41. Казнь
Даниил ещё оставался на ногах, а Алиса вращалась по полу, стремясь вырваться из тисков и встать. Но сети впивались в тела, обжигая и обессиливая.
– Какого чёрта!? – шипел-рычал Даниил, бешено вращая глазами.
Его лицо стало белым, а тяжёлые жгуты сосудов на разбухших мышцах извивались, подобно водным змеям.
«Брат йахаса», висящий на нём сзади, стискивая концы сети, отдуваясь с натуги, прохрипел:
– Марк сказал – защитить! Марк сказал – вы пойдёте к нему! Марк сказал – остановить!
Даниил остановился внезапно. Тяжело дыша, так, что грудная клетка вздымалась и опадала, будто отдельно от корпуса.
– Он – знал?!
Алиса замерла мгновением позднее.
«Брат йахаса», сдерживающий Даниила, ослабил хватку сети и, тяжело дыша, ответил:
– Он знал.
Йахи молча посмотрели друг на друга и одновременно перевели взгляды на иллюминатор в полу.
– Освободи, – коротко приказал Даниил.
Человек подчинился, коротко склонившись и тронув точку меж бровей. Алиса почувствовала, как и на ней ослабла сеть. Извившись, выскользнула из распущенного невода, не дожидаясь, когда её распутает проводник. Не оборачиваясь на «брата йахаса», склонившегося в дрожащем поклоне, опустилась на колени перед иллюминатором и, невольно потирала места ожогов, вгляделась в затуманенный экран. Даниил присел рядом, так же сумрачно смотря вниз.
Марка распяли на досках, оставшихся от постройки, не тратясь на новые. Да и не нужны были новые – йах лежал на кресте, наспех сколоченном на полу и агонию, судя по всему, храмовники не собирались затягивать. Но пленник смотрел вверх и улыбался разорванным ртом, непрестанно кровоточащим. Облизывался, пробуя на вкус собственную кровь, и щурился на закопчённые до сизого отлива «аквариумы» на потолке, где горел негасимый огнь. Вокруг стояли только храмовники; инициаторы, кто держался на ногах, уже отошли к выходу под руководство отца Борислава, а других – порванных, бессознательных, – тащили за ноги и сбрасывали на дрезину.
– Что он ещё говорил? – бросил Даниил стоящему рядом «брату йахаса».
Проводник присел на колено и сунул руку за пазуху:
– Письмо.
– Давай, – Даниил протянул руку, не глядя – внимание его оставалось сосредоточенным на том, что происходило внизу.
Проводник закашлялся, давясь руками громкие звуки. Сплюнул сквозь зубы кровавое месиво и, морщась, всё-таки достал из внутреннего кармана куртки бумагу.
– Не вам, – покачал головой проводник. – Ей.
Алиса вскинула глаза и тут же задумчиво опустила.
– Возьми, – Даниил посмотрел на подругу.
Конверта не оказалось – бумага была свёрнута треугольником чистой стороной наружу. Алисе пришлось умерить боевую дрожь в скривлённых яростным ожиданием пальцах, убрать когти, чтобы не разорвать, а открыть сложный пакет.
«Сестра, если ты это читаешь, значит, я либо уже убит, либо близок к этому…»
– Что это? – напрягся Даниил, – Что они…?
Алиса живо оторвалась от письма и склонилась над иллюминатором.
Пара храмовников клинками изрисовывали тело йаха символами и словами, звучание которых потерялось в веках. Марк, сдавив зубами губу, выгибался, но молчал. Серебро жалило и опаляло, но не убивало.
– Я не знаю, – ошалело застыла Алиса. – Я такое видела однажды, но…
– Ну?
– Так сатанисты проводят обряды. Сам Марк… и другие…
– Тебя не так усыпляли?
Алиса замотала головой.
Проводник, сидящий рядом, неохотно разлепил спёкшиеся губы:
– Это отчитка. Изгонят бесов.
И зажмурившись, тронул точку меж бровей. Опустил голову.
Внизу вокруг Марка уже стояло семь воинов-храмовников. Со стороны головы – Алиса узнала знакомую фигуры сразу – встал отец Борислав. Шрамы на лице оставались ещё набухшими, а из-под рукавов пиджака виднелась бахрома разлохматившихся бинтов.
– Какие, к чёрту, бесы! – проворчал сквозь зубы Даниил.
