Над Нейвой рекою идем эскадроном

Глава 11
На голубковском фронте

Уже стемнело, когда Павел Другов вернулся домой из Рудного. Там прошло совещание командиров отряда, на котором также был заслушан рассказ Цветкова о бое в Невьянском. Жена, как всегда, долго попрекала мужа:

– Ну, чего тебе не живётся? Мы беднее Максимовых, за что нам воевать?

Павел резко её оборвал:

– Большевики нам и не дадут подняться. Ведь забирают всё, даже то, что мы на семена заготовили.

Кто-то забарабанил в ворота. Другов вышел. Перед ним стоял Павел Шестовских, чуть сзади стоял разведчик Никон Немытов, держа двоих человек под прицелом трёхлинейки.

– Кто такие? – всматриваясь в пленных, спросил командир Голубковской дружины.

– Иду по улице, кусты шевельнулись, а ветра нет. Ну, думаю, не иначе как с бабами кто-то из наших шалит… Если бы не война, так и прошёл бы… Дай, думаю, пужну! А ну, говорю, вылазь, гранату бросаю, если не вылезешь!

– Да мы бы тебя застрелили и убежали бы, если б чужой был! – нарушил молчание один из парней.

– Ты, кажется, Федорахиных будешь? – спросил Павел.

– Он самый, – подтвердил Шестовских.

– Оружие отобрали?

– Отобрали, – ответил Шестовских.

– Обыщи ещё раз! – приказал Другов и обратился уже к красным разведчикам:

– За что воюете-то? Мы хоть за землю, за свой хлебушек, а вы?

– Так вышло, – буркнул Роман Федорахин.

– Переходите к нам! – предложил Шестовских.

– Знать бы ещё, что меня наши за поджог простят, – опять пробурчал Федорахин.

– Вот-вот! Я бы этого Гошке Тюсову отдал! – бросил с усмешкой Никон.

– Девица-красавица замешана? – спросил Другов.

– Жена Гошкина, – опять с усмешкой поправил Немытов.

– А ты что молчишь? – обратился командир Голубковской дружины ко второму парню.

– Я бы перешёл, да у меня семья у большевиков в заложниках в Нижней Синячихе^[26], – сказал с сожалением второй красноармеец.

– Ну ладно, в Синячихе мы скоро будем! Раз вас в разведку послали, значит, скоро в наступление пойдёте?

– Наверное. Нас в известность не ставят, сказали: идите, посмотрите, что там, сколько… И всё! – проговорил Пётр Абрамов, второй красный разведчик.

– Отведите их за село! – приказал Павел и, повернувшись, пошёл в дом.

Красноармейцев молча довели до околицы и поставили лицом в сторону деревни Михалёво. Ткнув им в спину прикладом, Никон сказал:

– Убирайтесь к своим краснозадым! Ваше счастье, что мы в этих деревнях все свои, а то с удовольствием на небеса вас отправили бы! – И, подняв дуло вверх, он пальнул в воздух.

Наутро разведчики уже стояли перед своими командирами. О своём кратковременном пленении решили умолчать, об остальном доложили всё, как есть. Об отобранных наганах тоже никто не узнал, а винтовки с собой в разведку не брали. Решено было немедленно атаковать Голубковское. Пехота должна была наступать с фронта, а двум орудиям батареи Спиридонова и двум пулемётным командам нужно было обойти село и ударить с тыла.

На этот раз наступление началось медленно. Так рьяно красноармейцы уже не лезли, шли нехотя. Но постепенно бой разгорелся. Опять из села с колокольни ударили пулемёты. Одна из рот нижне-синячихинцев под командованием Евдокима Шаньгина попыталась зайти с фланга, двигаясь по высокой ржи. Но пересохшее поле загорелось. Поднявшись во весь рост, бойцы побежали и попали под пулемётный и ружейный огонь обороняющегося противника. Командир был убит.

Снова понеся потери, Павлов и Глухих на этот раз отказались от лобовых атак. Стали выжидать удара с тыла. Вскоре зашедшая в тыл батарея открыла огонь по селу. Имитировав атаку на батарею и совершив обходной маневр, белые вышли из Голубковского и по приказу Казагранди отошли к селу Ницинскому. Один человек из отряда был ранен. Партизаны нехотя покидали свои сёла, но выступивший перед отрядом Николай расставил всё на свои места:

– Господа офицеры и солдаты, мы ненадолго сдаём эти сёла. Не сегодня, так завтра мы спланируем операцию, получим пополнение и погоним превосходящего нас противника до самого Алапаевска и даже до Верхотурья.

