Места силы. Шаманские экскурсы. Том 6. Жизнь Карла Юнга. Шаманизм, алхимия, психоанализ

Дальше поговорим и о том, и о «Другом».

Нечто потустороннее

«В глубине души я всегда знал, что во мне сосуществуют два человека, – говорит Юнг. – Один был сыном моих родителей, он ходил в школу и был глупее, ленивее, неряшливее многих. Другой, напротив, был взрослый – даже старый – скептический, недоверчивый. Удалившись от людей, он был близок природе, земле, солнцу, луне; ему ведомы были все живые существа, но более всего – ночная жизнь и сны».

Но это скорей взгляд Юнга, скрывшегося под старость в своей знаменитой башне на берегу Цюрихского озера и диктующего Аниэле Яффе свои «Воспоминания». А как воспринимал эту двойственность ребенок? «Тогда я не видел различия между „я“ первым и „я“ вторым, кроме того, что мир второго „я“ был только моим. И все же меня никогда не покидало чувство, что в том втором мире было замешано что-то еще помимо меня». Что же именно? Вот: «Будто невидимый дух витал в моей комнате – дух кого-то, кого давно нет, но кто будет всегда, кто существует вне времени. В этом было нечто потустороннее».

Семья Юнгов. Отец Иоганн Пауль Юнг (здесь он похож

на Фрейда), мать Эмилия (в девичестве Прейсверк),

сестра Иоганна Гертруда и сам Карл

Ради удобства и ясности Юнг называет две части своей души просто «номер 1» и «номер 2». Но, скажем прямо, не так уж много этим проясняет. То есть мы можем, конечно, предположить, что «номер 1» – это социальная личность, которая вырабатывается из указаний и запретов взрослых, «персона» (как впоследствии Юнг будет говорить), приспособленная для жизни в обществе. А «номер 2» – нечто природное, то, при помощи чего человек может видеть невидимое и переживать то, что недоступно «номеру 1». Однако это слишком общо. И к тому же: что это значит в конкретном случае Юнга? Чтобы это понять, обратимся к прямым его впечатлениям. Вот он (очевидно, «номер 2») говорит:

«Мне казалось, что горы, реки, озера, прекрасные деревья, цветы и звери с большим правом могут называться Божьими подобиями, нежели люди с их смехотворными одеждами, с их бестолковостью и тщеславием, лживостью и отвратительным эгоизмом – со всем тем, что я так хорошо узнал в себе, то есть в моем „номере 1“, школьнике из 1890 года. Но существовал и другой мир, и он был как храм, где каждый забывает себя, с удивлением и восторгом постигая совершенство Божьего творения. В этом мире жил мой „другой“, который знал Бога в себе, знал Его как тайну, хоть это была не только его тайна. Там, в этом мире, ничто не отделяло человека от Бога. Там все было так, будто дух человеческий был с Богом заодно и глядел вместе с ним на все созданное».

А вот как каждый из них воспринимает другого (а заодно – и Карла): «„Номер 1“ считал меня малосимпатичным и довольно посредственным молодым человеком… „Номер 2“ видел в „номере 1“ тяжелую и неблагодарную моральную проблему, особь, отягощенную множеством дефектов… „Номер 1“ рассматривал „номер 2“ как мрачное царство своего подсознания. „Номер 2“ сам себе казался камнем, однажды заброшенным на край света и бесшумно упавшим в ночную бездну. Но в нем самом царил свет»… При этом два существа души Юнга как будто несовместимы: «Когда „старец“ присутствовал, мой „номер 1“ как бы исчезал, и, наоборот, когда на сцену выходил „номер 1“, „старец“ превращался в далекую и нереальную мечту».

Как их совместить – это задача, которую Юнг осознает с годами и опишет как процесс индивидуации (в свое время мы и об этом поговорим), а сейчас пока молодой человек выбирает профессию. Его интересуют естественные науки, но и – науки о человеке. Компромисс – медицина. Но на учебу нужны деньги. И вообще, надо делать что-то практическое… В это время Юнгу снится сон: незнакомое место, туман, в котором он идет навстречу почти ураганному ветру. В его руках маленький огонек, готовый погаснуть. И все зависит от того, удастся ли его сохранить. Вдруг – чувство, что кто-то идет за ним попятам. Сновидец оглядывается, видит огромную черную фигуру и тут же понимает, что, несмотря на весь ужас, должен пронести и спасти свой маленький огонек.

