– Спасибо, – растерянно проговорила я и вдохнула аромат цветка. Мне было очень приятно.
Так мы прогуляли около двух часов, я много узнала о незнакомцах, которые еще несколько часов назад не вызывали у меня доверия.
И когда мы прощались возле бабушкиной калитки, мне стало очень грустно, даже не хотелось идти домой.
Но начиналась гроза. Черные тучи заволокли небо. Подул ветер, листва на черемухах во дворе запрыгала. Я, взволнованная, и охваченная каким-то непонятным чувством, и в тоже время счастливая, посидела немного на скамейке во дворе под деревьями и подошла к двери дома. Высокая ранетка, повисшая над крышей веранды, скинула мне под ноги несколько маленьких зеленых плодов. И тут полил сильный дождь.
«Ох, мальчишки, наверно не успели еще добежать до дома! – подумала я. – А как там бабушка Шура, ведь она очень боится грозу и прячется в спальне под подушку? Ее старшую сестру, молодую Дашу, убило молнией на крыльце своего дома. У Даши остался муж и трехлетний сынишка. Это было так давно, а баба Шура по-прежнему вспоминает со слезами на глазах сестру, когда начинается гроза».
Я не ошиблась, баба Шура лежала на кровати в спальне молча, положив на голову подушку и наблюдала за происходящим в маленькую щелочку. А когда за окном озарялось, она вздрагивала и причитала: «О, господи! О, господи!»
И мне бесстрашной, которая относилась к грозе безразлично, на какое-то время тоже становилось жутковато и очень одиноко.
– О, господи, Оля, где тебя носит? Когда начинается гроза, надо бежать домой. Доведешь ты меня до могилы. Что я матери твоей скажу…
– Но ничего же не случилось, – отмахнулась я.
– Вот бедную Дашеньку убило грозой… как это страшно, – сказала баба Шура и приподняла край подушки. – Кажись, поутихло, посветлело за окном.
– Так лет пятьдесят уже прошло или больше, а ты все вспоминаешь и боишься грозу.
– Так она – Дашенька, у меня перед глазами стоит, хоть я ее тогда не видела и не хоронила. Она в Саратовской области жила, мы то уехали в Сибирь с братом и мамой, а она осталась.
– Баб Шур, расскажи что-нибудь о себе.
– А что говорить то?
– В каком году ты родилась? Где?
– Родилась то… 17 мая 1914 году в селе Андреевка Сердобского уезда Саратовской губернии… Тятенька Платон Кузин был беден. Умер он, царствие ему небесное, когда мне было шесть лет. Я это хорошо помню. Лето стояло. Все ушли в поле, а я осталась дома с тятенькой, его недавно
привезли из клиники, ему сделали операцию на аппендикцит. Он лежал на кровати больной и попросил попить. Я принесла ему цельный чайник квасу. Он очень много выпил, ему стало плохо. Открылось кровонтечение, и он умер, прямо на моих глазах. Если б я тогда знала, что пить ему нельзя… – баба Шура смахнула слезу и всхлипнула. – Мама моя Евдокия была батрачкой. Она родила шешнадцать (16) детей, но все умерли, не дожив и до года, акромя Даши, Кирилла и меня. После смерти отца совсем обнищали, голодали. Печку топили кизяками (коровьими лепешками), дров не было. Питались, чем придется. И мама решила продать дом и уехать с нами в Сибирь. Говорили тогда знакомые, что там живется лучше и голода нет. Дом продали и поехали. Даша с нами не поехала, она вышла замуж. Здесь, в Сибири, мы купили маленький домишко и стали жить втроем. Мама моя так и не вышла замуж, она была инвалидкой. Жилось получше, но она очень скучала и хотела вернуться, но так и не получилось, началась война. Вскоре мама умерла… Я вышла замуж в 1944 году за тваво деда Ивана. Он тоже переехал из Липецкой области где-то в 1943 году. Ваня родился в 10 году (1910). До меня он был женат два али три раза. Я у него четвертая жена, кажись. Правда, от первого брака детей у него не было…
– Баба Шура, а наш дед живет в Липецкой области уже больше трех лет?
– Да.
– Он же бросил тебя, – выпалила я.
