И никого, кроме… Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 15

– Стивен написал это завещание собственноручно, – продолжал адвокат, поднеся лист к глазам не для того, чтобы лучше видеть, а скорее для того, чтобы за листом бумаги не видеть, как насторожилась Сара, помнившая, что известное ей завещание писал Качински при ней под диктовку мужа три с половиной года назад.

– Стив изменил завещание? – не удержалась от реплики Сара.

– Третьего ноября две тысячи пятого, – повторил адвокат. – Да, Сара, прежнее завещание, при подписании которого вы присутствовали, утратило силу, так что я…

– Странно, – заявила Сара, и Качински сделал паузу, чтобы дать ей высказаться, но она не произнесла больше ни слова, а потому, выждав несколько секунд, он начал чтение документа.

– «Я, Стивен Арчибальд Пейтон, рождения одна тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, находясь в здравом уме и твердой памяти… завещаю и распределяю принадлежащее мне имущество, а также все остальное, чем я владею…»

Качински довольно долго спорил со Стивом о том, как должна быть написана эта фраза. «Все остальное, чем я владею» – не очень точно юридически, могли возникнуть сложности в интерпретации, но Пейтон его убедил, и дальнейшее, как оказалось, подтвердило правильность именно такой формулировки.

– «…ценные бумаги, хранящиеся в сейфе банка „Коламбус“, отделение пять дробь одиннадцать в Эверетте… общей стоимостью по состоянию на третье ноября две тысячи пятого года шесть миллионов сто семнадцать тысяч двести девяносто три доллара…»

Кто-то громко вздохнул.

– «…завещаю своей дочери Ребекке Пейтон. Дом в Эверетте с землей и прочим хозяйством переходит во владение моей жены Сары Пейтон, ей же назначается пожизненное содержание в размере ста пятидесяти тысяч долларов ежегодно, сумма эта выплачивается из процентов по ценным бумагам…»

В общем, дочь будет оплачивать жизнь матери – разумно. Если, конечно, Ребекка сумеет правильно распорядиться доставшимся ей капиталом.

Сара что-то пробормотала, Качински не вслушивался – у нее пока не было повода быть недовольной: воля завещателя обеспечивала ей безбедное существование.

– «Первой моей жене Селии Пейтон, урожденной Фокс, я оставляю свой дом в Детройте со всем его содержимым, а также два миллиона долларов по состоянию на третье ноября две тысячи пятого года, лежащих на моем счету в банке „Коламбус“, отделение в Эверетте…»

У Селии хватило ума промолчать. Вообще-то, согласно соглашению о разводе, она уже имела годовой доход в тридцать тысяч долларов, присужденный ей в качестве отступного, так что в результате получалось, что будущее Селии обеспечено уж, во всяком случае, не хуже, чем будущее второй жены Стивена, на долю которой выпало достаточно испытаний, в то время, как Селия вовремя устранилась от забот о муже-паралитике. Возможно, Сара посчитала этот пункт завещания не очень справедливым, но комментировать не стала. Адвокат бросил на нее быстрый взгляд поверх страницы – Сара сидела с отрешенным видом, сложив руки на груди и глядя в пол.

– «Михаэлю, – продолжал он, – сыну от первого брака, я оставляю свои автомобили и самолет «Сессна-414»…

– Самолет? – удивленно воскликнул Михаэль.

– Да, – подтвердил Качински. – Вы, вероятно, не знаете, но у Стивена в последние годы возникла такая… гм… любовь к разным техническим новинкам. Он не мог ездить, но по его указаниям я приобрел для него три автомобиля – «Хонду», «Форд-транзит» и внедорожник «Исузу», а в прошлом году купил легкий двухмоторный самолет «Сессна-414», он находится в ангаре номер тридцать один аэропорта в Детройте… Могу я продолжить?

– Да-да, – пробормотал Михаэль и бросил взгляд на мать – он-то прекрасно понимал, что от нее зависит, доведется ли ему сесть за штурвал самолета, наверняка ведь мальчишкой он мечтал взлететь над облаками…

Дальше следовали мелкие распоряжения по вкладам, акциям, деловым бумагам, суммы, оставленные слугам – тридцать тысяч долларов получил, например, Селдом Пратчер, шестой год ухаживавший за садом, расположенным между домом и пригорком, с высоты которого Стивен любил наблюдать восходы. Адвокат быстро дочитал до конца первой части, положил лист на стол и взял второй.

