Ordo Novus. Labarum

Глава 5. Фауста

Письмо Максенция и коварные мысли императрицы. Зависть Ветрания. Хвастливый Приск. Соблазнительная рабыня

Августа Треверов. Дворец императора Константина. Зима 312 г.н.э

Было около 12 часов пополудни…

Перед главным входом в резиденцию императора стояли несколько гвардейцев палатинов, отвечающих за охрану, внутри дворца было не привычно тихо и безлюдно. Обычно здесь кипела жизнь, в спешке носились рабы и прислуга, почти в любое время суток можно было встретить какого-нибудь военачальника, жреца или священника, а также обычных офицеров, красивых женщин и рабынь. В этот февральский день дворец был полон спокойствия и умиротворения, отсутствовала суматоха, что придавало ощущение того, что он был покинут его обитателями. Только охрана и редкие рабы быстро снующие, словно тени свидетельствовали, что жизнь все-таки еще теплится в этой роскошной обители императора Константина. После отъезда Марцелла, Константин, утром следующего дня, в сопровождении отряда гвардейцев палатин и галльской конницы во главе с Кроком, спешно покинул свою столицу, направляясь в Лугдунум, где располагалась ставка его командования и ставший местом сбора его армии. В Треверах остались две когорты ауксилариев палатинов и чуть более сотни кавалеристов, если быть точнее 119, которым предназначалась охрана столицы и императорского дворца.

В роскошных покоях, посреди комнаты на ложе, украшенной золотом и покрытом мягкими красивыми подушками, возлежала молодая женщина лет 20-22. Рядом с ней, расчесывая ее длинные густые волосы, которые золотыми прядями падали на ее нежные оточенные плечи, стояла жгучая брюнетка привлекательной внешности. Женщины были примерно одного возраста.

С первого взгляда становилось понятно, что одна из них госпожа, а вторая ее служанка. Блондинка, лениво возлежавшая на ложе, была очень красива собой. Тонкая, слегка просвечивающая шелковая туника, словно легкое облако, облегающее ее тело, подчеркивала изящную фигурку и прекрасные округлости красавицы. Женщина была не высокого роста, длинноногая, а тонкая талия и красивые бедра которой, подчёркивали превосходные изгибы её тела. Кожа была нежной бархатистой с мраморным отливом. Небольшое личико с тонким прямым носом, огромные зелено-голубые глаза и ярко красные губы немного большого рта производили неизгладимое впечатление на представителей сильного пола. Её глаза, напоминающие два сапфира, цвета морской пучины, были выразительны и полны чувственности, взгляд которых легко мог вскружить голову.

Красавица, осматривая свои тонкие красивые пальчики, украшенные золотыми кольцами с множеством драгоценных камней, медленно растягивая слова, произнесла почти детским голосом:

– Валерия, долго ты еще будешь укладывать мои волосы?

– Моя госпожа, а куда нам спешить? – Ответила мягким кошачьим голосом та, которую звали Валерией. Затем в очередной раз, аккуратно проведя расческой по золотистым волосам своей хозяйки, продолжила: – с отъездом августа стало так тихо и спокойно во дворце, даже небеса успокоились, и прекратился этот мерзкий мокрый снег.

– Да, спешить и торопиться нам не куда, ты права, Валерия. Знаешь, мне приятно после всей этой суеты, отдохнуть. Я так устала за последние дни. Как мне надоели эти грубые люди, которые постоянно снуют и ходят, как в собственном доме, все эти солдаты, варвары, священники! – Жалуясь своим красивым тонким голоском, продолжала причитать красавица, которая была, как догадался читатель, императрицей и супругой Константина, Флавия Валерия Максима Фауста.

