– Конёво дело, вторыми! Вперёд всегда пускают кобылу, за ней жеребец держит путь послушно и с интересом, а почему – подрастёшь, тогда поймёшь!
*
Средний русский человек нашего времени (начало 2000-х) глубоко беспринципен, умён и глуп, любопытен и безразличен, добр и жесток, алчен и щедр одновременно – по обстоятельствам. Он не плохой и не хороший сразу, именно сразу. Он ни во что не верит. Он считает, что правда – это наиболее подходящая для текущей конъюнктуры версия, а справедливость – это выгодное распределение добычи. У него нет (они стали ему смешны) политических пристрастий. Он не осуждает пороки в других и лелеет их в себе. И из таких кирпичей будет складываться новый русский дом.
*
Когда мы с женой оформляли её инвалидность, в одном из "окон" молодая женщина-чиновник вместо ответа на мой уточняющий вопрос злобно выкинула наши документы, и, сказав «Я своё дело сделала!» замкнула окошечко изнутри. Мы продолжили хождение по окнам; в последнем из них дама средних лет благожелательно сообщила нам, что всё, оформление закончено, и спросила: есть ли у нас какие-либо вопросы? Я ответил:
– Всё в порядке, спасибо. Теперь у нас всё есть: ветеранство, пенсия, инвалидность. Только вот не хватает маленького ребёночка, чтобы любить его, ухаживать за ним и играть с ним. Вы таких не выдаёте?
За несколько мгновений она сначала удивлённо подняла брови, затем поняла, рассмеялась и вдруг… сочувственно прослезилась…Видно, на фоне нашей, ей почудилась своя старость.
*
Существует в нашем великом русском языке два понятия, коренным образом отличающиеся друг от друга: дурак и мудак. Герой наших сказок Иванушка-дурачок, – это наш брат, хитрован, свой человек. Это наше родное, семейное, почти ласковое, в одном случае соболезнующее, а в другом и вовсе поощряющее. Это может быть просто глупый человек, но может и совсем наоборот, что-то вроде Дубровского, или Дон-Кихота, то есть человека необдуманного, невыгодного самому себе геройства. Или кто пьёт без меры, а потом режет правду-матку. Или тот, кто простил жене измену, потому что любит. Так что от понятия дурак надо отмежеваться – оно благороднее, роднее, и очень уж дорого, национально.
Совсем иное дело – мудак. Это, прежде всего, понятие сугубо общечеловеческое, наднациональное, наверняка даже космическое. По моему скромному пониманию, если инопланетяне вообще есть, то среди них мудаков, как и среди нас, – не счесть! Особенно среди руководства. Так что за штурвалом первой же летающей тарелки, с которой человечество войдёт в контакт, вполне может оказаться полноценный инопланетный мудак, космический мудозвон! И, опять же, найти с ним общий язык помогут не наука, не приборы, а наши земляне-мудаки. Так уж всё мироздание устроено. Но вернёмся на землю.
Мудак – это психологическая категория, врождённый статус личности; в мировой табели о рангах интеллекта до сих пор заполнена только одна эта строчка, причём единогласно всеми народами. Все остальные категории до конца не очерчены. Этот же разряд чёток и предельно прозрачен: мудак – он на всех континентах мудак.
Увы, мудачество вполне совместимо со всем человеческим: с любовью, с нежным отцовством (материнством), с жадностью и щедростью, с распутством и строгостью, и проч., и проч. Случается, что мудаки бывают талантливы и в искусстве, и в науке, и особенно – в мошенничестве. Но преломляются все эти свойства у мудака сквозь чугунную толщу его лба по-особому, так, что позволяют вмиг его отличить.
