Бог во тьме

Накануне перехода через Иордан и вступления в обетованную землю Моисей неустанно взывал к народу: «Помните!» Никто не знал лучше, чем он, их упрямства и привередливости, постоянно проявлявшихся после исхода из Египта. В Египте израильтяне рвались на свободу, но, обретя ее, они захотели обратно. Эти люди роптали, когда недоставало воды, а если воды было достаточно, они жаловались на отсутствие мяса. Всегда находился повод сказать: «Если бы…»

Причиной их непокорности были неблагодарность и неумение помнить. Поэтому Моисей предвидел катастрофические последствия и, желая их предотвратить, втолковывал им урок. Им следовало помнить, откуда они пришли: «…помни, что ты был рабом в земле Египетской, но Господь, Бог твой, вывел тебя оттуда рукою крепкою и мышцею высокою» (Втор. 5:15). Они обязаны были помнить о своих скитаниях: «И помни весь путь, которым вел тебя Господь, Бог твой, по пустыне, вот уже сорок лет» (Втор. 8:2). Их предупредили, что об этом нельзя забывать и в достатке: «Когда… будешь есть и насыщаться… то смотри, чтобы не обольстилось сердце твое и не забыл ты Господа, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства» (Втор. 6:11–12; см. также 4:9). Их праздники должны были стать праздниками воспоминания деяний Бога (Исх. 13:3–9), и даже некоторые детали одежды должны были служить напоминанием: «…чтоб они делали себе кисти на краях одежд своих в роды их, и в кисти, которые на краях, вставляли нити из голубой шерсти…, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди Господни, и исполняли их» (Чис. 15:38–39; см. также 16:40).

Но этот урок не был усвоен, и неблагодарные вновь возомнили себя независимыми. В тяжкую годину вавилонского пленения они получили новый урок, подкрепленный историческими фактами. «Отцы наши в Египте не уразумели чудес Твоих, не помнили множества милостей Твоих… скоро забыли дела Его», – говорил псалмопевец (Пс. 105:7,13). Выразительное описание неблагодарности находим мы и у Неемии: «Они ели, насыщались, тучнели и наслаждались по великой благости Твоей; и сделались упорны и возмутились против Тебя» (Неем. 9:25–26). В неблагодарности, выразившейся в «забвении о необходимости помнить», – разгадка трагической судьбы избранного народа. Говоря через Осию, Господь Сам подводит итог бесславной истории Израиля: «…они были сыты; а когда насыщались, то превозносилось сердце их, и потому они забывали Меня» (Ос. 13:6).

Участь, постигшая народ Ветхого Завета, может постичь и церковь Нового Завета. «Что ты имеешь, чего бы не получил?» – спрашивал Павел коринфян (1 Кор. 4:7), и неопровержимая логика его вопроса была нацелена на то, чтобы пресечь неблагодарность в корне. И если об этом помнили, то ощущение Божьей милости давало первым христианам столько радости, что она охватывала все их существо.

Иисус, защищая от нападок женщину, помазавшую Ему    ноги миром, обратил особое внимание на всепрощение: «…прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много; а кому мало прощается, тот мало любит» (Лк. 7:47). Дело не в том, что одним прощается большее количество грехов, чем другим, и не в том, что одни «более грешны», чем другие, а в том, что одни чувствуют потребность в прощении, а другие – нет. Кроме того, благодарность тех, кто помнит прощенные им грехи, можно назвать более сознательной. Кто забывает о том, что был прощен, тот мало возлюбил.

Эта возможность всегда рядом. Иисус исцелил десять прокаженных, но только один вернулся поблагодарить Его. Когда блудный сын возвратился домой и его старшего брата обуяла зависть, отец напомнил ему: «…сын мой! ты всегда со мною, и все мое твое» (Лк. 15:31). В притче о царе, простившем рабу долг в десять тысяч талантов, тот же раб не захотел простить своему товарищу долг в сто динариев. Требуя уплаты столь ничтожной суммы, он помнил о том, что следовало забыть, и забывал то, о чем надлежало помнить, а именно: что его собственный долг прощен. Только недопустимая забывчивость могла привести к подобной неумолимости (см. также: Суд. 2:7,10; 3:7; Иер. 2:32; Иез. 15:7).

