Элли

Подводит она меня к колыбельке, где на белоснежных простынках спал младенец и говорит, что всё что от меня требуется, это убаюкивать его если проснется и будет плакать, и петь ему детские песенки. Затем она оставила меня с ним наедине и ушла, заперев дверь.

Я молча села рядом с кроваткой, издалека до меня доносились обрывки песен, звуки волынок и низкое гудение труб. Стало даже немного обидно – меня пригласили немного посидеть за столом, а когда пришли гости увели, будто стеснялись. И пока я думала кроватка-качалка резко качнулась, но ребенок даже не шевельнулся. Кроватка все продолжала качаться и я подумала что это полтергейст. Но внезапно из-за кроватки вышла крупная серая кошка, которая спала там все это время а теперь тёрлась о качалку, приводя тем самым её в движение. Она подошла ко мне и потерлась о мои ноги, потом запрыгнула на край колыбельки, спустилась к ребенку и улеглась у его ног. От прыжка колыбелька резко закачалась, ребенок конечно проснулся и заплакал. Я стала укачивать его вместе с кошкой, что-то напевая при этом несвязное. И первая песенка, что мне пришла на ум, была «колыбельная матери из Гартана». В детстве мне её часто пел отец, причем на двух языках – на ирландском (в оригинале) и на нашем, оригинал я помню плохо, а вот перевод вспомнила сразу.

– Никогда не слышал эту песню, ну, я вообще не силен в ирландском фольклоре. А твой отец из Ирландии?

– Да, он еще в детстве переехал сюда с родителями.

– Так ты споешь мне эту песню?

– Только ради тебя и только потому что очень уж хорошо она вписывается во все эти события.

Спи, детка, красная пчела поет о наступлении сумерек,

Ивил приходит из серой скалы, чтобы поработить мир.

Крошечное дитя, о мой ребенок, моя радость, моя любовь, желание моего сердца,

Сверчки поют тебе колыбельную рядом с умирающим огнем.

А дальше поется про зеленого человека, и про плывущую в лодке фею. Выбор колыбельной был очень удачен, и ребенок сразу успокоился. Так я укачивала его и кошку, периодически напевая песенки под доносящуюся издалека музыку.

– Красивое начало. А кто такая Ивил?

– Так на севере зовут фею-правительницу сида.

– Надо будет взять на заметку эту песню, может получиться интересная запись. А что было дальше?

– Я не знала сколько времени прошло, но я даже не успела устать или проголодаться. Ребенок вел себя спокойно и я просто прислушивалась к музыке и песням. Один раз меня посещала служанка и принесла кружечку эля и блюдо с румяными пирогами, и намекнула что мне приготовили это отдельно, так как мне нельзя есть то же что и гостям. По ощущениям прошло часа два или три максимум. Музыка стихла, а через десять минут пришла в комнату мама младенца и сказала что я замечательно справилась со своей работой и оказала ей огромную услугу, и только благодаря мне она смогла вдоволь повеселиться на долгожданном пиру и пообщаться со всеми старыми знакомыми, приехавшими издалека.