– Ну что значит, бросил? Ну да, бросил. Он уехал в Липецкую область на родину, там его родственники живут. Его первая жена, она правда умерла. Он туда подался из-за того, что, видите ли, я ему надоела хуже горькой редьки… А я кажный день плакала, все его вспоминала, и сейчас плачу… у меня и зрение стало портиться только из-за него. Мне сделали операцию на глаз, но толку мало – не спасли глаз.
– Да, я знаю. А как ты думаешь, он вернется?
– Он мне не пишет, а пишет дочерям. Он же и вам писал. А мне одно письмо прислал, да так он меня поливал в нем грязью. Письмо читала Гутя, а я все плакала… Что же я ему плохого сделала, ведь много лет мы с ним прожили. Всю жизнь он пил, душу мне мотал. А сейчас говорит, что не пьет и живет хорошо, а меня, змею, видеть не хочет.
– Значит, не вернется, – сказала я.
На улице стало совсем светло, дождь перестал лить.
– Скажи, баб Шур, а твой брат Кирилл давно умер?
– Его на войне убило, двое детей осталось: Тася и Гена. А у Дашеньки сын остался Николай трехлетний, его тетка вырастила.
Когда баба Шура рассказывала мне о своей нелегкой судьбе, я, конечно, ей сочувствовала, но это все было так далеко от меня. Я не могла прочувствовать ее страдания. Хотела, но не смогла. А старушка по-прежнему плакала и вытирала лицо краешком белого платка. Потом она встала и направилась на кухню.
А я подумала: «Как все-таки хорошо, что я не родилась в то тяжелое и голодное время».
На следующий день я уже с утра думала об Андрее, он мне уже казался таким взрослым юношей. Я поняла, что не могу не думать о нем, и мне захотелось с ним еще раз встретиться, только наедине. Мне хотелось с ним прогуляться по лесу. Пусть он мне срывает цветы и рассказывает о себе. А я буду слушать и удивляться.
Но день прошел, и я не увидела ни мальчишек, ни Олесю. Она уехала к тетке в город, так сказала ее бабушка, которую я застала возле ворот, она собиралась уходить. А про мальчишек я ничего не смогла узнать.
Утром, около восьми часов, меня разбудила подружка.
Баба Шура уже успела открыться и суетилась на кухне, громко шаркая ногами и гремя посудой. Я слышала ее сквозь сон. Тут в дверь тихонько постучали. Старушка вздрогнула и спросила:
– Кто там? Входите!
Зашла Олеся.
– Здрасьте! А Оля где? – спросила она.
– Спит, проходи в комнату.
– Хорошо, – она зашла в комнату и, взволнованным торопливым голосом проговорила, – Оля, вставай, ты непременно должна мне помочь. Оля!
– А! Что случилось? – я широко открыла глаза.
– Ты не могла бы со мной съездить в город?
– Зачем?
– В парикмахерскую.
– Зачем?
– Мне мама разрешила прическу сделать.
Я села на кровать и удивленно посмотрела на подругу.
– У тебя такая красивая коса. Ты что?
– Я хочу прическу… я хочу быть красивой. Поедем на полдесятого в город, – заныла она.
– Ладно, поедем.
Малолетка Олеся переживала по поводу своей внешности. Она видела, как мальчики смотрят на меня с обожанием и восторгом, а с ней обращаются, как с ребенком. Между тем, ей хотелось уже повзрослеть и тоже нравиться. Я и не думала, что это для нее так важно.
Сначала и мне казалось, что я не могу иметь успех у сильной половины. Ведь я ни с кем никогда не дружила, хотя мне нравились мальчики. Думала, что я серенькая мышка. Но лишь стоило парням обратить на меня внимание, как самооценка моя поднялась. И я уже гордо смотрела на всех, точно была королевой. Как можно быстро задрать голову и не замечать других. В данном случае свою подругу. Ведь каждая девушка хочет быть в центре внимания. В дальнейшем моя высокая самооценка сыграет со мной злую шутку. Ведь именно зависть и ревность встанет на пути к моему счастью.
Я спала в сорочке, которую мне подарила баба Шура. Гостья посмотрела на меня очень грустно. Потом улыбнулась и отвела взгляд в сторону, когда я соскочила с кровати и поспешила в бабушкину спальню, чтобы одеться.
– А знаешь, я ведь тоже хотела прическу себе сделать! – крикнула я из спальни.