…И снова, после двухдневного отдыха в Ницинском, Николай Казагранди собрал совещание командиров.

– Что мы имеем на сегодняшний день? Включая пришедшее пополнение из Ирбита, 800 человек и 12 пулемётов при одном орудии… По данным разведки, полученным мной только что, численность красных примерно такая же, может, чуть больше, плюс 20 пулемётов и лёгкая батарея. Кроме того, в селе Кокуй сосредоточено до двухсот венгров и австрияков, интернационалистов, что угрожает нашему правому флангу. Наступательных действий противник не ведёт, и, по донесениям разведки, похоже, вести не собирается. Какие предложения?

Со всех сторон раздалось:

– Наступать! Ударить первыми!

Командир поднял руку, призывая собравшихся к тишине:

– Я думаю, начнём так: ты, Сиротин, в ночь атакуешь Кокуй. Пленных можешь не брать! Ты, Корнилий, с самой большой группой сделаешь глубокий обход с левого фланга. Вновь займёшь Невьянское. По данным разведки село оставлено красными без прикрытия. Где-нибудь выше по Нейве переправишься на левый берег и атакуешь красных с глубокого тыла! Остальные со мной с утра начнут наступать с фронта. А сейчас – начать подготовку и сборы к выступлению!

Командиры разошлись по своим подразделениям, остался, лишь командир пешей разведки штабс-капитан Сиротин.

– У меня для штабс-капитана Цветкова есть хорошая новость!

– Так говори, не тяни кота за причиндалы! – шутя огрызнулся Казагранди.

– Елена жива и благополучно вывезена нашими людьми в Верхотурье!

– Давай оставим эту новость на потом! В награду Корнилию за разгром красных, который, я почти не сомневаюсь, обязательно состоится! – торжественно заключил командир отряда.

В полночь Сергей Сиротин, собрав свою роту пешей разведки, выступил на Кокуй. Ночь была непроглядная. Бойцы медленно продвигались вперёд, шли почти на ощупь – приказано было не зажигать огней. Когда начал брезжить расцвет, отряд подошёл к Кокую. Сергей разделил бойцов на несколько групп. Каждая из групп должна была с определённой стороны зайти в деревню.

– Продолжаем действовать без шума! Заходим в деревню и забрасываем гадов гранатами, чтобы ни один не ушёл! От нас сейчас зависит вся операция!

Через некоторое время послышались взрывы, кое-где раздавались приглушённые крики. Но за считаные минуты всё было кончено. Ни один из красных интернационалистов в живых не остался. К Казагранди отправили вестового, и штабс-капитан самостоятельно повёл наступление на красных с фланга.

* * *

Вечером всё войско облетела весть, что командир Павлов уезжает в город. Среди красноармейцев поднялся ропот:

– Уезжает комиссар к своей бабе, а мы здесь вшей корми! До белых мух так будет, пока нас белые не перебьют!

Романа вызвал к себе Швейцов.

– Я вот, что надумал: уезжаю вместе с командиром в город, дела у нас там неотложные. Ты должен мой взвод принять! Зарекомендовал ты себя в боях неплохо, дядя – член нашей партии, да и тебе пора расти.

– А Подкорытов что, тоже уезжает?

– Его командование отправляет по деревням за подводами. Будут ещё бои, надо раненых вывозить, вот на него как на лучшего оратора и знатока местного населения и возложили это дело.

После утверждения в новом звании и приказа нового командира полка, неизвестного ранее ни Федорахину, ни его бойцам, тов. Колобова, офицера старой армии, и эсера Георгия Глухих, оставили заместителем, как позже дойдёт до Романа, большевики ему очевидно не доверяли. Федорахин принял тридцать человек под своё командование. Тем временем ропот бойцов возрастал, они открыто грозились бросить позиции и разойтись. Тогда командир выступил перед недовольным войском и пообещал, что военный комиссар уехал за пополнением.

