И заново вспоминая испорченные летние вечера, и что особенно обидно, в очень красивом месте с изумительной панорамой в центре которой Бештау, далее Орлиные и прочие скалы, Машук, и в дополнение к этому в сотне метров дом, в котором останавливался Лермонтов. Как северному Кавказу повезло с тем, что почти сразу после присоединения к России, когда он был вполне диким краем, там оказался Лермонтов, написавший навеянные этими местами прекрасные строки, и тем неимоверно возвысивший его в наших глазах. И вот через двести лет наступает новая эпоха одичания, там пишут другие строки, которые самым радикальным образом лишают эти места былого очарования. Ах, человек, человек, да что же тебя так тянет скатиться вниз, и порой с очень приличной высоты, которую благодаря случаю, обстоятельствам, хитросплетениям генетики, дворянскому происхождению, расширению империи и ещё бог знает чему, тебе удалось достичь! Что же за порча такая сидит в тебе?
А. Сент-Экзюпери как то заметил: «Стоит послушать музыку ХV в., чтобы понять, как низко мы пали». Можно сказать, что ему крупно повезло: он не слышал современных рок-групп. Тому же, кому, будучи в здравом рассудке, довелось услышать всю «музыку» современности, не позавидуешь. Валерий Гаврилин, будучи уже вполне сложившимся и достаточно известным композитором, услышал в кулуарах съезда Союза композиторов в Москве: «Самый выдающийся композитор – Шнитке, а самые отсталые – Свиридов и Гаврилин». Но пройдёт сто, двести лет, и станет ясно, что Шнитке – это эпизод в истории музыки, а Свиридов – одна из самых высоких вершин. Я затрудняюсь сказать, что, кроме трёх-четырёх шедевров, можно поставить в русской музыке вровень с музыкой к фильму «Метель». Это нечто бездонное, безграничное и невероятно русское. Поразительно то, как, относящаяся к более низкому жанру иллюстративная и, конечно же, заказная музыка гением Свиридова превратилась в гимн русской цивилизации. Цивилизации, так и оставшейся в виртуальном состоянии, но музыка так высока, что она преодолевает и это. Благодаря этой недооформившейся цивилизации ещё в 20‑е годы прошлого столетия художественная жизнь в СССР бурлила. Это были последние отзвуки Серебряного века. Сегодня в России остатков искусства эпохи застоя вы не обнаружите и с микроскопом. А новое рыночное – не задалось. Творческий задор куда-то исчез, видимо ушёл в область мошенничества, коррупции и финансовых спекуляций.
Сегодня неприятие идеального, канонического, возвышающе романтического изгнало мелодичность, лад из музыки, содержательность из современной литературы и предметность из изобразительного искусства, и в образовавшихся лакунах буйно зацвели сорняки псевдоискусства. Превращение искусства в «развлекуху» предвидел ещё М. П. Мусоргский: «Буфф соединится с канканом и задушит нас». И задушили, а их дело довершают попса, китч, массовая культура, Голливуд, «современное искусство».
С большим чувством юмора ситуацию снижения деятельности описывает М. Казинник, известный русскому слушателю своими содержательными и эмоциональными передачам по радиостанции «Орфей»: «В парке недалеко от моего дома я иногда останавливаюсь у огромного муравейника и наблюдаю за жизнью муравьёв. Совершенно идеальная социальная жизнь, такой коммунизм. Сколько бы ни наблюдал, ни одного пьяного муравья или бездельника. Если придавили кому то ножку, тут же прибегут товарищи и унесут беднягу. Я так полюбил муравьёв, что однажды взял скрипку, встал перед муравейником и сыграл Баха. Ни один муравей не остановился. Увы, им чуждо то чувство прекрасного, которым обладает человек. Но проблема в том, что процент людей, которые хотят слушать Баха, ненамного выше количества слушателей среди муравьёв. Человеку дана возможность обладать хранилищем, в котором находятся величайшие творения мысли, искусства, духа. Но большая часть людей проживает жизнь без Баха, Мольера, да Винчи».