– Особенно эти христиане, до чего же наглый сброд! – воскликнула, после недолгой паузы, императрица. – Если император к ним относится благосклонно и терпимо, это не значит, что нужно превращать дворец августа в храм своего господа Христа! И что, мой муж нашел в этих людях, грубых и неотёсанных, которые не могут даже прилично одеться! С ними невозможно поговорить, с их уст вечно звучат одни глупости! Например, что ты думаешь по поводу: «Возлюби врага своего», или что-то в этом роде, разве не глупо звучит?

– Чистейшая глупость, – согласилась со своей госпожой Валерия, – как например, можно полюбить варвара?

–У нас много друзей варваров, не так ли, Валерия – с улыбкой произнесла Фауста, – и мне иногда кажется, что ты не прочь была бы завести интрижку с кем-нибудь из них, например, с королем Кроком?

– Ну что ты, госпожа – покраснев, произнесла брюнетка, – варвары такие противные и мерзкие, от них всегда пахнет нечистотами и говорят, они моются раз в месяц! Насчет Крока, он ведь римский гражданин и очень близкий друг твоего супруга, госпожа.

– Да, гражданство подарил ему Констанций, в свою очередь, Крок помог моему мужу в Британии, однако – продолжала Фауста, – он был и остается варваром!

– Да, но он все-таки отличается от остальных, – робко возразила Валерия своей госпоже, – он такой мужественный, сильный…

– Хватит о варварах! – Прервала свою служанку императрица. В ее голосе звучали недовольные нотки, которые придали ему надменный тон. – Столько лет провести среди варваров, можно и самой превратиться в одну из них! О всемогущий Юпитер, как я хочу в Рим, самое прекрасное место в мире! – мечтательно вздохнула Фауста, произнеся последние слова.

– Моя августа, не далек тот час, когда твоё желание сбудется, – льстиво произнесла рабыня, нежно обхватив своими пальцами густые волосы императрицы, – ведь таковы предсказания, два дня назад до отъезда августа, жрецы храма Венеры по внутренностям жертвенного бычка увидели знамения, предвещающие блестящую победу Константина!

– Буду рада, если все эти предсказания окажутся правдой, – сказала Фауста, – ты же знаешь наших жрецов, они готовы в своем угодничестве пророчить все, что захочет услышать государь, особенно учитывая, что он, в последнее время, не особо к ним расположен, а больше благоволит галилейским проповедникам!

После небольшой паузы, рассмотрев в красивом золотом зеркальце, украшенном жемчугом, свое прекрасное личико, Фауста продолжила:

– Мой братец, просто так не уступит, несмотря на недовольство его поданных. У него, как я слышала огромное войско. У нас тоже немалые силы, если учесть новые легионы и варваров, которых толпами привлекает мой дорогой муж под свои знамена, – продолжала рассуждать императрица. – Мне кажется, все-таки Константин одержит победу в этой войне. Ему все время везет, не зря он так любит христиан, возможно, их бог действительно ему помогает. Я знала за кого выходить замуж, когда-нибудь я стану великой августой, повелительницей римского мира, – мечтательно произнесла императрица, при последних словах огоньки блеснули в ее зелено-голубых глазах.

Тихий стук в дверь, прервал рассуждения Фаусты, резко выпрямившись и приняв надменную осанку, она махом руки приказала Валерии открыть двери. На пороге появился раб, с низко опущенной головой, робко сделавший несколько шагов внутрь комнаты.

– В чем дело Прокл? – холодным тоном произнесла императрица.

– Прошу меня извинить, светлейшая Фауста, клянусь Сераписом, этот человек очень настаивает на аудиенции, говорит, что это непосредственно касается лично тебя, госпожа, – торопливо проговорил Прокл, не смея поднять взор на госпожу.

– Говори понятно, как образованный человек, ведь ты из Александрии, а не уроженец этой варварской страны, – строго сказала госпожа.

– Он представился как Лоций Ветраний Метелл, центурион 9 когорты 11 германского легиона, начальник гарнизона города Бингиум. Он очень просит, даже настаивает на личной встрече с тобой, светлейшая августа. Говорит, что у него есть очень важное сообщение, имеющее прямое отношение к тебе, моя императрица.

