День. На частоте Иакова
Все не так просто. У них, к сожалению, значительное преимущество – и в технической части, и банальный численный перевес по людским ресурсам. Но это не главное. Главное то, что они выполняют преступный приказ, а мы идем к великой цели! Все мы знаем, что от нас зависит будущее всей цивилизации, мы можем направить человечество по правильному пути, разорвать оковы рабства. И я уверена, что это знание усилит нас десятикратно!
Девушка с татуировкой змеи – своим пособникам
– Соловей, это Сыч. Прием.
– Это Соловей. Прием.
– Опишите ситуацию. Прием.
– Объект А находится в своей камере, без движения. Объект Б не наблюдается. Прием.
– Вас понял, Соловей. Продолжайте наблюдение. Прием.
– Вас понял, Сыч, выполняю. Конец связи.
* * *
– Сыч, это Соловей. Прием.
– Это Сыч. Прием.
– Наблюдаю изменение ситуации. Объект А говорит по телефону. Предположительно – объектом Б. Разговор продолжается сорок секунд. Прием.
– Вас понял, Соловей. Изменения в поведении объекта А? Прием.
– Незначительные. Заметны легкое волнение и удивление. Прием.
– Вас понял, Соловей. О дальнейшем развитии событий доложите по завершении разговора одним из объектов. Прием.
– Вас понял, Сыч. Конец связи.
* * *
– Сыч, это Соловей. Прием.
– Ворон на связи. Прием.
– Докладываю по ситуации. Оба объекта в зоне видимости. Объект Б сидит на скамейке, объект А приближается. Садится рядом. Объект А в растерянности. Прием.
– Вас понял, Соловей. Продолжайте. Прием.
– Завязывается разговор. Судя по движению губ, происходит неловкое выяснение отношений. Разговор принимает романтический оттенок. Объекты вступают в интимную близость второго уровня. Прием.
– Соловей, расшифруйте второй уровень. Прием.
– Объекты соприкасаются губами после соприкосновения руками. Прием.
– Вас понял, Соловей. Продолжайте наблюдение. Прием.
– Вас понял, Ворон, выполняю. Конец связи.
* * *
– Ворон, это Соловей. Прием.
– Это Ворон. Прием.
– Докладываю по ситуации. Объект Б лежит в нише между стеной и шкафом. Объект А накрывает объект Б объектом, похожим на одеяло, предположительно – одеялом. Наблюдаю штатное исчезновение изображения. В зоне видимости ничего нет. Прием.
– Вас понял, Соловей. Конец связи.
* * *
– Сокол, это Ворон. Прием.
– Это Сокол, прием.
– Опишите ситуацию. Прием.
– Объект А перемещается по заснеженной дорожке в сторону своего дома. Находится примерно в километре. Прием.
– Вас понял, Сокол. Продолжайте наблюдение. Прием.
– Вас понял, Ворон. Выполняю. Конец связи.
* * *
– Ворон, это Сокол, прием.
– Это Ворон, прием.
– Докладываю по ситуации. Объект А останавливается рядом с крупным сугробом. В сугробе сидит объект Б, держит на руках кролика. Объекты вступают в разговор. Объект А берет кролика на руки, объекты продолжают перемещение вместе. Наблюдаю штатное исчезновение изображения. В зоне видимости ничего нет. Прием.
– Вас понял, Сокол. Конец связи.
* * *
– Сокол, общий вызов. Прием.
– Ворон на связи. Прием.
– Наблюдаю движение в зоне видимости. Объект А перемещается в сторону дома брата своей матери. Курит. Прием.
– Вас понял Сокол, продолжайте наблюдение. Прием.
– Объект А заходит в дом, встречает второстепенных объектов. Ищет взглядом место, где можно выкурить еще сигарету. Один из второстепенных объектов указывает место за домом. Объект А направляется туда. Наблюдаю временное исчезновение изображения. В зоне видимости ничего нет. Прием.
– Вас понял, Сокол. Возобновите передачу после появления картинки. Конец связи.
* * *
– Ворон, это Сокол. Прием.
– Это Ворон, прием.
