Несмотря на то, что двадцать девять томов “Истории России…” – такой труд, который немногим удается осуществить даже в течение очень долголетней жизни, – Соловьев успел издать еще несколько книг. Кроме упомянутых уже сочинений об Александре I и Польше, он написал общедоступные чтения по русской истории, два учебника: русской истории, переведенный, между прочим, на французский язык и представляющий собой отличное пособие для студентов, и курс новой истории. В разных журналах он помещал статьи по русской и всеобщей истории, которые впоследствии вошли в его “Историю…” и другие книги, множество мелких заметок и рецензий рассеяно по разным периодическим изданиям, – статьи эти после появления капитальных трудов автора, конечно, потеряли свое значение. Не потеряли своего значения очерки по историографии, где дана оценка русских историков прошлого и XIX века: Татищева, Ломоносова, Щербатова, Болтина, Миллера, Карамзина, Шлецера. Статьи эти, очень важные для специалистов, до сих пор не изданы отдельно и их приходится разыскивать в разных журналах пятидесятых годов. Общий интерес и важное значение для характеристики исторических воззрений Соловьева имеют статьи, относящиеся к области философии истории и переизданные в книге, озаглавленной: “Сочинения С. М. Соловьева. СПб., 1882”.

Вся эта книга, с начала до конца написанная прекрасным слогом, читается очень легко; своими широкими обобщениями она приковывает внимание читателя и, конечно, она в значительной степени способствовала развитию нашего общества. В статьях под заглавием “Начала Русской земли”, начатых за два года до смерти, Соловьев думал дать полную философию русской истории; к сожалению, он успел написать только две главы. Тут, между прочим, автор нашу отсталость, медленность нашего развития объясняет обширностью территории.

“Россия, – говорит он, – есть обширнейшее государство в мире, заучиваем мы с малолетства; в летах зрелых стараемся уразуметь смысл этих слов. Чрезвычайная величина органического тела заставляет предполагать особенные условия для поддержания его строя, равновесия частей, заставляет опасаться за существование этих условий в достаточной степени, за прочность тела, заставляет опасаться возможности раннего его распадения. Если обширное государство произошло путем завоевания разных народов одним каким-либо, то непрочность его очевидна; если произошло путем распространения одного народа по обширной стране, – народа, постепенно крепнувшего в своем государственном строе, – то это явление предполагает чрезвычайную медленность движения, отсталость сравнительно с другими государствами, занимающими меньшую область, ибо все государственные отправления в обширной области должны совершаться медленно, особенно когда государство представляет обширную страну с относительно небольшим, разбросанным по ней, народонаселением; при таком отношении в несплоченные ряды народонаселения удобно проникают чуждые, неудобоваримые в народном организме элементы; кроме того, несплоченные части народонаселения должны приводиться в связь и общее движение внешней силой, отчего правительственная деятельность должна достигать крайнего напряжения, не встречая подмоги в крепко сплоченной массе народонаселения. Внутренний процесс развития совершается здесь чрезвычайно медленно, равновесие между частями устанавливается очень нескоро, жизненные силы народа по разным обстоятельствам приливают то к тому, то к другому концу, вследствие чего происходит перенесение правительственных центров, столиц, из одного угла в другой, что именно необходимо в обширной стране: в небольшой комнате владелец ее, сидя в средине или в одном углу, легко видит все, что делается вокруг него, и все у него под руками, далеко ходить не нужно; в помещении обширном с середины, а тем менее из угла не видно, что происходит в других частях здания; имея надобность в чем-нибудь находящемся в одном углу, должно совершать туда долгие переходы и остановки”.

Уже раньше, в пятидесятых годах, Соловьев дал характеристику допетровской Руси в статье “Древняя Россия”, и в публичных чтениях об установлении государственного порядка в России представил общий ход русской истории до Петра Великого. Продолжением этих статей можно считать публичные лекции о Петре Великом, читанные в 1872 году после появления соответствующих томов “Истории России…” и дополняющие их; по этому сочинению легче и удобнее ознакомиться с деятельностью великого преобразователя, потому что подробности опущены и реформа представлена в крупных чертах. “Исторические письма”, направленные против отрицания благ цивилизации и прогресса, и “Наблюдения над исторической жизнью народов” дают много сведений по всеобщей истории и много общих мыслей. В последнем обширном исследовании, оставшемся, к сожалению, неоконченным, Соловьев представил типические черты восточных стран и народов: Китая, Египта, Ассирии и Вавилона, Финикии, арийцев в Азии, а также Греции и Рима, галлов и германцев. Тут разбросано немало оригинальных взглядов, из которых некоторые получили впоследствии подтверждение в работах известного историка Фюстеля де Куланжа.