– Какие же интересно, могут быть сообщения ко мне, у какого-то солдата? – сама себя спросила удивленная Фауста, затем обратилась к своему рабу, – а может быть это какая-то ловушка или подстава?

– Городской префект знает его лично, как и начальник дворцовой охраны, поэтому я и осмелился обратиться к тебе, госпожа. Он действительно является тем, кем себя назвал. Он еще сказал, что трибун Марцелл несколькими днями ранее проезжал через его город, и он оказал ему всяческую помощь, которую требовала его высокая миссия.

– Осмотр вала и наем варваров теперь называют высокой миссией!? Звучит достаточно глупо, но в этой глуши и не такие вещи происходят, – произнесла Фауста, а затем, обратившись к Проклу, сказала: – приведи этого, как его там, Ветраниона ко мне и, на всякий случай, приставь снаружи двух охранников.

– Будет сделано, госпожа, – сказал, не поднимая головы раб, и быстро исчез за дверью.

Тем временем, Валерия почти закончила укладку и приступила к украшению головы своей хозяйки. При упоминании имени Марцелла, девушка чуть побледнела, и в ее глазах пробежала тревога. Однако, реакцию Валерии никто из присутствующих не заметил, голова Прокла все время была опущена, взгляд был устремлен в пол, а Фауста сидела спиной к своей служанке. Когда Прокл покинул покои императрицы, Валерия тихо произнесла:

– Нобилиссима, мне наверно следует уйти и не мешать…

– Даже и не думай об этом! Ты прекрасно знаешь, что в этой глуши, я могу доверять только тебе! И не смей оставлять меня наедине с незнакомцем.

–Как прикажешь, августа, – ответила Валерия, явно чувствуя себя не своей тарелке.

О причинах ее столь непонятного поведения, читатель узнает совсем скоро. Подложив удобнее, мягкие подушки под свою госпожу, чтобы последней было комфортно возлежать на них, Валерия накинула пурпурную мантию на красивые плечи императрицы. Госпожа и ее рабыня в молчании ожидали появления Ветрания. Спустя немного времени, дверь отворилась, и на пороге вновь появился склоненный Прокл, который отойдя в сторону, тем самым пропуская в комнату центуриона, торжественным тоном произнес:

– Светлейшая императрица Флавия Максима Фауста Фемина Нобилиссима! – произнеся эти слова, раб тихо покинул покои, затворив за собой двери.

Фауста, всего несколько мгновений назад, лениво подобно персидской кошке, возлежавшая на своем роскошном ложе, теперь выглядела совершенно иначе. Всем своим видом, она подчеркивала свое превосходство и высокое положение – императрицы и супруги великого Константина. Фауста источала холод и надменность. Высокомерно посмотрев на вошедшего, она кивком головы дала знак приблизиться и устремила на Ветрания проницательный взгляд, оценивая центуриона. Видавший виды солдат, был не много смущен столь величественным видом императрицы, и одновременно был сражен ее холодной красотой. Склонив голову, Ветраний сделал несколько шагов и почтительно остановился, держа в одной руке свой шлем, а в другой свиток. Только теперь он осмелился поднять глаза и бросить взор на прекрасного Фауста. В какие-то доли секунды их взгляды встретились. Центурион сильно побледнел и шрам на его лице засиял ярко-красной ленточкой. Ему стало не по себе от взгляда прекрасных глаз императрицы, несмотря на холод, который они источали, он все-таки успел уловить страстную чувственность, скрытую глубоко внутри. «Вот это женщина, – подумал Ветраний – как я хотел бы иметь такую красавицу, а все лучшее достается Константину». «Гнусный тип, – в свою очередь, подумала Фауста, быстрым взглядом оглядев стоящего перед ней центуриона, – а глаза горят необузданным желанием, словно готовы проглотить целиком! Возможно, он может пригодиться», – непроизвольно подумала Фауста, не понимая в тот момент, как была близка к истине.