– Каждой сестре по серьгам, – проговорила Сара и встала. – Хотя, честно говоря, я не очень поняла, почему Стив…

Она не договорила – впрочем, мысль ее была понятна и без слов.

Ребекка поднялась следом за матерью.

– Я… – пробормотала она, пытаясь, видимо, подыскать приличествующие случаю слова. – Папа всегда меня… Он… Мы так любили друг друга…

Она готова была расплакаться, но не хотела показывать свои чувства при «посторонних».

Михаэль и Селия тоже решили, что с чтением покончено, и начали о чем-то тихо переговариваться. Адвокату пришлось повысить голос и привлечь внимание к своим словам.

– Прошу прощения, – сказал он. – Здесь есть вторая часть, поэтому я просил бы вас остаться на своих местах и выслушать текст до конца.

– Вторая часть? – с недоумением переспросила Сара. – В завещании, которое я знаю, нет никакой второй части, а это не сильно от того отличается.

– Прошу вас, Сара, сядьте, – мягко сказал Качински. – И вы, Ребекка.

Сара что-то пробормотала, адвокат не расслышал, но ему показалось, что она сказала: «Если он еще что-то оставил этой суке»… Оставил, да. Качински откашлялся и поднес лист ближе к глазам – не то чтобы плохо видел строчки, он, собственно, прекрасно знал наизусть весь следующий текст, но ему не хотелось смотреть на лица наследников, почему-то именно в тот момент он понял, насколько эти люди были мало похожи на человека, с которым бок о бок жили многие годы. Качински понимал, что, скорее всего, не прав, внешнее (разве он видел глубже?) заслоняло их внутренний мир, остававшийся для него недоступным многие годы – впрочем, не столько даже недоступным, сколько не интересным.

Однажды он спросил Стива, у них был доверительный разговор, и адвокат счел возможным задать вопрос, который никогда не задал бы в иных, более стандартных, что ли, обстоятельствах:

«Скажите, Стив, – спросил он, – впрочем, если не хотите, не говорите, я не… мне просто любопытно…»

«Почему они?» – Пейтон обычно понимал с полуслова, понял и на этот раз; может быть, как Шерлок Холмс, обратил внимание на то, что адвокат бросил взгляд на фотографию, где Стивен изображен был с Сарой в день свадьбы – невеста в белом платье с длинным шлейфом стоит рядом с инвалидной коляской, в которой сидит жених в черном костюме и белой рубашке без галстука. Лицо у Стивена не столько радостное, сколько умиротворенное: наконец, мол, наступает покой…

«Почему Сара? – повторил он. – И почему Селия, ведь не будь в свое время Селии, Сары в моей жизни тоже могло не быть»…

Качински не понял связи, но предпочел промолчать – он и без того уже ругал себя за вопрос, не относившийся ни к его компетенции, ни даже к области приличного в обществе любопытства.

«Сара, – продолжал Стив, – это такое существо… Как дерево с глубоко и прочно вросшими в почву корнями. Такое дерево невозможно выкорчевать, но легко срубить. Понимаете? Мы нужны друг другу – я ведь тоже своего рода растение, куст, знаете, есть такие, с множеством воздушных корней, они цепляются за жизнь всеми своими… не только корнями, но стволом, ветками и каждым листиком… такому кусту нужно прилепиться к дереву, прочно стоящему на земле… если вы понимаете, что я хочу сказать».

«Понимаю, – пробормотал адвокат, хотя, по правде говоря, понял лишь внешний образ, но вряд ли всю его глубину. – Кажется, понимаю».