– Церковный догмат не допускает нежити – только слуг Сатаны, – глухо прошептал проводник. – А будут просто убивать дух йахаса. Спустят кровь и нарубят на части. Части сожгут.
– Тля… – процедил сквозь зубы Даниил и исподлобья глянул на Алису.
Та сидела, сжавшись в комок, и смотрела вниз широко распахнутыми глазами.
– Мы что, так и должны сидеть и смотреть? – в сердцах схватился за горло бет – голос опять ломался, срываясь в рык и шипение.
Алиса покачала головой:
– Посчитай, сколько жизней он сгубил. Скольких сейчас убили из-за его идей…
– Боже мой, Аля! – рыкнул он. – Ты всё ещё веришь церковникам? Этой банде, жаждущей власти? Этим козлам, что превращают мир в руины? Да они ради поклонения только способны…
Она закрыла глаза и отодвинулась от иллюминатора, стискивая в руках письмо:
– У каждого – своя правда. И не мы мерим, что истина…
Даниил зло сощурился:
– Но мы решаем за себя – на чьей мы стороне!
Алиса всхлипнула, сжимаясь, и стиснула поджатые колени:
– Я не знаю, Даня! Я не знаю!
Бет осёкся, замер болезненно, мучительно беря себя в руки.
– Аля?..
Один из проводников успокаивающе поднял руки:
– Он знал, на что идёт. – И почтительно склонился перед девушкой, настойчиво повторяя: – Прочтите письмо, йахаса. Прочтите!
Она утёрла глаза о колени и расправила смятый в ладонях листок.
– Сестра, если ты это читаешь, значит, я либо уже убит, либо близок к этому…
Сквозь иллюминатор глухо, издалека зазвучали распевные молитвы, выводимые десятком хриплых глоток, более приученных командовать и орать, чем петь. Но йаху хватало и этого, чтобы заметаться и взвыть на кресте.
Алиса беззащитно подняла плечи и стала читать быстрее:
– Долгие годы я был один – неучтённый йах. И сперва моё героическое прошлое не давало им убить меня, а позже – подросший сын. Они рисковали, поскольку знали, что один я безопасен. Но не знали – насколько я безопасен, считая меня настоящим йахом! Но это было не так… Я – лишь тень настоящего. Многое мне передалось с кровью, но не всё. Мне далеко до вас, до истинных, рождённых болью и отчаянием.
Вой перешёл в крик. Алиса дёрнулась, боясь глядеть вниз, посмотрела в тёмные глаза Даниила, не отрывающегося от иллюминатора. И увидела. Марку рассекали вены. По обнажённым рукам, в оголённом паху, в подмышках, по горлу – везде полоснули умелые ножи. И кровь потекла под заунывные песнопения – ленивая, тяжёлая, густая. Неторопливо покидающая вены и артерии, не деля их на те и другие.
Алиса сглотнула и снова уткнулась в письмо:
– Для того чтобы расшатать основы существующей сферы их власти необходимо было двое свободных. Только трое, объединившись, способны поменять мир, но один – Отец, – оставался у них в плену. И теперь, по их недосмотру и великому деянию Судьбы, появились вы. В этом – знак смены эпох. И какую бы дорогу вы не выбрали дальше – вы придёте к Отцу. И сумеете освободить его. С этого начнётся новый мир для всех.
Смолк крик и только сдавленный стон тянулся низкой утробной нотой, глухо отражающейся от гулких стен и летящей, летящей… И давящей на тишину обряда. Только голос Владыки легко разрезал этот стон монотонной, едва различимой молитвой. Она казалась едва различимой в общем хоре, но ввинчивалась в уши, болезненно вгрызаясь в тело.
Алиса судорожно стиснула бумагу, когтями пробивая исписанный лист. Тут же одёрнулась, вздрогнула, расправила письмо на колене, нервно сглотнула, продолжая чтение:
– Освободите отца – его тело жрёт мир, его кровь пьёт! Но он не видит, что его свобода и сила дадут больше. Освободите отца, потому что тот, кто любит мир и отдаёт ему себя на растерзание – достоит свободы! Освободите потому, что жрецы, поймавшие своё божество в тиски и пытающие болью всего мира, достойны быть тюремщиками только своему бесчестью! Освободите потому, что он ваш отец… Освободите – и мир изменится.
