Аромат рябины

– Да, – кивнула Карина и повернула голову.

Ее серые глаза смотрели спокойно, губы улыбались. От закатного освещения лицо казалось матовым и нежно-розовым, а глаза глубокими и яркими.

– Какая ты все-таки хорошенькая! – не удержалась Марина. – Надо тебя замуж выдать и срочно!

Карина усмехнулась и отрицательно покачала головой.

– Ты возражаешь? – спросила Марина. – Тебе ведь уже тридцатник через месяц! Куда тянуть дальше? Пора, давно пора! Да и о ребенке нелишне задуматься, – после паузы добавила она.

– Сама-то! – засмеялась Карина. – Что-то не очень задумываешься! И как тебя все еще Умберто не уговорил, не понимаю!

– Уже уговорил, – тихо сказала Марина и неожиданно зарделась.

– Маришка! – обрадовалась Карина и вскочила со скамьи. – Счастье какое! Мама с папой как обрадуются! Ты уже сообщила?

Она обняла Марину и закружила ее по узкому пространству между скамьей и шпалерой.

– Отпусти! – расхохоталась та. – А то уронишь! Тебе первой сказала. Берт прямо не в себе, как узнал. Уже третий месяц.

– Это счастье!

– Да уж, – расхохоталась Марина. – Он только и твердит, что это благословение матери божьей Марии.

В этот момент они услышали звук подъехавшей машины.

– О, Берт приехал, – озабоченно произнесла Марина. – Пошли в дом!

Умберто был не один. Он вошел в гостиную вместе с высоким стройным черноволосым мужчиной. Тот держал в руках плетеную бутыль с вином и нарядную коробку с конфетами.

– О! Grazie mille! – быстро сказала Марина, принимая коробку.

Потом повернулась в сестре и тихо пояснила, что это ее любимые конфеты из Флоренции, которые выпускают только там, и они необычайно вкусные.

– Di niente, – мягко ответил мужчина бархатным низким голосом и глянул на Карину.

– Не за что, – машинально перевела Марина сестре и недовольно посмотрела на Умберто. – Ты не хочешь нас представить, дорогой? – поинтересовалась она и мило улыбнулась гостю.

– О, простите, дорогие! – рассыпался в извинениях Умберто. – Это мой друг Бьяджо, вчера приехал в Сорренто, будет работать в нашем колледже. Он говорит по-русски хорошо. Но сейчас стесняется.

– Buona sera…, – начал Бьяджо, но запнулся, улыбнулся и мягко продолжил на русском: – Добрый вечер, дамы! Позвольте выразить восхищение вашей красотой. Русские женщины самые прекрасные в мире!

Акцент был сильным, но выразительное лицо Бьяджо говорило лучше всяких слов. И он не сводил глаз с Карины.

Поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам, она долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, взбивала подушку, подтыкала одеяло, потом пыталась считать, затем вспоминала стихи любимых поэтов и про себя повторяла их, но сон не шел.

Промучившись около часа, Карина встала, накинула махровый халат и подошла к окну. Раскрыв его, удивилась теплому потоку воздуха. Ветер явно поменял направление, море казалось огромным матово-синим незамутненным зеркалом с тонкими серебряными линиями лунной дорожки, от земли густо пахло завядшими розами, какой-то терпкой травой и почему-то подсыхающими дольками яблок. Карина вздохнула, села на подоконник и стала смотреть на луну, зависающую над туманным горизонтом огромным желтоватым диском.

 
Плачут сирени под лунный рефрен.
Очи хохочут песчаных сирен.
Лунные плечи былинной волны.
Сонные сонмы весенней луны,
 

– нараспев продекламировала Ирина строфу из стихотворения Игоря Северянина.

– Только не весенней, а осенней луны, в моем случае, – зачем-то добавила она и улыбнулась.

Потом закуталась в халат, обняла себя за плечи и задумалась, не сводя глаз с лунной дорожки.