– Наблюдаю возобновление трансляции. Объект А возвращается на крыльцо дома, наблюдаю значительные изменения в устройстве двора. Прием.
– Опишите изменения. Прием.
– Появился фонтан. У фонтана расставлены скамейки, пространство вокруг вымощено белой плиткой. Прием.
– Вас понял, Сокол. Продолжайте.
– Вокруг фонтана снуют небольшие объекты, напоминающие домашних котов. Объект А высказывается на этот счет. Второстепенный объект на одной из скамеек смеется. Прием.
– Уточните характеристики смеющегося второстепенного объекта. Прием.
– Корректировка данных: смеющийся второстепенный объект – это объект Б с несколько измененной внешностью. Прием.
– Вас понял, Сокол. Продолжайте наблюдение. Прием.
– Дальнейшее продолжение наблюдения перестало быть возможным: наблюдаю штатное исчезновение изображения. В зоне видимости ничего нет. Прием.
– Вас понял, Сокол. Конец связи.
* * *
– Сокол, общий вызов. Прием.
– Сыч на связи. Прием.
– Докладываю по ситуации. Объекты А и Б находятся в подземном переходе, направляются в сторону друг друга. Встречаются, завязывается разговор. Направляются к входу в метро. Прием.
– Вас понял, Сокол. Продолжайте наблюдение. Об изменении ситуации доложите в следующей передаче. Прием.
– Вас понял, Сыч. Выполняю. Конец связи.
* * *
– Сыч, это Сокол. Прием.
– Это Сыч. Прием.
– Докладываю по ситуации. Объекты вышли из поезда на конечной. Зашли в недорогое кафе за стеклянными витражами. Объект Б занял позицию перед зеркалом. Прием.
– Сокол, уточните действия объекта А. Прием.
– Объект А исподтишка смотрит на объект Б. Выглядит озадаченным или обеспокоенным, затрудняюсь определить точнее. Прием.
– Вас понял, Сокол. Продолжайте. Прием.
– Объекты некоторое время разговаривают, объект Б направляется в уборную. Прием.
– Вас понял, Сокол. Время – двадцать тридцать семь. Продолжайте наблюдение. Конец связи.
* * *
– Сокол, это Сыч. Время – двадцать одна пятнадцать. Наблюдаете изменение ситуации? Прием.
– Это Сокол. Изменения ситуации не наблюдаю. Объект А сидит за столиком. Объект Б находится вне зоны видимости. Прием.
– Вас понял, Сокол. Продолжайте наблюдение. Прием.
– Объект А встает и направляется к входной двери и становится перед ней. Смотрит вперед. Дверь наполовину зеркальная, возможно, объект смотрит на свое отражение. Наблюдаю штатное исчезновение изображения. В зоне видимости ничего нет. Прием.
– Вас понял, Сокол. Конец связи.
* * *
– Соловей, общий вызов. Прием.
– Сыч на связи. Прием.
– Докладываю по ситуации. Объекты в зоне видимости, сидят на лестничной клетке, разговаривают. Прием.
– Почему на лестничной клетке, а не в квартире? Прием.
– Объект Б захлопнул дверь снаружи, ключи остались внутри. Судя по мимике, объекты обсуждают план действий. Прием.
– Вас понял, Соловей. Продолжайте. Прием.
– Объект Б устал сидеть на полу и выражает желание пойти на улицу погулять, но боится спускаться. Прием.
– В чем причина страха объекта Б? Прием.
– Затрудняюсь определить, возможно, что-то, связанное с соседями. Прием.
– Что говорит объект А? Прием.
– Объект А подшучивает над объектом Б в легкой форме. Объект Б обижается в легкой форме. Объект А обнимает объект Б. Объекты заходят в лифт. Прием.
– Вас понял, Соловей. Продолжайте наблюдение. Прием.
– Вас понял, Сыч. Выполняю. Конец связи.
* * *
– Сыч, это Соловей. Прием.
– Это Сыч. Прием.
– Докладываю по ситуации. По истечении десяти минут объекты так и не вышли из подъезда. Прием.
– Вы видели, как они зашли в лифт? Прием.
– Видел отчетливо. Они так из него и не вышли. Прием.