Далее: мудак – это кадровая привилегия власти. Нигде мудаки так густо не сосредотачиваются, как вокруг власти. Они там нужны, как воздух, потому что кроме них никто не может стойко и упорно, всю жизнь, делать глупости и подлости. Кроме того, мудак боится и преследует умных, а власти это всегда выгодно. Мудаку не надо ничего объяснять, ему надо только поставить задачу. Если же и задачи с первого раза не поймёт, – дать по кумполу так, чтобы зазвенел, загудел хорошенько, и он начнёт-таки исполнять. В свою очередь, умные чуют мудака нутром и избегают их, – переделать-то его невозможно, это врождённое. А вот великие лидеры, выдвинутые Богом или народом, это понимают и мудаков привечают и используют. Они чуют мудака с первого взгляда, и держат его на таком месте, где не мудак не выдержит. И он знает, что его держат только потому, что он мудак. Таким образом, вокруг власти создаётся непробиваемый, железо-бетонный экран из мудаков. И заметь, это происходит по всей земле, от диких племён до высших цивилизаций.
А поскольку быть при власти означает быть при ресурсах, все мудаки, в зависимости от уровня власти, к которому они присосались, имеют всё, что из этого уровня можно извлечь всевозможными способами. В результате мудаки становятся самой обеспеченной категорией населения. Они повсеместно вводят свои идиотские порядки, прикрываясь заботой о человеке: именно они придумали и ввели длительное закрытие торговых точек на учёт, перерывы на обед в магазинах и особенно на предприятиях общепита в обеденное время, а также в парикмахерских, прачечных и разного рода мастерских, куда надо сбегать на минутку именно в обед. Они же изобрели для всех учреждений и касс маленькие, низко расположенные, словом, идеально неудобные для общения с населением окошечки, сквозь которые звуки их голоса не могут достигнуть ушей бедных нервничающих клиентов. Не говорю уж о том, что именно мудакам принадлежит честь идиотской традиции вешать над своим рабочим столом портреты действующего властелина.
У нас же, в России, эти процессы усугублены нашей склонностью к крайностям, и поэтому при власти сосредотачивается так много мудаков, что время от времени это количество переходит в качество: они проталкивают своих на самый верх, и тогда наша власть превращается в Заговор Мудаков. Не злодеев, замышляющих всеобщее обнищание, не «агентов влияния» с их политическими диверсиями по указке из-за океана, а своих, наших, родных мудаков, страшнее которых для страны нет. Этот заговор не составлен, не написан, не заучен наизусть, – у него нет текста, он интуитивен и скрыт от других за пределами рассудка. Мудаки же безошибочно чуют друг друга именно подкорковым чутьём, как будто смесь глупости и подлости имеет свой, только им доступный запах, их пароль. Они подсознательно вынюхивают друг друга, кучкуются, выталкивая из своих косяков «чужих», этого запаха не имеющих. В такие времена с самого верха раздаются ни с чем несообразные, немыслимые по своей глупости призывы и приказы: то догнать и перегнать Америку, то немедленно заменить все металлы на пластики, то взять, да и стать ведущей мировой державой по автомобилестроению, то построить научный центр в Сколково, то запретить спиртное – и точка, и так без конца.
*
Интересно, какова природа столь эффективной обратной связи человеческого рода с ходом истории, с нравами, с модой? Каким образом во время войны рождаемость мальчиков начинает увеличиваться? Как природа столь чутко следит за изменениями эталонов красоты и в изобилии рожает по их капризным заказам то пышнотелых красавиц в рубенсовские времена, то сухоньких длинноногих куколок в наши дни?
*
Примерно в течение десятка лет (в семидесятые годы) мне во время бесконечных тогда заседаний, в основном по партийной и профсоюзной линиям, систематически являлся образ трагического будущего: безлюдные города и сельские местности. Будто бы в результате какой-то глобальной катастрофы все погибли, а я случайно остался цел и невредим. Я мысленно бродил по пустым проспектам, разбивал витрины магазинов, добывая припасы, садился то в легковую, то грузовую брошенную машину и ехал в сторону юга, опасаясь будущей зимы. Приключений в этих снах наяву я пережил предостаточно, но так и не встретил ни одно живое существо. Интересно, что каждый раз, а их было несколько сотен, эти наваждения начинались с одной и той же чёткой картины: какой-то уездный вокзал, уходящие в крутой поворот рельсы на пыльных шпалах и томительное ожидание в бесполезных поисках встречи.