Карина не только ушла из школы, но и разорвала отношения с Андреем. Они встречались два года, и ей казалось, их любовь нерушима. Андрей, ее ровесник, был родом из села Землянска Семилукского района, работал на воронежском заводе «Электроприбор» фрезеровщиком, жил в заводском общежитии. Карина несколько раз ездила в его село, была знакома с его родителями, которые жили в обычном деревенском доме с удобствами во дворе. Но ей очень нравился и этот дом из толстенных бревен, построенный еще в позапрошлом веке дедом Андрея, и просторный двор с коровником и баней и огромный в 20 соток огород. Она любила наблюдать в окно, затянутое старенькой кружевной тюлевой шторкой, за неторопливой жизнью деревенской улицы.

Куст бузины, росший в палисаднике, также занимал ее. Карина обожала творчество Марины Цветаевой и когда видела этот куст, то мгновенно вспоминала ее неоднозначное стихотворение «Бузина».

 
Бузина цельный сад залила!
Бузина зелена, зелена,
Зеленее, чем плесень на чане!
Зелена, значит, лето в начале!
 

– твердила Карина про себя, глядя на куст.

Она всегда старалась найти собственное видение творчества любимых поэтов. А стихи Цветаевой считала творениями даже не для сегодняшнего века, а как минимум для 22-ого. Их сжатость, информативность и многослойность казались ей языком будущего, который нужно еще научиться понимать, причем не глазами, а сердцем, душой, интуицией.

 
…А потом – через ночь – костром
Ростопчинским! – в очах красно
От бузинной пузырчатой трели.
Красней кори на собственном теле…
 

Карина старалась понять состояние поэта в тот момент, когда писались эти строки. Она, конечно, много читала статей признанных цветаеведов. К тому же преподавала литературу в старших классах, и поэзия Серебряного века была ее любимым разделом школьной программы. Она тщательно готовилась к урокам, но часто видела, что ученики в силу возраста не в состоянии до конца понять такое сложное мироощущение, каким обладала Марина Цветаева. А без понимания этого невозможно было принять и ее творчество.

Андрей не разделял увлечение подруги поэзией. Он был обычным парнем, милым, добропорядочным, со спокойным уравновешенным характером. И звезд, что называется, с неба не хватал. Он приехал в Воронеж, закончил ПТУ, благополучно устроился на завод и вел обычную жизнь заводского работяги.

Они познакомились случайно на троллейбусной остановке. Карина, выходя, поскользнулась на обледеневшей ступеньке, Андрей подхватил ее и помог спуститься. Задержав взгляд на ее серых глазах и пушистых каштановых волосах, выбивающихся из-под белой вязаной шапочки, он замешкался. И троллейбус ушел без него. Андрей остался. Он стоял, так и не отпустив руку незнакомки. Она скользнула взглядом по его раскрасневшемуся лицу с правильными красивыми чертами, по темно-карим глазам, с казавшимися длинными от заиндевевших кончиков ресницами, по широким плечам и отчего-то засмущавшись, опустила взгляд.

– Простите, – невпопад сказал Андрей.

– Это вы простите, – ответила она. – Из-за меня вы упустили троллейбус.

– Ничего страшного, – заявил он. – А вы тут рядом живете?

– Нет, я здесь работаю в школе, – сказала она и заторопилась.

– Ах да, остановка так и называется «Школа», – заметил Андрей и пошел рядом.

– Извините, но я на урок опоздаю.

И Карина прибавила шаг. Она шла, не оглядываясь и удивляясь своему смущению. На крыльце все-таки обернулась. Андрея видно не было. Она вздохнула, отчего-то сильно огорчилась и зашла внутрь.

Каково же было ее удивление, когда после окончания занятий она увидела возле школы Андрея. Он внимательно вглядывался во всех проходящих мимо девушек, и, увидев Карину, широко заулыбался и бросился к ней. Она почувствовала, как радость вспыхнула в душе, улыбнулась в ответ и разрешила проводить ее до дома. Они начали встречаться. Андрей особым романтизмом не отличался, но его ненавязчивые и какие-то обстоятельные ухаживания вначале устраивали Карину. Складывалось впечатление, что если ему понравилась девушка и тем более согласилась с ним встречаться, то создавать сложности было не в его правилах.

На второй неделе он признался ей в любви, а на третьей предложил выйти замуж. Но Карина, воспитанная на романтике поэтов Серебряного века, внезапно почувствовала разочарование от такого прагматичного подхода. И когда она заявила, что хочет подумать, Андрей искренне не понял.