Кляйн-Хюненген под Базелем, куда Юнги переехали в 1884 году. В глубине за деревьями церковь, в которой служил отец Карла

Напомню, что история камня⁴, на котором маленький Юнг предавался игре «кто я, камень или тот, кто на нем», непосредственно связана с историей о костерке, который он жег с товарищами, но считал – только своим. Теперь во сне он несет свой огонек, а сзади черная фигура. Проснувшийся Карл сразу сообразил, что эта фигура – «всего лишь его собственная тень на облаке, созданная игрой света того огонька». Пройдет время, и в аналитической психологии «тень» станет одной из фигур бессознательного. А мы сейчас запомним на будущее, что в детских играх Юнга где-то рядом с огоньком (необходимым условием тени) маячит камень, всплывающий так или иначе во всех метаморфозах его второго «я».

Тогда же, проснувшись, Карл понял еще одну вещь: этот огонек «был моим сознанием, моим единственным сокровищем. И хоть в сравнении с силами тьмы огонь мал и слаб, все же это – свет, мой единственный свет». Практический вывод: «Теперь я знал, что „номер 1“ был носителем света, а „номер 2“ следовал за ним как тень. И моей задачей было сохранить свет, не оглядываясь на vita peracta – на то, что закрыто для света. Я должен идти вперед, пробиваться сквозь отбрасывающий меня назад ветер, идти в неизмеримую тьму мира, где нет ничего, где мне видны лишь внешние очертания, зримые и обманчивые, того, что невидимо и скрыто. Я, мой „номер 1“, должен учиться, зарабатывать деньги, должен жить, побеждая трудности, заблуждаться и терпеть поражения».

Старое здание Базельского университета

В студенческие годы жизнью Юнга рулил в основном «номер 1»: лекции, сходки общества «Zofingia», вылазки на природу, пирушки, философские споры… Но уже в конце второго семестра в его руки попала книга о спиритизме. Прочитав ее, он увидел, что изложенное напоминает то, что он часто слышал в детстве. «Материал был, конечно, подлинный, – отмечает он, – но возникал другой важный вопрос: были ли эти явления правдивы с точки зрения естественных законов, – ответить на него с уверенностью я не мог. Но все же мне удалось установить, что в разное время в разных концах земли появлялись одни и те же истории… Скорее всего, следовало предположить, что здесь не обошлось без определенных объективных свойств человеческой психики».

Однако об этом как раз в книге ничего не было. И тогда студент стал читать «Грезы духовидца» Канта, от него перешел к Сведенборгу. Позднее увлекся философией бессознательного Эдуарда фон Гартмана, стал читать Ницше. В Заратустре Юнг увидел «номера 2» автора (как до того увидел в Фаусте «номера 2» Гете) и подумал: а не был ли его собственный «номер 2» столь же болезненным, как «номер 2» Ницше? «Мысль об этом переполняла меня ужасом, и я долгое время отказывался признать это; но она появлялась снова и снова в самые неожиданные моменты, и каждый раз я ощущал физический страх». В Базеле многие еще помнили Ницше и много чего могли рассказать о его душевной болезни. Это отпугивало. «Как „Фауст“ в свое время приоткрыл для меня некую дверь, так „Заратустра“ ее захлопнул, причем основательно и на долгое время».

Студиоз Карл Юнг с товарищами.

Он над парнем, который лежит слева от бочки

Где-то с конца 1898 года Юнг стал думать о выборе специальности: хирургия или терапия? В разгар этих раздумий, во время летних каникул он сидел в своей комнате и читал. В столовой за прикрытой дверью мать что-то вязала. Вдруг страшный треск. Карл бросился к матери. Она, заикаясь, спросила: «Ч-что случилось? Это было прямо возле меня». И указала на стол. Столешница была до средины расколота. Юнг: «Я лишился речи. Как такое могло случиться? Стол из прочного орехового дерева, который сох в течение семидесяти лет, – как мог он расколоться в летний день при более чем достаточной влажности?» Он еще подумал: «Странные вещи случаются». А мать на это своим «вторым» голосом ответила: «Да, да, это что-то да значит».