Наутро все были разбужены тревогой: белые наступали с фланга, откуда их никак не ожидали. Ведь в той стороне, в деревне Кокуй, было сосредоточено до двух рот интернационалистов! Прибежавшие с заставы из Рудного сообщили о наступлении противника с фронта. Красноармейцы выскакивали из домов, наспех застёгивая гимнастёрки. На приказ командира бойцы снова зароптали:

– Венгры нас продали, на кой чёрт нам тут гибнуть?! Прошлый раз пятьдесят человек за это село потеряли, а тут на нас как на врагов смотрят! На кой чёрт, командир? Отводи нас на новые позиции!

Командир едва уговорил полк прикрыть отход артиллерии. Отступили в Михалёво, орудия поставили ещё дальше, в поле за селом. В этот же день прибыло пополнение. Это были бойцы третьего батальона, а точнее, его остатки, после боя на Таватуе. Роман наконец-то встретил своего дружка Федьку, мобилизованного в третий батальон, которого он так тщетно пытался найти в городе.

– Давай ко мне во взвод!

– А ты что, уже в командирах у красных?

– Ты пойдёшь ко мне?

– Пойти-то пойду, да вот в бане сначала помыться бы. А то весь во вшах.

– Ладно, иди, попарься, отдохни, а к вечеру давай ко мне. Да расскажешь, что там у вас было!

Фёдор на последние слова Федорахина махнул рукой:

– Такое, что ещё долго по ночам в постель будем ссаться… Кстати! – вспомнил приятель. – …Дядю твоего видел в городе.

И Федор отправился к михалёвской родне попроситься в баню.

«Теперь-то увидимся с дядей, и наверняка он даст на всё увиденное мной в эти дни исчерпывающие ответы…» – подумал Федорахин. Но пока его вызвали к очередному вышестоящему лицу, а точнее, к товарищу Колобову, который теперь заменил Сергея Павлова. Здесь собрались и другие командиры.

– Ты со своим подразделением встань заставой на дороге к Невьянскому! – скомандовал Колобов Роману. – Беспокоит меня наш тыл. Ведь никакой силы там не оставили! Всё, что могли, сюда бросили… Ты, Селюнкин, со своими поезжай в Маньково – разрушить там мост. А по пути взорвёте мост из Невьянского! Ну, и через Реж тоже не мешало бы. Таким образом, мы хоть как-то оградим себя с тыла.

– Что они, вплавь или вброд эту речушку не перейдут? – возразил один из командиров рот.

Все разошлись по своим частям. Ночью вновь испечённого командира разбудили стоявшие на посту у дороги часовые. При начинающем брезжить рассвете Роман разглядел командира инженерной команды Селюнкина, уехавшего вечером на задание. Его, оборванного и грязного, с трудом можно было узнать.

– У Невьянского мост, как могли, порушили. Уже стемнело, когда въехали в Маньково. Заходим в пожарную, в ней мужиков полно. Нас увидели – испугались и замолчали. Мы перекурили и дальше поехали. Не успели отъехать, заворачиваем к мосту – залп! Кое-кого убили, а кто убежал… Я еле ноги унёс. Проведи меня к командиру, Ромка!

Федорахин послал с ним трёх бойцов. Наутро пришёл Фёдор, но не успели друзья начать разговор, как снова поднялась тревога. Прибежали артиллеристы с батареи, поставленной в тылу:

– Нас обошли! Белые в тылу! Их много! С фронта застава тоже подняла тревогу.

– Прекратить панику! К орудиям, спасти орудия! Расстреляю, трусы! – с наганом в руке бегал по цепям командир Глухих.

Но на этот раз его никто не послушал. Бойцы разбегались в разные стороны. В конце концов, командирам удалось собрать около половины всего состава полка, и с этой группой отходить лугом в лес от реки. Но и эта группа продолжала таять. Проплутав два дня по лесу, уцелевшая часть полка вышла к узкоколейной железной дороге. Здесь сделали большой привал, развели костры, а в сторону города отправили гонцов за порожняком, чтобы вывести остатки алапаевского формирования в город.

Глава 12
Кровавый берег Таватуя

Потрескивая, горел костёр, к которому сиротливо жались десять человек, оставшихся от взвода Романа. После отправки нескольких конных за порожняком было приказано отдыхать, выставив заставы. Федорахин вопросительно посмотрел на Фёдора:

– Рассказывай!