– Луций Ветраний, центурион 9 когорты 11 германского легиона, светлейшая августа, – дрожащим голосом произнес Ветраний, но затем, быстро взяв себя в руки, продолжил: – Я прибыл сюда в спешке, ибо имею на руках перехваченное моими людьми письмо, – сделав паузу, центурион медленно произнес, – послание Максенция, императора Рима, адресованное тебе, госпожа!

С этими словами, центурион, склонившись, протянул в сторону императрицы свиток, который держал в своей руке. Валерия, словно лань, легким и быстрым движением подскочила к Ветранию, взяв свиток, передала своей госпоже.

Фауста меньше всего ожидала такого поворота событий. Она уже давно не общалась с братом, их отношения охладели после трагической смерти отца, когда Фауста, по ее собственным словам, предпочла быть женой августа, нежели остаться дочерью и сестрой августов. Взяв свиток в руки, она развернула его, и быстро пробежала его глазами.

«Моя дорогая сестра! Прошло немало лет с момента нашей последней встречи, и я в последнее время часто думаю о тебе, вспоминаю время, когда мы вместе росли и проводили дни нашего детства в Медиолане, в царствие нашего покойного отца, божественного Максимиана Геркулия. Мы были столь честолюбивы и мечтали стать владыками Римского мира, если помнишь, мы даже поругались с тобой?»

Читая эти строки Фауста, почувствовала небольшую грусть по тем временам, и волна воспоминаний на некоторое время захлестнула ее. В свое время они действительно были очень близки с Максенцией, часто гуляя в садах императорского дворца, в Медиолане, они мечтали о будущем и спорили, каким оно будет. Однажды повздорили на тему, кто из них первым примерит императорский пурпур. Максенций часто говорил, если бы Фауста была мальчиком, им двоим, стало бы тесно в Римском мире, и что одному из них пришлось бы завоевать себе новое царство. Отогнав воспоминания, императрица продолжила дальше читать письмо брата.

«Боги вняли нашим пожеланиям, и мы оба являемся владыками мира. Все это мы получили благодаря великой мудрости нашего светлейшего отца, которого мы не ценили при жизни. Я всегда, трепетно и с уважением, относился к твоему супругу Константину, пока он жестоко не расправился с нашим отцом! Он не проявил жалость несчастному старику, отцу собственной жены, которому можно было простить ошибки, учитывая его заслуги перед Римом, и который помог самому Константину надеть пурпур и возложить венец на голову! Я возненавидел его, убийцу нашего отца и тебя, дражайшая моя сестра, которая предала его. Однако, время залечило рану, я простил тебя, ибо ты есть моя сестра и в наших жилах течет одна кровь, кровь великого человека, славного императора, нашего отца. Я знаю, твоему мужу чужды и Рим, и Республика, наши славные традиции, он готов погубить весь наш великий Римский мир, наследство, оставленное нам славными предками. Константин уподобился окружающим его варварам и христианам, он презирает нашу культуру, религию, хочет уничтожить величие Рима, которое складывалось веками, и ради которого было отдано много жизней доблестных сынов Отечества. Я не настраиваю тебя против твоего супруга, которого ты видимо безумно любишь, раз ты уже сделала свой выбор. Помни одно и никогда не забывай, как он поступил с нашим отцом, и как он поступит со мной, если одержит победу и то, что может ожидать тебя в будущем, дорогая сестра. Никто не знает, что в голове твоего супруга и что нашепчут ему христианские советчики. Дорогая сестра, я предупреждаю тебя, я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы уничтожить неблагодарного Константина и весь его род, в первую очередь Криспа, его ублюдка от конкубины, которого он хочет представить, как своего наследника, возможно и соправителя, так как тот уже достаточно подрос. Сестра моя Фауста, как мне известно, ты еще не родила своему мужу, возможно, это к лучшему. С моей стороны не будет пощады никому, кто связан с родом Флавиев. Не будет пощады и всем его приспешникам, его близким и друзьям. Я распорядился уничтожить все его статуи в Риме, и навеки сотру и предам проклятию память о нем! Прерву проклятый род незаконнорожденного сына Констанция от гостиничной служанки! Я с удовольствием расправился бы с его единственным сынком, но, к сожалению, он не досягаем для меня. Смерть ублюдка возможно укротила бы дикий нрав Константина, да и ты получила бы больше внимания с его стороны. Крисп находится в Мёзии у Лициния, под его чутким наблюдением, который смотрит на твоего супруга как верный пес на своего хозяина. Сначала, я уничтожу старшего, потом сыночка, в придачу с Лицинием, если их раньше не погубит мой дражайший друг и брат Максимин Даза. Но ты, дорогая сестра можешь не беспокоиться, ты есть и будешь августой, мой гнев и наказание, не затронут тебя и твоих будущих детей. Береги себя и помни, несмотря на то, что ты жена моего врага, ты остаешься мне сестрой и находишься под моей защитой, императора Максенция Августа.