Соловьев смотрел на задачу историка очень широко.

“История есть наука народного самопознания, – говорит он. – Но самый лучший способ для народа познать самого себя – это познать другие народы и сравнить себя с ними; познать же другие народы можно только посредством познания их истории. Познание это тем обширнее и яснее, чем большее число народов становится предметом познавания, и естественно рождается потребность достигнуть полноты знания, изучить историю всех народов, сошедших с исторической сцены и продолжающих на ней действовать, изучить историю всего человечества, и таким образом история становится наукой самопознания для целого человечества”.

Но для того, чтобы история была действительно такой наукой, историк должен изучать прошлое беспристрастно, не подчиняясь интересам настоящей минуты, не искажая исторических явлений, не затемняя, не извращая законов их. Историк должен обращать внимание на все стороны народной жизни.

“Успех в изучении истории зависит от многосторонности взгляда; ошибки происходят не от неправильности только взгляда вообще, но оттого, что мы глядим на одну сторону явления и спешим из этого рассматривания вывести наше заключение, вывести общие законы, объявляя другие взгляды, т. е. взгляды на другие стороны явления, ложными. Взгляд вполне правильный есть взгляд всесторонний”. Историк должен обращать внимание на природу страны, так как влияние ее на жизнь народа бесспорно; но народ не находится в исключительной зависимости от природы, он изменяет природные условия, выбирает местность, которая представляется ему наиболее подходящей, поэтому нельзя терять из виду характер, природные наклонности народа. Историк должен следить за умственным развитием страны, он должен уяснить, что сделало эту страну способной к умственному развитию, вследствие чего умственное развитие приняло то или другое направление. Но нельзя ограничиться одной этой стороной. Правительство представляет существенную сторону жизни народа. “Правительство в той или другой форме своей есть произведение исторической жизни известного народа, есть самая лучшая поверка этой жизни. Как скоро известная форма правительственная не удовлетворяет более потребностям народной жизни в известное время, она изменяется с большим или меньшим потрясением всего организма народного. Правительство, какая бы ни была его форма, представляет свой народ, в нем народ олицетворяется, и потому оно было, есть и будет всегда на первом плане для историка. Распоряжения правительства, его удачные меры или ошибки могущественно действуют на народ, содействуют развитию народной жизни или препятствуют ему, принося благоденствие большинству или меньшинству, или навлекают на них бедствия. Вот почему характеры правительственных лиц так важны для историка, так внимательно им изучаются, будь то неограниченный монарх, будь то любимец этого монарха, будь то ораторы, вожди партий в представительных собраниях, министры, поставленные во главе управления перевесом той или другой партии в народном представительстве, будь то президент республики… Историк, имеющий на первом плане государственную жизнь, на том же плане имеет и народную жизнь, ибо отделять их нельзя: народные бедствия не могут быть для него неважными чертами уже и потому, что они имеют решительное влияние на государственные отправления, затрудняют их, бывают причинами расстройств государственной машины, что вредным образом действует на народную жизнь”.

Однако народная масса не может быть непосредственно наблюдаема историком, – он изучает ее только в лице ее представителей, вождей народных движений.

В чем же видел Соловьев сущность исторического процесса? В развитии, в прогрессе. Правда, он отрицал бесконечный прогресс, или, лучше сказать, он находил, что бесконечный прогресс нельзя считать научным выводом, потому что этот вывод не опирается на твердые научные данные. По его мнению, европейские народы, следуя общим законам природы, должны когда-нибудь вымереть, и мы не имеем права утверждать, что племена монгольские, малайские или негритянские могут перенять у арийского племени дело цивилизации и вести его дальше. Но историческими народами он называл те, которые имеют способность развиваться. Соловьев сравнивал народную жизнь с постоянно развивающимся организмом.