– Ты когда-нибудь чуял запах жареного человеческого мяса?

Сидевшие у костра бойцы сморщились.

– Вот… а у меня до сих пор в носу этот смрад стоит. Вас тогда сюда погнали, а нас бросили под Верх-Нейвинск^[27]. Железку охранять, что ведёт от Екатеринбурга к Нижнему Тагилу. Деревня Тарасовка там рядом. Я, грешный, даже подумывал там к девкам сбегать. Устроились мы, значит, ничего не подозревая, сидим, ждём у моря погоды.

– Так почто ты к девкам в деревню не смотался? – спросил один из красноармейцев.

– Не люблю без разведки соваться, вдруг там одна Баба Яга живёт.

Все дружно расхохотались.

– Так вот, слышим канонада, то отдаляется от нас, то приближается. Вдруг командиры забегали, по связи им что-то сообщили. По бронепоезду приказ: «Сдвинуться назад, к станции «118 километр»!» Вдруг оттуда по нам орудийный залп! Мы назад к Верх-Нейвинску, значит, а по нам и оттуда из орудий… Паровоз отбили. Со стороны Тарасовки показались белочехи, шедшие цепью. Рассыпали и нас в цепь. И мы – «ура» на белых, а справа снаряды разорвались, и прямо в нашу цепь попали. Шум, крик поднялся, всё смешалось, командиры куда-то делись… Большая часть обратно к бронепоезду рванула, я туда же. Из бронепоезда отстреливаться стали, а он загорелся! Те, кто там забаррикадировались, все заживо сгорели. Венгры, кажется… Они нашей местности совсем не знают. Другие выскочили – и к берегу озера, а там чехи из лодок высадились, с того берега приплыли, и из пулемётов всех наших, кто туда бежал, – всех положили…

А я благодаря Евгению Леонтьевичу Серёдкину, комиссару из Верхней Синячихи, спасся. Вот кого век не забуду! Выскочили мы втроём, а он говорит: «Ребята, ложись! И ползком под вагонами. А они горят, и запах этот смрадный! Чехи, видимо, тушить пытались, до нас огонь не дошёл, а нас видимо за мертвецов приняли. Когда стемнело, мы вылезли, и пошли.

Идём, а навстречу цепь. Серёдкин крикнул: «Кто вы?» Ему отвечают: «Свои!» А тут месяц выглянул, и у идущих в цепи погоны заблестели. Мы – бежать в кусты! По нам залп, но мы успели спрятаться.

– И вас не нашли? – спросил Роман.

– Если бы нашли, меня бы здесь не было! Им тоже жить хочется, побоялись ночью в кусты лезть. Наутро мы осмотрелись: ни души вокруг. Я на дерево влез: мать честная! Весь берег трупами усеян… Справа озеро, кое-где лодки к берегу прицеплены, слева селение большое, туда и решили двинуться. По дороге бабку встретили, она нам и рассказала, что это Верх-Нейвинск, и он весь белыми занят. Тогда мы вернулись к озеру и на лодке к Калитве выплыли, оттуда в Нижний Тагил, затем в Алапаевск и к вам на подмогу. А она, подмога та, вон какая получилась.

– А Серебряков живой? – спросил Федорахин.

– Не знаю, я его с начала боя не видал. Похоже, они вместе с командиром Кушниковым в штаны наклали да утекли, пока мы за них отстреливались.

– Да ну! Не может быть, ведь они фронтовики и побольше нашего с тобой видели! – запальчиво возразил Роман.

– А я тебе говорю, может! Я там был, хошь – не верь! А вам я скажу вот что ребята, за что воюем-то?

– За светлое будущее, – пробурчал кто-то угрюмо.

– Вот то-то и оно! А зачем оно мне нужно, если мне и сейчас неплохо.

И Фёдор, поднявшись, с силой воткнул штык своей винтовки в землю.

– Пошли домой! – дёрнул он за рукав Романа.

Молодой командир отмахнулся:

– Сначала дядю повидаю, потом видно будет.

А Фёдор, не дослушав, шагнул в лес.

– Федька, ты хоть наган с собой прихвати на всякий случай! – крикнул другу вдогонку Федорахин.