Твой любящий брат. Цезарь Марк Аврелий Валерий Максенций Август».

Такими нежными словами заканчивалось это странное длинное послание Максенция. Оно было написано сбивчиво и очень эмоционально. В начале Фауста не поняла, что хотел или и что имел в виду Максенций. Прекрасно как никто, другой, зная своего брата, Фауста никогда не поверила бы его словам о братской любви и заботе, именно сейчас, когда их отношения были разорваны, и они находились в противоположных лагерях. Прочтя письмо до конца, в ее голове продолжали мелькать те несколько строк, в которых упоминался Крисп, единственный сын Константина от первого брака с простолюдинкой Минервиной. Фауста все время ревновала своего мужа к этому мальчику, которого император не видел уже несколько лет, но всегда помнил о нём и часто писал Елене, своей матери, заменившей мальчику мать после смерти Минервины. Она давно прониклась к нему чувством ненависти и злобы, так как не могла родить своему мужу детей.

Фауста прекрасно понимала, что первенец Константина от первой жены, всегда будет опасным конкурентом ее будущим детям в вопросе престолонаследия. Подобные мысли изначально не давали покоя императрице. Максенций знал об уязвимом месте сестры, и своим письмом бил именно по нему. Написав ей о том, что он не может погубить Криспа, брат Фаусты, прекрасно зная ее нрав и характер, давал ей открытый намек. Фауста, несколько раз мысленно пробегая послание, полностью убедилась, что Максенций подталкивал ее на то, о чем она раньше иногда призадумывалась, но не решалась дальше углубляться, ужасаясь последствий. Чем чаще она отгоняла эту мысль, тем та, сильнее и прочнее захватывала ее разум и наконец, полностью овладела ей. Отбросив сомнения и укоры совести, честолюбивая императрица, достойная дочь своего отца и достойная сестра своего брата, быстро и ясно представила себе всю сложившуюся картину. Фауста поймала себя на мысли, что гибель Криспа, учитывая начавшуюся войну, можно будет списать на врагов ее мужа. У Константина в последнее время было достаточно могущественных врагов, отличающихся подлостью и коварством, в особенности ее братец Максенций или август Востока Максимин. Однако, Крисп находился вне досягаемости и того и другого. Лициний, который в борьбе с Максимином надеялся на лояльность и поддержку Константина, не стал бы участвовать в опасной и коварной интриге. Для осуществления плана нужны исполнители изнутри, которые не вызовут подозрений. Теперь в душе Фаусты эмоции уступили место холодному расчету. Она мысленно поблагодарила брата за подброшенную ей идею. Максенций, прекрасно знавший свою сестру, не сомневался, что Фауста воспользуется сложившимися обстоятельствами и попытается осуществить коварный замысел. В данной ситуации, Максенций и Фауста были заодно, вновь став семьей, хотя преследовали разные цели. Убийство Криспа нанесло бы сильный удар по Константину. Для Максенция, в первую очередь, это выглядело бы как месть за отца, а в последующем, в порыве горя и поддавшись эмоциям, Константин мог совершить роковую ошибку, которой он не преминул бы воспользоваться. Фауста, в свою очередь, с гибелью невинного мальчика, навсегда избавилась бы от всяких сомнений и страхов за будущее своего еще появившегося на свет потомства.