– Удостоверьтесь, что объекты застряли в лифте, и выйдите на связь. Прием.
– Вас понял, Сыч. Выполняю. Конец связи.
* * *
– Сыч, это Соловей. Прием.
– Это Сыч. Прием.
– Изучение подъезда не принесло результатов. Лифт в рабочем состоянии и пуст. Объектов нет в доме. Прием.
– Вы наблюдали за объектами непрерывно вплоть до закрытия дверей лифта? Прием.
– Так точно. Прием.
– Могли ли объекты каким-либо образом догадаться о наблюдении? Прием.
– Никак нет. Прием.
– Была ли у объектов возможность покинуть дом и не быть замеченными вами? Прием.
– Никак нет. Единственное возможное объяснение – объекты скрылись в другой квартире на одном из этажей ниже. Прием.
– Объекты не владеют иной недвижимость помимо квартиры на пятом этаже. Прием.
– Возможно, это не было добровольным решением. Похищение могло бы объяснить некоторые элементы поведения объекта Б. Прием.
– Версия взята на рассмотрение. Изучите подъезд еще раз – на предмет присутствия конкурирующих организаций. Прием.
– Дальнейшее изучение невозможно – наблюдаю штатное исчезновение изображения. В зоне видимости ничего нет. Прием.
– Вас понял, Соловей. Возвращайтесь на базу. Конец связи.
* * *
– Лебедь, общий вызов. Прием.
– Филин на связи. Прием.
– Наблюдаю изменение ситуации. Объект А встал с кресла и направился к журнальному столику. Прием.
– С какой целью? Прием.
– Зазвонил телефон. Объект берет трубку. Слушает. Объект резко меняется в лице. Он явно сильно удивлен, можно сказать, шокирован. Прием.
– Объект что-нибудь отвечает? Прием.
– Нет возможности разобрать мимику – объект повернулся спиной к окну. Запрашиваю дешифратор сигнала. Прием.
– Доступ получен. Ретранслируйте диалог. Прием.
– На связи находится объект Б. Голос тихий и уставший. Рассказывает о том, что произошло после исчезновения. Делает большие паузы. В целях безопасности точный текст диалог будет приведен мною в отчете. Прием.
– Вас понял, Лебедь. Продолжайте. Прием.
– Объект А в состоянии между изумлением, радостью и волнением. Голос дрожит. Сел на пол. Объект Б спрашивает, может ли объект А просто поговорить с объектом Б. Объект А предлагает встретиться. Объект Б протестует – говорит, что это невозможно, и теперь они могут только поговорить. Объект А падает на колени. Наблюдаю штатное исчезновение изображения. Прием.
– Вас понял, Лебедь. Продолжайте наблюдение, мы выясним, как объект Б мог связаться с объектом А. Конец связи.
* * *
– Лебедь, общий вызов. Прием.
– Филин на связи. Прием.
– Наблюдаю… Кхх… цию. Код… кхх… сный. Прие… кхх.
– Лебедь, что у вас происходит? Прием.
* * *
– Лебедь, как слышите? Доложите обстановку. Прием.
– Это Лебедь. Наблюдаю внештатную ситуацию. Объект А-2 только что убил копию объекта Б, предположительно под влиянием объекта Ч. Вокруг объекта А наблюдаю неопознанное явление в виде поля. Код 53-красный. Прием.
– Лебедь, немедленно покиньте зону выполнения задания. Повторяю: немедленно покиньте зону выполнения задания. Прием.
– Вас понял, Филин, выполняю. Жду дальнейших указаний. Прием.
– Немедленно приведите в исполнение программу “багряные грезы”. Отправляйтесь за объектом Ч и зафиксируйте все с его стороны. Прием.
– Вас понял, Филин. Что с объектом А? Прием.
– Объект А будет доставлен на базу в ходе программы, с ним проведут беседу. После вашего возвращения ему предоставят вторую половину ритуала. Возможно, в этот раз мы увидим в его памяти нужный фрагмент. Конец связи.
День. Just let me ride into the skies
Постоянная, неотчуждаемая характеристика чего-либо – обычно его главная особенность, первая ассоциация с ним.
