Он говорил, как искуситель, как дьявол.
– Вудли, ты помнишь, как мы стояли тогда на баррикадах? Люди зажигали свечи, пели. Помнишь, как ночью перед зданием парламента было холодно. Тысячи людей стояли рядом. Они держались за руки и с надеждой смотрели на меня. Какая-то женщина подошла, сняла теплую шаль и накинула на меня… На нас… И так под этой шалью вдвоем мы с тобой простояли до утра, а потом жаркое солнце и тепло… И победа…
Он говорил, как великий оратор. Где-нибудь в Оксфорде или на сцене драматического театра ему не было бы цены. Но только не здесь, перед Вудли…
– Мы арестуем завтра твои счета в странах, куда ты их от нас спрятал, – мягко сказал Вудли.
– Нет! – Бобби отпрыгнул от него и как-то обмяк. Потом сел на стул, молча глядя сквозь стены куда-то вдаль, мысленно находясь далеко отсюда. А его глаза снова наливались кровью. Нет, он не был пьян, он находился на пике возбуждения, временами казалось, что он обезумел.
– Мне наплевать на эти деньги. Наплевать на родственников, которые, как пиявки, ко мне присосались, – никогда не знал, что их так много… Наплевать на этот жалкий народец… Ты не понимаешь! Завтра я сяду в танк, махну рукой и пойду воевать! Тысячи людей, увидев это, двинутся за мной и будут стрелять, убивать. Убивать соседей, друзей, родных… Они будут идти за мной, за своим президентом, которого избрали и теперь будут за него умирать… Тебе этого не понять. Ты никогда не был здесь, наверху, и не знаешь, что это такое… За это можно отдать все… И пока я президент и генералиссимус,… то есть, главнокомандующий, мне наплевать на ваши приказы!
Бобби обезумел. Теперь уже ничто не могло спасти этого маленького монстра в его маленькой стране. И Вудли больше не было его жалко…
– Но даже если мои снаряды завтра не полетят туда, в ту сторону, они все равно разорвутся.
Это последнее, что Бобби смог произнести. Перед его глазами мелькнула вспышка света и все… Это был конец… Конец маленького человека и большого гения. Маленького Наполеона, так и не успевшего стать Императором…
15
Вудли беспрепятственно покинул дворец. Охрана его хорошо знала, и были четкие указания – всегда, в любое время суток, пропускать этого человека. Его и пропустили, даже проводили к выходу, пожелав доброго пути, просив, не забывать дорогу во дворец. И теперь он шел по городу, озираясь по сторонам.
Всегда после выполнения задания в душе занимала место пустота. Вот и сейчас он разглядывал пешеходов, смотрел на машины, на дорогу, где светофоры пунктуально пропускали людской поток вниз, к морю. Улицы заполнялись нарядными горожанами. Было лето, было жарко, все стремились по своим субботним делам. Спешили или не спешили вовсе, и Вудли стало приятно, что завтра он не впустит сюда толпы людей в военной форме, танки не пойдут по этим улицам, сбивая светофоры, армии мародеров не будут входить в дома, забирая трофеи, военные арестовывать этих загорелых мужчин, преступники насиловать женщин. И как хорошо, что этот город и страна не узнают, что такое война…
На следующее утро, проснувшись в номере отеля, он четко последовал инструкции. Забрать отсюда его могла только «организация» в условленном времени и месте, и теперь он выжидал. Почему он не мог сам вернуться домой? Это было другое время. Он никогда в это не верил, по своему складу ума не мог серьезно относиться к такой версии, но вопросы лишние не задавал – так его учили. Другое, так другое! Поэтому терпеливо ждал. Условленное место – уютное кафе в самом конце набережной. Время на больших круглых часах, висевших напротив, 09.50. И теперь, когда еще оставалось несколько минут, можно было, не торопясь, выпить чашечку утреннего кофе.