Фауста и Максенций были достойными детьми своего отца, Максимиана Геркулия, который ничем не брезговал для достижения своих целей, не останавливаясь перед предательством, или убийством своих союзников. Константин, сам стал жертвой коварства своего тестя, и только благодаря быстрому принятию решения и незамедлительным действиям, не позволил Максимиану успешно осуществить свой заговор.

Фауста еще не представляла себе, как осуществить зловещий план. Императрица не думала о своем муже, и какую боль и горе она может ему причинить. В ее прекрасной головке, все мысли были заняты ужасным и недостойным, ее красоты и положения, замыслом.

Тем временем, пока Фауста читала письмо и была поглощена своими мыслями, центурион, молча, стоял и разглядывал императрицу. Он видел, как меняется выражение её лица, по мере чтения и последующих раздумий, и все больше сам не сознавая того поддавался ее красоте и очарованию, смотря жадными глазами, полными желания. Он с трудом взял себя в руки и поддавил охватившее его страстное желание, которое еще немного и могло перейти в дикое возбуждение. В тоже время его охватило непонятное рабское чувство, осознавая не доступность своих желаний, но в глубине надеясь, он готов был ради расположения императрицы с удовольствием осуществить любой ее каприз и прихоть. Одновременно, у него в очередной раз возникло чувство невыносимой зависти, смешанной со злобой, к императору Константину, у которого было все: власть, эта прекрасная женщина и даже сын. Читатель наверно догадался, что Ветраний прочел послание. В отличие от августа, Ветраний был лишен всего, и как он сам себе внушил, лишен по вине Константина! Такие мысли витали в голове центуриона. Неожиданно для себя, он осознал, что не прочь оказать услугу Максенцию в его желании убить Криспа, чтобы Константин почувствовал горечь утраты, которою он, Ветраний, носит в своем сердце уже много лет. Ветраний оторвался от своих размышлений, почувствовав на себе чей-то взгляд. Тем временем, пока Ветраний пожирал глазами императрицу, красивая раба Фаусты, с интересом рассматривала центуриона. Хотя центурион производил не очень приятное впечатление, во взгляде и во всем его виде сквозила уверенность и сила, которые внушали уважение варваров, безропотное подчинение солдат и привлекали женщин. Бешеным успехом у слабого пола Ветраний не пользовался, но нередко встречались женщины, готовые уделить ему внимание и подарить свои ласки, чему мы были свидетелями в предыдущей главе. Валерия, которая всегда испытывала слабость к грубой мужской силе, была большой любительницей сладострастных утех и любовных интрижек, о чём внимательный читатель мог убедиться ранее. Она никогда не отказывала себе в получении удовольствий, но и сама приносила немало наслаждений тем, кого она выбирала. Зная себе цену, она заводила отношения только с теми, кого сама хотела или если было необходимо в определенных интересах своей госпожи. Многие во дворце, включая охранников, рабов и вольноотпущенников приударяли за красавицей рабыней, готовые пойти на много ради обладания объектом своих страстей. Служанка Фаусты искусно этим пользовалась, как в своих личных интересах, так и в интересах Фаусты, которой по-собачьи была предана. Валерия была хороша собой. В отличие от своей белокурой хозяйки, она обладала красивыми, как смоль черными волосами. Ростом повыше Фаусты, с прекрасным бюстом, формы которого не могла скрыть одежда, ровными длинными ногами и очень красивыми упругими бедрами, и немаленькими ягодицами, округлости которых явно выделялись на фоне тонкой талии. Кожа была гладкая бархатистая, оливкого цвета. Большие черные глаза, найдя предмет возжелания, быстро наполнялись чувственными огоньками, жаждущими удовольствий, и были способны в мгновение возбудить плотские желания. Немного удлиненное лицо, длинный носик и большой чувственный рот с пухлыми губами дополняли своеобразную восточную красоту рабыни. Она была родом из Александрии. Ее, Прокла и парочку других молодых и красивых рабов, Фаусте подарил ее отец Максимиан перед свадьбой с Константином.