Заметки на полях старого блокнота, найденного в руинах человеческих зданий
Перекусив парой бургеров, человек решил, что можно вернуться на балкон – хотя бы для того, чтобы покурить. Оказавшись снаружи, он ощутил, что или на улице резко похолодало, или на него убаюкивающе подействовала теплая кухня. В любом случае, было уже слишком холодно, чтобы находиться на балконе в одной футболке, а никакой верхней одежды у него с собой не было. Он задумался о том, чтобы посмотреть, не оставил ли в общем гардеробе Файв свою джинсовую куртку, но выходить обратно было лень. В любом случае, на три страницы его хватит. Человек закурил и оперся спиной о перила балкона, развернувшись так, чтобы свет от свисающей со второго этажа лампы падал на страницу с началом текста пятнадцатой расшифровки. Дело начинало понемногу проясняться.
“Здравствуйте, здравствуйте. Это мое первое большое выступление. Не совсем мое – потому что многие отрывки я украл у других артистов. Первое – только потому, что я так решил его назвать, ведь это звучит куда более волнующе, чем “пятьсот восемьдесят четвертое”, которым оно на самом деле является. Большое – исключительно в смысле размеров зрительного зала, но никак не в смысле количества зрителей, которых здесь и вовсе нет. Сомнению можно подвергнуть даже слово “выступление”, которое явно подразумевает положение стоя, некоторое движение вперед, навстречу аудитории. Поскольку я существую только в виде текста, то и выступать не могу по чисто техническим причинам.
Ну, раз уж мы завели разговор о причинах, далеко не лишним будет рассказать, собственно, о тех из них, что подвигли меня из бессвязного потока сознания внутри чьей-то странной головы мутировать в шеренги символов на белом поле текстового редактора. Проблема в том, что назвать их я не могу. Видите – еще даже не начал, а уже облажался. Поэтому придется говорить иносказательно, намеками, чего я не выношу, поэтому и само выступление может показаться очень бессвязным и перегруженным, что оно, скорее всего, уже делает.
Я написал текст за одну ночь – ночь, когда звезды сошлись, и вся разрозненная рекурсивная чепуха сложилась в единый пазл с бессмысленным рисунком. Все время, пока я писал, я боялся, что звезды разойдутся, и текст получится бессмысленным не в том виде, в котором должен быть. Но все, к счастью, обошлось, и я закончил его именно таким, каким не задумывал, но представлял.
Этот текст не имеет художественной ценности, не смешит и не развлекает, не учит, не трогает, не интересует. Он лишь каждой буквой кричит о том, чем не является, пытаясь высмеять понятие ценности и хотя бы таким образом занять свою нишу среди текстов ценных и интересных. Он самокритичен и представляет собой одну сплошную критику самого себя, критики, идеи, осмысленности и принадлежности к какой-либо системе классификации, пресекая на корню любые попытки дать ему определение, чтобы в итоге все же быть пойманным и обозначенным как “прочее”, “метатекст” или даже “о рыбах”. И, пусть даже обреченный на провал, он все же неуклюже пытается стать… Чем-то.
Я также хотел бы сказать несколько слов об отстранении, в частности – об отстранении от своих слов в целях собственной душевной безопасности. Как сказал мне один знакомый одного моего знакомого, будущее за отстраненностью. К сожалению, он ушел сразу после этих своих слов, очень неожиданно, еще до того, как я успел спросить, какого хрена это значит, но, словно уловив в воздухе мое недоумение, на ходу бросил через плечо: “Смысл в том, что по мере ускорения темпа жизни и роста числа переменных в уравнении устройства общества человек постепенно придет к осознанию своей полной беззащитности перед сложностью этой чудовищной формулы, едва описывающей весь экзистенциальный ужас существования, как придет и к мысли о том, что ничто не может быть воспринято всерьез, следовательно, в свои слова и поступки стоит вкладывать как можно меньше себя, достигая этого благодаря нагромождению на изначальный посыл стольких слоев иронии и рекурсии, что определить, где же правда, становится просто невозможно. Подобное самоустранение от однозначного и честного высказывания и принесет людям чувство защищенности друг от друга и мира в целом, а также освободит от груза ответственности за свои слова, брать которую на себя становится все труднее”. Я все равно ничего не понял, но этот набор слов показался мне весьма любопытным, и я решил включить его в свое выступление.