Люди просыпались, улица постепенно заполнялась прохожими. Воскресенье – почему бы не выспаться и не провести время дома с семьей, с детьми, – недоумевал Вудли. А эти куда-то торопятся, даже сегодня не дают себе покоя… Он все смотрел и не понимал, что происходит. Необычайное волнение было на лицах этих людей, они неслись по набережной, а вдалеке виднелся причал, где стояли корабли, там и собралась огромная толпа. В воздухе больше не пахло сонным утром выходного дня, а толпа эта была совсем не праздная. Люди кричали, забегая на корабль. Наконец, тот загудел и быстро стал отходить в открытое море, а над головами пролетели самолеты эскадрильи.
– Они с ума сошли? – подумал Вудли, – летать над городом!
Он вбежал в помещение бара, где работал телевизор, надел наушники прибора синхронного переводчика и уставился на экран.
– Ах, мерзавец! Ну, Бобби! Как он мог пропустить такое!
Часто, когда человек говорит последние слова, они что-то да значат. И как он упустил их из виду? «Но даже если мои снаряды завтра не полетят туда, на ту сторону, они все равно разорвутся», – кажется так попрощался с ним этот мерзавец.
На экране шел репортаж с мест боевых сражений. Танки переходили границу, горная долина огласилась залпами взрывов, артиллерия сносила маленькие горные поселки, словно то были домики из картона. А они и были из картона. Только один Вудли в толпе обезумевших зрителей знал, что война эта нарисована, и снята она была в студии маленького гаденыша – сынка Бобби, который недавно захватил киностудию и смонтировал этот фильм. Только Вудли знал, что это была жалкая подделка, провокация!
– Это монтаж! Кино! – закричал он на все кафе.
– Это война, дорогой, стреляют боевыми. Какой монтаж?
Он уставился на бармена, который понимал его английский. Хотя, какая теперь разница…
– Посмотри, сейчас этот танк взорвется и упадет в реку, – произнес Вудли.
Действительно, танк, проехав несколько метров по краю скалы, взорвался и рухнул в воду.
– А ты откуда знаешь? – удивился бармен.
– Знаю-знаю. Один идиот уже показывал мне этот фильм, – бормотал Вудли, глядя на экран…
– А вот эта война уже настоящая! – прошептал он, – сначала провокация – потом война. Все, как всегда.
И вот пошли настоящие кадры о войне. Там, на той стороне, военные, не успев разобраться, работали на опережение. После запушенного по телевидению фэйка теперь уже их артиллерия сносила поселки на этой стороне границы. Их танки шли в атаку, устремляясь сюда к столице. А за ними шли союзники, чьи эскадрильи пролетали на шоловой. И уже можно было не смотреть телевизор – город бомбили, набережная покрывалась воронками, а люди, обезумевшие от ужаса, падали, снова поднимались, мчались к кораблям и лодкам, словно это могло помочь…
На экране снова возникла картинка, которая не требовала перевода. Две ядерные державы столкнулись лбами в небе и на земле. К ним подключались их союзники по всему миру, и казалось, все уже позабыли про эту маленькую страну, где все и началось, теперь тяжеловесы опустошали арсеналы, десятилетиями ждавшие своего часа. И час этот пробил.
Вудли вышел на улицу. Чашечка кофе стояла на столике там, где он ее оставил.
– Повторить – подумал он, оглядываясь, – но попросить было некого. Официанта не было. Никого не было. А мимо пролетали толпы обезумевших горожан…
Вудли сидел и спокойно выполнял инструкцию – если воскресенья нет, значит, каждый день в условленное время, если нет времени… Он ошибся. Такое с ним случилось впервые, но он ошибся, значит, пора на пенсию, пора на покой. Наверное, каждый разведчик должен заканчивать так. И где его застанет эта пенсия, он не знает до последнего часа… или минуты… И, все равно, он был лучший. Просто все когда-то кончается, – подумал напоследок Вудли.