Мы оставили ребенка одного в комнате и она вернула меня в зал, где снова было меньше десяти человек. Тот почтенный седоволосый мужчина извинился, что мне не довелось поприсутствовать на пиру, но может в следующий раз я тоже буду почетной гостьей. А пока перед уходом домой он пригласил меня ещё перекусить за столом рядом с ним. Этот мужчина и девушки, сидевшие рядом, ещё о многом меня спрашивали и сами охотно отвечали на мои вопросы, хотя часто отвечали загадками. Весь наш разговор я пересказать не могу. Наконец ко мне опять подошла молодая мама и взяла меня за руки. «Я обещала заплатить тебе за работу. Только помни – никто не должен знать об этом подарке, храни его, не передаривай и не продавай, это только твоё. Посмотришь дома» и она вложила что-то в мои руки и я не глядя убрала это в карман. Напоследок меня ещё провели по залу, рассказали о том что изображено на резных деревянных панелях и извинились что не называли своих имен, но всему своё время. После финальной экскурсии мне поднесли кубок с вином, к слову про такой волшебный кубок я упоминаний в книгах ни разу не находила! У меня ещё после эля немного кружилась голова, а тут целый кубок вина, но тут я даже не спорила и не говорила что не хочу и не положено мне. Не знаю как это описать, трепет как на причастии? Нет, тут нечто другое. Когда я взяла кубок из серебра с невероятным плетенным узором и с тёмно-алым вином внутри, я ощутила его не как сосуд с кровью, а как жидкий эквивалент поцелую, будто серебром блестят доспехи прекрасного рыцаря, а волнующаяся поверхность вина – это его алые губы, которые тянутся ко мне. Наверно вкус этого сладкого вина я никогда не забуду! Но как только я допила вино за здравие хозяев, у меня потемнело в глазах, а вскоре я ощутила тошноту. Кто-то схватил меня за руку, и только когда я начала разбирать голоса вокруг и смогла открыть глаза, я поняла что меня тошнит от того что у меня из горла достают дыхательную трубку.

Что со мной делают мне было непонятно. Только тогда мне стало по-настоящему страшно. Меня держали за руки, в глаза бил мерзкий ослепительный электрический свет, ещё все эти трубки, тут же укол в вену и жжение внутри, вот тогда я и почувствовала себя похищенной! Не когда меня уводили внутрь холма, а когда люди в масках скакали надо мной со шприцами и трубками. В этот момент меня не останавливали их уговоры «не волнуйся» и «не дергайся, иглу сломаешь». Вырываться я перестала только после того как выбилась из сил. Две женщины без труда смогли меня удержать – после лежания в коме особо не повырываешься. И тогда я начала прислушиваться к тому, что они мне говорили, мол уже позвонили моим родителям и они скоро приедут, и это меня радовало гораздо больше, чем то, что я очнулась и теперь могу сама дышать без проблем. Всю жизнь я этим занималась, тоже мне новость – самостоятельно дышать! Ну, а в целом, ты как и все местные, наверно лучше меня всё знаешь про мою пропажу, поиски и кому.

– Не особо, я той весной готовился к экзаменам и был далеко от деревни, уже после узнал про исчезновение и поиски.

– Если коротко, то меня нашли у холма волонтеры на второй день поисков. Хотя в первый день всю деревню прочесали вдоль и поперек. Но пришла в сознание я ровно через год после того как меня нашли мирно спящей, но еле дышащей у подножия холма. В общем, мне повезло не так сильно как пастушку из Пемброкшира – он пробыл у эльфов годы, а когда его выгнали оказалось что прошло несколько минут. То что время в холмах течет непредсказуемо это, конечно, не новость.

– Да, это странно. Как так получилось? Ты вошла в холм в материальном мире, пробыла там день телесно, а душа осталась на год? Или внутри холма было только твоё сознание, а волонтеры проморгали тебя в первый день?

– Вот уж точно не знаю. Да, мне кажется что до тех пор пока в холм не пришли гости я была полностью там, но с приходом гостей вывели моё тело, а душа осталась рядом с ребенком. Или, возможно, мое тело было до последнего с моим сознанием, но в больнице лежала фальшивка. Да, эта версия ещё более невероятная, но сколько есть рассказов о том что коматозники, встретившие эльфов – это заколдованные полена. Возможно, что полена и бревна это символические обороты и они создают иллюзии гораздо серьезнее. Уж подключи полено к аппаратам в больнице наверно это сразу будет видно по всем этим электронным данным.

– То есть, ты уверена что была там внутри на самом деле?

