– Пара букашек в огромном мире –
В попытках новых сконструировать «ремейки»
Из вечного – про следствие и про причину.
Луч солнца беспощадно глаз слепил,
И от жары совсем мы обалдели.
Пред нами воды Рейн катил,
И мы, прищурясь, на него глядели.
Все та же мысль мой разум жжет…
Все та же мысль мой разум жжет…
Стесняясь показаться детской,
Она чуть слышно голос подает
И тотчас затихает резко.
А собственно, что ей рядиться?
Лишь по форме нелепой кажется она –
По существу ж вполне годится
И даже, может быть, важна.
Земля вокруг Звезды вертѝтся
И, как волчок, вокруг оси своей,
Но мысль моя не тяготится
Непониманием природы сей.
Иной аспект ее питает
Из сложного планеты бытия:
А как планета понимает?
Иль нету в ней сознания?
А если есть, не знать не может
Планета об особенности той,
Что издавна поверхность ее топчет
Хомо Сапиенс, а проще – род людской.
Не только топчет, но и ковыряет
Ее подкожный жирный слой -
Сомненью он не подвергает
Наличие права на разбой.
Себя он мнит, без спору, всемогущим,
Хотя смирив гордыню, иногда
Он допускает благодушно,
Что Некто «мощь» его создал.
Разбой тот просто он толкует:
Что ж – каждый должен есть и пить.
Беда одна: сколь «хомо» ни добудет,
Никак не может поделить.
Так же, как в лета эпох иных,
Снуют оравы по планете бойко
И убивают походя себе подобных,
Как волк не убивает волка.
И все страшней оружие смерти,
К оголтелым попавшее ордам,
Способное кромсать живые плоти
И расколоть планету пополам.
НИЧЕГО все обращенья к Богу
Не принесли – Бог не вмешался.
Ведь он давно дал «хомо» волю
И на нее, пожалуй, полагался.
Переборщил творец с размером
Свободы воли, данной твари.
Она ж не справилась с соблазном
И продолжает жить словно в угаре.
Здесь мысль моя в предположеньи,
Что нечто тайное планета знает,
С известной долей раздраженья,
Пусть и по-детски, вопрошает:
По силам ли самой планете
Вмешаться в кавардак людской,
На что так и не смогли ответить
«Ни бог, ни царь и ни герой»?
Что стóит так ей встрепенуться,
Чтоб вздрогнул род людской слегка-
Как лошадь может огрызнуться,
Неловкого желая сбросить седока.
Но в воздухе вопрос повис бессильно.
И я в бессилии замолчал в тиши.
Лишь в голове возникло инфантильное:
Вот бы «хомо» приставки «сапиенс» лишить.
Вот так смешно пар выпустил и сник,
Подумав обо всех вдруг человеках,
О том, что я один из них
И, может быть, переборщил в наветах.
Утро эмигранта
Раскрыл глаза и прямо над собой
Увидел серо-белый потолок.
Светильничек совсем простой-
На блеклом фоне островок.
Вполне обычное виденье
Утра обычного вполне.
И радость первая от пробужденья,