Такого он не видел еще никогда, даже представить себе не мог. Самолет пролетел над набережной и скрылся в дымке утреннего тумана. Вдалеке, где только что плыл огромный лайнер, возникла большая воронка и яркая вспышка ослепила глаза. Наверное, это самое потрясающее, что он видел в жизни. Море вставало стеной, а над ним поднималось яркое облако, как огромный огненный шар, как восход неизвестного солнца над несчастной планетой. Оно поднимало свой яркий диск над морем, освещая немыслимым блеском небо, горы, набережную, на мгновение исчезло, и сколько длилось то мгновение – не знал никто, а те, кто знал, уже никому не расскажут. Потом яркий огонь устремился от ослепительной точки в разные стороны, и теперь уже ничто не могло воспротивиться блеску и огню, и дьявольскому жару из преисподней. Вудли сидел и заворожено смотрел, пока пылающий диск не накрыл собой город, поднялся высоко в горы. Озеро, которое еще вчера так мирно покоилось на самой вершине горы, закипело, огненной водой пролилось из чаши своей, и не смогло погасить пламя и безумие на планете…
16
Солнце вставало над морем, ласковыми лучами освещая остров. Причудливые растения, помахивая на ветру огромными ветками, словно, здоровались с горячим светилом, благодарили его за то, что оно есть, за свет и тепло, за новый день, который оно не забыло с собой принести. И в благодарность за такую трепетную встречу этот день наступил.
Было еще очень рано, на пляже ни души. Теперь у Леонида появилась новая привычка. Он полюбил просыпаться с восходом и выходить из отеля сюда, где только море, солнце, и он, совершенно один… Наверное, у каждого мужчины наступает такой возраст, когда ему нужен свой остров, и теперь он у него был. А еще было много работы, люди ждали его установку, он был нужен, и дело его было жизненно важно для всех, и здесь и там, «наверху». А время неумолимо отсчитывало дни, и недели, и месяцы. Отбирало кусочек жизни и отщипывало понемногу от тех оставшихся двух лет. Он спешил, форсировал работы, делал все что мог, но это утро, которое неожиданно открыл для себя, принадлежало только ему одному, как будто оно существовало вне времени. Поэтому сейчас он не торопился никуда. И солнце, словно его понимая, не спешило начинать свой день, потому что ему тоже хотелось побыть немного наедине…
– Ты хорошо плаваешь! – внезапно окликнул его женский голос. Это была Валери. Она была в купальнике, тоже не смогла усидеть в номере отеля, вышла к морю и теперь плыла навстречу.
– Не боишься подводных чудовищ? – спросил Леонид, пожалев о визите непрошеной гостьи.
– Ты же мужчина, значит, спасешь меня, – пошутила она и улыбкой произнесла:
– Или я помешала?… Ах да, свидание с солнцем, как же я не догадалась?… Мне уйти? – и засмеялась. – Мне уплыть?
– Ладно уж, оставайся, – проворчал он. Но она уже не слышала этих последних слов, нырнула в воду и исчезла. Валери тоже хорошо плавала, и он с трудом мог за ней угнаться. А бояться было нечего – оба знали, что на берегу стояли специальные установки и вибрацией отпугивали хищников, которые не прочь были поживиться диковинным деликатесом.
Так какое-то время эти двое плавали наперегонки, купаясь в спокойных волнах и лучах ласкового утреннего солнца. Потом выбрались из воды и сели на песке у самой ее кромки, едва замочив ноги. Леонид исподволь за ней наблюдал, а Валери смотрела вдаль океана, о чем-то думая. Он, уже не отрываясь, разглядывал эту странную девушку, которая еще недавно так его раздражала, временами даже бесила своим дерзким характером и манерами, но сейчас, такая хрупкая и нежная, маленькая и уютная, сверкающая капельками воды, была ему интересна. Распрощавшись со своей прической, она стала моложе и не выглядела на свои тридцать, к ее средиземноморскому загару добавился тропический бронзовый оттенок, и Леонид, сидя рядом, с удовольствием на нее смотрел.
– Что? – внезапно спросила она, поймав на себе взгляд, чем застала его врасплох. Но он нашелся:
– Ничего… Просто думаю, почему от тебя сбежали твои мужья?