– Тааак, кажется я понимаю, куда ты ведешь, – в этот момент Элли заметно напряглась, она встала с кровати и смотрела на меня уже сверху, – давай, давай развивай свою мысль дальше, так и скажи что не веришь и что мне все это приснилось! Вот поэтому я и не рассказывала так долго эту историю никому от начала до конца, но думала уж ты-то мне поверишь! Ты, человек который советуется с рунами перед важными событиями и решениями, и считаешь что я вру!? Может, ты считаешь что я ненормальная? А вот Сенга говорила, что мой рассказ очень сильно повлиял на ваше решение устроить «бабах» на стройке! А может, это вы психи, которым лишь дай повод, самый безумный, но главное чтобы этот повод расхерачить и взорвать что-то у вас был?! И да, если тебе интересно, ОНИ были сильно удивлены вашей решительностью, хотя чтобы их удивить нужно сильно постараться.

– Да успокойся ты! Вовсе не это я имел в виду. Я верю что сознание может путешествовать и общаться с существами из других миров, но чтобы телесно перемещаться в их мир… это тяжело представить. Хотя, мне кажется много веков назад это было проще. Сейчас, если можно так выразиться, материя и время огрубели, – я встал с кровати, чем очень возмутил спавшую кошку, которой кажется ничуть не мешало то, что последнюю минуту мы с Элли говорили на повышенных тонах. Я подошел к Элли и крепко обнял её, она недовольно фыркнула, но через пару секунд обвила свои руки вокруг моей талии и прижалась ко мне ещё сильнее, – успокойся, я не думаю что ты лгунья или сумасшедшая.

– На самом деле я точно знаю, что была там, у меня есть доказательство. Я же говорила что мне вручили подарок. Я не могу тебе сказать что это было, но когда меня нашли, полиция подозревала похищение, и поэтому у меня взяли кучу анализов – проверяли, не опоили ли меня наркотиками и тому подобным, обыскали все мои вещи, и когда мне вернули мою одежду, во внутреннем кармане было это украшение. Черт! Проговорилась, но больше подробностей у меня не вытягивай, прошу. Среди вещей, которые были при мне, в полиции нашли это украшение и вернули его мне, подумав что это дешевая бижутерия, им даже не пришло в голову что у обычной девочки может храниться настоящее сокровище, которое могло бы стать жемчужиной музейной экспозиции, посвященной древностям нашего острова. Как я говорила я обещала никому не показывать эту вещь и сейчас она надежно хранится вдалеке от чужих глаз. И, не смотря на то что моя кома сильно ударила по семейному бюджету, с тех пор как я очнулась и спрятала эту вещь, дела семьи резко пошли в гору и я глазом моргнуть не успела, как родители смогли позволить себе открыть магазинчик, о котором уже давно мечтали но уже отчаялись.

– И родители про эту вещицу ничего не знают?

– Нет, во-первых, мне же сказали никому это не показывать, а во-вторых я очень быстро поняла что никто мне не верит. Поначалу я по глупости рассказала про эльфов родителям и пару слов обронила перед полицейскими. Это привело меня на обследования к психиатрам и психологам. У меня был только один выход – сделать вид будто я осознала, что моё путешествие это коматозная галлюцинация, и только тогда от меня отстали, когда мой рассказ вписался в их картину мира. Не будь у меня подарка, я, наверно, и сама бы поверила в то что всё это было лишь сном. Поэтому я избрала тактику молчания – не очень хотелось окончательно прослыть местной деревенской сумасшедшей.

– Ты говорила что и сейчас с ними общаешься?

– Да, но я их больше не вижу. Но я часто прихожу к холму и иногда они говорят со мной, и изредка я вижу краем глаза только силуэты. Но я стараюсь ходить туда не слишком часто, боюсь иначе им может показаться что я навязчиво напрашиваюсь в гости.

– А ты хочешь туда вернуться?

– Больше всего на свете! А лучше всего остаться там навсегда.

На этом наш разговор подошел к концу, близилось утро. Её последний ответ произвел неоднозначное впечатление. Её желание остаться там навсегда не особо мне льстило, где-то в глубине души я мечтал услышать что она хочет остаться со мной. С другой стороны, я понимал, что в нашем мире она не видит счастья там, где его умудряются найти другие.