Я всё-таки думаю, что Казинник несправедлив по отношению к муравьям. Муравьи не остановились, заворожённые звуками его скрипки, они продолжили заниматься своим делом. Но так ли уж это плохо? Да, они не будут слушать музыку Баха, как и подавляющее большинство людей. Но в отличие от последних, они не включают на полную мощность усилители, изобретённые другими муравьями, и не лупят звуками по головам третьих муравьёв. И, тем более, не сочиняют таких похабных песен. Невольно задаёшь себе вопрос, а далеко ли мы ушли от муравьёв, и куда в результате пришли? Всё, что нам удалось сделать, мы сами же и перепортили, со всех вершин, на которые нам удалось подняться, сами же и сверзлись. И это наши достижения? Далее Казинник пишет, что он жил с надеждой, что начало 21‑го века станет началом эпохи нового Возрождения. «Но, увы, этого не произошло. Началась эпоха мракобесия. Нас надо спасать». Откровенно говоря, не понятно, откуда эта надежда взялась в конце ХХ века, когда эпидемия сатанизма, мракобесия обуяла Запад и всё было уже вполне очевидным. Теперь уже и отпетые оптимисты понимают, что мы движемся к катастрофе.
В искусстве бурлящая активность молодых, переполненных тщеславием и не ведающих, к чему надо стремиться, во времена полуторастолетней давности напала на такой источник доходов и скандальной известности, как смена стилей. И пошло-поехало: импрессионизм, фовизм, кубизм, футуризм, экспрессионизм… Импрессионизм был первым, но не столь радикальным шагом, привнёсшим в живопись так же позитивное новое – непосредственность и правдивость впечатления, но опыт импрессионистов (и не столько в области псевдоискусства, как маркетинга), был воспринят, переработан и применён более решительными и честолюбивыми разрушителями.
Далее во всё больших размерах используется эпатаж, привлекаются пустомели в качестве искусствоведов. Все возможные приёмы разрушения идут в ход: деформация, кубизация, геометризация, уродующая живую плоть – это на холсте; скандал, наркомания, алкоголизм – это в жизни. Манифест дадаистов: «Чтобы тобой заинтересовались – надо провоцировать». В России «бунтарям от искусства» существенную помощь оказала революция. С наганом, званием комиссара бездарям было проще выгонять художников из их мастерских и профанировать искусство. Так появился «агитационный фарфор», Окна РОСТа, «крестьяне» вместо квадратов в опусах Малевича. Правда, всё равно какие-то квадратные, но что требовать от такого знатока крестьянской жизни.
Среди этой крайне неадекватной публики, случались действительно неглупые люди, которые сообразили, как реализовать свою разрушительность и извлечь немалую пользу для себя. Одним из них был Пикассо. Убивать, расчленять трупы слишком асоциально и небезопасно, потому что наказуемо в уголовном порядке. Но если это ты делаешь на холсте, то критика (тоже состоящая из разрушителей, реализующих свою разрушительность в трепотне) это распишет как новое направление в живописи, новый период в творчестве – фовизм, кубизм, голубизм и т. д. Оторванные, смещённые, вывернутые куски лица с торчащими наружу острыми, как шипы, зубами – это портреты женщин, к которыми он находился в связи, которые его, как правило, страстно любили, и которых он использовал как сырьё для создания образов распада, ужаса. М.-Т. Уолтер: «Сначала он насиловал женщину… а затем работал». Вот такой творческий метод. Необычно его представление о результате, к которому должен стремиться художник: «Хорошая живопись должна резать как лезвия множества бритв». Нужно ли объяснять читателю, что хорошая живопись не должна резать.
Его кредо: «Я должен разрушить искусство, чтобы дать ему новую жизнь». «Я всегда старался разрушить всё вокруг; только война, которую я веду против всего мира… вот что заставляет меня творить». «Чтобы нарисовать голубку, надо сначала свернуть ей шею». «Художник берёт любую вещь и разрушает её… Он должен разрушать. Он обязан разломать старый каркас». Редкие по откровенности высказывания человека с деформированной психикой. Матисс: «Пикассо был одержим всепоглощающим желанием бросить вызов всему миру, шокировать, разрушать и перестраивать его». Правда до строительства, как у всех разрушителей, дело не дошло.
Это ярко выраженный тип сильного разрушителя, обладавшего огромной энергией («я никогда не устаю») и гипертрофированным самомнением. Кокто: «Он обладал почти вселенской самоуверенностью». Такие импонируют тем разрушителям, которым недостаёт энергии и наглости самим так откровенно демонстрировать свою разрушительность. Кокто: «Пикассо возводил порок в ранг добродетели. Вот в чём я вижу его гений. Остальное – игра». Его разрушительность не получала отпора, и это порождало в нём иллюзию своего могущества и авторитета. Любое свинство, сотворённое им на холсте или в жизни, поднималось на щит критиками-апологетами, как нечто небывалое (что отчасти было правдой), открывающее новые горизонты перед искусством и т. д.
