Каменное перо

Голоса возобновились, и Принц снова последовал за ними вниз, еще на несколько этажей. Они перестали убегать от него около гостевых комнат. Но надолго ли? Такое уже было раньше – голоса становились четкими, он почти успевал уловить то, что они говорили друг другу, но потом – короткая вспышка сумрака, забытье, темнота, и снова бег.

Он завернул в темную пространную гостиную. Принц помнил планировку таких помещений. Спереди и по обе руки наверняка были три двери – они вели в спальни, выделенные нескольким участникам таливарской делегации.

Принц мог поклясться, что голоса были здесь. Но откуда, откуда же они доносились?

Гостиная спала вместе с ночью. Окон в ней не было, канделябры были потушены, но неведомо откуда взявшаяся легкая дымка испускала потустороннее туманно-синеватое свечение, которое позволяло различить тени гобеленов на стене, очертания диванов вдоль стен и… застывшую, скорчившуюся на другом конце комнаты фигурку. Принц осторожно приблизился. Это все больше походило на сон.

Шут поднял глаза. Он сидел на коленях, руки были прижаты к груди, пальцы впивались в плечи, плечи дрожали. Он несколько секунд смотрел на Принца отупевшим взором, как будто пытаясь узнать его. Затем глаза его сверкнули искоркой понимания, его жалкое тельце отчаянно передернулось, как будто сраженное молнией, и он пал ниц на пол, содрогаясь в конвульсиях и всхлипывая. Принц не мог заставить себя сделать еще один шаг, помочь Батафи. Он стоял на месте, и лишь рука его беспомощно дрогнула и опустилась.

И тут Батафи резко взвился. Он стал неузнаваем. На его остром, худощавом лице заиграла демоническая маска – искаженное подобие улыбки, окрашенное всеми оттенками ночи. Он беззвучно рассмеялся Принцу в лицо, закрыл глаза, как будто бы упиваясь одному ему ведомой шуткой, скорчился, то ли от хохота, то ли от боли, и так же внезапно затих.

– Что с тобой? – заставил сказать себя Принц.

Батафи что-то пробормотал в сторону и покачал головой. Его лицо стало прежним, но даже более измученным и истощенным, чем раньше. Это была всего лишь игра тени, убеждал себя Принц. Потрясение нескольких предшествующих дней сыграли с его воображением злую шутку, и не было ничего противоестественного в том, что внезапно обезумевший Батафи произвел на него такое тягостное впечатление. Нужно было увести его их гостевых покоев без лишнего шума. Однако Принц не был уверен, что шут помнил о его присутствии. Он выждал еще несколько мгновений.

– Батафи? – осторожно позвал он.

Шут продолжал мерно покачиваться, словно убаюкивая себя. Принц не мог больше оставаться с этим существом наедине, и он решил позвать на помощь лекарей. Он развернулся, чтобы уйти, но тут же услышал, как осипший, сорванный голос окликает его:

– Бедный, бедный Принц!

Он обернулся. Батафи все еще смотрел в сторону. Он должно быть, бредил. Может быть, несчастный тронулся умом, когда услышал недавний шум, может быть, им овладела лихорадка. Нужно было немедля позвать в комнату лекаря. Но что он позабыл в этой гостиной? Ответы могли подождать. Нужно было во что бы то ни стало вызвать подмогу.

Принц опять двинулся к выходу, а Батафи снова повторил:

– Бедный, несчастный наследник!

– Да что с тобой происходит? – не сдержался Принц, разворачиваясь на каблуках и резко подбегая к шуту. – Скажи, это твоя очередная шутка? Это розыгрыш? Что ты задумал, выставить меня дураком?

– Ах, ваше высочество, – хрипло ответил Батафи с внезапной ясностью, – я бы ни за что не удумал такого – выставить вас дураком. Дурак в этом замке может быть только один.

– Демон! – выругался на него Принц себе под нос, не зная, что делать.

– А-а-а! – понимающе просипел шут. Он смолк.

– Что это значит? – потребовал Принц.

Батафи не отвечал. Принц взял его за плечи и легонько потряс.