– Но ведь я люблю тебя, – сказал он. – И ты по ходу меня любишь. И чего тут особо раздумывать? Пошли в загс!

– Нельзя торопиться в таких вопросах, – уклончиво ответила она. – Мы должны лучше узнать друг друга.

– Зачем? – вновь не понял Андрей. – Я и так тебя знаю. И я сразу понял, что ты мне подходишь. И потом, Кариша, тебе ведь не восемнадцать вообще-то! А уже двадцать восемь. Ты не думала, что засиделась в девках даже по современным меркам?

Карину последнее замечание окончательно охладило, и она упрямо сказала, что должна подумать. И вот думала уже почти два года. Андрей попробовал вернуться к этому разговору еще раз, но она поджала губы и промолчала. И больше он не настаивал.

У них установились ровные стабильные отношения. Карина жила в двухкомнатной квартире с родителями, Андрей все так же в общежитии. Иногда, правда, он ночевал у нее. Родители не возражали, считая его женихом. Они были уверены, что свадьба не за горами. Но Карина почему-то не могла решиться дать согласие. Она хорошо относилась к Андрею, чувствовала себя с ним спокойно, знала, что он никогда не предаст, но именно эта предсказуемость расхолаживала ее. Ей становилось скучно, пыл угасал, и казалось, что чувства исчезают.

Она запоем читала биографии поэтов, воспоминания современников, трепетала от трагичности судеб, от накала страстей, восхищалась умением любить ярко и неординарно. И ей казалось, именно такая любовь и есть настоящее счастье, а у нее с Андреем просто приземленная привязанность и желание тихих семейных радостей, как у всех. Они практически никогда не ссорились. Андрей был уступчивым, мягким и простым парнем. К тому же Карина старалась не раскрывать перед ним душу, считая его хоть и замечательным человеком, но недалеким и неспособным понять те внутренние противоречия, которые иногда мучили ее. Она, правда, пыталась в самом начале знакомства приобщить его к трагической и таинственной прелести литературы Серебряного века, но, видимо, начала неудачно, выбрав Игоря Северянина. Андрей послушал с полчаса ее взволнованный рассказ о его судьбе и многочисленные цитаты из стихотворений, а потом заявил, что «мужик по ходу на голову болен был, если сочинял такой бред». Увидев, как огорчилась Карина, Андрей обнял ее и сказал, что ему нравился в школе лишь Есенин, что он один особо не выпендривался и писал всем понятные вещи про березки, девушек и родину. После этого заявления у нее пропало всякое желание говорить с возлюбленным на такие темы.

И все-таки окончательно разругались они именно из-за стихов. Карина после увольнения чувствовала себя взвинченной. Она пыталась тут же устроиться в платный колледж, но место уже заняли. Андрей не до конца понял, почему она ушла из школы, но тактично молчал, видя, в каком она состоянии.

В июле он взял недельный отпуск на заводе и предложил поехать в Землянск. Она с радостью согласилась. Его родители очень обрадовались их приезду. Начиналась пора сенокоса. Андрей сразу включился в деревенскую жизнь, и все дни пропадал с отцом на лугах. Мать частенько присоединялась к мужчинам. Карина оставалась одна «домовничать», как говорили в деревне. Она готовила еду, полола грядки, собирала поспевающие ягоды смородины. И чувствовала себя отлично. А вечерами уединялась в палисаднике. Она устраивалась за кустами сирени на крохотной деревянной скамейке с книжкой и читала свои любимые стихи. Или просто сидела, устремив взгляд на куст бузины с начинающими краснеть ягодками.

Вечером перед их отъездом она снова уединилась в палисаднике. Но Андрей зачем-то пришел на ее заветное место и уселся напротив на толстый, но источенный жучками обрубок бревна. Карина поморщилась, но промолчала.

– Чего из-за стола убежала? – недовольно поинтересовался он. – Мать пирогов напекла, батя самогонку хорошую достал.

– Я не пью такое, ты же знаешь, – нехотя ответила Карина и закрыла томик Цветаевой, который только что читала.

– А все стишки эти! – неожиданно зло проговорил Андрей и сорвал длинную травинку, тут же начиная грызть ее кончик.