– Зачем, тебе и так хорошо! – в голосе почувствовалась тревога.
– Я сделаю химию на челку. Вернее, можно состричь волосы коротко по кругу и сделать химию.
– И как это будет выглядеть? – насупилась подруга, подумав, что это будет выглядеть красиво.
– Думаю, хорошо. Точно, деньги у меня есть.
Я видела, как остатки настроения у подруги улетучились прочь.
– Баба Шура, а можно мы с Олесей съездим в город. Ей очень нужно.
– Если очень нужно, то ехайте. Только поесть надо. Садитесь поешьте.
– Я не хочу, – выдала подруга.
– А я чай попью.
На остановке мы простояли недолго, минут десять, и ехали минут двадцать.
В парикмахерской народу было немного. Олеся сидела молча и грустила. По ее лицу было видно, что она сильно переживает. Она даже начала подергивать ногой. Честно сказать, я ее в таком упадническом настроении еще не видела. Лицо ее то хмурилось, то становилось каким-то восковым и бледным.
Я посматривала на нее и старалась представить новую прическу. Но спросить не решалась.
Как только подруга зашла в зал, оттуда послышались какие-то возмущения. Я подошла поближе и прислушалась.
– Как хочешь, но стричь я тебя не буду! – сопротивлялась парикмахерша. – А завтра приедет твоя мать и мне голову оторвет. Вот если бы ты с ней приехала, то другое дело.
– Она мне разрешила, – застонала девчонка.
– Я не верю… Такую косу отрезать, это просто ужас!
– Я же вам за это деньги заплачу. Не просто так.
– Да ты не понимаешь своей красоты! – продолжала женщина. – Отрезать недолго. А вот вырастить заново – очень проблемно.
– Я хочу короткую стрижку.
– Не буду стричь, приходи с матерью завтра.
– Она на работе. А со мной ведь сестра приехала, – сходу придумала Олеся. – Она подтвердит мамины слова.
– Где сестра?
– Там, в коридоре.
Я поспешила сесть на место. Из кабинета вышла стройная женщина с красивой короткой стрижкой и обратилась ко мне:
– Вы сестра этой девочки?
Олеся сделала мне знаки глазами и скривила лицо.
– Да, а что?
– Ей мама разрешила стричься?
– Конечно, мы бы сюда не пришли.
– А волосы продадите?
Подруга отрицательно помотала головой.
– Нет, – ответила я.
– Ладно, как хотите. Ну что, будем стричь, если сестра не против.
Когда подруга вышла из зала через несколько минут, я чуть не лишилась чувств. На ней была мальчиковая стрижка. Какое-то время я даже не могла оторвать от нее глаз. Ее волосы, слегка волнистые, даже потемнели. И сама Олеся стала серьезнее и намного старше своих лет. Точно эта женщина из салона красоты сунула мою подругу в капсулу времени и добавила ей года три- четыре. Мне даже показалось, что волнения женщины были не напрасны, она превратила это милое создание во взрослую девушку.
– Ого! Ничего себе! – удивилась я.
– Нравится?
– Хм!
– Так нравится или нет? – гордо приподняв голову, спросила Олеся.
– Красиво! – неуверенно произнесла я. – Очень красиво!
– Мне тоже понравилось.
Если честно, то Олесе коса шла больше, нежели такая короткая стрижка. Она сделала девушку угловатее и строже, менее женственной, как мне показалось. Кажется, голос у нее стал грубее.
– А коса твоя где?
– В сумке, здесь.
– А мама то знает, что ты так коротко пострижешься?
– Нет, я ей сказала, что немножко подравняю волосы.
– И что теперь будет!? – вспыхнула я.
– Поворчит да перестанет, – спокойно ответила подруга. – Мальчишки зато удивятся.
– Это точно. А ты спросила, здесь химию можно сделать?
– Нет, они химии не делают, – соврала Олеся.
Я бы все равно не стала здесь делать, так как нам надо было успеть на автобус.
В автобусе я все посматривала на подружку. Она даже вести себя стала по-другому: задрала подбородок, распустила алые губки и сдержанно посматривала по сторонам. Мне показалось, что ее голубые глаза стали еще ярче. Теперь я привыкала к ее новому облику и к ее новым манерам.