Марк замолчал, словно иссяк запас воздуха.
Наставник Борислав кивнул на внимательный взгляд Владыки и обернулся – почтительно склонившийся храмовник держал на вытянутых руках топор. Длинное изогнутое топорище и остроносое лезвие делали его похожим на древнее оружие. Наставник с поклоном принял топор и повернулся к йаху. Застыл в ожидании знака владыки.
Кровь в теле Алисы клокотала, но, сдерживаясь, она лишь ускорила чтение:
– Я знаю, чего вам хочется сейчас более всего. Гарантий. Гарантий, что мир изменится к лучшему, что кончатся дни тьмы, и свобода Отца принесёт всем радость. Я не дам вам таких гарантий. За моей душой лишь вера и тексты забытых книг. Но всё, что есть этот мир – вера. Всё, что ведёт тех и иных – вера. Безоговорочная вера и однажды сделанный выбор. Я когда-то сделал свой. Теперь ваша очередь.
И боясь собственных слёз, Алиса отвернулась от иллюминатора. Но, даже не смотря, почувствовала боль, которую не знала раньше. По телу побежали волны холода, сводящие мышцы и наполняющие их здравой злой силой, когда отец Борислав рубанул топором по неподвижно смотрящему в потолок, в закопчённые лампы, йаху.
По лицу девушки потекли слёзы. А в глазах затанцевали зрачки, вытягиваясь.
Даниил резко обернулся – плечи сводило, посмотрел исподлобья:
– Всё?
– Нет, – Алиса облизала губы, боясь поднять взгляд. – Ещё подпись…
– Ну?
Она выдохнула, закрывая глаза:
– Во имя Отца, и Сына, и Женщины…
– Во имя, – «братья йахаса» согласно тронули меж бровей.
А в иллюминаторе лампы медленно гас негасимый огнь.
Даниил вскочил на ноги, огляделся – на всей тайной комнате свет тускнел, истончался, исчезая за сизыми круглыми окнами.
– Марк умер, – встал на ноги проводник. Второй присоединился, держась за грудину и смотря снизу вверх: – Теперь вы – старшие «детей йахаса».
Стиснув зубы, Даниил склонился над иллюминатором.
Внизу инквизиторы позаботились об освещении – несколько мощных фонарей били в перехлёст по станции, делая её похожей на тщательно охраняемую зону. Части йаха грузили на тележку, собираясь вывести со станции дрезиной. С ней отправлялся десяток храмовников, и отец Борислав давал последние наставления уходящим. Его одежда влажно блестела в полумгле, а ладонь иногда вздрагивала от переутомления и раны, вызывая у наставника недовольную гримасу.
Владыка, стоящий у окровавленного креста, тяжело опершись на посох и прижавшись лбом к кресту на набалдашнике, закрыв глаза, шевелил губами. Три храмовника ждали его соизволения уходить, но отец Сергий не торопился, погружённый в молитву.
Отправив группу, Командор Борислав осмелился потревожить покой митрополита.
– Владыка?
Отец Сергий открыл уставшие глаза.
– Пожалуйста, – склонился командор.
Владыка словно очнулся – огляделся, вдохнул и, тяжело передвигая посох, двинулся к лестнице. Телохранители сопровождали, отслеживая каждый шаг, но боясь предложить помощь слишком рано.
Командор Борислав раздавал распоряжения, указывая молчаливым людям в чёрном, а потом, оглядевшись в последний раз, и сам двинулся на выход.
У самой лестницы он замедлился. Шаг, другой. Остановился. И медленно обернулся. Мгновение. Раз. Два. И поднял взгляд на закопчённые лампы под потолком.
Даниил не стал отодвигаться. Командор не мог его видеть.
И их взгляды пересеклись.
Командор Борислав взялся за ворот, словно он душил его и, не отрывая взгляда от окна, покрутил головой, ослабляя воротник. И, резко отвернувшись, ушёл.
…
42. Путь
Уходили быстро. Туннелями, шахтами, коридорами брошенной подземки и сети канализации. Вдыхали запах гнили и испражнений, протаскивая за собой проводников, жмурящихся на острые запахи и затыкающих лица рубашками.
Вываливший из очередной шахты в довольно цивильный коридор забытых подвалов, остановились – йахи тяжело дышали, прочищая лёгкие, а люди скривились у стены, освобождая желудки.
