5.3. Внетелесные органы человека и их эволюция
Итак, около 4 млн. лет назад каменное орудие стало универсальным средством в преобразовании окружающей среды австралопитеками. Не имея мощных зубов и острых когтей, протоантропы всё равно оказались способны разделывать туши животных – всё за счёт острого и прочного камня. И это, на самом деле, очень важный момент в теории антропогенеза. Фундаментальный. Суть его вот в чём.
Выше мы уже бегло рассмотрели, как происходит процесс адаптации какого-либо животного вида к меняющимся условиям среды – если этим перемены среды довольно медленны и происходят в течение миллионов лет, то естественный отбор отсеивает по определённому критерию наиболее подходящих особей, которым адаптироваться проще, чем всем прочим особям вида. За миллионы лет такого отбора в медленно меняющихся условиях фактически происходит формирование нового вида с новым набором специфических органов, которые являются оптимальными для адаптации к данной среде. Так возникают разнообразные зоркие глаза, фантастический слух, улавливающий даже ультразвук, так возникают типы окраса, маскирующие вид под внешнюю среду, возникают когти и зубы. На процесс видообразования, на возникновение всех этих новых зубов и когтей уходят сотни тысяч лет и не меньшее число поколений вида. В этом и состоит эволюция.
Там, где климат постепенно холодает, фауна имеет тенденцию изменять свои внешние покровы – наращивает солидный слой жира и обрастает густой шерстью. Это адаптация к холоду.
Там, где постепенно сокращается фауна, некоторые виды способны перейти к травоядению – за миллионы поколений изменится структура их челюсти и зубов (клыки исчезнут, а зубы станут более плоскими для лучшего перетирания жёстких травянистых волокон), изменится желудочно-кишечный тракт для переваривания иной пищи, сильно редуцируются и когти, поскольку убивать и раздирать жертву уже не нужно. Это адаптация к травоядению.
Там, где постепенно сокращается флора, некоторые виды способны перейти к плотоядению – челюсти преобразуются, обозначатся клыки и резцы, разрастутся и укрепятся когти.
Морфологические перемены, преобразование органов – это единственный путь адаптации животных к медленным изменениям окружающей среды.
Быстрые, экстремальные изменения среды мы не рассматриваем, так как уже говорили, что в таких случаях большинство видов просто вымирает, поскольку морфологическая адаптация не успевает произойти. Эволюции требуется большее время.
Но по какому пути пошли древние приматы-круриаторы в условиях исчезающих лесов среднего плейстоцена? Из их рациона постепенно уходила растительная пища, её потребление снизилось. По эволюционной логике вещей, в силу всё большего перехода к плотоядению в условиях саванн у тех приматов должны были постепенно развиваться клыки и когти – в естественных условиях это единственный путь. Но тогда было одно "но": те приматы были круриаторами, а значит, у них была очень хорошо развита хватательная способность передних лап (рук). В некогда естественных для них условиях они приспособились к худо-бедным манипуляциям с предметами, поскольку именно руками срывали с деревьев плоды и переносили их. И вот, оказавшись в голой саванне, наши предки применили эту свою, довольно уникальную для животного мира способность, вооружились царём природы и орудием пролетариата – камнем. Камень позволил убивать и затем вскрывать дичь, обходясь при этом без когтей и клыков. То есть те древние приматы смогли приспособиться к естественным условиям, не имея для этого необходимых естественных же органов. Иным словами, наши далёкие прапредки взамен необходимым естественным органам нашли другой путь – они изобрели искусственный орган. Им оказалось простое каменное орудие. Вместо когтей и клыков.
Там, где любому другому виду потребовались бы миллионы лет эволюции, древние приматы освоились почти сразу – просто взяли в руки камень с заострённым краем. Никакому другому виду это бы не удалось, но только примату-круриатору. Он справился.
И вот здесь естественный отбор впервые начинает спотыкаться. Прежде в истории Земли отбор всегда производился за счёт отбраковки особей, не имеющих достаточно развитых специфических органов для данной конкретной среды. То есть отбор происходил морфологически, по органам. А теперь же впервые сложилась ситуация, что конкретный критически важный орган (камень) имелся фактически у каждого представителя популяции. Этот новый искусственный орган появился совершенно из ниоткуда – почти в одночасье просто взял и возник. И возник у всех особей сразу – даже отбор для этого не понадобился.