– Что это значит, шут?

– Вы опять зовете его… Но я больше не могу помочь, он здесь! Я здесь! Мы с ним вместе – здесь!

– Что ты мелешь?

– Демон, ваше высочество. Вы уже заказывали демона на этой неделе.

– Да что это за чертовщина! – воскликнул Принц.

Батафи засмеялся.

Принц вспомнил о гостях и постыдил его:

– Тише, ты разбудишь их.

– Их? – взвизгнул Батафи. – Их? Они спят таким сном, от которого не просыпаются!

Его взгляд был чертовски серьезен. Принц отступил на шаг.

– Да, да, ваше высочество! Вы же хотели позвать демона. Вы же сказали ему, «демоны тебя возьми», помните? И я позвал – Батафи позвал демона. Но только одного, уж вы простите великодушно. Я слаб, очень слаб… Но даже один справился с ним, с неугодным гостем. С Доменико! Вы были так остроумны, я решил, что это будет прекрасная шутка!

Батафи попытался встать. Багровый плащ скользнул с его плеч и обнажил неизменный шутовской наряд, который, с ужасом заметил Принц, был изорван в лохмотья. Кое где, на более светлых шашечках, виднелись темные пятна, но ночь не позволяла увидеть их настоящий цвет.

– Я написал потрясающую историю! – шептал Батафи, делая неловкие движения и постепенно заваливаясь навстречу Принцу. Он упал на руки и, неуверенно балансируя на четвереньках, поднял голову и посмотрел наследнику в глаза. – Мне нужно было выкинуть перо годы назад, но я не смог. Я сделал это потом, когда история уже была написана, но то было позже. Я не стал сжигать ее, понимаете?

Его голос звучал непривычно. Он был полон рассудка, лишен дурашливой эксцентричности придворного шута. Это был разговор равных. Невольно завороженный этой переменой, Принц опустился на колени рядом с Батафи.

– Я не понимаю, – признался он.

– Я выкинул перо, – терпеливо повторил шут, – Прямо из башни. Я выкинул перо из окна. Но я не стал сжигать историю, которое оно написало. Почему? Потому что я слаб, а история получилась чертовски хороша. Видите ли, я не смог избавиться от пера раньше, когда мне удалось ускользнуть от Гильдии. Я думал, что соблазнов писать больше не будет, и некоторое время я держался. Но…

Он пожал плечами.

– Во мне всегда жила какая-то чертовщинка, – неожиданно сказал он своим прежним шутовским тоном и подмигнул.

Принц окончательно запутался.

– Какая гильдия, что за историю ты написал?

Вместо ответа Батафи сощурился и сказал:

– Никогда – запомни это, Принц! – никогда, —слышишь, никогда! – не пиши историй про себя.

Он в измождении опустился на пол, как будто этот последний обмен репликами отнял у него все силы.

– Я позову лекаря, – твердо заявил Принц и в третий раз повернулся, чтобы уйти.

– Иди, бедный Принц! – ядовито усмехнулся шут.

Принц обернулся через плечо.

– Иди, только не оборачивайся! – прошептал Батафи.

Принц сделал шаг в сторону выхода. Еще один. И еще. Он обернулся и посмотрел на жалкую тень на полу. Плащ лежал чуть поодаль – расплывчатая клякса в море темноты.

Еще шаг.

Принц уверял меня после, что он почувствовал движение за спиной. Он обернулся. Тень на полу стала в два раза крупнее – плащ рядом с ней уже не казался таким большим. Этого просто не могло быть. Бред. Игра тени! Еще шаг, два, выход уже совсем близко.

Принц обернулся еще раз. Батафи вновь показался прежним – маленький силуэт рядом с черной кляксой плаща. Принц облегченно воздохнул и окинул взглядом всю гостиную. Именно тогда он обнаружил то, что его смятение не позволило ему заприметить ранее: дверь в комнату за спиной шута была распахнута настежь. Он застыл. Их разговор просто обязан был разбудить обитателя комнаты. Или, может быть, они с Батафи действительно переговаривались настолько тихо, что никто не услышал? Темнота зияла вместо дверного проема, а на ее границе клубилась серебристая дымка. Принц принял решение: он быстрым шагом вернулся, обежал шута, стараясь не смотреть на него, и оказался прямо напротив открытой двери… которой не было. Она была грубо сорвана с петель, щепки лежали на полу внутри, а на стене виднелись широкие, глубокие отметины, несколько в ряд с каждой из сторон – как будто кто-то специально проделал их каким-то грубым металлическим предметом. На первый взгляд они были неровными, но каждая из отметин повторяла все очертания соседних.