«А Селия, – задумчиво произнес Стивен, – это та ошибка, без которой невозможно понять истинную сущность жизни. Если не ошибешься в начале, есть большая вероятность ошибиться потом… Тогда я этого не понимал, сейчас знаю: число ошибок, которые мы совершаем, есть величина постоянная… точнее, отмеренная для каждого, и лучше совершить отпущенные тебе ошибки в молодости, когда еще остается время исправить»…

«То есть, когда вы женились на Селии»…

«Нет, тогда я об этом еще не думал. Любовь, знаете ли, дорогой Збигнев. Любовь, да».

«Вы ее любили»…

«Я? – удивился Стив. – Нет. Селия любила меня. А я был молод, эгоистичен, плохо понимал себя, совершенно еще не представлял своего пути в жизни, меня полюбила красивая девушка, и мне показалось, что этого достаточно для…»

Он замолчал, и адвокат тоже не прерывал молчания, полагая любой вопрос неуместным.

«Если бы все было наоборот, – сказал Стивен, наконец, – если бы я любил, а Селия только позволяла любить себя… Тогда она не бросила бы меня потом».

«Почему?» – вырвалось у Збигнева.

Стив поднял на него взгляд, будто хотел понять, действительно ли адвокат не видит эту простую причину.

«Потому, – сказал он, – что есть долг. А истинная любовь свободна и никому ничего не должна. Даже любимому».

«Не понимаю», – пробормотал Качински.

Стив покачал головой и не стал продолжать эту тему…

Воспоминание о давнем разговоре промелькнуло в сознании в то мгновение, когда адвокат подносил к глазам второй лист завещания Стивена Пейтона.

– Дать вам очки, дядя Збигнев? – спросила Ребекка.

– Спасибо, – отказался он. – Никогда не пользуюсь очками, когда зачитываю важные бумаги.

Действительно. Ему почему-то всегда казалось, что очки приближают буквы, но отдаляют смысл. В очках он прекрасно видел, но хуже понимал то, что читал.

– Итак, – начал он, – есть вторая часть завещания, которая… Собственно, вот. «Кроме материальных вещей и состояния, уже распределенного среди моих наследников, я намерен распорядиться и своим духовным состоянием, своим умением, своей способностью. Эти состояние, умение и способность также достаточно велики, и, переходя в мир иной, я не хочу и не могу уносить с собой то, что по праву принадлежит моим наследникам»…

– Отец имеет в виду свою библиотеку? – подал голос Михаэль. Спрашивал он довольно неуверенно, наверняка в этот момент смотрел на мать, ожидая ее поддержки.

– Библиотека, – сухо сказала Сара, – является частью дома, который…

– Прошу прощения, – сказал Качински, – боюсь, что вы еще не понимаете… Позвольте, я дочитаю. Итак, «мое духовное состояние включает оккультные знания во многих научных и художественных дисциплинах, мое духовное умение включает в себя умение излечивать некоторые виды болезней, в том числе (в исключительных случаях) болезней, считающихся неизлечимыми. Мое умение включает в себя также прогнозирование событий в личной жизни людей, а также, в определенных случаях, предстоящие события в истории коллективов вплоть до государств. Моя способность есть потенциальная возможность производить перечисленные выше духовные действия, а также другие действия, которые я при жизни никогда не совершал, поскольку пришел к выводу, что они могут оказаться крайне опасными как для меня, так и – в большей степени – для доверившегося мне человека, коллектива или государства».

– Зачем это? – странным визгливым голосом прервала адвоката Селия. – Что вы нам читаете?

– Вторую часть завещания, – сказал адвокат. – И попросил бы больше меня не прерывать, так вы быстрее и точнее поймете суть.

– Далее, – сказал он, помолчав. – «Духовное наследие человека неразрывно связано с материальным и подлежит передаче наследникам в той же степени, но с обязательным учетом личности наследователя».

– Этот отрывок, – сказал Качински, подняв глаза от страницы, – Стив вписал по моей просьбе, поскольку… ну, я полагаю, в дальнейшем это станет юридическим прецедентом, и данная часть должна быть сформулирована как можно точнее. Читаю далее: «Свои знания в области оккультных наук завещаю моему сыну Михаэлю, как человеку, более других моих наследников способному к абстрактному мышлению и пониманию сложной сущности мироздания».