Как пишет один из его биографов, Пикассо был хищником, он пожирал своих жертв. Для него самым главным было наносить раны, в этом он черпал свою творческую энергию. И, естественно, его жертвами были женщины. Как он сам говорил: «Женщины – машины для страдания». Последовательность его отношений с каждой новой пассией была неизменна: доминирование, подчинение, уничтожение. Половина людей, бывших с ним в самых близких отношениях покончила с собой или попала в сумасшедший дом. У него была извращённая потребность разжигать конфликты между своими любовницами. Для него наблюдать за их страданиями было самым большим удовольствием. Одно дело – изуродовать человека на холсте, а другое дело наблюдать, как по твоей воле мучается живой человек. Чтобы увеличить своё удовольствие от этого, он в обязательном порядке знакомил свою прежнюю жену (любовницу, сожительницу, сексуальную рабыню) с новой кандидатурой на издевательства.
Когда он закончил свою «Гернику», случилось так, что в мастерскую зашла его предыдущая полужена-полурабыня, с которой он не прекращал связи, и встретилась там с новой – Д. Маар. Между женщинами завязалась драка, о чём Пикассо впоследствии признался: «Это был лучший миг в моей жизни: две женщины дрались из-за меня перед «Герникой». Тонкость ситуации в том, что идею написать эту картину принадлежит Д. Маар, которая была сама личностью творческой, известным фотографом. Она увидела на столе у Пикассо газету со снимком этого маленького городка, варварски разрушенного фашистами, и сказала Пикассо, что эта хорошая тема для заказанного ему панно на Всемирной выставке в Париже. Более того, всё время работы над картиной она жила в студии и фиксировала на фотоплёнку все этапы работы, создав своего рода фотолетопись написания картины. Любой другой художник был бы благодарен за творческое сотрудничество, но не Пикассо. Он не испытывал признательности к «сырью» для своей работы. Скорее всего, ужас войны, который он, в меру своей способности деформировать и обезображивать, передал на холсте, ему казался довольно пресным. А драка близких ему женщин, вцепившихся друг другу в волосы, оказалась весьма своевременной острой приправой.
С возрастом он всё более исполнялся отчаянием и ненавистью, не утрачивая свойственного ему цинизма: «Если я плюну, плевок оденут в рамку и выставят в галерее». Он всё более тяготел к первобытному варварству и примитивной порнографии. К. Юнг, посмотрев в Цюрихе в 1932 году выставку ещё достаточно молодого Пикассо написал разгромную статью. Ему бросилось в глаза сходство картин Пикассо с рисунками его психически больных пациентов. Он увидел в его картинах «уродливое, больное, гротескную непонятность», подобные тем, что были в рисунках шизофреников. Да и любой может это увидеть в эрмитажных «женщинах». У их автора недоставало воображения, чтобы давать названия своим «картинам», но работники музея нашли выход – обозначать их по количеству раскоряченных фигур: «Две женщины», «Три женщины» и т. д. Страшен будет сон, если, не дай Бог, они приснятся!
Пикассо – один из многих примеров творческих натур, чья избыточная энергия вкупе с врождённым отрицательным уровнем, привела их на путь разрушения. Де Сад за 27 месяцев заключения в Бастилии зарегистрировал 6536 оргазмов, полученных при мастурбациях и «введениях». Тоже впечатляющая демонстрация избытка энергии, но насколько меньше вреда он принёс! Пикассо, будучи человеком неглупым, мог себе позволить на старости лет быть откровенным и признавался, что не имеет права называться художником, как Веласкес, Микеланджело, потому что в своё время понял, что грубыми выходками за гранью искусства можно зарабатывать больше. «Бросать вызов» его толкал всё затмевающий эгоцентризм, потребность эксгибициониста быть постоянно на виду, для чего надо шокировать.
