Он открыл глаза, в спутанных водорослях забвения глаза. Боль и недвижимость тут же начали быстро овладевать телом, и он с тоской ощущал, как исчезает за спиной солнечная дорожка. Но вот уже раздался восторженный детский вопль:
– Мама! Мамочка! Он проснулся, проснулся!
Мама только-только пришла с работы и засунула усталые ноги в уютные тапки. С учительством несколько лет назад было покончено, так что теперь она искала применение своих способностей в социальной сфере. Со вздохом она прошла в комнату дочери (у них была трёхкомнатная квартира – заслуга папы, военного прокурора), где бездумно уставилась на кота. Тот смотрел в никуда, полураскрытые глаза его были далеки и туманны. «Страшный-то какой», – отчуждённо подумала мама. – «Наказание оно и есть наказание».
Тут кот пошевелился и, судорогой сбрасывая невидимые оковы, попытался сесть… и сел, подтянув задние лапы под себя и опираясь на дрожащие передние. Затем он строго посмотрел на людей, и мама тут же обомлела. «Вот это глазища! Красота-то какая!…» В этих вновь заигравших изумрудах, казалось, как в фокусе отразилось всё её детство. А девочка Тася ничуть не удивилась такому преображению – она и так знала, что её кот самый красивый.
Мама принесла воды в блюдце и поставила её перед иссохшей мордашкой. Кот принюхался было, но затем начал тревожно озираться по сторонам.
– Он, наверное, в туалет хочет. Поставь лоток поближе, – распорядилась мама.
Прибежал от соседей Витька, где он уже вторую неделю собирал с закадычным дружком подаренный тому на день рождения здоровенный паззл. Кот при виде лотка пошевелил ушами и, покачиваясь, направился к нему, неуклюже перевалился через бортик, сел и опять строго взглянул на присутствующих.
– Ух ты… – выдохнул Витька. – Он ведь всё понимает. И не хочет, чтобы мы на него смотрели.
– Ну так и не надо смотреть, – сказала мама, и все вышли из комнаты. Кот остался сидеть в лотке один, затем начал оправляться, еле-еле приподнявшись на задних лапах. «Опять я стал маленьким», – вдруг подумал он, хотел было удивиться тому, что он думает, но не успел. Память стремительно возвращалась к нему, память уже здоровалась с ним: «Здравствуй, Рыжик. Здравствуй, Рыжий»
Он вывалился из лотка и на полусогнутых доковылял, почти дополз до блюдца, начал пить, сначала вроде бы как нехотя, потом уже жадно. Остановился, прислушиваясь к себе. В животе заурчало. Он попил ещё, и урчание прекратилось. «То-то… Поесть бы сейчас. И с этими завязками надо что-то решать – я в них как клоун… Ну да – Рыжий Клоун».
Однако почти сразу же после водопоя его запеленали в очередную простыню и повезли к ветеринару, который сначала категорически не понравился Рыжему своими методами ощупывания живота, отдиранием старых повязок и тем более пришпиливанием новых. Разрешение кормёжки вроде бы сгладило неприязнь пациента к лечащему врачу, однако несколько уколов подряд в разные места вновь поспособствовали укреплению этого чувства. «Живодёр», – однозначно решил Рыжий. – «Цену себе набивает. Ладно, лишь бы меня не убил своими иглами».
Да, он снова хотел жить! А почему бы и нет? События последних дней – встреча с Одноухим, сходка котов, Оторвыш, Василиса, валерианка, крысёныш, плен – уже казались ему размытыми, почти нереальными; раны начали заживать, живот почти не болел. Да, он ещё очень слаб, не всё ясно с новыми хозяевами (настораживали эти визиты к живодёру) – но в это, в принципе – так: пустяки, пустяки… Жизнь, опять жизнь манила его, и он не мог не откликнуться на этот зов.
Поехали домой (спасибо папе – машину оставлял исправно, сам же катался на служебной, хотя и не любил это дело): Таська с Рыжим на коленях, мама с дополнительным набором диетпитания в пакете. С питанием, однако, сразу же вышел конфуз. Как только Рыжий понюхал предложенную порцию чудесного корма, ему стало плохо – до спазм в пустом желудке. Он отпрянул от миски и даже зашипел, отгоняя воспоминания о былом отравленном вечере. Мама горестно всплеснула руками:
– Ты погляди-ка него! Не привык к хорошей жизни, оборванец?
Потом досталось и продавцам кошачьих радостей:
– Лишь бы всучить, мерзавцы! А нормальные коты шарахаются от ваших консервов…
И пошла отваривать курицу.
Бульон Рыжий вылакал с удовольствием, и, облизываясь, вращал глазами по сторонам, намекая на добавку; однако, в этом ему было отказано. Тогда он улёгся спать.
Вечером в комнату к дочери заглянул папа, конечно, со Шмоськой, которая в нём души не чаяла.
– Спит? – осведомился он. Шмоська тихонько ему поддакнула.
– Спит… – с затаённой гордостью ответила Таська. – Поел и завалился.
– У-гу… – папа присел на корточки, разглядывая кота. Вздохнул. – Нет, не кошатник я… Ну и хорошо. Будет ваш с мамой любимец. Имя ему придумайте. Пошли, Шмоська.
Собачка, уловив сдержанную реакцию хозяина на нового постояльца, фыркнула и неторопливо удалилась следом. Таська, оставшись одна, задумалась.
– И как же мне тебя назвать? – вслух проговорила она. – Так, ты у нас рыжий. Знаю я одного такого, только недавно меня за косички дёргать перестал, Семёном зовут… Значит, ты будешь Сэмом.
Она наклонилась к коту, погладила:
– Сэмка, рыженький…
Тот повёл ушами.
…На поправку Рыжий (он же Сэм) пошёл теперь быстро. Бульон сменился супом, потом кашей на молоке, потом кусочками мяса, затем всем подряд. Злоключения только способствовали его всеядности, и Рыжий не брезговал ни овсяными хлопьями, ни зелёным горошком, ни салатом «Мимоза». Шоколад, торопливо подсунутый Таськой, правда, отвергал – что-то зловещее мнилось ему в этом тёмном приторно пахнущем куске снеди, зато от сухариков, перепавших от Витькиной руки и купленных несмотря на строгий запрет, не отказывался. Все тампоны и завязки Рыжий, естественно, удалил с себя сразу же, как начал есть, и ближайшие после этого три дня был занят исключительно тем, что зализывал раны. Вскоре вид у него стал вполне презентабельным. На руки он не давался, но поглаживания между ушей приветствовал – от этого приятно щекотало ноздри и хотелось мурлыкать. Спал он в Таськиной комнате, небольшой, но очень уютной и светлой девчачьей комнате, иногда запрыгивая к Таське на тахту и устраиваясь в ногах. На улицу он пока не рвался, хотя там вовсю буянила весна, и довольствовался долгими неспешными прогулками по лоджии. Моционы явно шли ему на пользу, а после того, как Рыжий был обнаружен восседающим на краю унитаза, сам глава семьи признал, что это не кот, а прямо-таки «услада для ока человечьего». Надо сказать, что прокурорам,