«Но все равно, ей идут длинные волосы, – сделала я вывод, – можно было остричь просто покороче».
Когда мы вышли из автобуса, я сказала Олесе, что мне нужно навестить мамину знакомую, которая живет недалеко, и чтобы она, Олеся, шла домой. Она согласилась и поспешила вперед.
А я подождала, пока она скроется за поворотом и побежала в местную парикмахерскую.
В двухэтажное здание я зашла решительно. Главное показать, что я взрослая девушка и мечтаю сделать прическу.
Конечно, это место мне не показалось таким порядочным, как в городе. В коридоре было грязно. Горела тусклая лампочка. Стены, выкрашенные в синий цвет, выглядели убого. Какие-то облезлые полированные шкафы загромождали помещение. Деревянные ящики из-под овощей стояли тут же в углу. Три двери были закрыты. Мне показалось, что я попала не туда. И нигде не было вывески: «Парикмахерская». Я уже хотела повернуть назад, как услышала за спиной женский голос:
– Девушка, ты что-то хотела?
– Да, а где тут парикмахерская?
– Здесь. Ты хотела подстричься?
– Сделать химию.
Женщина, средних лет, очень полная, неопрятная, в выцветшем синем халате посмотрела на меня оценивающе и с удивлением. На голове у нее была косынка, из-под которой торчали рыжие кудряшки.
– Проходи сюда, – сказала она совершенно спокойно, точно это и ожидала от меня услышать.
Я зашла в такое же грязное помещение с зеркалом, на котором имелись закопченные трещины, точно зеркалу было сто лет. Рядом стоял деревянный стул. Тут же в углу имелись два электросушителя для волос. Возле плинтусов и кое-где на полу валялись волосы и клочки пыли. Двойные окна с решетками закоптились изнутри. Недалеко стояла эмалированная раковина с ржавыми потеками.
– Садись на стул.
Я брезгливо уселась, озираясь вокруг.
– Химию на все волосы? – спросила женщина.
– На челку, немножко сзади и по бокам, – невнятно объяснила я. – Волосы можно немного обстричь по кругу, совсем немножко. Только подлиннее.
– Понятно, – произнесла грубо женщина.
– А сколько это будет стоить?
– Недорого…
Цена мне понравилась, и я стала ждать, пока женщина что-то доставала на пыльной полке. Какие-то бутылочки, мелкие бигуди…
Потом она распустила мои волосы, состригла несколько локонов и приступила к самому главному – химической завивке. Пока она работала со мной, подошли еще три женщины: две завиваться, а одна стричься. Они уселись напротив нас на стулья с электросушилками и стали внимательно смотреть. Я даже почувствовала дискомфорт, точно со мной производили что-то скверное и недозволенное моему возрасту. Но никто из них даже не спросил, сколько мне лет. Да, я и выглядела на шестнадцать. Главное, быть в этом уверенной. Может быть, мастер тоже подумала, что мне шестнадцать лет. Или ей все равно, только бы платили деньги. От этих мыслей мне стало спокойней.
Следующие несколько минут я сидела в сторонке, тоже наблюдая за происходящим.
А когда мое время подошло, хозяйка сняла с моей головы бигуди и позвала к раковине.
Намылила мне голову шампунем и потянула под теплую струю воды. Вонючая гадость полилась с меня, даже запершило в горле и заслезились глаза. Я ойкала, а женщина меня успокаивала:
– Сейчас, моя хорошая, еще немножко.
– Как воняет эта химия.
– Да уж, это точно не ландыши. А теперь – на полотенце, вытрись и садись под сушилку.
Я засунула голову под электросушилку, похожую на купол, и почувствовала теплый ветерок. Стало приятно и даже захотелось спать. Только теперь я подумала об Андрее, который, возможно, удивится и обрадуется моему новому виду. А я вся такая красивая буду сиять от восторга.
Но когда я вылезла из-под купола и увидела себя в зеркале, настроение мое испортилось в доли секунды. На меня смотрел барашек.
«Нет, только не это, – подумала я. – Это не я, это словно другой человек».
Даже лицо у меня стало каким-то смешным.
– Что нравится? – спросила мастер.
Все сидевшие улыбнулись.
– Да, уж! – только и сказала я.