Тут надо пояснить, что мать Юнга тоже обладала мощным «номером 2». Я рассказывал о том, как амбивалентно она учила сына молитвам, как двусмысленно изъяснялась во снах, как из ее комнаты выходило привидение. К этому стоит добавить, что Юнг часто описывает ее как существо двойственное.

Например: «Взгляды ее были вполне традиционными для человека ее положения, однако ее бессознательное нередко обнаруживало себя, и тогда возникал образ мрачный и сильный, обладающий абсолютной властью и как бы лишенный физического тела. Мне казалось, она состояла из двух половинок, одна безобидная и человечная, другая – темная и таинственная. Эта вторая обнаруживала себя лишь иногда, но всякий раз это было неожиданно и страшно. Тогда она говорила как бы сама с собой, но все ею сказанное проникало мне в душу, и я совершенно терялся». И далее: «Двойственная природа матери была одной из главных причин моих ночных кошмаров. Днем ласковая, по ночам она казалась странной и таинственной, являясь мне страшным всевидящим существом – полузверем, жрицей из медвежьей пещеры, беспощадной как правда и как природа». В общем, трудно отделаться от подозрения, что Карл унаследовал своего «номера 2» именно от нее.

После того, как треснула столешница, прошло две недели. Вернувшись однажды домой, Юнг нашел домочадцев в форменной панике. Оказывается, опять был грохот, на сей раз он исходил от буфета (тоже старинная вещь). Стали смотреть. На самом буфете трещин не нашли, зато внутри обнаружили нож с разломанным на куски лезвием. Литейщик, к которому Юнг показал обломки, сказал: «Этот нож в полном порядке, в стали нет никаких дефектов. Кто-то умышленно отламывал от него кусок за куском. Это можно сделать, если зажать лезвие в щели выдвижного ящика или сбросить его с большой высоты на камень. Хорошая сталь не может просто так расколоться. Кто-то подшутил над вами». Кто бы это мог быть? Юнг говорит, что, когда раздался треск, в комнате были мать и сестра. И замечает: «„Номер 2“ моей матери с напряжением всматривался в меня».

Это тот самый нож. Юнг его сохранил

Дальше Юнг говорит, что через несколько недель после этих событий он узнал, что некие его родственники увлекаются спиритизмом. У них был медиум, пятнадцатилетняя девушка. В «Воспоминаниях» нет ее имени. И вообще, в связи с этой историей Юнг напускает туману. А между тем девушка-медиум – это двоюродная сестра Карла по материнской линии Хелен Прейсверк, Хелли. Среди Прейсверков едва ли не каждый был обладателем «номера 2» и духовидцем. Так, отец матери Юнга Самуил Прейсверк во время проповедей (он был священником) ставил своих детей позади себя, чтоб отгоняли витающих вокруг него духов. Его жена Аугуста (бабушка Юнга) периодически впадала в трансы, выходя из которых пророчествовала. Об их дочери Эмилии Юнг я уже говорил. Вот и Хелен, внучка Самуила и Аугусты, оказалась медиумом.

Деды и бабки Карла. Слева – Самуил Прейсверк

и его жена Аугуста; справа – Карл Юнг и его жена София

Судя по книге «Медиум К. Г. Юнга», написанной Стефанией Замстейн-Прейсверк (племянницей Хелли), первый сеанс спиритизма, в котором участвовал Карл, прошел еще в июне 1895 года (а не в августе 1899, после инцидентов со столом и ножом). Дело было в доме Юнгов, за тем самым столом, который потом треснул (чего ж удивляться). И участвовали в нем, кроме Карла, его мать и две кузины – Луиза и Хелен. Последняя проявила себя как потрясающий медиум. Через нее говорил тот самый дедушка Самуил, от которого надо было отгонять духов. Его голосом девочка предрекла ужасные вещи, которые вскоре сбылись. Мы не будем вдаваться в эти детали. Достаточно будет сказать, что в 1895 году сеансов было три (последний в конце августа), а потом они прекратились. В сентябре умер отец Хелли, и ее дядюшка запретил чертовщину под предлогом, что девочке надо готовиться к конфирмации. А уже в январе умер также и отец Карла, и студенту, у которого на руках остались мать и сестра, стало не до спиритизма.