– О чем ты? – холодно поинтересовалась она.

– Голову они тебе всю задурили, вот о чем! – после паузы ответил он. – Хорошая ты девка, умная, красивая, нежная, но словно порченная. Читаешь все, размышляешь себе что-то. Непонятная ты. Вначале думал, что учительницам так и положено. Но уж столько времени тебя знаю, а ты все такая, даже когда не в школе. Я ведь обрадовался, что ты уволилась, думал, может, куда в другое место устроишься, где стишки будут без надобности.

– Не нравлюсь, давай расстанемся, – неожиданно для себя предложила Карина и почувствовала, как неприятно сильно забилось сердце.

Андрей бросил травинку и поднял на нее глаза. Он смотрел пристально и серьезно. Потом четко проговорил:

– Я люблю тебя. И люблю на всю жизнь без всяких там прикрас. Это мужская любовь, а не каких-то там твоих поэтишек, которые говорят, может и красиво, но непонятно и не по делу, а значит, так и любят.

Карина растерялась, так как никогда не видела Андрея таким серьезным. Он словно на миг приоткрыл перед ней свою сущность. И ей показалось, что это чистейшая сталь, безупречная, строгая и по-своему прекрасная.

– И ты любишь меня, – уверенно продолжил он. – Я это знаю. Просто дури в тебе много от этих книжек.

Карина не смогла сдержать улыбку. Ей вдруг показалось, что они все-таки могут найти общий духовный язык. И вместо того, чтобы искренне поговорить с Андреем о своих чувствах, она начала торопливо рассказывать о том, как размышляла, сидя здесь, о смысле цветаевского стихотворения «Бузина». Андрей слушал напряженно, словно пытался уловить в ее словах что-то нужное именно ему.

– Ты только послушай, – торопливо говорила Карина, – как это гениально!

 
Бузина, без ума, без ума
Я от бус твоих, бузина!
Степь – хунхузу, Кавказ – грузину,
Мне – мой куст под окном бузинный
Дайте. Вместо Дворцов Искусств
Только этот бузинный куст…
 

Она замолчала, сдерживая быстрое дыхание.

Андрей перевел взгляд с нее на куст бузины, потом зачем-то сорвал недозревшие ягоды и растер их в пальцах.

– Ты понимаешь? – робко спросила Карина.

– Ну, бузина.… И что? – после паузы ответил он. – Обычный кустарник. Он тут испокон веку растет. Он тут всегда будет. И чего я в таком случае буду так убиваться по этой бузине? Я-то никуда отсюда уезжать не собираюсь! Я на месте, на своей земле, все здесь мне близкое, все родное. И ты мне родная! Чего ж еще желать?

– Но ведь для поэта это не просто куст, – сделала еще одну попытку Карина, – это олицетворение целой жизни. Зеленые ягоды – молодость, потом ягоды краснеют, наливаются, потом чернеют. Сама природа наглядно показывает нам процесс развития жизни. И гениальная Цветаева увидела это в простой бузине и показала нам. Но там все сложнее, – заторопилась она, заметив, как поморщился Андрей. – Это ведь писалось в тридцатые годы, жизнь страны была нелегкой, сам помнишь из истории…. недаром там такие строки… «Бузина казнена, казнена! Бузина – целый сад залила Кровью юных и кровью чистых…»

– Хватит с меня! – резко сказал Андрей и встал. – Я устал, весь день сено ворочал, а ты мне дурь всю эту пытаешься в мозги внедрить. Аж голова распухла! Замуж тебе пора, да ребенка родить, а ты все в облаках!

Неожиданные слезы обожгли глаза Карины. Она закрыла томик, встала и ушла в дом.

Утром они уехали в Воронеж. Когда подошли к подъезду, она остановилась у двери, загораживая ему путь.

– Прощай! Не приходи больше, не звони, – тихо сказала она.

– Подожду, – непонятно ответил он и ушел, не оборачиваясь.

Карина почувствовала странную легкость, словно освободилась от чего-то, давящего и ненужного, и быстро поднялась в квартиру.

С тех пор они не виделись. Родители пытались выяснить у нее, куда пропал «жених», но Карина только отшучивалась. Август она провела дома, много гуляла, валялась на диване с книжкой, встречалась с подружками. Андрей не позвонил ей за это время ни разу. И она решила, что их длительные отношения были ошибкой, и они благополучно и практически безболезненно завершились.