– Это книги, которые… – опять затянул свое Михаэль, адвокат коротко сказал «нет, не книги», и продолжил чтение:

– «Свое умение целителя я завещаю любимой жене Саре, поскольку лишь она способна в достаточной степени распорядиться этим умением, не претендуя на материальное вознаграждение, но и не отказываясь от него».

– Но я… – начала было Сара и умолкла, остановленная взглядом адвоката.

– «Мою способность к предвидению предстоящих событий в личной жизни клиента, группы людей или стран я завещаю моей любимой дочери Ребекке, поскольку она обладает независимым характером и, как я надеюсь, будет не склонна поддаваться в своих оценках личным соображениям, страстям и подсказкам собственного жизненного опыта».

Адвокату показалось, что Ребекка прерывисто вздохнула, как человек, вошедший в холодную воду и окунувшийся с головой. Он не стал поднимать взгляд, чтобы проверить это ощущение.

– «Мою способность к сопереживанию и пониманию сути каждой человеческой личности, способность, чрезвычайно важную в жизни, хотя и недостаточно оцениваемую обычно другими людьми, отдаю в наследование моей первой жене Селии, поскольку чувство сострадания было до сих пор свойственно ей далеко не в той степени, как это необходимо каждому духовно развитому человеку».

– Фу, – сказала Селия. – Вечно он придумывает какие-нибудь глупости. Мелкая глупая месть. Он что, так до самой смерти и считал, что мы развелись из-за его болезни? Он всех в этом убедил, даже вас, мистер Качински, никто не знает, что тогда происходило, и как он меня унижал!

– Пожалуйста, – попросил адвокат, – свои соображения вы сможете высказать, когда я закончу чтение.

– Вы еще не закончили? – удивилась Селия. – Вроде бы все уже упомянуты в этом цирковом приложении.

– Почти, – сказал Качински. – Вы позволите мне продолжить?

– Мама, – просительным тоном произнес Михаэль, – пожалуйста…

Селия демонстративно пожала плечами и, отвернувшись, принялась разглядывать огромный постер в рамке, висевший напротив книжного шкафа: это была фотография туманности «Конская голова», сделанная космическим телескопом «Хаббл», Пейтон любил рассматривать ее и всякий раз обнаруживал детали изображения, на которые не обращал внимания прежде, причем адвокат вовсе не был уверен, что эти детали могли быть видны его, например, взгляду – у Стивена был собственный взгляд на предметы, скорее внутренний, чем обычный.

– «Свою глубинную и никем, по сути, так и не понятую суть личности, живущей не в обычном четырехмерном пространстве-времени, но во множестве ветвей мироздания, ту мою суть, которая и сделала реально проявленными остальные мои физические и духовные возможности, я завещаю Саманте Луизе Меридор, поскольку убежден, что только она из всех знакомых мне людей наиболее близка к ощущению, пониманию и использованию этой сути, нисколько не ущемляющей мои собственные шансы дальнейшего существования в иных ветвях мироздания. Этот выбор тем более справедлив, что Саманта Меридор не получает от меня в наследование никаких материальных благ и может рассчитывать лишь на духовное вознаграждение».

– Что еще за Саманта? – подал голос Михаэль.

– Духовное вознаграждение, – повторила Селия. – Сколько угодно. Хорошо хоть, он не стал вписывать в завещание всех своих знакомых женского пола. Могу представить, сколько у него было поклонниц, рассчитывавших…

– Мама! – воскликнул Михаэль.

– Селия, вы забываетесь, – сухо произнесла Сара.

– Ах, простите, – сказала Селия. – По-моему, все вы думаете так же об этих глупостях. Уж вы-то не хуже меня знали Стива, он со своими фантазиями… Ну, хорошо, на вторую часть этого опуса можно, полагаю, не обращать внимания. Разве что Саманта Меридор – кстати, кто это такая, все-таки? – пожелает вступить во владение духовной… э-э… сутью… как там дальше… Вы закончили, господин адвокат?

– Нет, – сказал Качински. – Я не закончил. И попросил бы присутствующих очень внимательно отнестись к последней части завещания.

– Там есть еще что-то? – удивилась Селия. – Еще какая-то глупость?