И вот новая серия опытов. Длилась она года два, пока Хелли не выдохлась как медиум. В какой-то момент Юнг заметил, что она «пытается имитировать спиритический феномен, т.е. попросту мошенничает», и прекратил наблюдения. О чем потом сожалел, «потому что на этом примере понял, как формируется „номер 2“, как входит в детское сознание alter ego и как оно растворяется в нем». Тем не менее этот опыт не прошел даром. Юнг описал семь сеансов с кузиной в своей диссертации «К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов» (опубликована в 1902).

Вообще, в этом тексте в зачатке уже есть едва ли не все, что потом будет открыто Юнгом на протяжении жизни. Нам сейчас интересно описание «номера 2» Хелли (которая зашифрована в диссертации как С.В.): «В то время, когда я был близко знаком с С.В., она вела довольно странное, полное противоречий существование, своеобразную двойную жизнь – жизнь разных личностей, чередующихся или сосуществующих рядом и постоянно оспаривающих позиции одна у другой». Чувствуется, что это «странное» существование знакомо автору по собственному опыту, хотя и не такому интенсивному, как у Хелли. Ничего, у него еще все впереди. Вот в 1913 году начнется его знаменитая «встреча с бессознательным», тогда и через Карла будут говорить духи. И мы вместе с ним их ясно увидим, листая «Красную книгу».

А в диссертации, как и положено в объективном исследовании, Юнг описывает «номера 2» Хелли со стороны, с точки зрения «номера 1», который в то время в нем возобладал. И получается (заголовок раздела про Хелли): «Случай сомнамбулизма у женщины с отягощенной наследственностью (спиритического медиума)». «Номер 1» Карла изображает «номера 2» кузины как состояние, в котором она галлюцинирует, совершает всякие автоматические движения и произносит слова под воздействием духов, которые, правда, называются по-научному: то «сомнамбулическими личностями», то «подсознательными личностями», а то и как-то еще. Терминология еще не установилась. Но видно, что «номер 2» – это не какое-то одно существо, а множественность. Через Хелли вещает то одна личность, то другая, то третья, и в конце концов их набирается целая туча. Но ведь и «номер 2» Юнга тоже мог бывать разным. То человеком, похожим на Гете, то богом, испражняющимся на собор, то кем-то из средневековья (вроде Фауста), то камнем (см. предыдущую главу). В дальнейшем мы увидим еще немало других состояний второго «я» аналитика.

Карл Юнг в старости на берегу Цюрихского озера в Боллингене

А сейчас вернемся к студенту, который во время этих спиритических сеансов еще даже и не думал, что станет психиатром, готовился стать терапевтом. Психиатрию в то время скорей презирали. И Юнг – тоже. Готовясь к выпускному экзамену, он взялся за учебник по этой дисциплине в самую последнюю очередь. «Я начал с предисловия, рассчитывая узнать, на что опираются психиатры, чем они вообще оправдывают существование своего предмета». И обнаружил интересное. Например, что психоз – «болезнь личности». От волнения студиоз аж вскочил: «Меня будто озарило на мгновение, и я понял: вот она, моя единственная цель, – психиатрия. Только здесь могли соединиться два направления моих интересов… Наконец, я нашел область, где взаимодействие природы и духа становилось реальностью».

Решение было принято. Дальше все складывалось так, как бывает, когда – раз, и попёрло. Юнг как раз излагает это в терминах шаманской теории потоков⁵: «Получилось так, будто два потока слились воедино и неумолимо несли меня к далекой цели. Уверенное ощущение себя как „цельной натуры“ словно на магической волне перенесло меня через экзамен».