Этот урок получил достойную оценку в истории церкви. Августин признавал, что слова Павла затрагивают главное – все существует по милости Божьей. Его определение христианина – «аллилуйя с головы до ног» – это знак ликования и благодарности на полях искупленной памяти. «Позволь мне без устали благодарить Тебя, – писал Августин, – за Твое милосердие, спасающее от путей неправедных»^[7].

Спустя столетия, это милосердие стало чудом для Джона Ньютона. Будучи христианином уже много лет, он никак не мог забыть, что когда-то был «безбожником и вольнодумцем, слугой невольников африканских». На основе своего глубоко прочувствованного прошлого, превратившего чудо спасения в великое утешение, Ньютон сочинил гимн «Изумительное милосердие». А поэт У. Х. Оден написал: «Пусть ваши последние мысли будут наполнены только благодарностью»^[8].

Непрерывная связь

Память христианина – это нечто гораздо большее, чем интеллектуальный навык или тренированность ума. Искупленная память, действуя под водительством Святого Духа, соединяет настоящее с живым восприятием прошлого. Поэтому наша благодарственная молитва, воодушевленная знанием прошлого, должна быть пронизана верой и надеждой, которые обращены в будущее. Это обеспечивает непрерывность и целостность веры, столь необходимые для ее возрастания и зрелости.

Тициан запечатлел это единство в картине «Аллегория Мудрости», хранящейся в Лондонской Национальной галерее. Мудрость имеет три лика – юноши, устремившего взор в будущее, мужчины, обращенного к настоящему, и старика, оглядывающегося на прошлое с высоты житейского опыта. Над их головами Тициан начертал: Ex Praeterito Praesens Prudenter Agit Ni Futura Actione Deturpit («На примере прошлого человек благоразумно действует в настоящем, дабы не рисковать будущим»)^[9].

Христианская жизнь сосредоточена на рубеже прошлого и будущего. Вера пронизывает все наше бытие, ни на минуту не замыкаясь в себе и не теряясь во времени, ибо память служит связующим звеном настоящего с прошлым. Но не стоит превращать обычные воспоминания в ностальгию или в раскаяние, ибо хорошее помнят с удовольствием, а плохое быстро забывают.

Старинная русская поговорка гласит: «Живи прошлым, и потеряешь один глаз. Забудь прошлое, и потеряешь оба глаза». Не поддерживая это равновесие, мы начинаем рассматривать настоящий момент не только как единственный в своем роде, но и как автономный. Поэтому он превращается в отрезок обособленной реальности, взбунтовавшейся против Бога и истории и оградившей себя от уроков прошлого и требований будущего.

Искупленная память в союзе с истиной не допустит, чтобы это произошло. Она работает на поддержание непрерывной связи с жизненно важной территорией прошлого, которая является решающим участком сражения за веру. Если эта связь нарушается, бунт против Бога становится легко осуществимым. И самонадеянность, и главный агент ее пропаганды – сомнение – обусловлены особым отношением к жизни, прошедшим строгую цензуру и находящимся под пристальным наблюдением. Более широкий взгляд на мир угрожал бы их существованию. Их союзник – плохая память, так как хорошая гибельна для их общего дела. Поддерживая связь с прошлым, искупленная память воодушевляет, предостерегает и поучает веру, пока та сражается за настоящее.

Сомнения христиан

Первой разновидностью сомнения является рационализация, то есть объяснение намерений и поступков задним числом. Вопреки тому, что верующий рассказывает о своем сомнении, проблема заключается не в вере, а в нем самом; не в том, что истина неудовлетворительна, а в том, что обращающийся к ней человек излишне самонадеян. В сущности, такой сомневающийся ничего не имеет против истины, если не считать того, что она ему неудобна. Он может во всеуслышание выступать против истины, но при этом его сомнение не будет искренним, представляя собой не более чем пропагандистский трюк. На самом деле истину отвергают не потому, что она не заслуживает доверия, а потому, что ее находят излишней и обременительной.

Всякий раз, когда христианская община замыкается в себе, а христианское образование превращается в некий изолированный процесс, продолжающийся от рождения до смерти, возникает одна специфическая опасность: христиане не только удаляются от мира, но и лишают себя того здорового напряжения, которое связано с существованием в мире. Без постоянного напоминания о том, что «было когда-то и еще может произойти», трудно сопротивляться растущему самодовольству.