– А сколько жен сбежало от тебя? – беззлобно парировала она, оценивая его спортивную фигуру, заглядывая в глаза. А ее глаза смеялись, искрясь зелеными огоньками.
– Нисколько, предпочитаю сбегать первым.
– Да ты не только хороший пловец, но и бегун? – улыбнулась в ответ она.
– Я физик, – просто ответил он.
– Поэтому избегаешь женщин и любишь встречать восход в одиночестве? И заход тоже?
Теперь Леонид не нашелся, что ответить, долго смотрел на волны, снова на нее, прищурив глаза. Она тоже молчала, любуясь рассветом, потом произнесла:
– Как будто ничего нет… Все так и должно быть… Море, солнце… Трудно себе представить, что где-то в другом времени идет война, гибнут люди,… а мы сидим на пляже и встречаем рассвет,… так странно, так необычно. Почему, чтобы почувствовать себя человеком, нужно отравиться к динозаврам на миллионы лет назад…
– На этом острове иногда кажется, что другого времени нет, – ответил Леонид, – и добавил:
– Знаешь… Если хочешь, приходи сюда по утрам. Я часто в это время здесь бываю.
– А как же свидание на пустынном пляже с восходящим солнцем? – улыбнулась она.
– Я подумал… В конце концов, места здесь хватит и на троих, – и тоже улыбнулся…
И в это мгновение ему стало как-то хорошо на пустынном берегу, на этом солнце рядом с ней. Еще несколько минут они сидели, молчали, глядя на волны, уже забыв обо всем – не было войны и кадров кинохроники, не было далеких стран и удивительной работы, лишь остров и они вдвоем на песке у самой кромки воды… Потом встали, пошли к отелю, и больше он не жалел, что у него отобрали его утро. Теперь оно было на троих.
17
Установка была почти готова. Сначала в миниатюре он повторил ту свою первую модель, на что ушло около двух недель. Она прошла испытания, и маленькие круглые молнии теперь как ручные послушно надувались, словно мыльные пузыри, плавая в воздухе между двумя электродами. На демонстрацию пришло много людей: и ученых, и просто гостей острова. Все были в восторге, каждый пытался дотронуться до пульта управления и запустить шаровую молнию. Как дети…
– Леонид, теперь ты укротитель молний, – сказала ему какая-то дама-знаменитость… То ли певица, то ли актриса. В этих тонкостях он был не силен, а Юрий стоял поодаль, и спросить у него, кто она такая, он не мог. Дальше ему в помощь был дан физик, который придумал ту первую модель «кротовой норы». Хотя, неизвестно – кто кому больше помогал?
Этого парня звали Вилли. Впрочем, «парню» было под шестьдесят. Но бывают люди, для которых возраст не существует, и они до глубокой старости сохраняют юношеский характер. Вилли был как раз из таких. Одевался он немыслимым образом, представить на нем костюм было невозможно – джинсы, разрисованные футболки, обязательная кепка от солнца или бандана. Если бы еще отрастить бороду, получился бы колоритный рокер. И душа у него была, как у ребенка. Он восторженно относился ко всему и близко принимал к сердцу каждую мелочь. Фанат своего дела, у которого не было ни жены, ни детей. Около двадцати лет он просидел на острове, и ни единого раза не изъявил желания побывать на Большой Земле, где, впрочем, никого из близких не осталось. У Вилли не было выходных, не было дома, хотя ему предлагали на острове небольшую виллу, но из скромности он предпочел номер в отеле. У него не было такого понятия, как рабочий день, перерыв на обед, отдых… У него не было ничего… Ничего, кроме дела. Поэтому у него было все!
Когда Леониду впервые представили его, он подумал, что тот сумасшедший. Вилли сразу же пригласил его к в лабораторию и показал свое хозяйство. Эта комната на первый взгляд была завалена хламом. Приборы, минералы в коробках, пробирки, небольшие установки, значения которых он не понимал. Все было опутано огромным количеством проводов, и Вилли посреди этого хаоса выглядел большим взъерошенным пауком. Даже столы здесь стояли под углами-диагоналями, и ни один не скучал вдоль какой-нибудь стены. Но присмотревшись, Леонид заметил, что все здесь имеет свое значение и вполне определенный смысл. Каждая вещь занимала свое место, где Вилли без труда находил то, что ему было нужно. И казалось, если навести здесь порядок, сумасшедший физик просто потеряется и не сможет ничего найти… Это был не беспорядок или хаос, но единственно возможный порядок для такого человека, как Вилли.