Уже 10 декабря 1900 года он начал работать ассистентом в психиатрической клинике Бургхольцль под Цюрихом.

Выпустить птичку

Итак, в конце 1900 года Карл приступил к работе в психиатрической клинике Бургхольцль при Цюрихском университете, которой руководил Эйген Блейлер. В «Воспоминаниях» Юнг сообщает, что в те времена «работа психиатра заключалась в следующем: абстрагировавшись в возможно большей степени от того, что говорит пациент, врач должен был поставить диагноз, описать симптомы и составить статистику». Психология пациента «никого не интересовала». Никто из коллег не мог ответить на вопрос: «Что же происходит с душевнобольным человеком?» И только когда Юнг прочитал труды Фрейда, кое-что начало проясняться: «Его концепции указали мне путь и помогли как в моих последующих исследованиях, так и в понимании каждого конкретного случая. Фрейд подошел к психиатрии именно как психолог».

Такой подход означал не просто наблюдение за расстройством, но – проникновение в проблемы личности, в ее историю, в смысл болезни. «За психозом, я считаю, стоит общая психология личности. Мы находим здесь все те же вечные человеческие проблемы… При детальном изучении в основе умственных расстройств мы не обнаружим ничего нового и неожиданного, а столкнемся с теми же вещами, которые лежат в основе нашего собственного существования», – говорит Юнг и в подтверждение этому приводит много примеров из собственной практики. Мы сейчас рассмотрим один пример, который сам аналитик как раз и не приводит, ибо он касается его лично.

Клиника Бургхольцль под Цюрихом

В начале мая 1908 года в Бургхольцль для лечения от наркомании поступил Отто Гросс, сын знаменитого создателя научной криминалистики Ганса Гросса. Отто был видным участником психоаналитического движения, его ценил Фрейд, называл, наряду с Югом, единственными, «кто может внести свой оригинальный вклад» в психоанализ. Идеи и методы Гросса были оригинальны. Он связывал психоанализ с ницшеанством, проповедовал свободную любовь, практиковал полигамию, выносил психоанализ из тиши кабинета. Бывало, обсыпанный кокаином и табачным пеплом, он ночи напролет проводил сеансы психоанализа среди завсегдатаев мюнхенского кафе Стефании. Требовал от богемных забулдыг (анархистов и дадаистов) отдаваться инстинктивным позывам. И сам же показывал пример: соблазнял женщин, пожирал наркотики в устрашающих дозах… Вот и попал в клинику, где им занялся доктор Юнг.

О состоянии Гросса можно судить по клиническим заметкам лечащего врача. Например: «Благодаря ежедневным напоминаниям он хотя бы по разу в день моет руки и перестал пачкать свою одежду пищей и пеплом от сигарет. Во время, свободное от анализа, он не занимается ничем, кроме рисования младенческих картинок». При этом Юнг добавляет, что больной настаивает, что «у него огромный талант к рисованию». И вот полюбуйтесь: «Изрисовал наружную сторону двери в свою комнату странными рисунками. Иногда расхаживает по кругу, а так обычно проводит целый день, сидя или лежа на кровати в любой позе, какую только можно вообразить, например: голова под подушкой или ноги на ней. Совершенно непродуктивен». Еще: «Он все время пишет, но вовсе не письма. Несмотря на многократные требования, он не в состоянии изложить результаты своего анализа в письменной форме. Лишь раз он смог сформулировать пару предложений, имеющих психологический смысл».

Кафе Стефании в Мюнхене

Вообще-то Юнг познакомился со своим пациентом несколько раньше, на конгрессе психиатров и неврологов, прошедшем в сентябре 1907 года в Амстердаме. И тогда же написал Фрейду: «Д-р Гросс рассказывал, что он кладет конец переносу, превращая пациента в сексуально аморального человека. По его словам, перенос на аналитика и его жесткая фиксация являются не более чем проявлением моногамии и, как таковые, должны считаться регрессивными симптомами. Подлинно здоровое состояние для невротика – это сексуальная распущенность. В результате он связывает Вас с Ницше».