Внимательно рассматривая центуриона, Валерия поймала себя на мысли, что была бы напротив испытать на себе силу этого грубого и дикого солдата. В этот момент их глаза встретились и Ветраний, только сейчас, обратил внимание на рабыню и, поймав ее томный манящий взгляд, с трудом сглотнул комок, подступивший к пересохшему горлу. «Одна краше другой, если не хозяйка, то ее служанка, а лучше их обеих вместе…» поддался чувственным мечтаниям Ветраний, смотря теперь с диким желанием на Валерию, полностью потеряв голову от окружающей его красоты. Резкий голос Фаусты, который прозвучал с легкой хрипотой, оборвал сладострастные мысли начальника заставы:

– Откуда у тебя это послание, центурион?

– К союзным варварам пришел некто, назвавшись посланцем Максенция, и пытался склонить их к бунту. Они схватили и передали его мне. Ознакомившись с бумагами, обнаруженными при нем, я приказал его арестовать, но при попытке к бегству он был убит.

– Наверняка ты прочел это письмо? – спросила Фауста напряженным тоном.

– Когда оно оказалось в моих руках, вместе с остальными письмами, я прочитал, так как учитывая обстановку…

– Кто еще мог его прочесть? – прервала центуриона Фауста.

– Клянусь Митрой, Нобилиссима, кроме тебя и меня, его никто не читал, что касается варваров, то они с трудом говорят на нашем, а читать тем более не умеют!

– Ты уверен в своих словах солдат? – ледяным голосом, задала вопрос центуриону Фауста.

– Уверен, как в том, что я стою перед самой прекрасной женщиной империи! – Учтивым голосом произнес Ветраний и склонил голову перед Фаустой.

– Хорошо, – со вздохом облегчения произнесла императрица и уже более мягким тоном продолжила: – благодарю тебя, центурион. В наше смутное время трудно найти честных людей, на слова которых можно положиться.

– Благодарю тебя, благороднейшая из женщин, я просто исполнил свой воинский долг, – сделав небольшую паузу, Ветраний сказал, – я готов служить тебе, и сочту за великую честь быть полезным тебе, госпожа!

Фауста внимательно посмотрела в глаза Ветранию, который в свою очередь, не отводя взора, стоял, выпрямившись перед императрицей. Всем своим видом он хотел подтвердить искренность сказанных слов. После непродолжительной паузы, Фауста сказала:

– Благодарю за преданность, я вижу, ты говоришь правду. – Затем Фауста, которую осенила мысль, резким тоном спросила: – Ты сказал, что трибун Марцелл проезжал через твой городок?

– Все верно, госпожа, он в сопровождении 20 всадников, несколько дней назад, проехал через Бингиум.

– Но тогда почему, же ты ему ничего не рассказал о шпионе моего брата, его послании ко мне и других бумагах? – В голосе Фаусты прозвучали сомнения. – Ведь тебе наверняка известно, его теплые отношения с Константином, как ему доверяет и благоволит государь!