Многие воспитанники христианских колледжей полагают, что Бог придает этому значение лишь на словах. Внешний мир известен им понаслышке, но это не только их вина. Однако это означает, что, когда они сомневаются, им требуется не очередная проповедь, а расширение жизненного опыта. Их сомнения возникают не от чрезмерной погруженности в мир, а от незнания мира.

В каком-то смысле сомнения этой категории можно считать типично протестантскими, что объясняется неверным представлением Реформации о свободе. Реформацию вдохновляла идея свободы человека перед Богом. Принцип «оправдания верой» покончил с раболепством и необходимостью признавать сложную церковную иерархию. Но там, где эта свобода не соизмерялась с ответственностью, Реформация делала человека настолько свободным перед  Богом, что до свободы от  Бога оставался всего один шаг. Безысходность экзистенциализма можно назвать логическим следствием атеизма, но это справедливо лишь постольку, поскольку сам атеизм олицетворяет логику неблагодарного протестантизма.

Нельзя сказать, что лидеры Реформации не задумывались об этом. Мартин Лютер часто вспоминал латинскую поговорку: «Ничто не изнашивается быстрее, чем благодарность»^[10]. Порой он мрачнел, размышляя о будущем Реформации: «Меня пугают неблагодарность и неуважение. Боюсь, этот свет будет сиять недолго»^[11]. К счастью, духовная и культурная жизнеспособность Реформации опровергла его пессимистические прогнозы, которые тем не менее не следует оставлять без внимания. Почему ни одно движение за духовное обновление не простирается дальше третьего поколения? Не потому ли, что люди слишком быстро обо всем забывают? А что если без «церемоний», помогающих усвоить уроки прошлого, неотъемлемой составляющей которого является память, «свобода» навсегда останется всего лишь хрупкой и недолговечной роскошью?

Сохранить в памяти

На первый взгляд кажется, что существует очень простой способ избавиться от этих сомнений (раз сомнения возникли в результате забывчивости, не поможет ли их разрешению оживление памяти?). Если говорить о том, что происходит, – да, это действительно просто. Напрягите память, вспомните все до мельчайших подробностей, и настоящее предстанет перед вами ярким контрастом по сравнению с тем, что «было когда-то». Ваше сердце смягчится и сомкнутые уста раскроются для благодарственной молитвы. Но если говорить о том, как  это происходит, все далеко не так просто. Полностью созревшее сомнение – это уже не провал в памяти, а сознательное нежелание помнить. Как же заставить работать то, что работать не хочет?

Сомнению, достигшему кульминации, необходимо противопоставить то, что потревожит самодовольство сомневающегося и нанесет удар по его самонадеянности. Сомнения этого типа чаще всего являются притворством, которое надо прекратить. Сомневающийся должен понять, что под его сомнениями скрывается стремление к неверию, и сделать выбор. Этого человека необходимо мягко и умело побудить к воспоминаниям и глубоким размышлениям. Кто есть Бог? Что изменилось бы, если бы Бога не было? Каким он был до того, как поверил в Бога? Что с ним произойдет, если он отвернется от Бога? Отвергает ли он веру или просто чем-то недоволен?

Это будет нелегкая задача, но выполнить ее следует без видимых усилий. Если сомнение вызвано нежеланием помнить, то словесные напоминания вызовут обыкновенную скуку. Сомневающийся не вспомнит до тех пор, пока Бог не пробудит в его душе сознание греховности. Поэтому не только беседуйте, но и молитесь за него; не только утверждайте, но и задавайте вопросы; не прибегайте к сокрушительной аргументации; не осуждайте, а любите. Если вы прочитаете ему нотацию, состоящую из перечня напоминаний, он воспримет это в штыки. А если поможете вспомнить ему самому, он пойдет вам навстречу.

Теологические разъяснения в данном случае могут оказаться неуместными, поскольку сомневающийся невосприимчив. Кто же его убедит? Разумеется, Святой Дух (Ин. 14:26; 16:8–10). И наша задача – помочь ему понять, что он нуждается в этой убежденности. Молитва и краткая беседа содействуют Божественному вмешательству не меньше, чем проповедь и блестящее красноречие.