Я упорно продолжаю называть это выступлением – просто потому, что не знаю слова, которое описывало бы шоу без зрителей, артиста и физического воплощения всего процесса, происходящего исключительно в воображении. Да, из-за текстового формата это можно было бы снова назвать текстом, уточнить его как эссе, рассказ, заметку или что-то подобное, но текстовый формат, что читатель мог бы увидеть – это уже не оно, это остывающий труп, обманка, пустая оболочка. Вы прочли то, чего уже нет. Бац – и все, опоздали! Оно было лишь доли секунды, пока не набросило на себя одежду слов, букву за буквой напяливая глупый косный язык.
Образы – вот идеальная форма существования, что бы там ни говорили. Вот бы и я был только образом, не воображаемым человеком, а образом воображаемого человека. Существование в такой форме было бы идеальным способом отстранения от реальности, которая так часто бывает глубоко ошибочна в самых важных своих аспектах.
Нет, это не эскапизм – я не бегу от действительности, я выступаю против нее, я бросаю ей вызов, оспаривая ее объективность и даже смысловую нагрузку слова “объективность”, пусть пока и безуспешно. В том числе и поэтому на моем выступлении нет зрителей – я не люблю публичные дуэли, считая этот акт делом чести, касающимся лишь двоих.
Я не боюсь быть непонятым, ведь я не понят с самого начала и упиваюсь этим. В уединении. Воспевая это уединение как единственно возможную форму жизни творчества. В безопасности, защищенный от суждений и толкований. От гробовой тишины недоумения, словно намекающей на мою несостоятельность как художника. Ставящей под сомнение мое совершенство как человека, отрицающего необходимость любых рамок и надуманных ограничений, обозванных “нормой”. К чему отказывать себе в удовольствии самолюбования, зачем оставаться в границах вменяемости, понятия расплывчатого и условного, когда можно просто взять и… Написать это, не рассчитывая натолкнуться на стену понимания в тупике оказавшегося банальностью дрейфа мысли?
Впрочем, подобный формат все же имеет свои недостатки. В отсутствии аудитории я не могу сделать свое выступление интерактивным, не могу сымпровизировать забавный диалог со зрителем из первого ряда, не могу ответить что-нибудь остроумное на случайный выкрик из зала – не только потому, что начисто лишен остроумия, но всего лишь из-за отсутствия возможности такого выкрика, что, тем не менее, позволяет обезопасить себя от эмпирического доказательства моей обделенности чувством юмора, неуклюже скрываемой за самокритичными предусмотрительными обвинениями в оной обделенности, подразумевающими как минимум наличие самоиронии, которую принято причислять к тонкому юмору, несмотря на тот факт, что для этого достаточно всего лишь видеть со стороны свои недостатки и говорить о них вслух, что обычно принимается людьми весьма положительно из-за их подсознательной неприязни к самовлюбленным выскочкам. Кроме того, срок мой короток, а свое жалкое существование я влеку в форме воображаемого голоса в голове, от чего сильно страдают мимика и жестикуляция.
Постойте. Давайте лучше вернемся к причинам и целям. Лейтмотив выступления, как вы могли заметить, довольно прост. Это я. Все обо мне и для меня. Только я здесь имею значение, и это еще одна причина подобной уединенности – мне не хотелось бы угнетать аудиторию энергией своего нарциссизма, которой они бы просто не выдержали.
Некоторые вещи очень сложно принять без отвращения. Вот пример: мне кажется, что я достиг той черты, после пересечения которой уже нельзя быть чем-то определенным, являясь одновременно множеством всего, причем всего абсолютного и совершенного, иногда даже противоположного изначальной своей форме не в смысле направленности вектора, а в смысле количества векторов. Идеальный человек – это не человек. Идеальная мысль – это действие, истинный гуманизм – геноцид, человек, по-настоящему любящий детей, никогда не заведет ребенка, мастер сравнения не нуждается в сравнениях и так далее.