Он долго с увлечением показывал свои разработки, потом провел его куда-то вниз, где и находилась установка по перемещению во времени. Эта модель работала так же, как и существовал сам Вилли. Она была очень капризна, требовала к себе большого внимания и тоже была похожа на огромного паука, опутанного проводами и датчиками. Это был портрет Вилли, о чем тот не догадывался.
Вилли объяснил, как он добивается получения той самой экзотической материи, и теперь Леонид понимал, зачем им нужна его установка. При использовании в ней некоторых элементов таблицы Менделеева как раз и получается та среда, которая создает устойчивый канал во времени. Устойчивый, потому что в отличие от изобретения Вилли, его установка делает этот процесс стабильным. Вилли, ознакомившись с работой Леонида, был в восторге. Многие годы он стремился к таким результатам, но шел своим путем, и теперь пути двух гениальных физиков пересеклись…
Леонид конечно же попросил Вилли продемонстрировать работу его «паука». Тот встал у пульта и теперь был похож на капитана фантастического, неземного аппарата, который распрямит свои усы-провода и двинется с места.
– Какое время нас интересует? – спросил Вилли.
Леониду, несмотря на все факты, предоставленные Генри, было любопытно самому проверить тот конечный этап на планете, который предрекал им виденный кинофильм. Его не интересовало прошлое, история, динозавры, Наполеоны или фараоны – только будущее и ничего более.
– Это может быть опасно! – возразил Вилли, услышав просьбу переместиться на два года вперед.
– Время ИКС! Мы попадаем как раз туда, откуда стоит держаться подальше…
– Не важно, – ответил Леонид, – можно на три года, на пять лет…
– Какое место выбираем? – Вилли дал ему защитный костюм, и сам облачался в подобный.
– Россию, – сказал Леонид.
– Конечно, риск есть. Он есть всегда. Но для тебя, Леонид…
И рассказал, что ему не разрешают покидать лабораторию таким путем. Случись что, неизвестно, как они будут возвращаться.
И теперь они стояли на дне небольшого резервуара, похожего на пустой круглый бассейн. Вилли установил на пульте необходимые показатели, и процесс начался…
Собственно, ничего не произошло, просто крыша этого подвального помещения исчезла, и яркое солнце ослепило глаза сквозь пластик защитного шлема. Леонид огляделся. Они стояли на просторном, открытом месте. Повсюду были заросли травы, виднелись отдельно стоящие высокие деревья.
– Какая-то глушь, – подумал Леонид. – Так нам ничего не понять…
– К сожалению, нам не удалось перейти на расстояние в пять лет. Прибор показывает интервал – пятьдесят лет… Вилли как-то смущенно признался в этом, извиняясь за сбой в работе своего детища.
– Ничего страшного, – произнес Леонид, – пятьдесят, так пятьдесят, и пошел дальше по полю.
– Зато место выбрано правильно, – продолжал он, – это Москва.
– Где она – эта Москва? – подумал Леонид, продолжая шагать. Ровное пространство заканчивалось, и начинался крутой косогор, на который он не без труда начал забираться. А повсюду высокая трава и кустарники. Склон был геометрически абсолютно ровным и, забравшись немного выше, он оглянулся. Напротив, за деревьями находился точно такой же склон, был он одинаковым по высоте и подобен этому. На нем просматривались ровные террасы, которые шли на равных расстояниях параллельно земле.
– Что-то это мне напоминает! – подумал Леонид, продолжая свое восхождение, оглядываясь по сторонам.