– А зачем он мне, у нас поохотиться ружьё неплохое есть.

И бывший красноармеец скрылся в лесной чаще. Вслед ему с завистью и тоской смотрели оставшиеся бойцы.

Вскоре раздался гудок и шум, приближающегося поезда. Уцелевших красноармейцев Алапаевского полка погрузили в порожняк и отправили в город на переформирование, чтобы снова бросить в последний бой. Но нашему герою не суждено было в нём участвовать.

* * *

А в северную часть района пока только доходили слухи о тяжёлых боях в низовьях Нейвы. Вернувшиеся с фронта крестьяне, взявшиеся за работу с новыми силами, собрали знатный урожай. После весеннего восстания власти старались лишний раз не дразнить местных хлеборобов, и до поры до времени не трогали. Но после известных событий под Ирбитом и Егоршино, очевидно, зная, что рано или поздно эту местность придётся оставить, вышестоящие большевистские органы решили зачистить и эту часть района, чтобы ничего не оставить противнику. Ведь по сёлам Ирбитского тракта эта директива уже вовсю выполнялась. Угоняли, забивая, скот, на станции грузили по вагонам отобранное зерно… Но как только появились красные продотряды в Махнёво, Мугае^[28], Меркушино^[29], так и полыхнуло по всему краю. Масло в огонь подлило осквернение мощей праведного Семёна Верхотурского.

Верхотурский военный совет не замедлил бросить против повстанцев все собранные силы. В один из этих дней, когда семья Толмачёвых занималась обмолотом своего богатого урожая, несколько конных подъехало к их мельнице. Услышав знакомый голос, Василий вышел на улицу. Тотчас же один из верховых крикнул:

– Васька, давай с нами, тебе ли дома сидеть! У нас офицеров не хватает!

Конечно же это был его давнишний приятель Алексей Цепелев.

– Здорово! А ты-то разве не офицер?! Извини, Лёха! У меня дома пока дел по горло! С обмолотом надо управиться! Да и женюсь я скоро!

– Как знаешь! Видно, у вас ещё большевики не всё забрали! Поглядим, как вы завтра запоёте!

– Ну, погляди! А воевать, извини, не пойду!

Вдалеке послышался конский топот. И четверо всадников, дав шенкеля своим лошадям, поскакали в сторону Махнёво. Тотчас же к мельнице прискакали новые конные, с красными лентами на фуражках. Василий на всякий случай сунул руку в карман и сжал рукоять браунинга.

– С кем разговаривал?

– Со знакомым. А что?!

– С контрой ты разговаривал! Понял! А ну, говори, куда ускакали?

– Туда! – махнул рукой Толмачёв в сторону села Махнёво.

Но всадники как будто не собирались уезжать. На голоса вышли отец и брат Александр.

– А ты кто такой? Офицер, небось?

– Офицер, – спокойно ответил Василий.

– Хорошо, что не запираешься!

– А мне что запираться, у меня и в документах написано, что я прапорщик!

И, повернувшись, хотел идти обратно, к своей работе.

– Стоять! Тебя никто не отпускал! Зерна много намололи?

– Василий резко повернулся:

– А ты кто такой здесь командовать? И что за дело тебе, сколько я зерна намолол? Сколько бы ни намолол – всё моё!

– Василий! – дёрнул его за рукав отец. – Ты что?!

Брат Александр тоже начал покрываться потом. Дело принимало дурной оборот.

– Офицер! И документы, говоришь, у тебя есть! А вот сейчас заберём тебя с собой! И узнаешь, кто мы!

– Слушай, катился бы ты отсюда, пока цел!

Сказав это, Василий медленно, не вынимая руку из кармана, положил палец на спусковой крючок «браунинга». Отец, тем временем оправившись немного от страха за сына, пятясь спиной, подошёл к углу мельницы, где были прислонены вилы. Брат, повернувшись, зашёл в мельницу и снял со стены ружьё.

– Арестуете, значит?

– Правильно мыслишь, контра!

– А за что вы меня арестуете? И за что контрой называешь? За то, что в своём доме я тебе на дверь указал? Я что, уже не хозяин в своём доме? – вскипел Толмачёв. – Я против советской власти не воевал – все докажут! Все соседи! Да и вами арестованные из нашей деревни!