XI

После этого разговора наши отношения поменялись, как мне казалось, в лучшую сторону. Элли перестала казаться такой скрытной, и во время одной из совместных прогулок на природе всей нашей компанией рассказала наконец свою историю и остальным, правда чуть в более сжатом виде. Не знаю, обрушилось бы на неё столько вопросов, если бы она сделала свой рассказ более подробным, но в этот раз она уже не упоминала про полученный ею подарок.

На тот момент я ещё не замечал никаких странностей в её поведении. Хотя, кому-то другому всё её поведение от начала и до конца могло показаться ненормальным. Но однажды я всё-таки начал сомневаться в её психическом здоровье. Началось это с того, что в магазине я встретил соседку, с которой давно не пересекался.

– Здравствуй, Сорли! – воскликнула она, когда уже собиралась выходить из магазина, а я только вошел и внимательно изучал список покупок, – давно тебя не видела, и от Бонни никаких новостей!

– Здравствуйте, миссис Франкленд, да, давненько не пересекались что-то. Мы с тетей созваниваемся иногда, она планирует приехать на рождество.

– Хорошо, а то я так по ней соскучилась. Передавай ей привет.

– Обязательно, в следующий раз могу передать, чтобы она вам позвонила.

– Да, обязательно передавай! Я слышала у тебя семейная жизнь наладилась, девушка к тебе переехала. У нас что-то давненько из молодых никто свадьбы не справлял в деревне.

– На самом деле о свадьбе ещё рано говорить.

– Ты уж извини, очень люблю я личной жизнью поинтересоваться, ничего с собой поделать не могу. А меняться уже поздно. Ты лучше скажи, как у тебя с работой дела обстоят? Сейчас очень занят?

– Ну, более или менее. Друзья редакторы не дают с голоду помереть, подкидывают иногда переводы. А сейчас в начале лета спад, так что почти без дела сижу.

– А не хочешь подзаработать? Ты же парень рукастый, а у меня недавно ремонт грандиозный делали – проводку поменяли, крышу отремонтировали. Но вот косметический ремонт это не их профиль, рабочие так наследили, всё ободрали. А я хотела бы ещё кое-что подремонтировать – перила старые укрепить, шкафы отремонтировать и обновить мебель антикварную. Я на дом реставратора вызывала, хотела узнать сколько будет стоить заменить утерянные резные детали от сундука, так он такую цену заломил, это ужас! А потом предложил мне чтобы я за такую же сумму этот сундук ему продала! Чистой воды грабеж!

– Я не реставратор конечно. Но давайте зайду посмотрю что могу сделать, если работа мне будет по силам, так и договоримся.

Дом вдовы миссис Франкленд располагался вдалеке от дороги и был одним из самых старых каменных домов в деревне, после ремонта его украшала ярко-красная черепица взамен старой прохудившейся, а вот стены были всё такими же крепкими. Сейчас она жила одна, обе её дочери поступили в университет и должны были совсем скоро приехать на каникулы. Всю весну она была озабочена тем, чтобы успеть к их приезду вернуть дому прежнее величие. Кажется, она боялась что дочери привыкнут к студенческому городку и дом в родной деревне им покажется скучным и устаревшим. И средств на реконструкцию она не пожалела: комнаты дочерей с новой мебелью стали просторнее, но интерьер в остальных комнатах остался без изменений. На вошедшего в гостиную сразу устремлялись глаза с портретов многочисленных предков, они бы не поняли, зачем приглашать дизайнера, который скажет «всё выбрасываем и делаем заново в арабском, или в скандинавском стиле!», прапрадед, ходивший на кораблях по всему свету, ещё оценил бы новую индийскую банкетку или сундук, но зачем переделывать всё подчистую? Интерьер поменялся не сильно, но дом преобразился – после замены старой проводки и установки новых светильников в нем стало гораздо светлее.