Принц шагнул в гостевую комнату. На дальней стене было окно, по правую руку находилась постель, по левую – письменный стол, по сторонам от окна можно было разглядеть очертания платяного шкафа и комода. На кровати кто-то лежал.

Больше всего на свете Принцу захотелось, чтобы из окна пролился яркий солнечный свет, чтобы эта ночь, полная кошмара, внезапно закончилась, чтобы он проснулся и отправился на очередные переговоры, где напротив него сидела бы Изабелла, а Доменико по-прежнему стоял бы у стены в самой тени и внимательно слушал, а отец со всем не соглашался, а герцог по-прежнему возражал бы ему… Но… Доменико! Это была комната Доменико! Принц почему-то сделался в этом совершенно уверен, как если бы кто-то прямо сказал ему, что бледный молодой человек ночевал именно здесь.

Он должен был разбудить его, вежливо постучать, но в душе понимал всю бессмысленность своих действий – прошлых и будущих. Облака по-прежнему закрывали тусклый свет месяца, и Принцу пришлось аккуратно подойти к постели. О, как он сейчас жалел, что вообще покинул свою башенку! Быть может, этого всего не случилось бы, останься он у себя; нужно было дождаться рассвета, не подыгрывать кошмару. Кошмар силен только до тех пор, пока в него верят. Стоит его проигнорировать, сделать вид, что его нет, врал себе Принц, и тогда он проходит без последствий с первыми лучами утреннего солнца. Но сейчас… сейчас нужно из его выбираться.

Даже в кромешной темноте было видно, что из кошмара, в который попал Доменико, выпутаться нельзя. Принц подождал, пока месяц не показался из-за туч и не бросил на несчастного один прощальный луч. Это было совершенно напрасно – он не был готов к тому, что увидел. Даже зная, что ожидает его, даже понимая, что означали чудовищные отметины на стене, выломанная в дребезги дверь и беспорядочные показания придворного шута, Принц все равно не был готов к тому, что предстало его взору. Ноги его подкосились, он схватился за кроватный столбик, он уткнулся в рукав и заплакал.

Когда месяц снова пропал за тучами, а слезы достаточно замутнили его глаза, Принц нашел в себе силы еще раз посмотреть на Доменико. Он казался почти безмятежным в этой блаженной темноте. Последнее непонимание, и ужас, и животный страх – они могли привидеться Принцу ранее. Игра теней, бред, наваждение. Но был один безжалостный, неопровержимый свидетель ужасного конца Доменико – зияющая рана там, где раньше было его сердце. Принц не мог больше его ненавидеть.

Шатаясь, он вышел из комнаты в гостиную и вытер слезы.

– Ты убил его, – тихо сказал Принц шуту, как будто звук его голоса еще мог кого-то разбудить.

– Не я, – прошептал Батафи, не поднимая головы от пола. Силы оставляли его. – Не я… Моя история! Мой… персонаж.

– Кто ты? – спросил Принц. Мир замер – как тогда, по велению Изабеллы.

Шут не ответил.

Принц поспешил к выходу.

В комнате стало светло. Не так светло, как если бы в ней разом зажгли все свечи, и не так светло, как если бы в ней были окна, и месяц выглянул бы внезапно из-за туч и озарил ее серебром лунного сияния. Нет, то сгустилась дымка. Туман, наполнявший гостиную странным свечением до этого, теперь занимал все пространство. Он окутал шута, окутал Принца, он заполонил все.

Принц обернулся. Батафи поднялся на ноги – тонкая тень в еле клубящейся дымке.