Слово «перенос» здесь следует понимать как термин, означающий фиксацию либидо пациента на аналитике. Примерно за год до того Фрейд объяснил неискушенному еще в тонкостях анализа Юнгу: «Вы, вероятно, уже поняли, что излечение нашим методом происходит в результате фиксации либидо, ранее имевшего бессознательную форму. Это и есть перенос… По сути дела, излечение происходит через любовь. Перенос является самым убедительным и, я бы даже сказал, единственным неопровержимым доказательством того, что неврозы вызываются любовной жизнью индивида».

В 1947 году Юнг издаст книгу «Психология переноса», где детально рассмотрит этот феномен с точки зрения алхимии. А пока он делает только первые шаги в его понимании. И в случае с Гроссом это выглядит интересно.

Слева Карл Юнг, справа Отто Гросс

Поначалу неопрятный гений не вызвал у Юнга особых симпатий, но постепенно процесс анализа захватил его. Позже Юнг напишет Фрейду: «Я пожертвовал ему дни и ночи». Но уже 25 мая сообщает учителю: «Где бы я ни появлялся, Гросс анализировал меня». И добавляет: «В этом плане речь шла о пользе уже для моего собственного психического здоровья». И объясняет, что Гросс «прекрасный малый, в сопоставлении с которым можно попутно понять и свои собственные комплексы». И наконец: «В Гроссе я обнаружил множество аспектов моей подлинной натуры, причем в таком количестве, что порой он выглядит как мой брат-близнец (если не считать dementia praecox)». Dementia praecox («раннее слабоумие»), которым Гросс, якобы, отличался от Юнга, – это тогдашнее название шизофрении. Юнг как раз в 1907 году опубликовал большой текст «О психологии Dementia praecox» и думал, что знает, о чем говорит.

Письмо к Фрейду, где Юнг говорит, что обнаружил в Гроссе множество аспектов своей собственной натуры, было написано 19 июня. А за два дня до этого Отто перемахнул через ограду клиники и был таков. Больше они с Юнгом уже никогда не встречались. Но их общение в Бургхольцле имело серьезные последствия.

Как мы видели, Гросс анализировал анализирующего его Юнга. Так бывает: пациент пытается анализировать аналитика, то есть – копается в его душе, деформируя ее. Аналитик должен это учитывать, иначе получится то, что Фрейд описывает еврейским анекдотом о том, как священник приходит к страховому агенту, чтобы обратить его перед смертью, а в результате выходит от него застрахованным. В случае психоаналитического лечения Гросса Юнгом получилось нечто похожее. Гросс остался при своих (продолжил вести беспутную жизнь и умер в 1920 году в Берлине). А Юнг излечился от некоторых буржуазных предрассудков. Каких? А вот посмотрим.

В конце августа 1908 года одна пациентка получила от нашего Карла письмо, которое начиналось словами: «Любимая! Только что я получил Ваше дружеское письмо, и у меня возникло впечатление, что Вы чувствуете себя в Ростове не совсем хорошо. Понимаю Вас. Я благодарен Вам за Ваши добрые любимые слова. Теперь я вновь совершенно спокоен».

Слева Зигмунд Фрейд, справа Эйген Блейлер

(это он ввел термин «шизофрения»)

Вообще-то, это скандал. Аналитик не должен позволять переносу выливаться в любовные отношения, тем более – в секс. Это распущенный Гросс мог класть «конец переносу, превращая пациента в сексуально аморального человека». А Фрейд это считал недопустимым. И Юнг до анализа Гросса (все-таки непонятно, кто кого из них, собственно, анализировал) не позволял себе, насколько известно, интрижек. И вот вдруг сорвался. В декабре 1908 он пишет той же адресатке: «Я во многом теперь раскаиваюсь, раскаиваюсь в моей слабости и проклинаю судьбу… Простите ли Вы мне то, что я таков, каков есть? Что я оскорбляю Вас этим и забыл по отношению к Вам обязанности врача?… Мое несчастье заключается в том, что в своей жизни я не могу обходиться без бурной, вечно меняющейся любви… Предоставьте мне в это мгновенье немного от той любви и терпенья, которые я предоставлял Вам во времена Вашей болезни. Теперь болен я». О как мучается аналитик!