– «В заключение я, Стивен Арчибальд Пейтон, заявляю, что мои завещательные распоряжения должны вступить в законную силу одновременно всеми частями – то есть, материальная часть завещания недействительна без согласия наследников принять от меня духовную часть, каковое согласие должно быть удостоверено лично каждым своей подписью на документе в присутствии моего доверенного лица, адвоката-нотариуса Збигнева Качински. В случае отказа кого-либо из наследников принять от меня духовный дар, данное завещание потеряет свою законную силу. Если это произойдет, я распоряжаюсь передать все мое состояние (движимое и недвижимое) в распоряжение Фонда Пейтона, который будет контролироваться моим душеприказчиком Збигневом Качински. Целью Фонда будет благотворительная деятельность в рамках гуманитарной помощи странам Центральной Африки. Всякая иная деятельность Фонда исключается. Духовная составляющая моего завещания при таком развитии событий аннулируется полностью, и все мои духовные возможности, умения и способности я оставляю за собой. Подписано в присутствии свидетелей… Подписи… Заверено… Подпись»…

– Теперь все, – сказал адвокат и аккуратно положил на стол оба листа.

– Что за бред? – неприязненно произнесла Селия, не обращая внимания на знаки, которые подавал ей Михаэль. – И вы утверждаете, что Стив писал эту чушь, будучи в здравом уме и твердой памяти?

– Абсолютно здравом и абсолютно твердой, – сказал адвокат. – В этом не может быть никаких сомнений, поскольку перед тем, как начать писать текст – заметьте, Стивен это делал в моем присутствии, – он попросил меня подвергнуть его кое-каким тестам, к которым мы, законники, прибегаем в некоторых случаях, когда нужно проверить дееспособность клиента. Иными словам… существует общепризнанная система тестов для проверки Ай-Кью…

– И какой же был Ай-Кью у отца? – с интересом спросил Михаэль.

– Здесь зафиксирован результат, – Качински взял из папки лист и показал присутствующим. – Сто восемьдесят четыре.

– Ничего себе! – воскликнул Михаэль.

– Папа… – пробормотала Ребекка и приготовилась заплакать.

Адвокат постучал по столу карандашом. Только женских слез сейчас не хватало.

– Ну и что? – воскликнула Селия. – Я читала, что психи могут обладать таким высоким Ай-Кью…

– Вы сможете обжаловать завещание в законном порядке, – сказал адвокат, вздохнув. – Только не советую этого делать, поскольку суду придется разбираться со второй частью завещания, и это может растянуться на такой долгий срок, что даже Ребекка успеет состариться, прежде чем будет принято решение. А между тем, завещателем установлен срок в двадцать четыре часа после оглашения документа, в течение которого наследники должны принять решение…

– Кто такая эта Саманта Меридор? – вторично спросил Михаэль. – Мне это имя кажется знакомым, но… Не могу вспомнить. Как она появилась в завещании?

– Не задавай глупых вопросов, – потребовала Селия. – При чем здесь какая-то Саманта? Там ясно сказано, что ничего ей не причитается.

– Кроме той сути…

– Господи, Михаэль, вернись на землю!

– Саманта Меридор, – сказал Качински, – это девушка, которая, если вы помните, пропала два года назад, дочь Меридора, губернатора штата Орегон. Она отсутствовала почти месяц и нашлась, когда Стив указал место и время…

– Вспомнил! – воскликнул Михаэль.

– Ну, дочь губернатора, и что? – сказала Селия.

– Папа был очень взволнован, когда она нашлась, – тихо произнесла Ребекка, и никто, кроме адвоката, не обратил на ее слова внимания.

– Это та Саманта, которая утверждала, что летала к Альфе Центавра? – спросила Сара.

– Не к Альфе Центавра, а к звезде Лейтена, – поправил Качински.

– Еще одна сумасшедшая, – резюмировала Селия, встала и вышла из комнаты.