– Что не нравится? Через неделю, после мытья, такой курчавости не будет, она немного сойдет. И будет очень красиво.
– Наверно, – растерянно проговорила я.
Расплатилась с мастером и вышла на улицу.
Сейчас главное – не попадаться никому на глаза.
Единственный человек, который меня увидел – это бабушка Олеси. Я проходила мимо ее дома, а она стояла возле ворот. Когда она меня увидела, то ее глаза сделались очень большими. Я кивнула ей головой и поторопилась, понимая, что теперь все узнают о моей прическе, так как эта старуха была местной сплетницей. И все про всех знала. Любила сообщать первые новости. Но баба Шура редко с ней общалась, старалась обойти ее стороной.
На скамейке тети Гути сидела Олеся и плакала. Когда она увидела меня, ее лицо окаменело и глаза стали большими.
– Только не говори, что я похожа на барана, нет, на овцу!
– Ты что, химию сделала? – проговорила подруга сквозь слезы.
– Да, сделала на свою голову. А ты че плачешь?
– Меня мамка из дома выгнала… Она меня моей косой отлупила…
– Конечно, ведь ты не спрашивала у нее разрешение на стрижку.
– А зачем, это мои волосы, что хочу то и делаю, – захныкала Олеся.
– Да ладно, не плачь, все наладится.
– А ты про химию спрашивала у бабы Шуры?
– Нет.
– Что теперь будет?
– Ничего не будет. Это мои волосы, – повторила я слова подруги.
– Конечно, – уже улыбнулась Олеся.
– Пойдем к нам, чай попьем… Ты давно здесь сидишь?
– Давно, тебя жду.
К моему счастью, бабушки не было дома. Я сняла ключ с гвоздика, прибитого с другой стороны дома, и открыла дверь.
Олеся погостила около часа и ушла домой.
Бабушке Шуре не понравилась моя химическая завивка. Я давно не видела ее такой злой. Она кричала, что моя мама ее, бабушку, отругает из-за недогляда за мной. Потом ее понесло совсем в другую сторону: я, оказывается, заболталась с мальчиками, особенно с этим Андрюшей. И что ей об этом рассказала бабка Олеси.
Я даже заплакала и, подойдя к умывальнику, стала мочить волосы. Потом собрала тугой хвостик повыше, так что часть химической завивки попала под резинку.
– Да ты что такое говоришь, ты с ума сошла! – крикнула я на бабушку. – Я не шалаболка, я порядочная.
– Ты встречаешься с этим Андреем! – крикнула бабушка. – Да, о тебе плохо сама Олеська говорит, она все и рассказала своей бабке.
– Она рассказала!? – крикнула я. – Да, Олеся с нами гуляла.
– Вот, вот, вы туда еще ее втягиваете!
– Куда втягиваем?! Ты говоришь ерунду!
– А вот пришел бы этот Андрей к нам, и посидели бы вы на скамейке. Нет, надо по лесу шастать.
Я больше не желала слушать глупости и вышла на улицу. Баба Шура поспешила за мной.
– Чем болтаться, лучше воды принеси!
Мне совсем стало грустно, я забежала в дом, схватила ведро и поспешила к колонке, расположенной возле дороги через два дома. Вся улица по-прежнему брала воду оттуда, никто не подумывал провести здесь центральный водопровод. Мне приходилось частенько носить воду.
К моему приходу бабушка уже сидела молча в зале и вязала носок.
Я снова вышла на улицу и пошла к бабушке Марусе, у которой не была два дня.
Баб Маруся сидела на стуле, стоящем на крылечке, и смотрела по сторонам. Она очень редко выходила из своей ограды. Выглядела она такой же крепкой, но не толстой. За это время она совсем не изменилась. В доме у нее по-прежнему было не крашено, не белено, всюду пыль и грязь.
– Привет, баб Марусь!
– А, Ольга! Заходи!
– Как здоровье?
– Вот сижу, жду, Иван должен прийти, надо воды натаскать.
– Так давай я тебе принесу.
– Нет, Иван принесет! – всполошилась старушка.
– Ну, хорошо, – успокоилась я. Мне и самой ничего не хотелось делать.
– А отец приедет меня навестить?
– Обещал. Он в отпуск пойдет в августе.