Но всё-таки эволюция той линии приматов и естественный отбор, конечно, всё ещё продолжались. Только они уже работали немного по другим критериям – по более удобному хвату руки, по более развитому прямохождению, по более развитой сообразительности в использовании своего нового искусственного органа. То есть естественный отбор в ту далёкую пору именно споткнулся. Не упал. Ему было суждено продолжать своё шествие в процессе антропогенеза ещё целых 4 миллиона лет. Прекратится же он именно около 100 тысяч лет назад.
Надо сказать, когда впервые сталкиваешься с определением орудия как искусственного органа, испытаешь некое подобие экстаза. Самый настоящий благоговейный онтологический шок. Но в науке это самый распространённый, общепринятый подход – орудия как искусственные органы человека. Ещё в "Капитале" Маркс писал, что человек "пользуется механическими, физическими, химическими свойствами вещей для того, чтобы в соответствии со своей целью применить их как орудия воздействия на другие вещи. Так данное самой природой становится органом его деятельности, органом, который он присоединяет к органам своего тела, удлиняя таким образом, вопреки библии, естественные размеры последнего".
"В орудиях труда человек как бы приобретает новые органы, изменяющие его анатомическое строение. С того времени, как он возвысился до их употребления, он предает совершенно новый вид истории своего развития: прежде она, как у всех остальных животных, сводилась к видоизменениям его естественных органов; теперь она становится прежде всего историей усовершенствования его искусственных органов" (Плеханов, 1938, с. 83).
"С успехами техники развились такие исторические сложившиеся системы, как "рука+механические орудия", "глаз+оптика", "ухо+акустика". Благодаря такому соединению органов человеческого тела – анализаторных систем мозга – с орудиями бесконечно расширяется сфера чувственного познания и постепенно возрастает так называемая "разрешающая сила" органов чувств человека" (Ананьев, 2001, с. 20).
Ещё более живописно вещала на данную тему Е.К. Черненко (кстати, дочь того самого Черненко):
"Успехи научно-технической революции создают всё новые средства труда, которые невиданно расширяют биологические возможности органов человека и создают совершенно новые, необычные для него способы существования и деятельности под водой и на воде, под землёй и в космическом пространстве. Это позволяет человеку двигаться, видеть и слышать в таких диапазонах и масштабах, которые либо не встречаются у других живых существ, либо превосходят их в сотни и даже миллиарды раз. Однако при этом физиологические функции и органы человека выступают как бы компонентом новых созданных обществом технических систем и средств, т. е. особых комплексных органов передвижения и восприятия, являющихся продолжением его тела и ставших настолько привычными для него, что утрачивают свою искусственность, делаются обычными и в этом смысле вполне естественными. И поэтому многие не представляют себе, как можно современному человеку нормально жить без телефона, радио, телевизора, автомашины и других приспособлений (не говоря уже о ножах, ложках, вилках, молотках, клещах, топорах и других предметах и инструментах), необходимых в повседневной обиходной жизни" (Тарасов, Черненко, 1979, с. 165).
Данный подход справедлив во всех смыслах, если мы смотрим на орган как на механизм адаптации к имеющейся среде. Эту же функцию выполняет и всякое орудие. И даже больше – орудие не просто позволяет виду адаптироваться к среде, но и плюсом ко всему адаптирует среду под человека. В этом смысле орудие во много крат совершеннее всякого естественного органа. Там, где хищное животное применяет клыки и когти, австралопитеки успешно использовали сколотый камень. Там, где в условиях холода животные наращивают подкожный жир и обрастают густой шерстью, человек срезает шкуру медведя и кутается в неё. Там, где хамелеон отращивает длинный язык для дистанционного нападения, древний человек изобретает копьё. Орудия – вот что выделило человека из животного мира. И вся дальнейшая эволюция человека была связана в первую очередь именно с эволюцией орудий.
Классический путь эволюции – развитие естественных органов животного, а единственный неклассический путь – развитие органов искусственных.
Homo sapiens для каждой возникшей потребности разрабатывает строго своё орудие, которое оптимально соответствует поставленной задаче. Именно у Homo sapiens орудийная деятельность достигает своего невероятного размаха. Он начинает производить множество специализированных бытовых орудий и такое же множество специализированных орудий охоты. Homo sapiens теперь не просто кутается в шкуры животных, но и, умело орудуя иглой, кроит из них наиболее оптимальную по размеру и климату одежду.