Михаэль тоже поднялся, но, помедлив, опять опустился на стул. На него пристально смотрела Ребекка, и, похоже, ее взгляд, оказывал на молодого человека большее влияние, чем окрик матери. Что ж, подумал адвокат, это в любом случае хорошо. Больше всего сложностей, как он и предполагал, исходило от Селии, им бы всем не мешало держаться вместе и вместе рассуждать, а потом и действовать совместно, иначе…

Собственно, с формальной точки зрения, адвокату должно было быть все равно, куда пойдут деньги Стива – семье или африканским беднякам. Он в любом случае получит свой гонорар, а если начнет действовать Фонд Пейтона, то станет распорядителем. Но судьбы Ребекки, Сары и Михаэля были ему вовсе не безразличны.

Как и судьба Саманты Меридор, девушки, о которой остальные наследники знали только то, что однажды она исчезла, а, объявившись через месяц, утверждала, что провела это время на борту звездолета, курсировавшего по маршруту Солнце – звезда Лейтена…

* * *

Случилось это в позапрошлом году, и Качински узнал о происшествии далеко не первым – в конце концов, у него было достаточно дел, адвокат и сейчас даже понаслышке не знал о многих событиях в жизни Пейтона. Стивен каждый день кому-нибудь помогал, а исцеленные непременно благодарили Господа и «святого затворника» за избавление от недуга, заказывая молебен и (или) посылая на известный всем банковский счет сумму, зависевшую от личных возможностей или (и) личного желания. Пейтон не интересовался состоянием своего счета – он занимался целительством ни в коем случае не ради денег, это Качински мог засвидетельствовать совершенно определенно. Стивен помогал в поисках пропавших родственников или знакомых, но почему-то никогда не соглашался помочь полиции, когда к нему обращались с аналогичной просьбой. Раза два или три Качински присутствовал, когда звонил мобильник, который всегда был у Стивена при себе, и чей-то испуганный возбужденный голос кричал так, что было слышно на расстоянии двух-трех метров: «Раймон пропал! Наверно, его похитили! Случилось что-то страшное! Пожалуйста! Не могли бы вы…» Стивен не прерывал говорившего, внимательно вслушивался то ли в интонации голоса, то ли в какие-то посторонние звуки, то ли в гул самого пространства, – но когда звонивший, наконец, умолкал, Пейтон, помедлив несколько секунд и будто собираясь с мыслями, произносил медленно, так, чтобы даже при помехах со связью было слышно и понятно каждое слово: «Ваш Раймон жив, успокойтесь. К сожалению, он попал в дорожную аварию, вы можете найти его в госпитале святой Катерины в Денвере». И отключал связь прежде, чем его начинали благодарить и спрашивать, сколько он берет за благую весть.

Не всегда – далеко не всегда – весть была благой. Часто – слишком часто – Стивен сообщал звонившему, что его родственник (друг, подруга), к сожалению, погиб (убит, умер естественной смертью), и его тело можно найти в овраге, на обочине дороги, в городском парке, на съемной квартире по такому-то адресу…

Часто ли Пейтон ошибался? Качински не мог сказать однозначно. Ошибки бывали. Кто-то перезванивал и говорил, что на указанном месте не нашли ни тела, ни даже следов. Стивен закрывал глаза (присутствовал как-то адвокат и во время такого неприятного разговора), долго молчал, что-то происходило с ним, он будто мчался по следу, терял его, а потом говорил: «Прошу прощения, я ошибся. К сожалению, больше ничего не могу для вас сделать». Но и в таких случаях не прерывал разговора, выслушивал все, что ему говорили (наверняка это не были слова благодарности), и только после этого повторял: «Я очень сожалению» и отключал связь.

«Как у вас это происходит?» – спросил Качински однажды, дело было еще в Детройте, они говорили о пропаже ребенка, его искали сотни полицейских и спасателей: предполагали, что мальчик, скорее всего, утонул, потому что в последний раз похожего мальчишку видели на пляже Хитроу. Мать пропавшего позвонила Пейтону на третий день безуспешных поисков. Стивен сказал: «Не беспокойтесь, миссис, ваш сын жив, он заблудился, не пускайте его на улицу одного, а найти его можете…» И он назвал отдаленный район города, где никто не пытался вести поиски, никому в голову не приходило, что пятилетний ребенок заберется так далеко и так быстро.