– Ты знаешь, Сорли, – сказала она, – я родилась после войны и застала времена керосиновых ламп и свечей. Мне как-то всё равно что в доме проблемы со светом, а вот дочерям это важно, да и с хорошей проводкой безопаснее. Они всегда там на свету – лекции в аудиториях или зубрежка до утра, походы по кафешкам, ярко освещенные улицы. Я тут смотрела документальный фильм по ТВ, ты слышал что-нибудь про амишей? Когда их дети подрастают, они выпускают их в большой мир, на испытание цивилизацией. Многие возвращаются в родные деревянные домики, но некоторых ослепляют огни большого города. У нас масштабы другие, но мне стало страшно – вдруг мои девочки не захотят возвращаться домой, в темноту.

Работой на следующие несколько дней я был обеспечен. Первые два дня я был занят больше уборкой и доработкой того что не доделали наемные рабочие, а также занимался довольно простой работой вроде усиления старой мебели. Я приходил домой к миссис Франкленд после полудня и оставался там до позднего вечера, где в течении дня меня угощали горячим обедом и ужином. На третий день я взял работу на дом – цветочный орнамент на сундуке и деревянной раме оказался довольно простым и напоминал обычные колоски, чередующиеся с цветами с острыми лепестками. Я предупредил, что текстуру дерева подобрать идеально не получится и новые фрагменты могут выглядеть как заплатка, если не покрасить, но покраска убьет всю ценность изделия ( реставратор антиквариата оторвал бы руки за такую самодеятельность!). Но её это ничуть не напугало и мы остановили выбор на черной глянцевой акриловой краске.

Так как узор повторялся и был симметричным, то мне было несложно перерисовать часть орнамента на бумаге в клеточку. Оставалось только поработать резцами у себя в домашней мастерской, оборудованной в гараже.

Войдя в дом я встретил Элли в гостиной, она сидела в темноте и увлеченно смотрела какой-то старый черно-белый фильм.

– Расскажешь потом стоит ли посмотреть в повторе, – сказал я подойдя к креслу в котором она полулежала, перекинув ноги через подлокотник. Она привстала и когда я подошел ближе, притянула меня к себе ради нежного короткого поцелуя, – Милая, я пойду на кухню перекушу и пойду часика полтора поработаю в гараже. Если засижусь, смело отрывай меня от работы а то не замечу как время пролетит!

Не включая свет на кухне я прошел к холодильнику и стал искать, чем бы быстренько перекусить. Последние два дня я питался в гостях и, приходя вечером домой, пил только чай с печеньем и даже не знал что готовила Элли для себя. Открытая дверца холодильника и брызнувший из него яркий свет пробудил в памяти недавние рассуждения миссис Франкленд об огнях большого города.

– Элли, ты была у родителей? – спросил я, начав разговор издалека.

– Да, сегодня с утра навещала их в магазине, а что?

– И ты у них не обедала и не ужинала?

– Нет, а к чему ты спрашиваешь?

– У нас испортились овощи, что мы вместе готовили, ты что не открывала холодильник? В графине с фрешем плесень выросла.

– Извини, забыла проверить холодильник. Сейчас схожу всё выкину и помою посуду.

– Да меня больше не посуда волнует, а то что ты ничего не ела два дня, – когда я пришел кошка лежала на кресле и сейчас, слушая мой голос, поприветствовала меня подняв голову и начала медленно моргать. Ну, тут сразу понятно что про кошку и её корм, хранящийся в кухонном шкафу, Элли не забыла и видно что кошка сытая, – и ты не ела в гостях? – может, она ходила эти два дня гулять с каким-нибудь парнем, и он водил её по кафешкам? И такие мысли уже начали закрадываться в мою голову.

– У меня просто не было аппетита, вот и всё.

– Я спрошу напрямик – у тебя что, нервная анорексия? – на заданный вопрос я бы вряд ли получил утвердительный ответ, даже если мои подозрения были бы верны, – уж извини, но меня всё-таки волнует твоё здоровье!

– Как тебе удается быть таким подозрительным?