Кстати, здесь можно обратить внимание на тот факт, что когда Homo sapiens около 40 тысяч лет назад пришли в Европу, где и столкнулись лицом к лицу со своим братом неандертальцем, морфологически были существенно стройнее и выше последнего, их конечности были длиннее, чем у неандертальца. Всё это говорит о том, что разум и орудийная деятельность у Homo sapiens уже достигли того уровня, когда выживание в более холодных условиях больше не требовало специфических морфологических изменений в ходе эволюции. К примеру, если рассмотреть строение того же неандертальца, жившего на территории современной Европы, Сибири и Ближнего Востока, то мы увидим, что его массивное коренастое телосложение с крепкими и короткими конечностями по-прежнему является свидетельством именно биологической адаптации к среде. Морфология неандертальца – это наглядное доказательство правила Аллена, которое гласит, что представители одного и того же вида, проживающие в разных климатических условиях (в тёплом и в холодном климатах), в ходе эволюции начинают различаться по длине конечностей – у проживающего в холодных условиях вида конечности становятся короче. Так происходит сокращение площади поверхности для уменьшения теплоотдачи. Данный факт, что коренастые и короткорукие массивные неандертальцы были морфологически приспособлены к холоду, говорит нам о том, что их разум находился ещё на относительно низком уровне развития, и орудийная деятельность хоть и превосходила по сложности таковую у их предка (Homo erectus), но всё же была недостаточной, чтобы избежать отбора со стороны холодного климата. У Homo sapiens же разум самостоятельно, без каких-либо биологических мутаций, оказался способен решать любые возникшие проблемы – в том числе и проблемы с климатом. Утепление своего тела и своих жилищ позволило Homo sapiens, не меняясь биологически и не имея для этого каких-либо естественных приспособлений, осваивать территории, существенно различающиеся по температурным режимам. Они смогли жить даже в условиях вечных снегов, и для этого им больше не надо было меняться биологически – достаточно было соответствующим образом изменять свои орудия (в данном случае – одежду и жилища).
По всему следует, что изготовление и ношение одежды у Homo sapiens носило более основательный и постоянный характер, чем тот же процесс у неандертальцев. Ведь последние успели сначала измениться биологически в ходе адаптации к холодному климату европейского ледника (предшественник неандертальца,"гейдельбергский человек", попав в эти условия около 800 тысяч лет назад, начал неуклонно преображаться под действием отбора со стороны лютой стужи, именно так и появился наш коренастый брат). Этот факт позволяет утверждать, что у первых неандертальцев ношение шкур животных либо имело неосновательный характер (то есть одеждой это можно назвать лишь условно), либо вовсе возникло на довольно поздней стадии развития.
В это же время в тёплой Африке потомки эректуса всё стройнели, и подвергались отбору всецело по линии развивающегося мозга и роста интеллектуальных способностей. Здесь очень важно понять, в каком отношении друг к другу стоят два этих явления – эволюция морфологическая (изменения органов тела как адаптация к среде) и эволюция интеллектуальная (изменение главным образом мозга как адаптация к среде). Очень важно понять, что оба эти типа эволюции стоят в жёсткой оппозиции по отношению друг к другу, в изначальном противоречии. И вот почему. Когда у животного вида развивается какой-либо конкретный орган, то его функция всегда чётко определена отбором: хобот развивается для того-то, уши для того-то, жабры для того-то… И возникновение органа само по себе снимает проблему, возникшую между биологическим видом и данной средой: если были трудности с обеспечением организма газами, то преобразуется его дыхательная система; если были трудности с температурой, то преобразуются внешние покровы организма. Таким образом, морфологическая эволюции (изменение органов тела) уже есть решение проблемы само по себе, это есть факт свершившейся адаптации. Ну и, конечно, для фиксации использования конкретного органа параллельно его собственному развитию развивается и безусловнорефлекторный (инстинктивный) механизм, в котором и закрепляется строе функциональное предназначение органа. Морфологическая/инстинктивная эволюция представляет собой факт свершившейся адаптации, в работе которой уже не требуется применения мыслительных способностей. Применение органа, как правило, строго фиксировано в инстинктивной программе. Здесь уже становится понятно, каким образом эволюция интеллектуальная (увеличение мозга в условиях осложнения предметной деятельности) вступает в противоречие с эволюцией морфологической/инстинктивной.