А в сентябре она уехала в Сорренто.

– Вы не спите? – раздался голос снизу, и Карина невольно вздрогнула.

– Бьяджо? – уточнила она, всматриваясь в мужской силуэт, стоящий под окном.

Лунный свет заливал все вокруг, она видела, как серебрятся черные волосы Бьяджо, его вытянутую тень, падающую на плиты.

– Очень красиво, луна, – тише сказал он. – Ясная ночь. Тепло. А вы не спите.

– Вы тоже не спите, – усмехнулась она.

– Гулять? – спросил он. – Хотите?

– Минуту, – после паузы ответила Карина и слезла с подоконника.

Она скинула халат, торопливо натянула джинсы и кофточку, завернулась в широкий бледно-розовый трикотажный шарф и вышла из комнаты. В доме было тихо. Осторожно спустившись по лестнице, она открыла дверь и увидела Бьяджо. Он стоял возле крыльца и держал в руке крупную белую розу.

«Где он ее только взял?» – невольно подумала Карина и приняла розу.

Она воткнула ее в волосы и глянула на Бьяджо. Тот стоял неподвижно и не сводил с нее глаз. В лунном свете его лицо казалось бледным, глаза глубокими и непроницаемо черными. Но вот он широко улыбнулся, и Карина почувствовала притяжение.

– Bella! Belladonna! – восхищенно произнес он.

– Куда пойдем? – спросила она и взяла его под руку.

– А хотите, поедем в город? – неожиданно предложил Бьяджо.

– На чем? – рассмеялась она. – На палочке верхом?

– Палочке верхом? – переспросил Бьяджо и задумался. – Но на лошади это верхом. А палочка это что?

Ей становилось все веселее. Бьяджо сморщил нос и от этого выглядел забавно.

– Что это? – вновь спросил он.

– Так, не обращай внимания, – сказала она. – Поговорка такая. Я спросила, на чем мы поедем в город. Поздно очень.

– Такси вызовем, – ответил Бьяджо. – Это можно все сутки, – добавил он и достал мобильный.

Они вышли за ворота и двинулись по узкой дороге, спускающейся, казалось, прямо в сияющее лунными бликами море.

Но улочка скоро резко повернула вправо, и они оказались недалеко от территории одной из старинных вилл. Карина вспомнила рассказы Умберто, по которым выходило, что здесь раньше останавливалась русская царская семья. Бьяджо тоже, видимо, вспомнил это же.

– Здесь жили ваши цари, отдыхали в Сорренто, – сказал он и махнул рукой в сторону виллы.

– Хорошо им было, – со вздохом заметила Карина.

– А название городу дали финикийцы, – продолжил медленно Бьяджо. – Это было Сиреон. Означает – земля Сирен.

– Сирены это русалки, погубившие не одну странствующую душу, – заметила она и искоса глянула на профиль Бьяджо.

Он откинул со лба густую вьющуюся прядь и устремил взгляд вдаль на серебряное море.

В этот момент зазвонил его сотовый. Он быстро ответил, повернулся к спутнице и заулыбался.

– Наше такси, – пояснил он. – Едет. При курорте есть служба, я знал, вызвал.

И минут через пять из-за поворота вывернула машина и плавно подкатила к ним. Бьяджо помог девушке усесться на заднее сидение, разместился рядом, привалившись к ней плечом. Она почувствовала терпкий и горьковатый аромат его духов. Запах ей понравился. Он что-то быстро проговорил, повернувшемуся к ним водителю. Тот белозубо улыбнулся и энергично закивал.

Бьяджо привез Карину в центр города на площадь Тассо. Отсюда начинался местный Бродвей – торговая улица Корсо Италия с дорогими магазинами, барами, ресторанами и красивым собором, построенным в XV веке. Несмотря на позднее время, улица выглядела оживленной. Бьяджо медленно пошел по ней, рассказывая разные истории о зданиях. Как выяснилось, он был родом из Сорренто, какое-то время учился заграницей, потом стажировался в Миланском университете, работал там. А сейчас вернулся в родной город по личным обстоятельствам.