Принц бросился в коридор, свернул в направлении лестницы, но туману не было конца, он был бесконечен, непреодолим. В панике, Принц обернулся. Он позвал на помощь, но его голос прозвучал жалко и слабо. Он вспомнил про кинжал и обнажил его.

Лестница скрывалась где-то поблизости, но Принц был совершенно дезориентирован. Тень Батафи неумолимо приближалась, росла, множилась. У нее выросли крылья, она раскинула лапы, она вышагивала с уверенностью льва, загнавшего в тупик лань. Принц вскрикнул и повалился наземь, закрывая лицо руками, судорожно размахивая клинком. То, что было шутом, бросилось на него, и Принцу почудилось, как крылья складываются по бокам тени и становятся острой, щетинистой шерстью, и как огромная то ли крыса, то ли ящерица летит ему навстречу, сверкая двумя красными огоньками вместо глаз, скаля свою острую морду в гримасе хищной смерти. Он закрыл глаза. Тень придавила его к полу, впилась когтями в его плечо, протащила его несколько метров за собой, отшвырнула его прочь. Он ударился о стену и отлетел в сторону. Последним, что увидел Принц, прежде чем потерять сознание, был шутовской колпак, колокольчики с которого уже давным-давно где-то потерялись. Он с благодарностью скользнул в темноту.

Принц очнулся в своих покоях и долгое время не хотел ничего вспоминать. Когда его пробуждение было замечено, все гвардия королевских лекарей слетелась к его ложу быстрее, чем мотыльки на фонарь летним вечером.

На правом предплечье Принца красовались три глубоких пореза, его ребра были покрыты синяками, а лицо было украшено многочисленными ссадинами. Он благодарно сощурился на дневной свет, ниспадающий неровными пыльными лучами.

Король Рихард не заставил себя долго ждать – он влетел в комнату со стремительностью, которой позавидовал бы даже самый проворный из капитанов его личной стражи. Та в свою очередь в полном составе едва поспевала за ним следом и на ходу пыталась отогнать от его величества не кого иного, как разъяренного герцога собственной персоной.

– Сын! – прогромыхал король.

Принц с трудом приподнялся на локтях. Король уже был у кровати и держал его за руку.

– Сын! – только лишь и смог повторить он.

– Я требую объяснений! – вскричал герцог, пытаясь пробиться к Рихарду сквозь заслон из запыхавшихся капитанов. Король устало опустился на одно колено и лбом прильнул к руке сына.

– Он еще слишком слаб, – сказал он наконец, совладав с собой. Король поднялся и повернулся к герцогу, делая знак своим стражам. Те с недоверием обменялись взглядами и аккуратно отступили в стороны. Герцог проскользнул между мушкетами и решительно остановился перед Рихардом. Он едва доставал тому до подбородка, что не мешало ему метать молнии из разгневанных глаз.

– Ваш сын был там! Его нашли рядом с комнатой моего бедного Доменико с обнаженным кинжалом!

– Кинжал не был окровавлен! – возразил король севшим голосом. Было видно, что его ночь также выдалась неспокойной. Череда отрывочных воспоминаний хлынула на Принца одним безжалостным каскадом, и он вынужден был откинуться на подушку, чтобы успокоить головокружение. Нельзя подыгрывать кошмару… проигнорируй его, и…

– Он оскорбил мою дочь! – воскликнул Арчибальд. – А теперь он… он убил моего сына! Вы думаете, что ваши жалкие, лживые попытки…

Он осекся. Его голос дрогнул, он закрыл глаза рукой и как будто поморщился. Негде было спрятаться – со всех сторон на него смотрели люди. Рихард учтиво отвернулся к сыну, лекари уставились в свои записи, и только лишь стражники не сводили с него глаз, а их руки покоились на мушкетах. Безопасность монарха была превыше всякого такта.

Принц лихорадочно думал. Так значит, Доменико был сыном герцога. Вероятнее всего, бастардом. А, стало быть, Изабелле он приходился братом. Принц сжал кулаки под одеялом, проклиная себя.