– Что-то непонятное, но очень и очень знакомое…
Теперь он находился на самой вершине холма, и внимание его привлекла вывеска или табличка внушительных размеров. Она висела немного в стороне на высокой штанге, и сейчас, когда деревья не заслоняли, он смог ее разглядеть. А на ее верху четко проглядывала надпись, которая была на русском языке. И тут Леонид понял все! «ТАБЛО» – вот что было написано на ней. А если соскоблить с этих холмов траву и землю, вырубить высокие деревья и оставить ровную площадку, место это превратится в обыкновенный стадион.
Вдруг что-то его схватило за ногу. Он был одет в прочные сапоги, но сквозь них почувствовал, как кто-то пытается разорвать пластик и добраться до ноги. Посмотрел вниз.
– Не бойся, Леонид, это крысы, – успокоил Вилли. Он, стоя рядом, пнул такое же серое создание. Этот комок отцепился от ноги и серым мячиком полетел на поле стадиона. А крыс становилось все больше, они уже кишели под ногами, норовя вцепиться.
– Ботинки прочные, нам ничего не грозит, главное, не упасть, – добавил Вилли. – Крысиный мир! Они лучше всего перенесли войну, и теперь планета принадлежит им.
Леонид стоял и оцепенело смотрел по сторонам. Вдалеке за верхней кромкой стадиона различались высокие строения, вернее то, что от них осталось – обвалившиеся стены домов без окон, без крыш, обрывки проводов, свисавших с покренившихся высоковольтных мачт, поросших вьющимися растениями, Все напоминало о той прошлой жизни. Он перевел взгляд на табло. На мгновение показалось, что в свете солнца электронные цифры показывают счет 1:0. Но, в чью пользу? Кто выиграл на этом стадионе на последнем матче той войны. Если есть победители? Где они и почему не играют на этом футбольном поле, не живут в тех домах? Ведь все должно иметь смысл!.. Победили крысы?
– Пора возвращаться, – сказал Вили, – канал неустойчив, как бы не задержаться здесь надолго или навсегда.
Он пнул ногой крысу, и та с диким визгом полетела вниз.
– А то придется питаться этими тварями… Леонид, ты ел когда-нибудь крыс? – и захохотал, повернув рычаг на переносном пульте, который держал в руках. Еще мгновение, и два человека в защитных костюмах оказались в лаборатории Вилли. «Кротовая нора» работала…
18
Они сразу же заметили Генри, который расположился в кресле, дожидаясь их. Вилли, как-то извиняясь, взглянул на него и улыбнулся:
– Вот, демонстрирую свою установку, – сказал он.
– Вилли, ты не должен покидать этого места. Если ты не вернешься, тебе уже никто не сможет помочь. Тем более, вы отправились туда вдвоем…
Вилли сконфузился и обещал больше этого не делать. Так ему и поверили. Чтобы Вилли периодически не проверял свое детище – такое было просто невозможно…
– Однако я смотрю, вы выбрали интересный маршрут, – воскликнул Генри, глядя на пульт управления. – Ну и как впечатления? Вы проверили наши тревоги?
– Мистер Генри, – Леонид ушел от прямого ответа, – мы опробовали установку, она работает, и это главное. Теперь можно будет сделать совместный проект…
– … правда, работает с некоторыми огрехами. Мы промахнулись почти на сорок пять лет, – перебил его Вилли.
– Да, мы промахнулись, – сказал Генри. – Мы потеряли первого нашего гражданина в той войне. Ты уже рассказал Леониду?
– Пока еще нет, – ответил Вилли.
– Мы не смогли вернуть нашего лучшего агента. Он погиб, не справившись с заданием.
– Сожалею, – ответил Леонид.
– Да-да, – вмешался Вилли, – я никак не могу повторить тот интервал, и все время попадаю мимо… Тычусь, как слепая овца…
– Поэтому теперь дело за вами двоими, – сказал Генри, – а отсчет уже начался. И большая просьба, господа, не отправляйтесь никуда вдвоем с помощью этой установки. Это будут делать за вас другие, а вы нам нужны здесь…
– А как же ваша теория, мистер Генри – каждый ученый должен на себе проверить свое изобретение? – спросил Леонид.