– Вы были женаты? – довольно бестактно поинтересовалась Карина.

– Был, но уже нет, – ответил он после продолжительной паузы, – она осталась в Милане.

И Карина больше вопросов на эту тему не задавала.

Они зашли в маленький уютный бар. На круглых деревянных столиках мерцали огоньки свечей. Свободное местечко оказалось в самом углу возле окна. На широком подоконнике высились горшки с какими-то зелеными кустиками, сплошь покрытыми мелкими розовыми цветочками. Официантка принесла вино, улыбнулась и что-то певуче проговорила. Бьяджо весело ответил ей и закивал.

– Пожелала нам встретить здесь рассвет, – пояснил Бьяджо, когда она удалилась.

– А сколько сейчас времени? – засмеялась Карина.

Он достал мобильный и показал ей светящиеся цифры на дисплее.

– Половина четвертого, – сказала она. – Мы, и правда, тут рассвет встретим.

– Встретим, – закивал Бьяджо и взял ее пальцы в свои.

Они были теплыми и чуть подрагивали.

– Ты очень красива, – сказал он. – Я влюблен. И давно.

– Давно? – удивилась Карина.

– Умберто показывал мне фотографии. Они поженились, и он показывал сестру Марины, хвастал, какие красавицы в России.

«Вот значит, в чем дело, – подумала она. – Бьяджо специально пригласили в гости, чтобы со мной познакомить. Ну, Маринка получит у меня! Хотя ее можно понять».

Карина пристально посмотрела в глаза Бьяджо. Он улыбнулся как-то беспомощно и выпустил ее пальцы. Потом налил вино.

– Cin-cin, – произнес он и приподнял бокал.

Карина коснулась своим бокалом его. Они выпили.

– Я нравлюсь? – после паузы спросил он.

– Да, – кивнула она.

Бьяджо вздохнул и улыбнулся немного застенчиво. Они пили вино, подолгу молчали. Но Карина чувствовала себя комфортно, словно давно знала этого человека. А то, что Бьяджо хорошо говорил на русском, делало его еще ближе.

Когда начало светать, они покинули бар. Бьяджо привел ее на набережную, и у девушки захватило дух от открывшегося вида. Море казалось неподвижным. Оно разительно напоминало огромное плоское серо-синее блюдо, доверху наполненное голубовато-жемчужным туманом. Край этого блюда постепенно становился розовым. И Карина, не отрываясь, смотрела на подъем солнечного диска. Бьяджо робко взял ее за руку. Ей было приятно ощущать прикосновение его прохладных тонких пальцев. Она чувствовала, что он смотрит на нее, но головы не поворачивала.

– Италия самая прекрасная страна в мире, – неожиданно сказал Бьяджо и сжал ее пальцы. – Счастье жить здесь.

– Да, – тихо согласилась Карина.

– Ты хотела бы? – еле слышно спросил он.

– Возможно, – ответила она.

Они замолчали.

Когда солнечный диск поднялся из тумана и позолотил море и небо, Карина вздохнула и пошла по набережной. Она чувствовала себя наполненной гармонией. Они свернули в улочку, и медленно двинулись между старинными каменными домами. Когда поравнялись с высоким готическим собором, Бьяджо незаметно перекрестился и поцеловал сложенные пальцы.

Он не поехал на дачу, сказав, что у него дела в городе. Посадив девушку в такси и поцеловав на прощание, попросил извиниться за себя перед Умберто и Мариной и пообещал, что вечером обязательно приедет. Она улыбнулась в ответ, откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

Когда такси поехало, водитель пытался что-то рассказывать ей, без конца поворачивал голову и улыбался. Он явно жаждал общения, но Карина, послушав пару минут его быструю речь, отрицательно покачала головой и пробормотала:

– Не понимаю… Я русская… Раша.

Он заулыбался еще шире, но скоро замолчал.