Усложняющиеся мыслительная и орудийная деятельности позволили человеку всё лучше взаимодействовать с окружающей средой, но уже не путём адаптации собственных биологических характеристик к ней (как это происходит у всех прочих животных), а путём адаптации самой среды к потребностям древних Homo. Выйдя из системы отношений "субъект – природа", человек выставил вперёд себя посредника – орудие, и вступил в систему "субъект – орудие – природа". Именно поэтому морфологическая эволюция рода Homo всё больше сменялась эволюцией его орудий – ибо орудия являлись эссенцией разума, и именно их эволюция являлась отчётливой демонстрацией эволюции самого интеллекта. И когда мозг человека и его интеллект эволюционировали настолько, что он стал способен прослеживать сотни и тысячи взаимосвязей в предметном мире, его морфологическая эволюция угасла полностью, поскольку теперь человек оказался способен изготовлять себе орудия фактически любой сложности и естественные специализированные органы сделались ему ненужными. Именно в этом и состоит противоречие двух линий эволюции – морфологической/инстинктивной и мозговой/интеллектуальной. Морфологическую эволюцию поэтому можно использовать как своеобразный маркер уровня интеллекта: если у вида возникает некоторый специфический орган как адаптация к среде, то этот факт является наглядной демонстрацией того, что уровень интеллекта данного вида не позволил ему овладеть каким-либо искусственным органом взамен этого естественного. То есть мыслительная деятельность вида не справилась с конкретной поставленной задачей, и адаптация вновь была произведена путём естественных биологических изменений, а не искусственных.
Общая стройность телосложения Homo sapiens, возникшего в Африке около 200 тысяч лет назад, указывает на то, что влияние холодов там действительно не было таким сильным, как в Европе. Заодно это указывает и на то, что орудийная деятельность человека достигла такого высокого уровня, что он больше не нуждался в сильных руках и ногах, так как разнообразные орудия в значительной степени компенсировали этот нюанс. Около 40 тысяч лет назад, оказавшись в Европе, Homo sapiens уже не мутировал под воздействием холодов, как то сделал за предшествующие сотни тысяч лет неандерталец, что говорит о том, что Человек уже самым обстоятельным образом изготавливал себе одежду и пользовался огнём ежедневно и очень умело. Всё это служит иллюстрацией того, что Человек постепенно всё больше и больше вырывался из лап естественного отбора. Если возникало какое-либо новое противоречие с окружающей средой, то Homo sapiens не биологически эволюционировал сам, а производил эволюцию своих орудий и навыков. Так постепенно морфологическая эволюция сменилась у вида Homo sapiens эволюцией его искусственных органов. Развитое мышление позволяло производить это с достаточной быстротой.
У искусственных (экзосоматических, то есть внетелесных) органов имелся ряд существенных преимуществ и ни одного принципиального минуса.
1. Они были возобновляемы (в отличие от естественных органов, которые фактически не регенерируют).
2. Их ассортимент, по идее, был безграничным и ограничивался лишь условиями конкретной среды и конкретной задачи. Для каждой задачи создавался свой необходимый орган.
3. Сроки возникновения нового (требуемого в новой задаче) искусственного органа фактически сводились к микроскопическим временным отрезкам по сравнению с эволюцией естественных органов, на которую уходили сотни тысяч или даже миллионы лет. Необходимый искусственный орган может возникнуть "здесь и сейчас" – достаточно лишь оказаться в потребной ситуации, а интеллект тут же придумывает этот орган с более-менее оптимальными характеристиками.
Так морфологическая эволюция Человека сменилась эволюцией орудийной. И эта новая эволюция со временем только ускорялась – по мере накопления информации о тех или иных материалах, о способах и свойствах их взаимодействия, о физических и химических законах, лежащих в основе этих взаимодействий, изобретение новых орудий становилось всё проще и быстрее. В итоге Человек оказался единственным существом на планете, который имеет возможность пользоваться неограниченным числом органов в зависимости от ситуации – у нас есть ночное зрение, как у некоторых хищников; у нас есть невероятно прочные и невероятно быстрые когти, разящие на расстоянии километров; у нас есть крылья, поднимающие в воздух сразу несколько сотен человек; у нас есть настолько беспрецедентно острое зрение, что мы способны рассматривать бури на других планетах и взрывы на звёздах с расстояния в тысячи световых лет.