Может показаться, что я потерял нить выступления, но ее никогда и не было, так что все в порядке. Если бы у меня были зрители, мне пришлось бы их каким-то образом развлекать. Я не уверен, что у меня бы обязательно не получилось, но сам факт этого обязательства уже убивает все настроение.
Сложно быть мной. Не пытайтесь понять, куда вам. С одной стороны я хочу самовыражения в творчестве, хочу эмоционально раскрыться и быть искренним, с другой – считаю такие желания педовскими и малоприятными, чувствуя необходимость быть черствым и практичным мужиком, каким желает видеть меня общество, с третьей – понимаю, что общественные устои условны, и я в сущности никому ничего не должен, с четвертой – возражаю, что, нарушая общественные нормы, человек уменьшает свои шансы на счастье, ведь он нуждается в других людях и болезненно от них зависит, с пятой – замечаю, что осознанность и самоирония, разбавляющие инфантильное нытье, призваны подсознательно намекать другим, что я отношусь к себе критично, что среди людей высоко ценится, с шестой – отвечаю, что недостаточно замечать свою глупость, чтобы не быть глупым, с седьмой – вспоминаю, что сознание – искусственный конструкт, что лишает все мои споры с собой какого бы то ни было смысла, с восьмой – устало сажусь на пол и пять часов сижу, уставившись в стену, оставив попытки сосчитать эти дурацкие стороны.
Как кто-то может испытывать чувство любви большее, чем испытываю я? Я люблю – как любят горы, люблю – как любит шторм; люблю всеподавляюще, категорически, всеобъемлюще и неосознанно. Но разве кто может при этом чувствовать себя настолько же изгнанным и чужим в этой любви, каким чувствую себя я?
Равнодушие мира падает каменным дождем, сокрушая меня до костей. Каждая секунда гниет, проходя мимо меня, из-за страха перед необходимостью быть кем-то ставшего никем, кричащего повсеместно – и в никуда. Мои идеи вторичны, размыты и нуждаются в контексте, чтобы не выглядеть так, как они выглядят. Стихи превращаются в набор образов, проза стыдливо съеживается меж амбициозности и бедного исполнения, картинки случайны, музыка не создает атмосферу, посыл неясен, но все равно позорен и жалок, миниатюры тупиковы, диалоги глупы и каркасны, приемы избиты и недейственны, мое выступление совершенно не забавно – все не такое, каким должно быть.
Слова все лезут и лезут из меня, я путаюсь в их сетях, паникую, тороплюсь и не вижу никакого внятного завершения истории, которую написал о себе, пытаясь делать вид, что писал не о себе.
Счастья и смысла нет ни во мне самом, ни в мире вокруг меня, эти вещи рождаются лишь при особого рода взаимодействии между нами, но я давно разучился взаимодействовать, функционально уподобившись черной дыре. Я так глубоко зарылся в пустоту, что даже ее вычерпал до дна, вывернув наизнанку самую суть боли, бесконечно, как мантру, повторяя одно и то же: все вокруг до ужаса пустое и бессмысленное.
Но если бы кто разделял мой ужас искреннего прочувствования этой пустоты, то он бы не стал спрашивать, зачем я все твержу и твержу эти слова. Принять себя невозможно, так же как желать смерти или смириться с жизнью, поэтому все, что человеку остается – сожалеть о своем рождении, о том, что был вырван из хаоса пустоты, что его наказали формой, сослали в жизнь, чтобы наполнять слова смыслами, чтобы придавать чему-то значение, лишь пропуская через свое восприятие.
Я уже почти закончил – дописываю последние строки. Наступит такой момент в пространстве времени, когда другой я прочтет это и все вспомнит. Возможно, у этого другого меня найдется решение. А может и нет. Это глупо и странно – усесться в углу и выдумывать себе миры и историю, чтобы банальная и приземленная реальность не выбила из меня весь настрой, пока я описываю себя как неудачную первоапрельскую шутку, как ошибку в расчетах, как того человека, которому вечно кажется всякое, которому… К черту.
Это так же глупо и странно, как завершить выступление словами о том, что мой первый и единственный смысл – найти выход из этого лабиринта снов, проснуться и понять, кто я на самом деле”.