Карина почувствовала спад настроения. Странная апатия навалилась на нее. Какое-то время она смотрела в окно, потом вновь откинулась на спинку и закрыла глаза. Ее мысли отчего-то унеслись в родной город. Она вспомнила улыбку мамы, потом ясно увидела темные внимательные глаза отца, неожиданно почувствовала, что уже соскучилась и искренне удивилась этому. Затем перед ее внутренним взором появилась бузина. Она увидела сидящего на бревне рядом с кустом Андрея, и ее сердце сильно забилось. Что-то в этой картинке необычайно волновало ее, будило уснувшие чувства. Карина ощутила, как повлажнели глаза. Она попыталась отогнать эти мысли, выпрямилась и стала смотреть в окно. Они ехали мимо какой-то помпезной виллы, возвышающейся на крутом скалистом берегу.

«Бог мой! – подумала она, изучая серые каменные стены невысокой ограды и белое вычурное здание, видевшееся за нею. – Что я здесь делаю? Зачем мне все это? Ведь все это такое чужое!»

Водитель высадил ее у ворот дачи и уехал. Дверь тут же распахнулась, и появилась Марина. Она встревожено вглядывалась в лицо сестры, потом начала улыбаться.

– И как это называется? – начала возмущаться она. – А ведь ты знаешь, что в моем положении волноваться нельзя! Хорошо Бьяджо позвонил и предупредил, что ты едешь. А то просыпаюсь я и вижу, что твоя комната пуста. И что я должна думать, по-твоему? И как тебе он? – без перехода спросила она.

– Симпатичный, – нехотя ответила Карина. – Мы гуляли по городу, в баре сидели. Ты зря так волнуешься. И я уже взрослая девочка.

– Я так рада! – быстро говорила Марина, заходя в дом. – Что ж ты его с собой не привезла? Я пирог яблочный испекла.

Дом был наполнен восхитительным запахом печеных яблок. Карина почувствовала, как голодна.

– И где твой пирог? – засмеялась она. – Я просто умираю с голоду!

– Тогда, может, пасту? А к ней креветочный соус?

– Давай! – обрадовалась Карина и начала подниматься по лестнице. – Я мигом!

Она зашла в свою комнату и быстро привела себя в порядок. На душе становилось все радостнее, все легче. Зазвонил ее сотовый.

«Вот Маринка нетерпеливая!» – подумала она, хватая телефон.

– Иду я, Мариш! Боишься, макароны твои остынут? – весело проговорила она.

Но ей никто не ответил.

– Эй! – позвала Карина.

– Это я, привет, – раздался мужской голос, и волнение обожгло ее.

– Привет, Андрюша, – ответила она после паузы, во время которой пыталась успокоиться. – Не ожидала, что это ты.

– Я заходил к твоим вчера, – сказал он. – Мать сообщила, что ты в Италии.

– Сестру навещаю, – ответила Карина.

– И как там? – непонятным тоном поинтересовался Андрей.

– Замечательно! – засмеялась она. – Сорренто очень красивый город! А Маринка ждет ребенка! – зачем-то добавила она.

– Поздравляю, – тихо ответил Андрей.

– Спасибо.

Они замолчали.

– Карин! – раздался голос снизу. – Долго тебя ждать-то? Ты ж вроде с голоду умирала!

– Извини, меня зовут, – сказала она.

– Хорошо, пока! – ответил Андрей и положил трубку.

«И чего звонил? – подумала она. – Ничего толком не сказал».

Но в душе поселилась нечаянная радость. И слова, в общем-то, были не нужны. Правда, Карина не вполне понимала природу этой радости. Ей было хорошо просто оттого, что он позвонил. А ведь Карина считала, что в ее душе все давно умерло к этому человеку, что чувство, если оно и было, угасло само собой.

 
Кровью веточек огнекистых -
Веселейшей из всех кровей:
Кровью сердца – твоей, моей…,
 

– пробормотала она пришедшие на ум строки из «Бузины» и вновь начала улыбаться.

После завтрака Умберто уехал на работу, а Марина предложила прокатиться на катере по заливу.

– А тебя не укачает? – спросила Карина.

– Еще чего! Я море обожаю! – весело ответила Марина. – Знаешь, а тут есть две бухты Марина Гранде и Марина Пиккола, то бишь Марина большая и маленькая. Представляешь, сколько шуточек я выслушала от Берта на эту тему?

– Он прикольный, – ответила Карина. – И мне очень понравился.

– А итальянцы все прикольные, – засмеялась Марина. – Это их, можно сказать, национальная черта.