– Марцелл имел свою тайную миссию, он очень спешил, и я не хотел его отвлекать по вопросам, которые в состоянии решить сам. А письмо, – кивнув на свиток в руке Фаусты, Ветраний, заранее готовый к такому вопросу, уверенно продолжил, – является личным делом светлейшей августы и не касается Марцелла. Мне хорошо известно об отношении августа к Марцеллу, но я подумал, что тебе, госпожа не понравится, если военачальники императора будут осведомлены о семейных делах жены государя.

– Я с тобой полностью согласна, письмо моего брата касается только меня и никого больше! Ты сказал про какое-то тайное поручение Марцелла? – с удивлением в голосе спросила Фауста. – Разве поездка в Колонию Агриппины является особой тайной миссией!?

– В Колонию Агриппины!? – Удивился в свою очередь Ветраний, – но Марцелл и его спутники направились совсем в противоположном направлении, они поскакали в Рецию, и я сам лично проводил их до большой развилки.

Наступила минутная пауза. Фауста была поражена словами центуриона, ибо Константин ей сказал, как и всем остальным, что отсутствие Марцелла, который обычно везде сопровождает государя, объясняется его срочной поездкой на Рейнскую границу. Целью поездки была проверка строительных работ по укреплению вала и восстановлению моста, а также набор рекрутов, из союзного Константина германских племен. Если верить словам центуриона, а лгать ему не имело смысла, Константин намеренно скрыл истинную причину срочного отъезда своего верного генерала. Такие мысли вертелись в голове Фаусты, и ее охватило чувство ущемленного самолюбия, вызванное недоверием Константина. Одновременно смутные догадки начали медленно овладевать императрицей.

Валерия, между тем, была сильно взволнованна, ей не терпелось что-то рассказать.

– Августа, прошу меня простить, если я что-то не так сделал или сказал…– прервал молчание Ветраний, который понял, что не зря рисковал, передав письмо Максенция напрямую адресату, минуя императора. В его голове смутно начали зарождаться догадки относительно поездки Марцелла.

– Ты все правильно сделал, как подобает истинному гражданину и верному солдату, – тихим, но уверенным и спокойным тоном произнесла Фауста. – Как я могу отблагодарить тебя, верный воин?

– Лучшая благодарность – моя служба тебе, светлейшая императрица, – произнес Ветраний. – Мои слова расстроили тебя, Нобилиссима, я не смогу себе простить этого, и готов исполнить любой твой приказ, а при надобности, готов умереть, исполняя его! – Горячо, к своему собственному удивлению, словно юноша, воскликнул центурион. Обе женщины были не менее удивлены, пылкостью слов Ветрания.

– А ты уверен, что готов сослужить мне службу, а в случае необходимости умереть или… – намеренно не договорив, Фауста пристально посмотрела в глаза центуриона.

– … или погубить не угодных тебе, августа, кем бы они не были! – договорил Ветраний незаконченную мысль Фаусты. – Прикажи, и клянусь Аполлоном, я докажу тебе, госпожа искренность моих слов!

Красноречиво убеждая императрицу, Ветраний смотрел на неё сверкающими глазами, в которых проскальзывали желания, охватившие центуриона к императрице.

– Благодарю тебя, мой верный Ветраний, – тепло произнесла Фауста, впервые назвав центуриона по имени, с добавлением слов «мой верный», тем самым давая понять, что он удостоился её доверия. Сказав, она протянула ему руку, которую Ветраний горячо поцеловал. «Судьба сама преподнесла мне этого мерзавца!» подумала про себя Фауста, презрительно посмотрев на склонившегося перед ней центуриона, а затем, вслух произнесла:

– Где ты остановился Ветраний?

– В гостинице «У Венеры», которая находится возле храма, госпожа, – ответил центурион.

– Превосходно, я подумаю над твоими словами, и дам знать. Валерия проводи, нашего друга.

Ветраний еще раз прильнул к красивой руке императрицы, поклонившись, покинул комнату.

Не успела затвориться дверь за центурионом, как рабыня, резко обернувшись, бросилась к ногам своей госпожи.