– Вот решим нашу основную проблему, тогда наиграетесь, – и, кивнув на прощанье, Генри покинул помещение…
19
Писатель сидел на далеком диком берегу острова. Того места, где только пустынные пляжи заполняли все пространство вокруг и где не было никаких отелей. Эта часть не была застроена то ли за ненадобностью, то ли по какой-то иной причине. И он часто приходил сюда, где было пусто, и никто ему не мешал. Он тоже нашел свой остров и теперь искал самого себя. В последнее время он мучительно думал, что ему написать. И если там, в прошлой жизни, все получалось достаточно просто, и тема возникала перед его воспаленным воображением легко, и сюжеты разворачивались на бумаге, как само собой разумеющееся, то здесь… Эти потрясающие места и виды, удивительная жизнь без видимых проблем и тягот не давала ему пищи для борьбы и протеста, для бунта в душе и не рвалась из груди наружу. А писать он умел только по больному, и бить по тупому безразличию мысли и бессмысленной жизни. Когда из груди вынимаешь сердце, а из него еще сочатся остатки крови, такой яркой и чистой, окунаешь туда перо и пишешь. И пока она не кончается, делаешь это до последней капли. А потом уже все равно…
И теперь он, наконец, понял, что искал и что его мучило. Та безжалостная кинолента, та война, уничтожившая все на своем пути где-то миллионы лет впереди или всего в двух недолгих годах отсюда (от него и ото всех тех, кто жил здесь, работал и пытался что-то сделать). Это и была его тема и его книга, а люди, окружавшие, стали ее героями, остров – местом действия и арена для битвы над тупой бессмысленной войной, которую придумали «наверху», а переписывать и исправлять приходилось здесь, на острове, на этом пустынном пляже… Раньше он не писал на военные темы и, как многие современники, не описывал сцены насилия и убийств ради самих этих сцен. Но теперь, когда лодка была на краю, каждый должен был взять в руки весло и сделать гребок, который оттолкнет ее от опасной черты и не ввергнет в пучину безумия. Война – одно из самых печальных наследий и тяжелых пороков человечества, и не говорить об этом он не мог.
В последние дни на этот берег пришли люди. Какая-то техника выходила в море, и уже создавалось нечто, высоко поднимаясь над водой впечатляя своими размерами. А он, как хроникер истории цивилизации, пролистнув еще одну страницу, записывал следом за этой стройкой новые мысли и ощущения. В руках его была небольшая папка и ручка, а больше ничего и не нужно писателю, который не так давно превратил этот пустынный пляж в свой кабинет.
Он оглянулся по сторонам, собираясь с мыслями. Сейчас он искал слово, с которого начнет главу. Не хватало лишь какой-то мелочи, штриха, крошечной детали, и все оживет, заиграет, снова пустой лист бумаги начнет заполняться символами, наносимыми мелким стремительным почерком, увлекая события одно за другим, вслед за безумной фантазией.
– Или фантазией безумца? – поймал он себя на мысли.
– Там будет видно, – отмахнулся он, и снова, мучаясь и озираясь, стал искать, откуда ему списать – не хватало какой-то мелочи, детали…
А солнце уже высоко поднималось над горизонтом, ярко освещая остров.
– Всего одно слово, и можно будет начинать, – трепетало в душе.
Его внимание привлекла женщина, одиноко бредущая по берегу. Вид у нее был задумчивый, потерянный, словно она заблудилась на этом широком пляже. Завидев писателя, она медленно направилась к нему.
– Здравствуй, Юрий, – поздоровалась она.
– Здравствуй, Валери, – обрадовался он.
– Как твои дела? – спросила она, – работаешь?
– Пока лишь думаю.
– О чем?
– О чем написать!
– Пиши об этом, – и она показала на остров.
– Об этом… Боюсь, об этом захотят читать только динозавры, – засмеялся он, уклонившись от прямого ответа, потом спросил:
– Как твои дела Валери, как лаборатория, твои опыты?