– И что в этих бухтах? – перевела разговор Карина.

– Там размещается соррентийский порт, и оттуда отходят суда в Неаполь, на Капри.

– Ты собираешься поехать такую даль?! – притворно испугалась Карина.

Но Марина только улыбнулась и провела рукой по ее пышным кудрям.

– Мы не можем уехать такую даль, девочка моя, – ласково проговорила она. – Сегодня вечером явится Бьяджо. И я неустанно продумываю меню ужина.

После прогулки на катере, Марина потащила сестру в город. На одной из улочек они зашли в мастерскую, где изготовляли красивые деревянные поделки прямо на глазах у посетителей. Карина приобрела небольшую статуэтку девы Марии, резную шкатулку, подсвечник и несколько брелоков. Один из них, самый простой, был выточен в виде длинной капли, и она, когда выбрала его, почему-то думала об Андрее.

Вечером она помогла сестре с ужином. Умберто и Бьяджо явились вместе. Они были оживлены, без конца шутили, много ели и пили, не уставая восхвалять красоту русских девушек. Бьяджо смотрел на Карину весьма недвусмысленно, и она с испугом ждала, что он вот-вот перейдет к решительным действиям. Умберто на пару с женой активно подталкивали его к этому. Но Бьяджо медлил с объяснением. Поздно вечером он решил уехать домой, хотя его уговаривали остаться ночевать.

Следующие три дня до отъезда были насыщены прогулками по городу и окрестностям, посещением музеев, катанием по заливу. Марина несколько раз пыталась серьезно поговорить с сестрой по поводу явного увлечения Бьяджо, но та только отшучивалась и говорила, что сам он пока ничего конкретного ей не предложил.

Утром в день отъезда, когда Карина укладывала вещи в сумку, Марина сидела на кровати и внимательно наблюдала за ней. В ее глазах стояли слезы.

– Не нужно огорчаться, – мягко говорила Карина. – Приедешь домой, хотя бы на Новый год. Да и мама к тебе собиралась.

– Она уже два года собирается, – хмуро ответила Марина. – Вас не дозовешься! Ты-то куда так торопишься? Можно ведь на месяц остаться. Все равно пока не работаешь!

– Поэтому и тороплюсь, – сказала Карина и села рядом, обняв ее за плечи. – Отдохнула я замечательно, с тобой повидалась, чего ж еще? Пора и о работе подумать! А то год учебный уже начался.

– А Бьяджо? – тихо спросила Марина. – Он ведь славный парень! И как было бы хорошо!

Но Карина не ответила. Она посмотрела в окно, на открывающуюся морскую даль, и вдруг остро захотела быстрее оказаться дома.

Бьяджо примчался на вокзал с букетом красных роз. Заплаканная Марина поцеловала сестру, взяла Умберто под руку и медленно пошла по перрону, не оглядываясь. Бьяджо мельком глянул им вслед, потом повернулся к Карине и глубоко заглянул в глаза.

– Не прощаюсь, дорогая, – сказал он, явно волнуясь. – Не забуду. Можно звонить?

Карина смотрела в его черные блестящие глаза, потом перевела взгляд на яркие полные губы, на вьющиеся пряди густых волос, падающие ему на лоб, заметила на подбородке свежую тонкую царапину. Видимо, Бьяджо брился торопливо и порезался. Ей было приятно, что этот милый итальянец так увлечен ей, но он вдруг показался ей настолько чужим, словно был с другой планеты. Неожиданно она представила его в деревенском палисаднике возле куста бузины и невольно улыбнулась нелепости этой картины. Бьяджо, глядя на ее улыбку, глотнул, двигая кадыком, словно ком в горле застрял, пробормотал: «Arrivederci!», повернулся и бросился вслед за Мариной и Умберто.

Карина вернулась в Воронеж и в ближайшие выходные после недолгого раздумья позвонила Андрею. Он оказался в деревне. Рано утром она села в пригородный автобус и поехала в Землянск. Когда подошла к дому, увидела, что Андрей стоит в палисаднике и красит забор в яркий синий цвет. За его спиной чернели ягоды бузины. Карина остановилась и жадно смотрела на эту картину. Ее губы начали улыбаться от возвращающейся радости.