– А ты почему не в Красной армии? Она сейчас так нуждается в грамотных командирах!

– А плевать я хотел на все армии мира! Я из-за ваших разборок в сельхоз институт в Ирбите поступить не могу!

– Что-о? – вскипел самый злобный из красноармейцев и схватился за эфес шашки.

Василий не дрогнул ни одним мускулом, лишь сильней сжал рукоять пистолета. «Все равно, если что, успею не одну пулю в него всадить, а потом и по другим пальну».

Но эти другие сейчас же приструнили своего свирепого товарища, схватив его за руки:

– Погоди, Стёпка, не дури! Нам надо обратно к командиру явиться, сообщить, что в деревне нет контриков!

И, повернувшись к отцу Василия, крикнули:

– Вот что, хозяин! Чтобы всё зерно собрали и нас ждали с подводами!

А тот, что спорил с Василием, уже развернув на ходу коня, сказал:

– Берегись, офицер! Мы ещё вернёмся!

И, тронув коней, всадники ускакали в ту сторону, откуда приехали.

За обедом отец сказал матери:

– Всё, мать, теперь нужно ворота задние не закрывать. И окно в огород всегда держать без ставня! Гости могут нагрянуть в любой момент. Похоже, сильно их наш Василий обидел.

– Да, зерно надо бы, тятя, в срочном порядке куда подальше и поглубже запрятать, – вставил своё слово Василий. – Ночью сегодня же под зародом выроем яму и туда всё спустим! Пусть ищут!

Глава 13
Полковник Смолин

Иннокентий Семёнович, зло сплюнув, раздражённо вскочил на подножку штабного вагона. Ещё раз взглянул в сторону уходящего бронепоезда чехов и выругался:

– Мать их, этих союзничков!

И, не обращая внимание на приближающийся шум аэроплана, склонился над картой. Вот уже две недели прошло с его назначения на должность командира боевой колонны в составе 1-го, 2-го и 3-го степных полков, а продвижение на его участках: Кунара^[30], Антрацит^[31], Ирбитские вершины, Егоршино^[32] – идёт с трудом. Сколько событий произошло, с тех пор как он с оружием в руках во главе партизанского отряда выступил против советов. Успешные бои на станциях Тугулым^[33] и Подъём. Освобождение Тюмени и его речь на параде по случаю этой победы, и, наконец, трагедия, потрясшая и вырвавшая его на время из военных рядов. Никак он не ожидал, что враг может быть до такой степени жестоким, что за отца расквитается с детьми. Все, проживающие в Туринске родственники жены, включая детей, были расстреляны. Чудом спаслась только жена Вера…

Как же он ей благодарен за то, что она держится молодцом, не упала духом, да и его поддержала… Молится, говорит, что так Богу угодно, чтобы их дети раньше на небе оказались. Поступила сестрой милосердия в его колонну, и как в германскую, которую прошла вместе с ним, деля радости и невзгоды, так и сейчас лечит раненых, причём как своих, так и вражеских. Всех этих унтер-офицеров, противостоящих ему, боевому офицеру… Несмотря на то, что те сделали с их семьёй.

В дверь постучали.

– Войдите!

Появился адъютант Домбровский, ведя за собой троих человек, по виду иностранцев. Полковник вопросительно взглянул на него.

– Вот иностранные журналисты. Хотят вас видеть.

– Пусть видят! Вот он я! – с иронией в голосе проговорил Иннокентий.

Англичанин и француз, поклонившись, представились, как Пьер Дебуа и Блэк Мэрел. Последним представился американец, выделявшийся из прибывших гостей высоким ростом: «Джон Гревер».

– Чем могу быть полезен? – спросил Смолин по-английски.

– Мы хотели бы взять у вас интервью для наших газет, – проговорил Мэрел.

– Хорошо, только два вопроса: на каком языке будем общаться? На французском или, если угодно мсье Дебуа, на вашем? И почему вы выбрали мой участок фронта?

– Давайте на французском! Я не против, да и все дворяне в России, насколько я знаю, благоволят больше к французскому. А выбрали мы вас как боевого офицера по рекомендации вашего генерала господина Вержбицкого. Да и участок у вас самый сложный и самый важный.

– Тогда не будем терять времени, которого у меня и так нет. Спрашивайте!