"Можно сказать, что техника есть внешняя форма физиологии, есть внешняя система искусственных органов" (Леонтьев, 2005, с. 180).
Теперь нам не страшны ни самый жуткий зной и ни самая лютая стужа. Нам не страшно ничего. А всё это благодаря тому, что несколько миллионов лет назад приматы-круриаторы были вынуждены спуститься с деревьев на землю и вооружились камнями. Именно камень был нашим первым искусственным органом. И в итоге он сотворил чудо. На самом деле взгляд на орудия как на систему искусственных органов представляет собой единственно верную позицию в деле понимания развития человека. Он позволяет увидеть антропогенез в его истинном свете – как непрерывный процесс изменения орудий и интеллектуальной деятельности, идущие бок о бок и в итоге всё более и более вырывающие род Homo из власти естественного отбора.
Итак, первым поворотным пунктом антропогенеза стало применение каменных орудий, которое избавило человека от каких-либо дальнейших биологических новообразований в ходе эволюции. Вторым поворотным пунктом стало применения одежды и огня: чтобы понять весь масштаб данного поворота, надо посмотреть на феномен одежды и огня под следующим углом – способность орудийными средствами поддерживать вокруг себя постоянную температуру есть способность "носить" с собой наиболее оптимальную для организма часть среды. Одежда и огонь – они стали своеобразным коконом, в котором человек навеки запер необходимый температурный режим, чем совершил второе капитальное обособление своего организма от непосредственной окружающей среды. Выражаясь образно, одежда и огонь – это будто вырезанная человеком наиболее пригодная часть климата, в которую он себя надёжно укутал и молча провозгласил свою умеренную независимость от капризов природы. Теперь человек мог оказаться в любом климате – даже в самых студёных краях, и это не повлекло бы реорганизации его морфологии, как непременно происходит у всех прочих видов животных. И здесь человек вырвался из лап естественного отбора.
Дальнейший естественный отбор касался лишь некоторых очень узких факторов, которые человек на том этапе никак не мог компенсировать орудиями. В частности это происходило в сфере так называемого расогенеза – изменения мелких деталей популяции под влиянием узких особенностей окружающей среды. Так, оказавшиеся в Европе популяции рода Homo в связи со значительным сокращением там солнечной активности (по сравнению с Африкой) стали испытывать сильную потребность в витамине D, который в Африке они получали в требуемых количествах. Поскольку нехватка этого витамина приводит к формированию слабых костей, а переизбыток – к рахиту, изначально sapiens в Африке и были темнокожими, так как пигмент меланин, затемняющий кожу, заодно отсеивал излишки солнечного света, тем самым вырабатывая нужный уровень витамина D без излишек. В Европе же солнечная активность была существенно меньше, что сказывалось на хрупкости костей. Тут эволюция и пошла по пути осветления кожи Homo (и не только sapiens, но ещё и неандертальцев, поскольку они тоже были светлокожими), теперь пигмент меланин не препятствовал более интенсивному воздействию имеющегося солнечного света, и витамин D мог вырабатываться в нужных количествах, формируя крепкие кости.
Таким образом, данный аспект эволюции, которая пусть и незначительно, но ещё продолжала свой отбор, никак не мог быть урегулирован орудийными средствами человека. Это был вопрос исключительно ресурсов. У тогдашнего Homo sapiens не было никаких других источников витамина D, кроме солнечного света (разве что печень животных, но её требовалось бы очень много). Вот та группа Homo sapiens, которая неизвестно волею какой судьбы оказалась далеко на севере и впоследствии ставшая эскимосами, нашла другой ресурс, содержащий витамин D в избытке – им оказалась морская рыба. В итоге за десятки тысяч лет эскимосы так и не утратили свою смуглую кожу, хотя солнца в их краях бывает ещё меньше, чем в Европе.
Это важно понять – те незначительные воздействия естественного отбора, которые ещё оставались для вида Homo sapiens, были уже не следствием их слабого интеллекта и слабой орудийной деятельности. Интеллект тогда уже, судя по всему, был на высоте, и объём мозга не отличался от нашего современного. Просто всё дело было в отсутствии требуемых ресурсов в тех краях, где обитал человек. Если не было необходимых ресурсов, то никакие орудия не могли помочь. С определённого момента человек совершенно перестал адаптироваться к среде и вместо этого начал адаптировать среду под себя.