– Милый герцог, – пробормотал король, – я клянусь вам, что мой сын не мог… Я знаю его как никто иной, он…

– Это был шут, – молвил Принц, не отрывая взгляда от потолка. Он не мог заставить себя посмотреть на герцога. Удивительно, но на его языке оставался горький привкус полуправды.

– Я застал его в гостиной, а потом… —Принц запнулся, не зная, что сказать дальше.

– Мы видели, что там стряслось какое-то колдовство, – подбадривающе продолжил за него отец. – Никто из моих приближенных не обучен такому!

– А что же шут? – спросил герцог. Он все еще не отнимал руки от глаз, как будто тусклое солнце могло ослепить его. – Он разве не ваш приближенный?

– Почему никто кроме меня не прибежал на грохот? – покачал головой Принц. – Почему весь этаж пустовал, когда я там оказался?

Король горько вздохнул.

– Половина дверей была заперта снаружи, замочные скважины были замазаны какой-то жижей. Те, кто прибежал с других этажей, попал в туман. Когда мы нашли тебя, ты уже был без сознания.

– Я не понимаю, – нахмурился Принц, – неужели никто не обнаружил источник шума раньше меня? Замок казался вымершим… я же не мог услышать шум раньше всех? Дверь была просто выкорчевана.

– Мы слышали грохот лишь один раз, – заверил его король. – Если это можно назвать грохотом. Серия коротких ударов, скорее. Через несколько минут ты был найден.

– Но шум продолжался гораздо дольше, чем несколько минут! – непонимающе воскликнул Принц. Он видел, к чему все идет, и решил, что голоса будет лучше не упоминать.

– Вы сами верите в это? – почти что с жалостью поинтересовался у них герцог.

– Потрясения ночи пошатнули его рассудок, – слабо возразил Рихард.

– Да как он оказался в этой комнате раньше всех?

– Он…

– Я был там после шута, – перебил Принц.

– Только ваше слово, ваше высочество, против слов моих людей, которые спали в соседних помещениях и оказались замурованы, – печально отметил герцог.

– Тогда они тоже ничего не видели и не слышали! – отчаялся Принц. – А кто же тогда выломал дверь? Я? Вы полагаете, что я сделал это бесшумно? И куда делся шут? Его одежды были окровавлены… Клянусь, герцог, я увидел Доменико уже бездыханным!

Принц боролся с подступающим отчаянием.

– Если мне позволено будет заметить, – осторожно вмешался старший лекарь, – его высочество не смог бы причинить сеньору Доменико такую рану… имевшимися у него средствами. Полудекоративный кинжал не позволил бы ему столь хладнокровно и грубо… сделать то, что было сделано.

– Он мог выкинуть другой кинжал в окно, – прошептал герцог.

– Клянусь вам, это был шут… Найди его, отец! – взмолился Принц.

– Сын, тебе нужен отдых, – категорично заявил король, восстанавливая понемногу свое самообладание. – Герцог, я понимаю, как вы опечалены, и уважаю ваше право на скорбь. Однако я прошу вас не делать поспешных выводов до тех пор, пока беглый шут не будет найден. Он, как вы отметили, является подданным моего королевства, и, если найдется убедительное доказательство его вины, шут будет судим по всей строгости закона.

Герцог удрученно покачал головой.

– Мне видится, что вы сделаете все для того, чтобы его вина была доказана как можно скорее.

– Герцог, я боюсь, что скорбь затмила на время ваше здравомыслие, – сердито возразил король. – Еще раз попрошу вас воздержаться от столь опрометчивых суждений и не сомневаться в моей непредвзятости.

Резкий смешок герцога заставил всех присутствующих вздрогнуть.

– Непредвзятости? – гаркнул он. – Непредвзятости, говорите вы? Ваше величество, вы просто-напросто выгораживаете своего сына и тем не менее имеете наглость обвинить в опрометчивости меня? Смею вас заверить, для людей в нашем с вами положении скорбь – это непозволительная роскошь. У меня было предостаточно времени для того, чтобы провести в ее обременительной компании несколько предрассветных часов, и сейчас мой разум ясен, как никогда. Я видел этого шута – жалкое создание, тщедушное, слабоумное. Я никогда не поверю, что скоморох мог в одиночку осуществить все эти гнусные деяния и в довершение всего так изувечить моего Доменико.