– Господин Смолин, расскажите, почему замедлилось ваше так хорошо начатое наступление? Ведь у вас офицерские кадры, а командный состав противника в общей своей массе состоит из унтер-офицеров?

– Во-первых, у нас идёт гражданская война. Бойцу не так-то легко стрелять в своего брата. Во-вторых, наши позиции проходят по заболоченной местности, а противник многочислен и хорошо вооружён. А я не хочу просто так терять людей в лобовых атаках! И при этом красные хоть медленно, но всё-таки отступают. И наконец, в-третьих, наступательная операция не прекращена – она приостановлена, в штабе идёт разработка новой крупномасштабной операции по полному уничтожению противника.

– Мистер Смолин, мы поставляем вам крупные партии вооружений, вам помогают союзники. Когда мы летели сюда на аэроплане, то видели, как отсюда отошёл бронепоезд с чехами, – заметил англичанин.

После этих слов журналиста глаза полковника засверкали недобрым огнем. Высунувшись из вагона, он взял видавшую виды трёхлинейку у часового:

– Вот каким вооружением мы пользуемся! – и, постучав по стенке блиндированного поезда, добавил:

– Да, и вот этот хваленый самодельный бронепоезд… А теперь посмотрите сюда! – и он достал стоящий в углу новенький английский карабин. – Вот это мы отобрали у красных! Кто их вооружает?! Что касается союзников-чехов, то их бронепоезд не сделал ни одного выстрела…

И Смолин рассказал, как несколько часов назад прошёл бой с красными, и как чехи даже не вышли из бронепоезда посмотреть окончание боя… А один из них, наглый офицер, потребовал от полковника бумагу с рапортом об участии в бою бронепоезда, на что Иннокентий ответил: пускай командир чехов напишет сам, что хочет.

И ведь он накропал эту депешу и преспокойно принес Иннокентию на подпись… У бывалого фронтовика чуть слёзы не побежали из глаз: чех написал, что при небольшой помощи русских чехи дрались, как львы! Смолин пристально взглянул офицеру в глаза, но тот даже не потупился… Не попрощавшись, Иннокентий уходил прочь от чешского бронепоезда, ругаясь матом в адрес отъезжающих союзников.

– А теперь, мистер Мэрел, и вы, мсье Дебуа, если мне не верите – пройдёмте со мной на позицию, и вы сами убедитесь, с каким оружием мы воюем и каким числом. Заодно расспросите других командиров и бойцов о чешском бронепоезде.

Но иностранцы вежливо отказались, сославшись на то, что на позиции их не должны видеть красные.

– Что ж, тогда извиняйте, мне пора, а то, если я так попусту буду лясы точить, так нам действительно Егоршино вовек не взять.

И, давая понять, что время, отпущенное журналистам, закончилось, Смолин встал. Но неожиданно для полковника американец попросил не только провести его на позиции, но и дать издали взглянуть на дислокацию красных. Как разведчик Иннокентий Семёнович обратил внимание, что этот заокеанский гость, в отличие от двух других журналистов, не задавал вопросов, а лишь отмечал что-то у себя в записной книжке. В дверь снова постучали. Вошедший Домбровский доложил:

– Только что ваша жена вместе с преданными бойцами на Успенском заводе захватила у красных медикаменты и прочее госпитальное имущество!

Лицо Иннокентия Семёновича расплылось в улыбке.

– Поручик, вы в армии. На войне. Вот и докладывайте по форме! Здесь жён нет! «Сестра милосердия Смолина с преданными ей бойцами захватила госпитальное имущество противника. Охранявшие посёлок милиционеры сдались…»

Смолин снова обратился к иностранцам:

– Надеюсь, вы поняли, как нам всё достаётся? А теперь всё-таки пройдёмте со мной на позиции!