– Очень интересно! – встрепенулась она, очнувшись от своих мыслей. – Мне дали в помощь настоящих ученых, я им в дочери гожусь, а они слушают меня, открыв рты, как будто я мать Мария! Специально для меня привезли целый корабль с крысами и другими зверушками… В общем, здорово,… работаю,…как никогда!
– Давно не видела Леонида? Как он там? Я в последнее время совсем его потерял.
Улыбка медленно сошла с ее лица.
– Я тоже потеряла… Давно потеряла…
Писатель внимательно заглянул в ее задумчивые глаза и мягко произнес:
– Наверное, много работы, от него теперь зависит многое. Зависит все!..
Валери подумала и коротко ответила:
– Наверное. Я пойду, Юрий, увидимся, – и медленно побрела по пляжу, просеивая босыми пальцами ног горячий песок. А Юрий, провожая ее взглядом, подумал:
– Вот чего не хватало в этой главе, на этой чертовой войне и этом острове. Таких печальных зеленых глаз. А значит, жизнь продолжается…
И теперь слова одно за другим легко ложились на белый пустой лист бумаги.
Леонид успел лишь поздороваться с Юрием на бегу и на лодке поплыл к сооружению, поднимающемуся из воды. А Вилли, словно тень, следовал повсюду рядом. Его черная бандана развевалась на ветру, и он походил то ли на пирата, то ли на рокера, который сейчас вынет свою электрогитару и взорвет децибелами остров.
Леонид и Вилли несколько месяцев провозились с совместной моделью «кротовой норы». Им помогали, корабли с Большой Земли привозили материалы и оборудование, которое понадобится для большой установки. Но пока все хранилось в специальном ангаре, а эти двое бились над их детищем в лаборатории. Прошло полгода с момента прибытия на остров нашей троицы, а значит, и там, наверху, прошли те же полгода – время шло параллельно. Генри с волнением поглядывал на календарь и на этих двух фанатов, но они убеждали, что сначала нужно в «пробирке» получить желаемый результат, и только потом строить рабочую станцию. «Пробирка» представляла собой малютку в несколько метров высотой и напоминала первые компьютеры, которые когда-то заполняли целые комнаты. Теперь никаких проводов, торчащих во все стороны, и «рабочего беспорядка». У Леонида был другой стиль работы, и Вилли уважительно, но, порой с раздражением терпел своего коллегу. Ему нужен был полет фантазии, внешний «комфорт». Поэтому он постоянно что-то перекладывал, изменял. Так, сталкиваясь лбами, они создали совместную модель «кротовой норы» – «Червоточины», как еще ее иногда называли. И первым же пробным полетом было перемещение в ту самую точку на карте и во времени, где мы потеряли навсегда доктора Вудли…
Теперь Генри был спокоен, обнимая своего агента. Война еще не началась – если никто не убит и пока не стреляют, значит, есть шанс. И время есть… Немного, но все же. А значит можно все поправить, изменить… «Червоточина» работала.
Вудли шел по городу и нес в руках чемодан. Снова ленивое сонное утро, знакомый город, горы, виднеющиеся вдалеке. Его забрали отсюда несколькими мгновениями ранее, чем все произошло. Потом остров, инструктаж – и снова сюда.
– Неужели можно все вернуть, второй раз пройти по известному маршруту и, повторив его, исправить ошибку, расставив все по своим местам? – думал он.
– Но тогда нужно будет поверить в этот остров и дьявольскую машину времени? Какая-то ерунда!
Но одно не давало покоя:
– А если все это правда! Где же тот другой Вудли, который побывал здесь, не вернулся, а потом его накрыло волной огня и пепла? Ведь тогда его забрали раньше! На мгновение, но раньше!
От мысли такой ему стало не по себе.
– Но почему его не забрали позже? Хотя, как такое было возможно? Разве оттуда можно забрать, разве ОТТУДА возвращаются? Тогда, где же ты есть, Вудли, – здесь ты или сидишь обугленный на стуле кафе той набережной?