– Полноте, герцог, – возразил король, смягчая тон, – я сбит с толку не меньше вашего. Но даже самый беспристрастный из свидетелей не посмеет возразить, что Принц – еще более невероятная кандидатура на роль хладнокровного убийцы, чем бесноватый шут. Вспомните, в каком состоянии вы обнаружили моего сына. Вспомните его бессвязный бред в первые часы под присмотром лекарей, добавьте к этому таинственное исчезновение Батафи, раздробленную дверь и чистый кинжал, и вы получите картину столь запутанную, что ни я, ни вы не в праве претендовать на скорое ее разрешение.

– Принцу и вправду серьезно нездоровится, – сухо кивнул герцог. – Но в моих глазах это лишь усугубляет его положение. Вполне допускаю, что он и вправду не отдавал себе отчета в своих действиях. Таливар будет вести собственное расследование.

Не дожидаясь комментария, герцог развернулся на каблуках и покинул башню.

Король жестом успокоил своих капитанов, которые дернулись было следом. Принц устало закрыл глаза. Кошмар продолжался.

Ближе к вечеру Батафи нашли. Его останки были обнаружены охотниками у самого подножья Соколиного гнезда. После падения с высоты птичьего полета его и без того хрупкое тело превратилось в тряпичную куклу, и по грязному, изодранному в клочья шутовскому наряду невозможно было определить, не оставалась ли на нем еще чья-то еще кровь, помимо крови его обладателя.

Батафи сыграл свою последнюю шутку под западной стеной твердыни; Принца, потерявшего сознание, обнаружили в северном крыле. Король настаивал, что этого свидетельства было достаточно для того, чтобы доказать невиновность последнего и недвусмысленно указать на роковую роль шута. Таливар же негласно верил в коварство и изобретательность Принца. Новая коллизия всецело завладела вниманием сторон и оттеснила территориальные переговоры на второй план. Визит иностранной делегации грозил затянуться.

Доскональный осмотр комнатушки, в которой ютился шут, не выявил ничего примечательного. В его владении оказалась пара диковинных безделушек в форме каких-то неведомых диких зверей хищного образа, а также пара пустых записных книжек и щедрый запас травы, исцеляющей головные боли. Ответов не прибавилось.

Принц бродил по замку, словно призрак. Его больше не допускали к переговорам, ибо любое появление наследника действовало на таливарскую делегацию, как красная тряпка на быка. Пророчески и неизбежно он чувствовал себя изгнанником. Лишь единожды его призвали на общее собрание – для того, чтобы он как можно более полно и достоверно изложил все, что приключилось с ним в судьбоносную ночь. Искренний рассказ Принца был встречен молчаливым, но ощутимым неодобрением. Он возмущенно отказался комментировать характер своих отношений с Изабеллой и решительно заверил всех, что почти не пересекался с Доменико за пределами переговорной. Герцог мрачнел с каждым словом. Упоминание Батафи какого-то выброшенного пера и написанной им истории вызвало лавину недоумевающих взглядов с обеих сторон, но герцог, как показалось Принцу, повел себя странно. Если Арчибальд и был удивлен, то он явно не счел нужным это демонстрировать: напротив, он отчего-то резко бросил взгляд в сторону и сжал ручку своего кресла, но так же быстро овладел собой и расслабился. Эта реакция была столь молниеносной, что Принц чуть было не счел ее очередным кандидатом в продукты своего истерзанного воображения, но что-то в ней было настолько неподдельным и спонтанным, что он никак не мог поверить в ее надуманность. Она действительно была. И он не забыл о ней.