Но журналисты поспешили раскланяться, ссылаясь на то, что позиции находятся на болоте, а у них нет спецодежды для работы в таких условиях. Со Смолиным отправился лишь Джон Гревер. По дороге американец внимательно рассматривал окружающее пространство, что-то записывая и подчёркивая. Они остановились возле трёхдюймового орудия, и в это время над их головами пролетел самолёт. Дойдя до передовых окопов, американец попросил у полковника бинокль и внимательно окинул взглядом позиции красных. Спросил на неплохом русском одного из бойцов. Затем, обращаясь к Смолину, заметил:

– Будет большой неожиданностью, если в вашей гражданской войне верх возьмёт ваша сторона. Заметьте, господин полковник, я говорю даже не о победе, а о чаше весов, которые могут склониться в вашу сторону. Я днём раньше был на позициях красных, и видел более чем достойного противника, со своими принципами, имеющего своё понятие о чести. А также я встречал там и офицеров вашей императорской армии. По всему увиденному я уполномочен, господин Смолин, сделать доклад своему командованию.

Возвратившись обратно к штабному вагону, они распрощались. Американца на дрезине отправили до Богдановича, узловой станции Транссиба.

На следующий день в штабном вагоне состоялось совещание командиров двух колонн. На станцию Антрацит, где сейчас вела бои колонна Смолина, прибыл его приятель по 11-му Сибирскому полку, командир правой боевой колонны Константин Владиславович Киселёв. Статный высокий брюнет, он басовито сетовал, заходя в вагон и подавая руку Смолину:

– Как ты далеко залез! Кругом лес да болота. Добираться через Камышлов^[34] пришлось, хотя напрямки рукой подать…

Киселев кивнул на окружающий полотно железной дороги ельник.

– Главное, Костя, вылезти отсюда, да побыстрей, – ответил Иннокентий. – Ну, как твои девочки? Как жена?

– Ничего. Ругает меня. Мало, говорит, тебе одной тяжёлой контузии…

– Ладно, приступим к делу!

И приятели, раскинув карту, склонились над ней.

– Противник с трёх сторон охвачен нашими частями, но продолжает драться, надо отдать ему должное.

– А иногда и успешно наступает, Иннокентий, – заметил Киселёв.

– Так вот, от Алапаевска идёт одна железная дорога, по которой перебрасывается пополнение, боеприпасы, и другие грузы. К началу операции она должна быть взорвана, лучше всего рвануть мост, но если не получится, то хотя бы дорогу. Кому вы можете поручить это дело?

– Наверное, команде конных разведчиков из сотни Вольшевского.

– Костя, у меня такой офицер есть! Мы с ним вместе партизанили, он из переселенцев с Украины будет. Домбровский! Приведите в штаб прапорщика Якобенко! – приказал Иннокентий Семёнович.

Вскоре перед командирами предстал невысокий молодой прапорщик.

– В тыл к красным пробраться и кое-что там взорвать не побоитесь? – испытующе поглядев на бойца, спросил Смолин.

– Волков бояться – в лес не ходить, – с чуть заметным украинским акцентом ответил Якобенко.

И офицеры обрисовали суть его задачи.

Прошло ещё две недели в мелких стычках с красными. Белая сторона за это время потеряла аэроплан, который бесславно погиб, не принеся пользы, врезавшись в землю в один из вылетов. Основные действия теперь развернулись с востока от Егоршино, где наступала правая боевая колонна полковника Киселёва. Неделю шли тяжёлые кровопролитные бои, красные вначале развивали успешное наступление, чуть было не взяли Ирбитский завод, но из-за нехватки резервов выдохлись и стали откатываться назад, уступая позиции более многочисленному противнику. Причём в последнем бою за Ирбитский завод белые понесли значительные потери. Теперь командование возлагало все надежды на колонну полковника Смолина.

И вот так долго готовившаяся операция началась. Вся артиллерия была рассредоточена на хорошо укреплённых в болоте островках и направлена на железнодорожное полотно. Также большая часть пехоты и кавалерии была отведена и тщательно замаскирована. Другая часть под командованием капитана Мельникова, не теряя огневого контакта с противником, начала отступать. Красные, ухватившись за это отступление, ринулись вперёд, наступая двумя эшелонами, включая один бронепоезд и эшелон с товарными вагонами. Когда вся колонна красных втянулась в полосу приготовленной ловушки, артиллерия из всех орудий обрушила на наступающих лавину огня. Одновременно началась атака с флангов и контратака с фронта. Четвёртый Уральский полк красных был разбит, его остатки в панике бежали, оставив белым оружие, бронепоезд и эшелон с товарными вагонами. А белые бойцы вступили на станцию Ирбитские Вершины, последний пункт перед станцией Егоршино. Но дальше продвинуться не удалось.