«Как это происходит?» – переспросил Стивен и, как всегда обстоятельно, ответил: – «Я задаю себе вопрос. Представляю себе пропавшего – для этого мне не нужна его фотография, мне вообще не нужна о нем никакая информация, она только мешает, как ни странно. Я представляю себе пропавшего, слушая его родственников, я нащупываю их, как слепые нащупывают дорогу… И чувствую, как появляется нить. Бывает – плотная, бывает – тонкая и рвущаяся. Иногда только след нити, который вянет, исчезает, и я не успеваю… Но если нить плотная, я перебираю ее мысленно, лечу вдоль нее и вижу картинку – действительно вижу, будто глаза мои открыты… Я понятия не имею, где это, я никогда там не был, но, тем не менее, каким-то шестым чувством знаю все и называю точное место, не только не задумываясь, но вообще об этом не думая. Понимаете, Збигнев, вы хотите обнаружить в моих словах и поступках непостижимую для вас логику, а логики нет – есть нечто иное, назовите это интуицией, если вам так хочется прицепить название, но на самом деле это и не интуиция вовсе, а просто… Ну, скажем, вы можете представить себя муравьем, живущим на плоскости и не способным понять, что существует еще и третье измерение? Все мы – такие муравьи, и мне в какой-то момент удается подняться… вырваться в другое измерение… понимаете? Наверно, я плохо объяснил, потому что и сам не понимаю… то есть, понимаю, конечно, что со мной происходит, но не могу объяснить словами…»

После того разговора прошло больше десяти лет, за это время Пейтон многое понял в себе, чего не понимал раньше. Сейчас он сумел бы и адвокату втолковать кое-что из того, что понял сам, но они редко говорили на темы, не касавшиеся документов и ведения дел в Фонде. Как бы Качински ни хотелось обратного, друзьями они со Стивеном все же стать не успели. Впрочем, Стив и не хотел. Ему не нужны были друзья. Он был самодостаточен.

Мать Саманты Меридор позвонила Пейтону, когда все действия, предпринятые полицией, ни к чему не привели. Отец Саманты находился в тот вечер в Вашингтоне, мать ждала Саманту с вечеринки, на которую дочь отправилась со своим другом Хью. В полночь Оливия Меридор позвонила дочери на мобильный, но аппарат оказался отключенным, что сразу привело мать в состояние крайнего волнения: между ней и Самантой существовала договоренность о том, что дочь никогда не будет отключать телефон, мало ли что может случиться с восемнадцатилетней девушкой в наше неспокойное время. Оливия набрала номер Хью, и парень заявил, что поссорился с Самантой из-за… в общем, из-за одной девицы, которая ему и даром не нужна, но Саманта обиделась и укатила домой… когда? Да уж часа полтора назад.

Дочь не вернулась. Искать машину начали утром и вскоре нашли голубой «форд» Саманты – он стоял на ручном тормозе со включенным двигателем на обочине муниципальной дороги, по которой и должна была проезжать девушка, если направлялась домой. Двери были закрыты изнутри, окна подняты. В общем, загадка запертой комнаты, только комнатой этой был автомобиль. Возможно, Саманта вышла, заперла машину и отправилась куда-то, на ночь глядя. Но почему не выключила двигатель?

Прочесали лес, луг, ближайшие заправки. Отец прилетел из Вашингтона и не выходил из кабинета начальника полиции.

Ничего.

На третий день Оливия Меридор, придя в полное отчаяние, позвонила Пейтону. По ее словам, она «никогда не верила во все эти штучки», но, если все потеряно, делаешь даже то, во что не веришь.

Судя по тому, что писали газеты, Стивен сказал: «Извините, миссис Меридор, ничем сейчас помочь не могу. Очень надеюсь, что все обойдется. Знаете что, позвоните мне через… да, через восемнадцать дней. Двадцать третьего числа. Может, тогда у меня будет для вас информация».

«Провал известного прорицателя и ясновидца!» – писали газеты, Качински это читал и не понимал тогда, почему Стивен не ответил, что не видит, не может ничего сделать, бывало с ним и такое, зачем же называть странные сроки – чтобы потом газетчики набросились на него с еще большей силой?