Если сомнение еще не окрепло, напоминание станет не столько средством лечения, сколько средством профилактики. Умение хранить живую благодарную память – это духовное искусство. Предоставленная воле случая, память становится неуправляемой. Но она устроена так, что чем чаще вы вспоминаете, тем яснее роль Бога в нашей жизни. Было бы превосходно, если бы работа памяти проходила через всю христианскую жизнь – индивидуальную и общественную, публичную и частную; в тихие минуты сокровенной молитвы и в совместном благодарении; в жизни каждого человека, супружеской пары, семьи, церкви, общины и целого народа.

Живая память не равносильна красочным описаниям духовного опыта, которые могут привести к неразумной гордости и кончиться отрицанием того, что он призван утверждать. Искупленная память, представляющая собой формальную публичную декламацию, теряет всю свою ценность. Самое главное – это душа и ее тихие признания Богу. Царь Давид указал нам путь, сказав: «Славьте Господа… и да хвалимся славою Твоею!» (1 Пар. 16:34,35). До тех пор пока мы будем хвалиться славой Его, в наших сердцах не смогут появиться сомнения. Но как только мы забудем об этом, результат не заставит себя ждать, – не восхваляя Бога, мы начнем гордиться собой. И за этим неизбежно последуют сомнения.

«Мой отец, – говорили древние иудеи в ежегодной торжественной декларации, – был арамейским кочевником». Поэтому они помнили. «Наши отцы, – сказал губернатор Бредфорд пуританам, высадившимся в Плимуте, – были англичанами, которые пересекали этот великий океан и были готовы погибнуть в его стихии; но они взывали к Господу, и Он слышал их голоса и не оставлял их в несчастьях»^[12]. Поэтому сыновья и дочери пилигримов помнили. «Обитель разума, – писал Августин, – память»^[13].

Существование в современном мире притупляет наши чувства. Мы привыкаем ко всему, что действует эффективно, не нарушает заведенный порядок и соответствует нашим ожиданиям. Это потворствует нашему высокомерию и привычке считать все само собой разумеющимся. Так обстоит дело не только в сфере науки и технологии, где дух секуляризма давно одержал победу, но и в религии. Как сказал по телевидению Барт Симпсон в своей знаменитой «Молитве перед трапезой»: «Боже, за все это мы платим сами, поэтому спасибо Тебе ни за что».

Как последователи Христа, мы поступим правильно, если будем жить под девизом: «Ничто не считать само собой разумеющимся. Принимать все с благодарностью». Кроме того, было бы неплохо отвести в своем обычном распорядке время для воспоминаний. Подводите ли вы итоги в конце каждого дня, недели и года? Отмечаете ли для себя проявления Божественной милости? Пусть это будет не дневник, но, может быть, какие-то заметки о том, как Бог услышал ваши молитвы или направил на верный путь в сложной ситуации? Насколько полно вы вникаете в смысл таких праздников и церковных служб, как причастие, праздник урожая, Рождество? Останавливаетесь ли вы время от времени, чтобы поблагодарить Бога за бесчисленные маленькие радости каждого дня?

Существует бесконечно много возможностей для того, чтобы вспоминать и возвышать свои души прославлением Бога. Задумывались ли вы об этом? В ознаменование победы Израиля над филистимлянами пророк Самуил воздвиг камень и провозгласил: «Авен-Езер… до сего места помог нам Господь» (1 Цар. 7:12). Так и время, отведенное для воспоминаний и благодарственной молитвы, будет символизировать установление между Богом и человеком отношений, полных доверия, надежды и веры, которые никогда не позволят нам обратиться вспять; одним словом, это будет означать категорическое «нет» самонадеянности и сомнениям и решительное «да» Богу.

Ты дал мне так много,

Но дай мне еще одно – благодарное сердце.

Джордж Херберт

Глава 4. Нечеткое изображение

Сомнения, обусловленные ошибочным представлением о Боге

Приходилось ли вам бывать в ситуациях, когда на вокзале или в аэропорту вас встречали незнакомые люди? Как правило, их нетрудно выделить из толпы по широкой приветственной улыбке или напряженному, слегка нервному взгляду, которым они пронизывают прибывших пассажиров. Но как-то раз, приехав в Бостон, я оказался в затруднительном положении. Никто из встречающих не вышел мне навстречу, никто не искал меня глазами, а остальные пассажиры быстро разошлись. Когда я уже решил, что произошло какое-то недоразумение, ко мне подошел человек. «Простите, – сказал он, – я вас не заметил. Я предполагал, что вы выглядите совсем по-другому».