День клонился к вечеру, становилось прохладно. Бабушка не заметила мою завивку, хоть со зрением у нее было лучше, чем у бабы Шуры.
Я посматривала на забор Олеси. Вся злость моя улетучилась. Но мне хотелось спросить, зачем она рассказывает своей бабке о нас, обо мне. Ведь она всегда гуляла с нами, а придумала бог знает что. Только сейчас я сделала окончательный вывод, что это может быть от ревности, и прическу она сделала, чтобы выглядеть красивее и взрослее. Ведь это ясно, как божий день.
Вскоре пришел дядя Ваня. Он поздоровался со мной и прошел в дом. Баба Маруся медленно встала и последовала за ним, не обращая на меня внимания.
Мне ничего не оставалось, как уйти.
На следующий день, ближе к обеду, когда я сидела и ела суп, с улицы зашла баба Шура и сказала, что меня зовет какой-то парнишка, похоже Андрей. Я очень удивились, так как мне не верилось, что он мог вот так просто прийти к нам. Ведь он даже не знает мою бабушку.
Я бросила есть и кинулась к трюмо в спальне, чтобы хорошо собрать свои волосы и не выглядеть курчаво.
Сердце мое замерло, когда за калиткой я увидела Андрея. Он улыбался и казался таким взрослым да очень красивым. У него была обаятельная улыбка и слегка припухшие алые губы, которые долго потом я вспоминала. И мне захотелось услышать красивый голос моего нового друга.
Андрей слегка удивился моей курчавой челке, кстати, ему она понравилась.
Он предложил прогуляться по лесу.
Баба Шура стояла в кустах малины, делая вид, что рвет сорняки, а сама внимательно наблюдала за нами. Мне стало неловко. Оставаться здесь не хотелось и идти в лес после вчерашнего скандала тоже не резон. Да и меня не отпустят. Но все же я решила попытать счастье.
– Подожди минутку, я отпрошусь, – сказала я.
– Хорошо.
Я только подошла к бабушке, она мне сразу строго выдала:
– Оля, никуда не уходи.
– А можно мы на полянке посидим?
– А что я матери твоей скажу, когда она спросит?
– А ты ничего ей не говори. Да мы на полянке посидим и все.
– Только в лес не уходите. Смотри, Оля, в оба, они, эти молодые очень хитрые, у них только одно на уме… Смотри, – читала тихонько наставления бабушка.
– Ладно, я поняла.
Недалеко от дома имелась хорошая полянка, с двух сторон окруженная высокими соснами. Мы присели на спиленный кусок сосны, оставленный здесь специально для отдыха, и какое-то время молчали. Андрей нежно смотрел на меня. Я изредка поглядывала на него и в кусты малины, в которых по-прежнему скрывалась бабушка.
– Мы ведь с Олесей вчера были в городе, она подстриглась очень коротко. Может быть, мне тоже подстричься?
– Ты будешь красивая с любой прической, – проговорил мой друг и опустил взгляд.
По моему телу растеклась нежная волна счастья.
Тут я увидела, как баба Шура зашла в дом.
– Давай прогуляемся по лесу, – спешно проговорила я, озираясь по сторонам и посматривая в ограду тети Гути. Там было тоже чисто.
– Хорошо.
Мы двинулись в лес по тропинке. Андрей вел себя как настоящий джентльмен, и ничего дурного у него и в мыслях не было. Он даже меня, как мне показалось, стеснялся. Я чувствовала его скованность и волнение. За всю прогулку он ни разу не прикоснулся ко мне, хотя очень страстно и внимательно смотрел на меня. А я на него. Он почти молчал, но даже это молчание мне нравилось, в нем была какая-то таинственная страсть.
«И почему я его сразу не заметила… Ведь он показался мне сперва даже страшным, а теперь… Неужели я влюбилась в него?» – думала я.
После прогулки Андрей проводил меня до дома. Мы долго стояли возле ворот молча и смотрели друг на друга.
– Я скоро уезжаю, через денька два или три, – вдруг сказал он.
У меня даже дух перехватило.
– Как уезжаешь?
– Скоро отец за мной приедет, и мы поедем домой.
– Мы будем переписываться?
– Конечно будем, я тебе дам свой адрес, а ты мне свой. Я буду тебе писать. А теперь мне нужно идти.