Адвокат мог себе представить, что думали тогда о Пейтоне родители исчезнувшей девушки. Шли дни, поиски пришлось прекратить, Саманту официально объявили пропавшей без вести. На двадцать первый день (прошло восемнадцать дней после памятного разговора) Стивен позвонил сам, чего никогда не делал прежде. «Свяжитесь с отелем „Шератон“, Денвер, штат Колорадо, – сказал он. – Ваша дочь там». И отключил связь, прежде чем Оливия успела вставить слово.

Все так и оказалось. Девушка, назвавшаяся при регистрации Самантой Меридор (документов у нее при себе не было), пришла, по словам портье, пешком поздно вечером, заплатила за сутки, поднялась к себе и пока не выходила.

О том, что с ней произошло, Саманта рассказала репортеру Си-Эн-Эн (и родителям, конечно), а другие средства массовой информации рассказ распространили, переиначив на свой лад. Неудивительно, что практически все читавшие эти материалы, сочли, что девушка была не в себе, шаталась где-то целый месяц (странно – это никак не отразилось на состоянии ее одежды?), а потом сознание прояснилось…

Это, конечно, было чушью, но и то, что Саманта рассказывала, тоже правдой быть не могло. Так ее история и осталась то ли загадкой, то ли мистификацией – как бы то ни было, после того, как все закончилось, Стивен и Саманта перезванивались, а, возможно, и виделись – на этот счет у адвоката не было точных сведений, но кое-какие обмолвки клиента говорили о том, что Пейтону известно о делах Саманты (в том числе личных) больше, чем он мог об этом узнать из газет или интернет-сплетен. Как бы то ни было, в своем завещании он Саманту упомянул, оставив ей в наследство «свою глубинную и никем, по сути, так и не понятую суть личности, живущей не в обычном четырехмерном пространстве-времени, но во множестве ветвей мироздания».

Из слов же Саманты следовало, что отсутствовала она не месяц, а только шесть часов. Она ехала домой, неожиданно почувствовала дурноту (не в первый раз, кстати, но такого сильного приступа у нее прежде не было), успела остановить машину на обочине и сразу оказалась на борту звездолета, совершавшего пассажирский рейс с Земли на Капрену, одну из планет в системе звезды Лейтена. Наверно, ей следовало хотя бы испугаться, но она даже не удивилась, приняв как должное и свое место в мире, и свое полетное задание. Да, она была здесь «водителем», то есть специалистом, проводящим звездные корабли от точки отправления в пункт назначения.

Качински мало что понимал в таких вещах, хотя Пейтон и пытался растолковать ему, чем именно занималась Саманта, и как она оказалась в мире, который вроде был нашим, но вроде и не был, потому что являлся другой ветвью мироздания и, к тому же, по времени опережал нашу ветвь на пару столетий.

Стивен не сомневался в том, что мироздание состоит не из одной нашей Вселенной, а из множества миров, возникающих каждое мгновение, когда кто бы то ни было делает свой выбор. Что-то Качински знал об этом и до Пейтона, он всегда интересовался новомодными идеями и видел однажды на канале «Дискавери» научно-популярный фильм о теории американского физика Эверетта: мол, всякий раз, когда вы решаете, например, начать ли новое дело или оставить на плаву старое производство, мироздание разветвляется, и возникают два новых мира, в одном вы начинаете новое дело, в другом – остаетесь при старом. Даже когда вы встаете утром и думаете, поцеловать спящую жену или лучше не надо, может проснуться и еще неизвестно, скажет ли вам спасибо за ваш неожиданный порыв, так вот, когда вы это решаете, мироздание разветвляется, и возникает мир, в котором вы свою жену целуете, и мир, в котором вы сдерживаете свое желание. А поскольку выбор мы совершаем каждое мгновение и по множеству самых незначительных поводов, то можно себе представить, сколько образовалось вариантов Вселенной за миллиарды лет ее существования. Не только человек делает выбор – да, мы выбираем с помощью разума (далеко не всегда), но и камень может скатиться с вершины по одному склону, а может – по другому. И у электрона есть не один, а несколько вариантов движения по случайно избранной траектории…