– Я просто озвучил очевидную вещь. Что ты не ешь, чтобы оставаться такой же стройной или хочешь похудеть ещё больше! – а ела она и правда немного.

– Если хочешь знать, то мой секрет стройности заключается в том, что мне двадцать лет и я не предрасположена к полноте! Ты мою маму видел? Она в свои сорок лет очень стройная, это у нас наследственно. Всё-таки учеба на психолога плохо на тебя повлияла, раз ставишь предварительные диагнозы направо и налево.

Да, возможно, сейчас во мне и правда проснулся студент-первокурсник, уже после первых лекций мечтающий открыть свою практику, писать книги и светиться на телешоу.

– Да, но всё-таки два дня без еды? И, если вспомнить, ты постоянно будто ограничиваешь себя в пище, что мне даже неловко когда я сравниваю наши порции, лежащие на тарелках, кажется будто я тебя объедаю!

– Честно говоря, мне и того меньше есть надо, я ем скорее за компанию и ради удовольствия. Это у меня после комы, с тех пор я чувствую что еда мне не столь необходима, как раньше. Порой мне кажется что я насыщаюсь фойсоном, самой невидимой энергией пищи. В принципе, мне вполне достаточно, что рядом находится холодильник!

– Да, я читал Кирка, и знаю что такое фойсон. Но, насколько я знаю, вытягивать из материальной пищи её невидимую суть могут только эльфы и феи. Извини меня, но ты являешься человеком, – сказал я довольно холодным голосом, который казалось ничуть не смутил Элли.

– Спасибо что напомнил кто я, но мне кажется, с тех пор как я вышла из комы, мне и правда не столь необходима пища. Мне кажется, я помню не все из того что со мной там произошло, но я объясняю эти ощутимые изменения именно так, – по её тону было ясно что наш разговор ей не особо нравится и она хочет его поскорее закончить, – уж со здоровьем у меня все в порядке. После комы меня ещё год гоняли по обследованиям туда-сюда, поэтому я говорю о том, что чувствую, и как чувствую. Ну, если хочешь могу всегда есть, чтобы тебя не пугать, чтобы ты не считал что я голодаю. И по-твоему, я что, правда похожа на изможденную анорексичку? – она вскочила с кресла и внезапно начала энергично выделывать па с воображаемыми помпонами, пародируя болельщиц из американских фильмов. Когда она делала взмахи ногами, я внимательно изучал её тело – во время движения на стройных ногах проступали крепкие мышцы, а во время высокого прыжка моя белая майка, в которую она была одета, высоко задралась, обнажая выпирающие из под кожи нижние ребра и плоский мускулистый живот. Да, она и правда не выглядела изможденной. Элли по слогам, как спортивную кричалку, выкрикнула «я-здо-ро-ва!» и со смехом завалилась обратно в кресло. Наблюдая за ней, за её весельем, я невольно стер строгое выражение со своего лица.

– Ну, может, с предварительным диагнозом я и погорячился, – с легким оттенком вины в голосе сказал я. И сильнее всего я чувствовал себя виноватым перед самим собой – действительно, я насмотрелся на студенческих попойках на своих однокурсников, которые сидя в пабе после нескольких кружек эля, начинали анализировать жизненные проблемы друг друга, изображая из себя практикующих психологов, считающих что по полочкам могут разложить любую ситуацию и самое непредсказуемое поведение. Созерцая эту стадию опьянения, я вдруг понял, что точно не хочу быть как они, – просто ты действительно ешь как птичка, вот и взбрело в голову, а ещё статью недавно читал про возросший процент таких заболеваний среди молодых девушек.

– Душенька, тебе пришла в голову такая глупость! Как же мне приятно, что мое здоровье кого-то действительно волнует. Но анорексия – это не про меня, это мне кажется больше для городских девочек, которые мечтают стать моделями и маршировать по подиуму. А я росла на сказках, а не на глянцевых журналах.