После допроса Принц был предоставлен сам себе. Он страдал от бездействия и тоски. Наука не привлекала его смятенный ум, пококетничавшую с ним было музу спугнул недавний кровавый кошмар, тело отказывалось повиноваться и препятствовало всем попыткам поупражняться. Свои дни Принц коротал в северной башне, бесцельно исследуя еще с детства прекрасно знакомые закутки. Верный лакей Джозеф пытался развлечь своего господина беседой, и Принц показал себя как хороший слушатель, но сам говорил очень редко и безразлично. Вечерами он выбирался в основную твердыню и неуверенной походкой слонялся между этажами. Он потерял счет времени. Возможно, прошло лишь несколько дней, а может быть и целая неделя утекла сквозь его пальцы, когда в один из таких безотрадных вечеров нелегкая занесла Принца в ту самую судьбоносную гостиную.

Он не сразу осознал, где оказался: комната выглядела непривычно в угасающем свете дня. Дверь в покои Доменико так и не заменили, а оставшиеся апартаменты были оставлены их обитателями – после гибели своего соратника подданные герцога спешно переселились поближе к своему сюзерену. Пылинки вели беспорядочный танец в прозрачном, честном воздухе – никакой дымки, никакого потустороннего сияния, никаких голосов из ниоткуда.

Не единожды за дни после убийства Доменико Принц ловил себя на мысли, что опасения герцога могли быть небеспочвенными. Мог ли он так запросто сойти с ума от горя и унижения? Могло ли все, что приключилось с ним за одну ночь, пройти столь незаметно для всех остальных обитателей замка? Как много он дал бы за возможность расспросить хорошенько обо всем нечестивого Батафи, но шута уже не было на грешной земле. Не был ли он, как и все остальное, лишь плодом воображения Принца?

Его взгляд скользил по комнате, силой заставляя память работать, снова и снова воскрешая все подробности произошедшего в этих стенах. Он воображал себе, как молочная дымка окутывала его ноги, как темный силуэт восставшего из полумертвых Батафи неспешно двигался ему навстречу, и как его фигура несколько раз меняла свой зловещий облик. Взгляд Принца внезапно наткнулся на странный бесформенный объект у дальней стены и задержался на нем. Что это? Он настороженно приблизился к непонятному предмету. Неужели за все это время никто так и не выкинул багровый плащ шута?

Принц опустился на колени возле скомканной ткани. Его передернуло от отвращения. И в то же время он испытал странное удовлетворение от того, что ему удалось найти еще одного, пусть и немого свидетеля в свою пользу. Шут и вправду был здесь, в этой комнате, и он действительно лежал на этом самом месте неподалеку от раздробленной двери. Словно зачарованный, Принц прикоснулся к плащу, боясь, что тот сей же час превратится в дымку и испарится вместе со всеми его надеждами на остатки собственного здравомыслия.

Но плащ не испарился – он сделал нечто совершенно противоположное. Багровая ткань плавно скользнула навстречу и несколькими уверенными движениями обвила его руку, всползла по ней вверх и перекинулась на другое плечо, увлекая Принца за собою на пол. Он сопротивлялся лишь несколько мгновений.

Удивительно, но Принц запомнил свой каждый последующий шаг. Он выбежал в коридор, не до конца понимая, от чего спасается. Ноги сами отыскали покои герцога Арчибальда этажом ниже, руки, сами того не ведая, вырвали шпагу из ножен изумленного стража и взмахнули ею над головой, глаза определили жертву, а тело бросило себя вперед, передавая оружию смертоносный импульс и не особо заботясь о своей сохранности.

Его полет был грубо прерван. Стражник быстро пришел в себя и успел ухватить Принца за полу багрового плаща прежде, чем его отчаянный маневр достиг цели.

Плащ, неизвестно как державшийся на плечах без узлов и пряжек, остался в руках стражника. Цепляясь за носителя в последней безуспешной попытке сохранить свое положение, багровая ткань оттянула Принца немного назад и в сторону, и, вместо того, чтобы обрушиться на герцога, он врезался в прикроватный столик и с грохотом повалился вместе с ним наземь. Сильные руки скрутили его и придавили к полу. Он даже не пытался им воспротивиться; он будто покинул собственную оболочку и теперь со стороны наблюдал со сдержанным любопытством, как личная охрана герцога вперемежку с капитанами его отца заламывает ему руки и грубо ставит его на ноги. Он даже не совсем понимал, с чем это все связано, однако не мог ничего этому противопоставить и оттого не возражал.