«Величие» таких художников, как Пикассо, Дали прямо пропорционально человеческой глупости. Как они сами откровенно говорили, их бешеная популярность – следствие того, что люди – дураки. М. Казинник, разобравшись в проблемах с музыкой не только для муравьёв, но и для людей, советует беременным женщинам слушать А. Корелли, в музыке которого явственно слышны гармония и уравновешенность. Интересно, а кто-нибудь советовал беременным женщинам почаще смотреть на картины Пикассо? Надеюсь, что наступит время, когда разум вернётся в искусствоведческие головы, и они посоветуют не смотреть Пикассо и всем не беременным. А народ это уже понял: залы Пикассо в Эрмитаже всегда пусты. Люди попроще, несмотря на свой невысокий уровень, бывают более чутки к подлинному ещё и потому, что специальное образование не испортило их небольшой вкус и не лишило здравого смысла. Да что простой народ, музыка Моцарта нравится бактериям. Хозяин очистных сооружений благодаря ей получает экономию 10 000 евро в год. Но этот эффект даёт Моцарт, а не Орф или тяжёлый рок.
Трагедия искусства объясняется уровневой моделью. На излёте существования больших систем исчезают высокие, те, кто заказывал и создавал высокое, а это приводит к деградации культуры и вообще деятельности на уровнях (4 ÷ 6). При этом увеличивается влияние разрушителей и низкого уровня «пипла». Как свидетельствует Э. Гонкур: «Ни у кого в светском обществе я не встречал достаточно ума или смелости, чтобы иметь собственное суждение о произведениях искусства». А в слоях общества ниже света таких навряд ли больше. Авторы левых убеждений, такие как Д. Оруэлл, Т. Адорно, Г. Маркузе, в своё время признавались, что поразительная неустойчивость масс перед соблазнами дешёвой популярной культуры вызывает у них испуг. Их испуг, как и Гонкура порождён, говоря нашими словами, низким уровнем большей части людей. Такой же испуг у тех, кто обладает хотя бы небольшим вкусом, вызывают такие телевизионные шоу, как «Маска», «Аватар». К которым добавляются родитель № 1, родитель № 2, родитель № 3 и ещё чёрт знает что! Как быть в этой ситуации массе: смотреть или не смотреть «Маску», когда это ей нравится? Но ведь совершенно очевидно, что сама она умами своих представителей не в состоянии понять, что хорошо, а что плохо. Выход в подражании Высоким, раньше этот механизм работал и его необходимо возродить. Необходимо образовать из высоких своего рода обком вкуса и совести (тут невольно вспоминается предложение Москвиной). Да, сделать это непросто, но других вариантов не существует.
Именно деятелям самых высоких уровней присуща способность выносить верные суждения, и такие были на заре Возрождения, когда только-только заканчивалось «тёмное», как принято считать, Средневековье. Тогда общество было иерархически правильно построено и имело в своём составе экспертов, которые умели отделять подлинное от фальшивок. К их мнению прислушивались. И это общество, несмотря на всё несовершенство и пороки, было способно творить подлинные произведения искусства. Тогда фигурой № 1 в искусстве Флоренции и Рима был Микеланджело, в России ещё недавно – З. Церетели, а сегодня сварщики ржавого железа и собиратели деформированных мотков проволоки.
По словам замечательного русского художника Поленова: «Искусство должно давать счастье и радость, иначе оно ничего не стоит». Подделка не может быть источником радости. Это особенно хорошо известно коллекционерам. То, что разрушает не должно называться искусством. Для этих видов деятельности нужны другие термины. Предлагаю для наименования видимостей и подделок использовать термин «артфикция». Артфикция – это высказывание, имеющее вид произведения искусства. Искусство со знаком «минус» именовать «артнежить». Термин подчёркивает отличие мертвечины от живого искусства. Точно так же для выделения подлинной живописи ввести в дополнение к термину «живопись» термин «мёртвопись».
Другого пути, кроме выше в подлинном искусстве не существует. «Глядя на чистый лист, думайте, что это будет ваша лучшая работа. Только когда поверите в это – приступайте к делу». Этот, казалось бы, технический совет Поленова полон глубокого смысла. Только тот, кто с каждой новой работой стремится и может подняться на новую ступень, достигает своей вершины.