Возможно и так. Но для меня так и осталось загадкой её питание. В тот день в мое сердце закралась подозрительность. Я больше не поднимал в разговорах с ней эту тему, но начал постоянно наблюдать сколько она ест. И, убедившись что она снова начала питаться нормально, пусть порции, как правило, были небольшие, я начал приглядываться, нет ли у неё симптомов булимии. Меня волновало не то, что я не хотел отпускать поставленный мной диагноз из гордости, я действительно волновался за неё, боясь обнаружить в один день рядом с собой изможденного человека с потухшим взором. Но в результате я навредил себе – постоянные мысли о том что близкий человек скрывает от меня свои проблемы сделали меня ещё более подозрительным и только усилили хроническую тревожность, про которую я уже почти забыл.

Милая Элли, сейчас я жалею что порой обращал слишком много внимания на различные мелочи! Проигнорируй я эту плесень и несъеденные продукты, твое здоровье от этого бы не изменилось, но зато в наши отношения не закрался бы вирус недоверия. Хотя моя подозрительность возможно и была умеренной – я не караулил её и не проводил расследования, стоило ей задержаться у родителей дольше чем обещала, как это делают некоторые.

Но, заперев эту тему на замок, я так же запер на замок и тайну Элли. Что это было? Особенности обмена веществ, раз ей иногда хватало одного бутерброда с кофе на завтрак, невесомого стакана попкорна в кинотеатре и одной тарелочки салата на ужин? А, может, она все-таки заставляла себя есть меньше против желаний организма? Нет, маловероятно, как правило нелюдимых людей дорисовывают в своём воображении крайне болезненными, но таких здоровых людей, как Элли надо поискать.

Или она действительно насыщалась тем что в старых книгах про фей зовут фойсоном? Этой неведомой сущностью того, что лежит на наших тарелках. Тогда надо было от начала и до конца принять её историю о путешествии вглубь холма, чего я никак не мог сделать, хоть мне и очень этого хотелось.

Что ж, этот вопрос так и останется без ответа. Хотя я хорошо помню что когда вся наша компания собралась на пикник 20-го июня, Элли действительно наслаждалась праздничной трапезой, а не пыталась создать видимость аппетита чтобы успокоить меня.

Мы собрались на невысоком холме, неподалеку от нашей деревенской церкви, с которого открывался замечательный вид на всю округу. С одной стороны белели светлые дома с темными крышами, с другой начиналась череда таких же холмов, которые вдалеке сменялись лесом. Даже церковь и кладбище, хорошо видные с этого холма, казались частью природного ландшафта, так сильно поросли мхом церковные стены.

Ветер пригнал черную грозовую тучу, показалось, что мы даже слышим раскаты грома, но ветер быстро прогнал её, оставив нас наедине с голубым небом, которое в тот день особенно ярко было освещено солнцем. Мы собрались отпраздновать астрономическую середину лета. Как обычно, инициаторами праздника были я и Сенга, Пол и Томас не были так им очарованы, хотя некую логику в наших действиях всё-таки видели. Все остальные жители нашей деревни праздновали середину лета только через несколько дней после нас, в рамках установленной даты рождества Иоанна Крестителя. И тогда уже мы с Сенгой отмечали этот праздник за компанию с остальными.

Много столетий назад, высадившиеся на этих берегах христианские проповедники, обнаружили что один из главных праздников, который отмечают язычники, близок по числам к рождеству Иоанна Крестителя, как и зимний праздник солнцестояния, совпадающий с Рождеством Христовым. Поэтому после крещения местных жителей им не запретили отмечать старые праздники, но передвинули на несколько дней, так как христианские праздники были прикреплены к календарю, а не к положению солнца.