Мой друг посмотрел на меня очень грустно, мне даже показалось, что он вот-вот заплачет. Он слегка улыбнулся и снова сделал серьезное лицо.
– Пока, – сказал он и пошел.
И мне стало очень грустно, точно я потеряла родного и близкого человека.
Бабушка, видимо, не заметила моего отсутствия, так как ничего мне не сказала. Она вязала носок в зале. Рядом лежала та же трехцветная кошка с белой грудкой. Кошка от рождения была глухая, но мышей ловила справно. Видимо, у нее было хорошее чутье на них.
Я налила себе чай и села за стол-буфет.
В дверь постучали.
– Войдите! – громко отреагировала я.
Зашла Олеся. Я сразу вспомнила про наш скандал с бабушкой, виновницей которого была, несомненно, моя подруга. Ведь именно она наплела бог знает что своей бабке.
– Привет! Что делаешь?
– Ем.
– Оля, кто там? – спросила бабушка.
– Олеся пришла, – меня кинуло в жар от злости. Мне хотелось наговорить кучу гадостей, но я сдержалась, так как не хотела, чтобы слышала бабушка.
«Ладно, я с тобой потом поговорю, наедине, и все выскажу».
– Садись. Будешь суп или чай? – спросила я как можно вежливее.
– Нет, я только что поела, – гостья села рядом на табурет.
– А как там твоя мама, не ругается на тебя?
– Да нет. Правда она сегодня на брата кричала, он совсем ничего не хочет по дому делать. С дружками заболтался. В лагере часто пропадает. А Андрей от вас шел? – спросила она грустно.
– Да.
– А Женю ты не видела?
– Нет.
Подруга загрустила.
– Да, кстати, что-то лагерных ребят не видно, – решила я повернуть разговор в другое русло.
– А заезд в начале июня был. Просто они по другой дороге ходят, не мимо нас.
– Может быть прогуляемся до лагеря «Светлый ключ», – вежливо предложила я очень тихо, чтобы не слышала бабушка.
– Да, можно. А когда?
– Сегодня, в часов восемь вечера.
– Тогда я пойду пол помою и дома уберусь, – заторопилась подруга.
– И маме скажи, что у меня будешь в гостях. А я бабе Шуре, что у тебя.
– Я с собой магнитофон возьму.
– Здорово!
Около семи вечера ко мне пришла Олеся и принесла старенький кассетный магнитофон. На подруге был светло-зеленый спортивный костюм и черные кроссовки. Я тоже оделась по- спортивному и подошла к бабушке, которая перебирала белье в своем сундуке, в спальне.
– Баба Шура, а можно я к Олесе пойду?
– Сходи ненадолго.
Олеся стояла на кухне.
– Отпустила, – тихонько сказала я. – Давай пройдем через наш огород, а то тетя Гутя нас увидит.
Мы так и сделали.
Пионерский лагерь «Светлый ключ» находился в двух километрах от дома, нужно было приподняться в горку, немного пройти по лесу. Уже несколько дней по вечерам оттуда слышалась приглушенная музыка. Лагерные ребята были разных возрастов, начиная с четвертых классов и заканчивая десятыми. Местных отдыхающих почти не было, все приезжие из разных городов и поселков. Частенько по вечерам устраивались дискотеки, и ребята, жившие неподалеку, старались пробраться в лагерь. Хотя это удавалось не всем – на воротах стояли дежурные и не пускали посторонних. Однако местные уже знали все лазейки через металлический забор. Но и там иногда прохаживались дежурные.
Мы подошли к лагерю.
– Сейчас попробуем залезть через черный ход, мы в прошлом году там проходили, – сказала Олеся.
– А может быть попытаемся зайти с главного входа? – спросила я у подруги, у которой брат частенько сюда захаживал с друзьями.
– Нет, нас не пустят. Пойдем через черный ход.
– А далеко?
– Нет.
Пролезая через кусты и ломая ветки, мы уже подумывали вернуться назад. Уж какими-то дебрями показался нам этот путь к веселью. Лучше бы мы посидели на скамейке возле дома и поболтали, чем путаться в кустах вербы, дикой малины и колючем шиповнике. Дальше пошла крапива.
– Да неужели здесь никто еще не ходил? – возмутилась я.
– Нам надо было пройти другой стороной.