Люди и образы

Наше представление о людях всегда влияет на то, какими мы их видим. Иногда наши мысленные образы настолько неточны, что мы воспринимаем людей неверно, а то и совсем превратно. Вообразите несколько иной исход описанного мною случая. Допустим, человек, который должен был меня встретить, остался верен своему заранее составленному представлению обо мне и пришел к выводу, что я не приехал. В каком-то смысле он был бы прав – тот, чей образ сложился в его сознании, действительно не приехал. Тем не менее он совершил бы ошибку, так как человека, образ которого он мысленно нарисовал, просто не существует.

Под «представлениями о людях» мы подразумеваем некие образы, возникающие в нашем сознании. Когда образ верен, то человек и наше представление о нем совпадают, и мы почти не осознаем, что этот образ является по отношению к нему чем-то внешним. Образ работает, помогая нам установить контакт с этим человеком. Но если представление ошибочно, мы более осознанно воспринимаем его поверхностность, поскольку отчетливо видим, что оно построено на предубеждении. Мысленные образы встают между нами и другими людьми, поэтому необходимо помнить, что, будучи неверными, они могут серьезно осложнять взаимоотношения.

Мысленные образы работают как предположения. Мы ожидаем от людей соответствия этим образам и исходим из этого в непосредственном общении с ними. Это означает, что наши представления могут влиять на наши отношения и даже в значительной мере определять их; равно как по нашим отношениям можно судить о наших предположениях. Например, если я предполагаю, что некто честен, тогда как в действительности он негодяй, то он может обмануть мое доверие. Но если я думаю, что он негодяй, а он честен, то, не доверяя ему, я обманываю себя. Доверие оказывается попранным в обоих случаях. Хотя причины выглядят различными, они сводятся к одному – к ошибочному предположению. Человек оказался не таким, каким я его мысленно представлял себе.

Вторая категория сомнений имеет точно такую же природу. По какой-то причине верующий получает настолько неверное представление о Боге, что оно становится помехой в его отношениях с Ним. Поскольку он этого не осознает, то обвиняет не свое ложное представление, а Бога, не отдавая себе отчета, что Бог совершенно не похож на созданный им мысленный образ. Будучи не в состоянии познать Бога как такового, он не может доверять Ему; в результате возникают сомнения.

Сомнения этого типа появляются вследствие каких-то упущений на втором уровне понимания, когда вступают в действие христианские предпосылки. Первый уровень можно считать пройденным, когда человек начинает осознавать свою потребность в Боге. Собственно, это и есть начало духовного поиска. Отныне вся его жизнь будет отмечена поиском заслуживающего полного доверия ответа, который удовлетворит эту потребность.

Зная свою потребность, ищущий задает два основных вопроса всему и вся, что претендует на роль «ответа». Действительно ли это то, что он искал? И если да, то как удостовериться в истинности найденного? Ищущий человек достигает второго уровня понимания, когда убеждается, что христианство отвечает на первый из этих вопросов. Испытав христианство и признав его истинность (убежденность в которой появится на третьем уровне понимания), он видит, что оно действительно дает искомый ответ.

Разумеется, я не подразумеваю под «ответом» некую умозрительную формулу или свод непререкаемых истин, начинающихся со слов «христианство утверждает, что…» Пьяница, рыдавший на скамье для кающихся грешников в девятнадцатом веке, находил в распятии Христа тот же ответ, который находит в двадцатом веке философ с его тщательно сформулированными вопросами. В данном случае нас не интересует, облечена ли эта потребность в какую-то отчетливую форму и концептуален ли полученный ответ. Самое главное на этом уровне, чтобы ищущий ясно осознал: если христианство истинно, значит его потребность удовлетворена.

Понимаете ли вы, как вступают в действие предпосылки? Ищущий подобен человеку, который собирается купить костюм. Он начинает не с того, чтобы сделать покупку и только потом поинтересоваться, подходит ли она ему, и та ли это вещь, которая ему нужна. Сначала он подыскивает то, что ему нравится (или то, что ему по карману), затем смотрит, насколько это ему подходит. И лишь в конце расплачивается.