Девушку звали Сабиной Шпильрейн, она родилась в 1885 году Ростове-на-Дону. Ее отец, богатый коммерсант, случалось, бил девочку, бывал с ней груб и что-то сломал в ее психике. В августе 1904 года юная ростовчанка поступила в клинику Бургхольцль и провела в ней почти год. Лечащим врачом Сабины был Юнг. Он и потом, после выписки продолжал пользовать девушку амбулаторно. Шпильрейн была первой пациенткой, которую Юнг лечил методом психоанализа. Начал еще до личного знакомства с Фрейдом, пользовался его текстами. Потом по почте консультировался с ним, не называя пациентку по имени. Уже во втором письме к учителю (октябрь 1906) пишет о проблемах русской пациентки:

Дом в Ростове-на-Дону, где жило семейство Шпильрейн

и родилась Сабина

«Первая травма между 3-м и 4-м годами жизни; видела, как отец шлепает ее брата по голому заду. Мощное впечатление. Не могла впоследствии отделаться от мысли, что она испражняется на руку своего отца. В 4—7 лет судорожные попытки дефекации на свою собственную ногу, следующим манером: садилась на пол, поджимая ногу под себя, нажимала пяткой на анус и делала попытку дефекации, в то же время препятствуя ей. Часто задерживала стул на срок более 2 недель. Не имеет понятия о том, как она набрела на это своеобразное занятие. Говорит, что делала это совершенно инстинктивно и что это сопровождалось чувством блаженства и дрожью. Позднее это явление сменилось энергичной мастурбацией. Я буду крайне благодарен, если Вы в нескольких словах сообщите мне Ваше мнение об этом случае».

Фрейд что-то отвечал. Но дело не в этом, дело в том, что уже в сентябре 1905 году Сабина влюбилась в своего лечащего врача настолько, что тот попытался избавиться от нее, сплавить к пока еще незнакомому ему лично Фрейду. Дал матери Сабины письмо для передачи последнему, в котором писал: «Во время лечения пациентка к сожалению в меня влюбилась. Теперь она демонстративно и с огромной увлеченностью постоянно рассказывает матери о своей любви, причем немалую роль тут играет тайная хулиганская радость от ужаса, испытываемого матерью при чтении написанных ею писем. Поэтому мать теперь хочет, при первой же необходимости, поменять лечение, с чем я, естественно, согласен». В том же письме Юнг между прочим называл отца с матерью Шпильрейн истериками. Мать письмо вскрыла, прочла, оскорбилась и Фрейду не передала.

Николай Аркадьевич и Ева Марковна, отец и мать Сабины Шпильрейн. Сабина Шпильрейн

Короче, Юнг пытался спастись. И он бы спасся, если бы ему удалось дистанцироваться от пациентки. Но она поступила в Цюрихский университет, где он оказался ее преподавателем. И периодически продолжал заниматься с ней психоанализом. В 1907 году Юнг пишет Фрейду (по-прежнему не называя Сабину): «Одна пациентка-истеричка рассказала мне стихи Лермонтова, которые постоянно крутятся в ее голове. Стихотворение об узнике, единственный товарищ которого – птица в клетке. Узник живет только одним желавшем: дать свободу какому-нибудь живому существу. Он открывает клетку и выпускает свою любимую птичку на волю. Каково же основное желание пациентки? „Когда-нибудь я сама хочу помочь человеку обрести полную свободу благодаря психоаналитическому лечению“. В своих мечтах она объединяет себя со мной. Она признается, что на деле главной ее мечтой является родить от меня ребенка, который воплотил бы ее неосуществимые желания. Для этой цели я, естественно, должен сначала сам „выпустить птичку“».