– Держишься молодцом, – откашлявшись, сплюнул Даниил коричневый ошмёток.
Алиса механически запустила ладони в волосы – пригладить рыжий всполох, но тут же бессильно опустила руки. Привести себя в порядок в условиях безостановочного бега было невозможно, да и Даниил на неё не смотрел. Он разглядывал дорогу вперёд, чутко прислушиваясь к шорохам на поверхности, к которой уже почти приблизились. Ноздри его трепетали, а глаза прищуривались, разглядывая что-то невидимое за серыми бетонными стенами.
«Братья йахаса» явно замешкались.
– Ну? – Даниил нахмурился.
Один из «братьев» лежал на земле, ещё приваливаясь к стене, но уже опрокинув подбородок на грудь. Он упал бы, если бы не товарищ, прижимающий его плечи к стене. Губы его шевелились, едва слышно повторяя:
– Сашка, Сашка… Держись…
Алиса подскочила первая. Присела на корточки, тронула за плечо склонившегося.
«Брат» обернулся к ней тяжело – опалённая кожа болезненно стягивала лицо в гримасу:
– Он умирает, йахаса…
Даниил присел с другой стороны. Оглядел умирающего, хмуро констатировал:
– Амбец.
Тронув пальчиком красный, запотевший липким потом, лоб умирающего, Алиса вгляделась в ещё видимую венку на виске и облизнулась:
– Я могу укусить его… Он будет жить. Но будет ли жизнь бета – жизнью?
Её скручивала жажда, заставляя кулаки сжиматься-разжиматься, а ногти темнеть.
Даниил покатал по скулам неудовольствие и отвернулся, постаравшись не столкнуться с девушкой взглядом.
– Йахаса, – проводник склонился, тронул её за ладонь. – Данное вами сделает его альфа. А это великая честь…
Алиса вздрогнула:
– Но… – и тут же замолчала. В расширившихся глазах заметался огонёк безумия. – Значит, все, кого я… О Дьявол!
Даниил глянул на неё и, тут же отведя взгляд, пожал плечами:
– Аля, а большая ли разница меж бетом и альфой, если и меж истинным и бетом её не было? Разница не в крови… Разница в чём-то большем.
«Брат йахаса», настороженно вслушиваясь в их разговор, видел, что товарищ затихает, и потянулся к Алиса:
– Йахаса, всё так и не так… Без помощи или без внутренней силы человек сходит с ума от укуса, кто бы его не сделал – альфа, бет или Прото. Только одно удерживает его от скатывания вниз после первого раза, когда он попробует кровь – вера. Вера в себя или что-то большее. У альф и истинных она есть, у тех, кто становится бета – нет. Пожалуйста, йахаса… Он будет вам добрым братом, если останется в живых…
– Плодим грех… – хмуро проворчал Даниил, отворачиваясь.
Алиса сглотнула, смотря на товарища, и, едва сдерживаясь, снова повернулась к проводнику:
– Есть…ну… другие способы?
«Брат» нахмурился и склонился:
– Вы – йахаса, вы – владеете… Ваша воля.
Она схватилась за виски, бессильно зашипела в опалённое лицо:
– Да говорите же! Я ничего не знаю!
Проводник смотрел в её дрожащие вздрагивающие вытягивающиеся зрачки всего несколько мгновений.
– Марк говорил, что истинным это возможно… Положите ладони на него, – тихо сказал он. – И захотите его излечить. Захотите, чтобы он жил… Если сможете перебороть желание… его крови.
Алиса сглотнула тяжёлую горькую слюну и медленно перевела глаза на лежащего. Последние судороги ударили по телу раз, другой, и он вытянулся, затихнув.
– Готов, – констатировал Даниил. – Пошли. Надо поторапливаться.
Проводник бессильно опустил плечи и обернулся к девушке:
– Пожалуйста, йахаса… – попросил он.