– А ты что сразу не могла сказать, что здесь не пройти. Вечно ты так!.. – зарычала я на подругу.
– Да я здесь была один раз, и крапивы не было.
– Ай, боже мой, какая жгучая! Может, вернемся!? И вообще, я хотела тебе кое-что высказать, – окончательно разозлилась я.
– Что ты хотела высказать? – насторожилась подруга
– Ты зачем своей бабке наговорила про меня всякую гадость. Она все рассказала бабе Шуре, а та на меня накинулась.
– Я рассказала? – очень удивилась Олеся и сделалась такой милой и невинной. – Я просто сказала, что ты дружишь с Андреем и все.
На самом деле я уже передумала обсуждать с подругой эту тему, тем более в таком тоне, но эта крапива меня вывела из себя, и вот пожалуйста…
– Ты сказала своей бабке, что я шалава и гулящая. Что скажешь – не так?!
– Ты что, я такое не говорила! – заныла подруга.
– Ай, эта крапива, хорошо хоть костюм надела… Хотя она даже через костюм чувствуется. И долго еще идти?
Но Олеся молчала. Она обиделась на меня.
Мы кое-как выбрались из крапивы и подошли к самому забору из металлических прутьев.
– И что теперь? – спросила я.
– Не знаю, – обиженно проговорила Олеся. – Запомни, я ничего такого не говорила.
– Хорошо, – сжалилась я. – Ты не говорила, может, эта твоя бабка придумала или моя. Пойдем, не обижайся на меня.
– Да ладно!
Мы шли и нигде не видели даже намека на лазейку. И уже незаметно подобрались к главным воротам. Там стояло два дежурных. Один сидел в маленькой будке, другой стоял на улице.
– И что будем делать? – спросила я.
– Попробуем зайти в ворота.
– Давай попробуем.
Парнишка лет пятнадцати сразу направился к нам, а другой по-прежнему сидел в будке.
– Вы куда? – спросил строго парень.
– Мы на дискотеку! – выдала Олеся уверенно.
– Проходите, – сказал парень. – Только до одиннадцати часов. Потом мы всех посторонних просим покинуть лагерь.
– Ясно, – ответила Олеся.
Я даже поперхнулась собственными слюнями. Стоило ли лезть по кустам в мокром месте и пролазить крапиву, когда можно просто зайти с главного входа. Я с укором посмотрела на обманщицу.
– Я то откуда знала, они никогда раньше не пускали, – стала она оправдываться.
– А может быть, мы им понравились. Или они пускают не всех. Короче, неясно.
Но следом за нами шло несколько местных парней, и их тоже пропустили. Мне стало очень интересно, и я спросила у парней:
– Скажите, а что сегодня за день, что всех пускают?
– Сегодня день открытых дверей, – засмеялся парень, и трое его подхватили. – Просто сегодня открытие нового сезона: будет концерт и танцы. А потом только по пропускам. У вас есть пропуск или волчий билет? – И парень снова засмеялся.
– Идиот! – прошептала подруга.
А я злобно посмотрела на парня, на что он опять прыснул смехом.
– Что-то мне здесь не нравится, – выдавила я.
– Давай концерт посмотрим и пойдем домой.
– И зачем мы только магнитофон взяли. Ты бы хоть в сумку его положила, а то целую дорогу на руках тащила.
– А в сумке – не на руках, – возмутилась Олеся.
– Не поняла?
– Да ничего, – отмахнулась она. – Обратно пойдем и послушаем.
Концерт уже шел. Сцена располагалась на улице, под крышей, и имела заднюю стену да две боковых стены с маленькими комнатками. Это сооружение было довольно старое, в некоторых местах прогнившее и много раз крашенное. Почерневший же пол сцены никогда не красили, некоторые доски на нем заменили на новые недавно, так как они были белее остальных. На сцене валялись сосновые иголки, так как лагерь находился в сосновом бору. Дышалось легко и свободно. Напротив сцены стояли лавочки в несколько рядов. Они уже были все заполнены зрителями.
Мы остановились с краю и внимательно обвели зрителей взглядом. На нас тоже посмотрели с любопытством. А на сцене шло представление: пел хор девочек старшеклассниц. Они были в русских народных костюмах. Пели они неплохо, но мне было неинтересно их слушать.