Но люди все равно разделяют праздник середины лета и рождество святого Иоанна. Праздничная служба в церкви – это одно, а праздник огней немного другое. Во времена реформации церковь хотела лишить людей почти всех народных праздников. И сейчас, вспоминая про те времена, людей обвиняют в том, что они были слепы и запуганы церковью, смеются над их страхами. Но я с этим не согласен, богобоязненность богобоязненностью, но мне кажется нужно обладать немалой силой духа и смелостью, чтобы противостоять напору церкви и её запретов. Люди пережили тот момент когда из церквей убрали изображения Христа и статуи, оставив только кресты, они подчинились духу реформации. Но вот заставить людей перестать чувствовать космические ритмы, ритмы окружающей природы и переживать вместе с Солнцем его смертельные ранения и восхождения, не вышло.

Людям нужны праздники. Сначала высадившиеся в этих краях северяне зажигали огни в середине лета и зимы во славу своих родных богов. Они каждый год сопереживали гибели Бальдра и увечью Тира, затем Бальдра очень плавно сменил Иисус, который предстал перед древними людьми как воин, не просто распятый на кресте, но и пронзенный вражескими стрелами, по которому плачет вся природа. Тем самым новые церковные законы покушались не на проявление древних языческих мистерий, а на проявление одной из своих же главных добродетелей – сопереживания, о котором так часто говорят и говорили.

Поэтому я считаю замечательным тот факт, что в деревнях сохраняются подобные праздники. Современная культура всё сильнее ориентируется на сострадание, но это совершенно не то. Современный взгляд на сострадание породил новое поколение благополучных сытых мечтателей без роду и племени, чье сопереживание природе заключается в мечте уехать в чужие теплые края, куда ещё только добирается цивилизация, и плести там конопляные веревки. А по возвращении всем рассказывают как, например, австралийцы близки к природе, правда, жаль что они совсем непросвещенные, а так нам стоит у них многому поучиться. Они мечтают обучить дикарей, заставить их отказаться от мифов, чтобы осталась только любовь к природе, не понимая, что при отлучении их от мифов они станут такими же как мы, и корень их близости с природой будет перерублен.

Я вновь слишком углубился в критические размышления. Конечно, они возникают у меня сейчас, когда я остаюсь наедине с собой и пишу эти строки. Но тогда подобные мысли меня не тревожили. Я просто наслаждался солнечным днем.

Кроме праздничной провизии я взял с собой небольшой рог на полпинты, который переносил в узкой длинной шкатулке из проморенной сосны. Для пива рог не особо подходил, из-за своей закрученной формы – как старательно и аккуратно я не наливал в него напиток, всё равно образовывалась толстая пенная шапка, поднимающаяся над серебристой металлической оковкой рога, а вот для вина он подходил идеально. Не все разделяли мою любовь к аутентичному употреблению хмельных напитков и пользовались походными кружками, или пили эль прямо из горлышка. Томас взял с собой акустическую гитару, которая лежала в чехле и ждала своего часа.

Вершина этого холма нравилась нам не только из-за своего расположения. Из-за каменистости здесь почти не росла трава, поэтому можно было смело разводить огонь, не боясь что начнётся пожар, а год назад мы сложили круг из камней на вершине холма специально для костра. Придя сюда днем мы спустились к лесу набрать опавших веток. Вечером с заходом солнца если мы хотели провести праздник на свежем воздухе, без костра никак не обойтись. И так как погода была крайне ласкова к нам, мы решили не разводить огонь до заката.

В этот день многие стараются вырваться из города – у кого-то это позволяет отпуск, кто-то берет выходной, чтобы побыть на природе и, так же как и мы, насладиться самой короткой ночью в году. На самом деле это большое счастье что нашей компании не составляет труда выбраться на природу. Поэтому мы никуда не спешили, а спешка часто мешает людям, имеющим счастье вырваться на природу, полностью насладиться моментом. Особенно, если ты добрался до места на общественном транспорте и обязан постоянно смотреть на часы, сверяясь с расписанием движения автобусов и поездов. Мы же не спеша принесли на холм пару корзинок с едой, гитару и пару книжек со стихами, чтобы не ограничивать свой репертуар. В принципе, мы могли бы притащить на холм даже обмотанные соломой колеса, чтобы на закате подпалить их и пустить с холма.