Даниил что-то проворчал себе под нос, угрюмо рассматривая противоположную стену. И Алиса поняла, что в этой битве осталась одна. Наедине с собой, с собственным голодом…
– Сейчас… – зашептала она. – Сейчас…
Потянула дрожащие руки к телу, тронула ещё тёплую кожу – опалённую, слоящуюся, – и почувствовала, как свело голодным спазмом нутро. Брюшина задёргалась, в такт разогнавшемуся дыханию, и рот наполнился тяжёлой горечью. Алиса задрожала, ощущая тягу. Её хотелось стремительно рвануться к податливой коже, взрезать одним укусом и, приподнимая губы, прижаться к ране, начать сосать уже вялую кровь в замерших сосудах. Она катала на языке предчувствие солёной сладости, и дрожала. Дрожала… В какой-то миг, не сдерживаясь, рванула вперёд, к самой коже и тут же одёрнула себя. Остановилась, почти касаясь дыханием опалённого горла мертвеца – ещё тёплого, ещё съедобного…
– Йахаса… – горько позвал кто-то за пределами сузившегося сознания.
– Не трогай её, брат… – потянулся вслед за ним знакомый голос: – Ей надо есть… Чтобы жить. А ему уже не поможешь…
И она вспомнила.
Открыла глаза, смотря вперёд, в замершую вену под натянутой кожей.
Он умер. Умер, потому что она сражалась с собой… Потому что собственный голод, страдания своего тела значили для неё больше, чем чужие… Умер, и поздно доказывать, что всю жизнь она стремилась делать светлые дела, защищать церковь во имя человечества. Умер. Всё.
Стиснув зубы, чтобы не зареветь, словно малолетняя девчонка над разбитой мечтой, она распрямилась. Лицо мертвеца оставалось восковым, набухшим от воспаления, и абсолютно спокойным, словно за границей познания он успел в момент смерти увидеть некую великую истину и убедиться, что жизнь была пройдена не зря, что прошёл он её так, как следовало. Сможет ли она когда-нибудь вот так спокойно подойти к последней черте и шагнуть туда без страха и боли? Теперь – вряд ли.
– Ешь, Аля, – за плечо тронул Даниил – Ешь и пойдём.
Стряхнула, даже не заметив его силы.
Теперь – когда поняла, что всю жизнь направляла силы на смерть, а не на жизнь. Когда поняла, о чём говорила сестра Пелагея, обучая её смотреть на бога, как на любовь, без страха и раболепия. О чём говорила, когда беззвучно кричала перед последней схваткой. Теперь – уже не сможет шагнуть за черту спокойно. Умер.
– Аля…
Алиса зажмурилась, не выпуская на глаза влагу, но та всё равно просочилась сквозь предательски дрожащие веки. Осела на ресницах радужными каплями, затрепетала разводами.
«Грязная йаха! – стискивая зубы, кричала в нутро Алиса: – Ты владеешь силой, не доступной большинству. Тебя обучали лучшие из лучших. И ты не можешь, просто не умеешь делать хоть что-то доброе и хорошее! Куда бы ты ни пришла – там смерть. К кому бы ни приблизилась – умертвляешь! Чего ты стоишь, дрянь…»
– Аля…
Голос Даниила был другим – тяжёлый, обрывистый, стёртый придушенным вдохом.
И она подняла веки.
Серые тусклые глаза смотрели в неё, словно заглядывали в душу.
Мёртвый «брат» вдохнул – из ноздрей покатилась капля крови. Облизал губы. Поднял руки и стиснул в ладонях её дрожащие запястья.
Грудная клетка равномерно поднималась и опускалась, жилки на горле бились, а вокруг стискивающих виски Алисиных пальцев медленно, по сантиметру, расползаясь естественным розовым цветом здоровая кожа.
– Боже… – выдохнула Алиса и отпустила нервно сжатые руки.
– Йахаса… – с искренней преданностью опустил голову проводник за её спиной. Тронул пальцами меж бровей и зажмурился, пряча взгляд.
Алиса отшатнулась от ожившего мертвеца и вскочила на ноги. Воскресший медленно повернулся на бок и закашлялся, освобождая носоглотку. А по телу продолжала скользить плёнка здоровой кожи, наползая на обожжённую и затягивая её сверху.
Алиса шагнула назад, ещё раз и вздрогнула – наткнулась на Даниила. Он обнял её за плечи, приблизил к себе и прижался заросшей щекой к бешено вибрирующему виску.
– Всё хорошо, Аля, всё хорошо, – утомлённо сказал он. – Просто ты теперь это умеешь… Просто прими это. Ты теперь можешь… даже это.