Микеланджело изваял три «Пьеты». Над двумя последними он работал соответственно 10 и 8 лет. Но лучшей была первая, находящаяся сейчас в соборе св. Петра в Риме, которую он изваял, будучи совсем молодым. Две последние резко от неё отличаются. У искусствоведов принято утверждать, что они указывают собратьям по цеху путь в будущее. Якобы Микеланджело, превзошедший греков в моделировке, понял, что в ней лишнее, и от чего следует отказаться. На самом деле причины того, что две последние «Пьеты» не удались, другие. Одна причина в том, что идеально настроенный природой инструмент, его организм постепенно расстраивался, а силы со временем покидали гения. Другой, возможно, является утрата опоры внутри себя. Это похоже на то, как самолёт, опираясь крыльями на воздух, стремится подняться ещё выше, но уже не находит опоры в воздухе. Нужен другой принцип. В технике он был реализован в ракетном движении. Микеланджело его не смог найти. Он, конечно, не в приёмах моделировки поверхности, а в новом способе подъёма на ещё большую Высоту. Последнее выходит собственно за рамки профессиональных приёмов в данном случае скульптора, а в более общем случае вообще художника. Поэтому и стало задачей, которую художники оказались не в состоянии решить. И при том, что искусство впоследствии достигло ряда немалых высот, эта ситуация всё более усугубляющейся тупиковости имеет место уже без малого пять столетий. Появилась сварка, и «скульпторы» стали сваривать свои творения из металлолома, упала нравственность, и герои классических пьес стали бегать по подмосткам с голыми задницами – таков уровень возникающего нового! И с каждым годом всё меньше признаков Высоты. Не подняться орлу ввысь на куриных крыльях, которые почему-то выросли у него вместо прежних орлиных.
С сожалением приходится констатировать, что прежние механизмы формирования и выделения деятелей высокого уровня (в том числе и высокого вкуса) не работают, а найти новые мы оказываемся не в состоянии. Хотя в ХХ веке отдельные вершины ещё были. Такова уже упоминавшаяся музыка Свиридова к кинофильму «Метель», ряд песен периода Великой Отечественной войны, таких как «Вставай, страна огромная…», «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…», и произведения поэзии, такие как «Жди меня, и я вернусь…» К. Симонова. Только за него Симонов достоин Нобелевской премии по литературе, которую порой давали за какое-то невнятное бормотанье.
В наше время со снижением Высоты исчезли и абсолютные эксперты. Такими в России были художники И. Грабарь, П. Корин, архитектор-спаситель храма Василия Блаженного П. Барановский, упомянутые выше Л. Сабанеев и С. Ямщиков, директор Павловского музея-заповедника А. Зеленова, хранитель Михайловского С. Гейченко. Они то в состоянии были отличить подлинное от подделки. Но то, что сегодня искусство деградирует, вполне очевидно и в отсутствие абсолютных экспертов. Искусство является барометром, показания которого нам лучше видны, чем показания экономических и социальных барометров. На этом барометре нанесена шкала не давления, а уровня деятельности. Сегодня он показывает не просто существенное падение уровня, а бурю разрушения. Обнадёживающим моментом в этой ситуации является то, что для тщеславных бездарей пытаться выдать себя за художника в начале ХХI веке в значительной мере лишилось смысла. Зачем, когда можно стать блогером или другим элементом Сети и заработать гораздо большие деньги, чем имитацией искусства. Искусство разрушено, теперь черёд информационной сферы.
И что же, тупик? Нет, выход есть, и он заключается в воссоздании подлинной элиты. Возрождение случилось потому, что образовалась элита, которая выступила заказчиком произведений искусства большой высоты. А ещё раньше заказчиком была церковь, а её высота была порой и побольше. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на древнерусскую икону. Древнерусская живопись – это чудо из чудес, которое подводит нас к пониманию некого самого основного из законов человеческой деятельности. Духовная живопись А. Рублёва и его современников возникла в страшные годины истории России. Тогда и свершилось это чудо. Всё рушится, а дух крепнет! И в реалиях сегодняшнего дня выход в том, чтобы найти пути укрепления духа. Без Духа, то есть без Высоты, у этой проблемы решения нет. А возвращением прежних обкомов делу не поможешь. Несмотря на некоторый позитив, который всё-таки в обкомах был, по большому счёту они способны только на то, чтобы любое дело угробить. Нужны новые обкомы, задачей которых являлось бы повышение уровня. Для решения человеческих проблем есть один выход – повышение уровня деятельности. Когда то это делала религия, сословная аристократия, сегодня непонятно, как создать способные их заменить «обкомы», но совершенно очевидно, что для этого необходимо возвращение во всей полноте сознания Высоты.