Карл Густав Юнг на пороге клиники Бургхольцль. 1910

Речь тут, конечно, о Пушкине, а не о Лермонтове, но это мелочь. Важно то, что Юнг свою птичку пока что не выпустил. Выпустит где-то через год, вскоре после (или еще в ходе) курса анализа, который он проведет с Отто Гроссом. В дневнике Сабины момент, когда Юнг «выпускает птичку», описан так: «Он хотел показать мне, что мы друг для друга совершенно чужие люди, и что снова искать встречи с ним будет для меня унизительно. Однако я решила снова пойти в следующую пятницу, но держаться сугубо профессионально. Дьявол шептал мне другое, но я больше не слушала его. Я сидела там в глубокой депрессии. Тут появился он, сияя от удовольствия, и начал очень эмоционально рассказывать мне о Гроссе, об инсайте, которого он недавно достиг (то есть о полигамии); он больше не желает подавлять свое чувство ко мне, он признает, что я для него первая и самая дорогая женщина, за исключением, конечно, жены, и т. д. и т.д., и что он хочет все рассказать о себе».

Слева направо Сабина, Ева Марковна и Эмилия Шпильрейн

И вот началась любовь, переписка, о которой я выше упоминал. После того, как Сабина вернулась из Ростова в Цюрих, на ее адрес в России пришло еще одно письмо от Юнга. О, любящее сердце еврейской матери! Она, конечно, вскрыла письмо и пишет дочери: «Я была настолько взволнована, что не могла прочитать ни слова. Тысячу раз прошу меня простить за то, что я вскрыла конверт. Я сделала это только потому, что была уверена в том, что ты и сама дала бы мне прочесть письмо. Я попросту должна знать, как он думает поступить с тобой, так как все мое настроение полностью зависит от этого».

Вообще-то, письмо молодого человека успокоило мать: «Оно говорит о преданной дружбе с некоторой примесью чего-то другого, что наверняка никак иначе как естественным не назовешь, – излагает она письмо влюбленного Карла и наставляет дочь: – Скорее всего, он пребывает сейчас в путах конфликта, мой совет тебе и ему: не позволяйте любви захватывать власть над вами, подавляйте ее, чтобы она не вспыхнула в полной силе». А дальше пикантно: «Сними для себя красивую комнату, пригласи его и напиши мне, как прошла ваша встреча. Ты можешь даже говорить с ним о любви, но не уклоняйся от своей позиции, это может послужить тебе хорошим уроком. Пока ты можешь не скрывать своих чувств».

Мать предвкушает много волнительного и готовится участвовать в романе. Дочь отвечает ей в психоаналитическом духе: «Совсем недавно Юнг завершил статью „Роль отца в судьбе индивида“, вызвавшую огромный переполох. В статье Юнг показывает, что выбор будущего объекта любви определяется первыми взаимоотношениями ребенка со своими родителями. То, что я его люблю, также верно, как и его любовь ко мне. Для меня он отец, а я для него мать, или говоря точнее, женщина, ставшая первым объектом, заместившим мать (его мать заболела истерией, когда ему было всего два года); он настолько сильно привязался к эрзац-женщине, что даже в ее отсутствии продолжал ее четко видеть в галлюцинациях, etc., etc. Не знаю, почему он влюбился в свою жену… Допустим, что его жена не удовлетворяет его „полностью“, тогда он влюбляется в меня, в истеричку; а я влюбляюсь в психопата, нужно ли мне пояснять это тебе?»

Нет, ну зачем же объяснять, маме все ясно… Однако в порыве бытового психоанализа Сабина вникает в детали, рассказывает матери о своих взаимоотношениях с возлюбленным: «Дважды подряд в моем присутствии эмоции столь сильно завладевали им, что по его лицу начинали струиться слезы. Если бы ты могла укрыться в соседнем помещении и слышать, как он заботится обо мне и моей судьбе, то ты бы и сама разразилась слезами. А затем он начинает бесконечно упрекать себя за испытываемые им чувства, например, говорит, что я являюсь для него чем-то святым, что он готов извиняться передо мной, etc». Бедный Юнг! Сабина, живо передает, как он лепечет: «Я желаю сегодня открывать мое сердце солнцу! Я хочу быть счастливым! Хочу быть молодым! Хочу быть счастливым, это именно то, чего я действительно хочу!»