А она молча, с испугом смотрела за тем, как воскресший поднимается, оттирая лицо от пота, как его, очумевшего, обнимает плачущей товарищ, крича на ухо о том, что йахаса подняла его из мёртвых, что они – настоящие, что Марк не ошибся, что они пришли… вестники прихода… И в глазах обоих братьев зажигается огонь фанатичной веры.
– Зачем? – простонала она. – Они теперь будут…
– Верить, – просто закончил Даниил. – Ага. Они будут просто верить.
Алиса развернулась и упёрлась лбом в плечо Даниила. Бывший бет обнял, губами зарылся в рыжие волосы.
– Они…
– Да, – грустно усмехнулся он, прижимаясь теснее к девушке. – Они расскажут другим, те – следующим. Скоро об этом будет говорить весь город. И город будет верить в то, что пришли освободители.
– Боже, Даня… – закусив губу, простонала Алиса.
– Мы не сможем смотреть в их горящие глаза, не сможем видеть, с каким фанатизмом они будут умирать в облавах инквизиции… Всех, ведь, не оживишь… И нам придётся освободить Прото.
– Нет! – она замотала головой, трясь лбом о жесткий шов рубашки товарища.
– Если сейчас мы не уберём их, – закончил Даниил.
Алиса отпрянула.
На лицах «братьев» погасли улыбки. Понимание ошеломило их. Но не смогло переломить верности. Переглянувшись, они медленно опустились на колени.
Даниил хмуро посмотрел на две склонённые фигуры. Потом с тоской – на Алису. Девушка встала меж ним и людьми, стискивая кулаки – в каждой ладони по клинку.
– Я не дам, – выделяя каждое слово, сказала она. – Не дам их убить. Не для этого я…
Бывший бет пожал плечами:
– Разве ты не хочешь есть? Разве не ты теперь нуждаешься только в человечьей крови?
Она облизала сухие губы и мотнула головой так, что рыжие волны расплескались по плечам тяжёлой бурей:
– К чёрту! Марк как-то жил – и я выживу!
Даниил едва заметно усмехнулся:
– Значит – мы идём путём Марка? И ты готова делать алтари и храмы с жертвенными тазиками, плодить йахов и каждое полнолуние натравливать паству на новую девчонку?
Ножи в руках Алисы нервно заплясали.
– Зачем же… – облизала она губы и снова мотнула головой, отгоняя навязчивое видение распластанных на нарисованных звёздах девушек.
Даниил поморщился:
– Потому что иначе Прото никак не освободить.
– Можно, – хрипло перебил «брат йахаса», не поднимаясь с пола.
Алиса стремительно развернулась на пятке, широко шагнула и упала на колено, всматриваясь в лицо воскресшего.
– Повтори, – одними губами показала она.
– Можно освободить Прото, – повторил он тише и суше. – Но это было не по силам Марку. Поэтому он искал другие пути.
– Как? – Даниил подошёл сзади.
Брат йахаса отозвался мгновенно, но смотрел только на девушку, судорожно пряча взгляд от бывшего бета:
– Прото содержат в одном из монастырей пригорода. Марк потому и проводил обряды здесь – так ближе к силе Истинного йаха.
– Как просто… – прошептала Алиса, задумчиво закусывая губу.
– Взломать монастырь, окружённый храмовниками? – усмехнулся Даниил. – Это просто?
Алиса распрямилась и резко развернулась.
– Просто! – зарычала она, наступая на товарища. – Это – просто! Ты! Отродье! Если бы ты хоть раз видел этих рванных девчонок! Если бы ты слышал, как просят о помощи! Ты бы никогда! Никогда!
Даниил побелел и схватил её за локти до того, как клинки пошли в ход.
– Уймись, Аля! Уймись! – рыкнул он.
Но девушка билась, стремясь вырваться. Закушенная губа и безумный, блуждающий по его шее, взгляд.
– Алька… – Даниил болезненно прищурился: – Успокойся. Это просто – голод, девочка моя. Просто голод…
Она рванулась ещё раз, ещё, и ослабела в его железных руках. Взгляд, не задерживаясь, побежал по стенам, по потолку – подальше, подальше от людей, от жизни, от крови.
Даниил притянул её к себе, поцеловал под рыжую копну волос, и прошептал во вздрогнувшую шею:
– Конечно, мы пойдём… мы освободим его. Это просто. Конечно.
…