел свет. Сергей видел сквозь плотно сомкнутые веки теплые шарики света. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Кто-то спорил. В отдаление играло радио. Глаза открывать совсем не хотелось. Как же он устал. Усталость противной липкой вязью разливалась по телу и захватывала мозг, который хотел только одного. Забыться в спасительном сне, однако было пора… пора
Когда Сергей открыл глаза, в палатке действительно горел свет, но рядом никого не было, даже его товарищ, случайный свидетель и бесспорный счастливчик, вероятнее всего, находился в другом помещение.
Сергей поднялся. Плече саднило и голова кружилась, однако это не помешало ему подойти к брезентовому окну. Вид из сан части открывался на эмитированный плац-широкую песчаную равнину, очищенную от камней и прочего мусора с трассировочной разметкой. Сергея поражал тот факт, что и там было тихо. Никто не бегал, не мельтешил. Пара новобранцев с мешками на перевес проследовали к КПП, группа спецов окружили БТР. Все было до невозможности буднично, но почему?
За спиной послышался шорох брезента и чьи-то негромкие шаги.
вот и началось,– подумал Пагонини и глубоко вздохнув, обернулся.
Не было конвоя и обвинений. В глазах вошедшего…вошедшей… было только презрение. Перед ним стояла хрупкая девушка с мальчишеской стрижкой в чуть мешковатом камуфляже. Он не сразу вспомнил, где видел ее раньше Только спустя минуту в памяти всплыла картина, как Сашка бросается к ним, полный решимости помочь, поддержать товарища из суворовского… наивный. Но тут же останавливается, будто наткнувшись на препятствие. Причина? Суровый оклик юнца. Это ее он принял за юнца и удивился поведению друга. Сейчас то он мог осознать причину. Это был не юнец, это была девушка, совсем молоденькая девушка на пагонах которой красовались капитанские звездочки. Капитан А-это она?!
– Здравия желаю, товаришь капитан!
– Здравия ли, суворовец.
На Сергея пахнуло холодом. Голос был высокий и жесткий. В серых глазах читался металл.
– Что вы имеете в виду, товаришь капитан?
– Пагонини, кажется? -ответила Александра вопросом на вопрос.
Сергей стоял молча, внимательно вглядываясь в эти ледяные, смотрящие на него с неприязнью, глаза.
– Так вот, товаришь Пагонини, мне все известно,– девушка медленно приближалась, не отрывая острого взгляда от его лица,– мне все известно,– рука девушки скользнула к кобуре,-про каждого, каждую жизнь,– проворные пальцы пробежали по застежки,-каждую судьбу,– ладонь сжала холодную рукоять. И знаешь ты, падонок, мне даже не обязательно быть лично знакомой хотябы с одним из этих ребят,девушка вплотную подошла к парню и уперла ствол пистолета в его грудь,– не надо знать их, чтобы сейчас пустить пулю тебе в живот и этим выстрелом забрать твою никчёмную жизнь.
Сергей смотрел на нее молча. Он не привык оправдываться. Не умел и не хотел этого делать. Сейчас, слушая аргументы этой девушки, он понимал ее, понимал как никогда и все же, не собирался что-то предпринимать. Просто смотрел в эти смелые и ясные глаза и ему становилось как-то спокойно. Пусть лучше от рук обладательницы этих глаз, придет к нему освобождение. Пусть все закончится. Как он устал!
Вдруг, металлический блеск в глазах девушки погас, на смену ему пришло холодное равнодушие. Не обращая внимания, на пристальный взгляд парня, она опустила глаза и, деловито застегнув кобуру, бросила на стол старого вида картонную папку.
– Я понятия не имею, чем руководствуется начальство, когда назначает такого мерзкого слизняка, как ты, для участия в операции, да мне в общем то и плевать. Однако, если ты хотябы попытаешься прицелиться, хоть пальцем шевельнешь, в сторону одного из членов операции, то я клянусь тебе, в смертной агонии, с того света, если будет необходимо, но я достану тебя и размажу твою жалкую, никчёмную голову.
– Для убийства всегда должны быть очень веские основания, товаришь капитан! Сможете ли вы, найти их? Как вы сами утверждаете, вы их не знали! Ведь ты, товаришь капитан, не знаешь моих жертв! Допусти! Хоть на долю секунды! А вдруг, они были достойны своей участи?
Сергей говорил спокойно, намеренно растягивая слова. И от его слов ярость, холодная, всепоглощающая ярость поднималась в глазах капитана. Мелькнула в ее глазах, мелькнула и погасла…