Так и христианство, прежде чем  доказать свою истинность, сначала предполагается в сознании ищущего. Фактически это делается для того, чтобы убедиться, что оно достойно испытания. Человек говорит себе: «Если  христианство истинно, какое значение это будет иметь для меня?» Задавая подобный вопрос, он строит временные предположения. Предпосылки христианства не рассматриваются как несомненные вплоть до третьего уровня понимания (костюм «подходит»); и вплоть до четвертого уровня их нельзя считать окончательными (костюм оплачен; он стал собственностью).

Пусть вас не смущает выражение «христианские предпосылки». Христианские предпосылки – это не что иное, как предполагаемые христианские истины. Мы могли бы заменить понятие «христианские предпосылки» на «христианские истины» (или догматы, обетования), но я предпочитаю называть их именно так, чтобы сконцентрировать внимание на том, как они работают, а не на том, что они собой представляют. Называя их «истинами», мы коснемся скорее их содержания. Но, определив их как «предпосылки», мы сделаем акцент не на содержании истины, а на возможности на эту истину опереться. Хотя, разумеется, они не должны оставаться чисто абстрактными. Христианские предпосылки тождествены всей полноте истины о том, кто есть Бог и что Он для нас сделал. Здесь мы говорим о предпосылках, с помощью которых можно выразить такие явления, как святость, справедливость и любовь Бога.

Начиная со второго уровня вера будет содержать в себе элемент предположения. Это означает, что предпосылки необходимы не только в период приобщения к вере, но и во всей последующей религиозной жизни. Примерив костюм, человек покупает его, чтобы носить. Поэтому если предпосылки сочтены приемлемыми, их можно «допустить» (то есть «примерить и носить»).

Предпосылки – это не ракетоноситель, который отбрасывают, как только вера «выведена на орбиту», а такой же необходимый компонент веры, каким является двигатель для самолета. Если что-то и отпадает, так это всевозможные отговорки, появлявшиеся на начальном этапе использования этих предпосылок. Знание всегда строится на предпосылках, но, начиная с определенного момента, оно перестает быть условным. Если предпосылки были испытаны, сочтены верными и приемлемыми, значит на них можно полагаться.

Ошибочное представление о Боге

Верить в Бога – это значит «предоставлять Богу быть Богом». В этом состоит главное назначение веры. Веруя, мы позволяем Богу присутствовать в нашей жизни в Своем истинном качестве. Доверяя Богу, мы воплощаем в жизнь свои предпосылки и применяем на практике теоретические знания, поэтому вопросы «Кто есть Бог?» и «Что Он совершил?» имеют огромное значение во всех сферах нашей жизни.

Это означает, что точность нашего представления о Боге проявляется не в ортодоксальности наших религиозных убеждений, а в истинах, которые мы допускаем и на которые полагаемся в конкретных ситуациях: когда оказываемся в затруднительном положении, когда наступает решающий час и сама жизнь грозно дышит нам в затылок. То, на что мы полагаемся в такие минуты, и есть наше истинное представление о Боге, причем оно может сильно отличаться от того, что мы обычно выдаем за свою веру в Него.

Таким образом, предпосылки – это важнейшая составляющая веры. Они влияют на картину мира, складывающуюся в нашем сознании, и в зависимости от точности их «настройки» окружающая действительность будет восприниматься отчетливо, туманно или искаженно. Подобно паре очков, предпосылки определяют, что́ мы видим и ка́к мы видим.

Это справедливо и по отношению к вере в Бога. Если наши предположения соответствуют истине, значит наша вера в Бога «настроена» правильно и, имея верное представление, мы позволяем Богу быть Богом. Но если наше представление о Нем ошибочно, то все наши предположения о том, каким может быть Бог и каковы Его деяния, соответственно изменяются. Когда предпосылки неправильны, искажено и представление: вера «настроена» плохо, Бог выглядит не таким, какой Он на самом деле, и в зоне плохой видимости начинают произрастать сомнения.

Обратите особое внимание на то, в чем заключается проблема. Такие сомнения зарождаются не от недоверия к правильным предпосылкам, а от веры в неправильные. И в этом существенная разница. Если бы наши предпосылки были верны, но мы им не доверяли, то проблема состояла бы уже в другом (об этом мы поговорим в восьмой и одиннадцатой главах). А здесь проблема возникает оттого, что мы полагаемся на ложные предпосылки.