“Ряд изменений, замечаемых при развитии семени в дерево или яйца в животное, состоит в движении от простоты и однообразия устройства к его разнообразию и сложности. На первой ступени каждый зародыш состоит из вещества однообразного во внутреннем составе и внешнем строении. Первый шаг в развитии обозначается появлением различия между частями этого вещества; потом каждая из различившихся частей начинает в свою очередь обнаруживать различие частей. Процесс этот беспрестанно повторяется и через бесконечное умножение такого выделения частей образуется наконец сложная сеть тканей и органов, составляющих животное или растение в полном его развитии. Это появление, которое мы называем прогрессом, – общее всем организмам, как природным, так и общественному. В обществе, на низкой ступени развития находящемся, дикарь производит сам все для себя нужное; но потом постепенно является разделение занятий, образуются отдельные органы общественные. В обществах, не довольно развитых, первосвященник и государь слиты в одном лице, религиозные и гражданские законы смешаны; в силу прогресса все это мало-помалу различается, разделяется. Тот же самый прогресс в языке: от однозвучия животных – до членораздельных звуков человеческих. Но прогресс не состоит в одном бесконечном членоразделении: для образования организма необходимо, чтобы части, органы, выделяясь, обозначаясь, находились в тесной связи между собою; отдельного, тем менее враждебного положения они иметь не могут; движение, жизнь, прогресс условливаются соединением, следствие одиночества – бесплодие, неподвижность. Чем развитее организм, чем развитее его члены, органы, тем в более тесной связи находятся они друг с другом, тем менее для них возможности одиночного существования. Этот общий закон организма имеет силу и в применении к высшему из организмов – организму общественному; но если среди организмов природных чем выше организм, тем с большей медленностью развивается, тем большего требует для себя старания, ухода, то нечему удивляться, что организм общественный так медленно совершенствуется, что истины относительно его образования достаются человечеству с большим трудом” (“Сочинения”, с. 226, 227).

В жизни народов, по мнению Соловьева, как в жизни каждого живого организма, как в жизни человека, можно различать разные возрасты, преимущественно юность и возмужалость (за которой следуют неизбежно старость и смерть), период чувства и период мысли.

“В жизни исторических, доступных развитию народов заключаются одинакие явления, одинакие периоды, потому что каждый народ проходит известные возрасты, развивается по тем же законам, по каким развивается и отдельный человек. В первой половине народ живет, развивается преимущественно под влиянием чувства: это время – его юность, время сильных страстей, сильного движения, имеющего результатом зиждительность, творчество политических форм. Здесь, благодаря сильному огню, куются памятники народной жизни в разных ее сферах или по крайней мере закладываются прочные фундаменты этих памятников. Наступает вторая половина народной жизни: народ мужает, и господствовавшее до сих пор чувство уступает мало-помалу свое господство мысли. Таким образом, в жизни исторических, развивающихся народов мы признаем два периода: период чувства и период мысли; разумеется, мы так выражаемся для краткости, собственно мы разумеем период господства чувства и период господства мысли. Сомнение, стремление поверить то, во что прежде верилось, что признавалось истинным, задать вопрос – разумно или неразумно существующее, – потрогать, пошатать, что считалось до сих пор непоколебимым, знаменует вступление народа во второй период, период мысли” (“Сочинения”, с. 433).

Понятно, что при взгляде на историю как на внутренний процесс, происходящий в народном организме, Соловьев не мог приписывать великим людям преувеличенного значения; но в то же время он указывал на влияние, какое отдельные личности имеют на общий ход истории. Вот прекрасная страница, где выяснено значение великих людей.

“Бывают в жизни народов времена, по-видимому, относительно тихие, спокойные: живется, как жилось издавна, и вдруг обнаруживается необыкновенное движение, и дело не ограничивается движением внутри известного народа, оно обхватывает и другие народы, которые претерпевают на себе следствия движения известного народа. Человека, начавшего это движение, совершавшего его, человека, по имени которого знают его народ современники, по имени которого знают его время потомки, – такого человека называют великим. В то время, когда народы живут в первый возраст своего бытия, возраст юный, для большинства народного очень продолжительный, когда люди поддаются господству чувства и воображения, тогда великие люди являются существами сверхъестественными, полубогами. Понятно, что при таком представлении великий человек является силой, не имеющей никакого отношения к своему веку и своему народу, – силой, действующей с полным произволом: народ относится к ней совершенно страдательно, бессознательно, безусловно подчиняется ей, страдательно носит на себе все следствия ее деятельности; великому человеку принадлежит почин во всем, он создает, творит все средствами своей сверхъестественной природы. Христианство и наука дают нам возможность освободиться от такого представления о великих людях. Христианство запрещает нам верить в богов и полубогов, наука указывает нам, что народы живут, развиваются по известным законам, проходят известные возрасты, как отдельные люди, как все живое, все органическое; что в известные времена они требуют известных движений, перемен, более или менее сильных, иногда отзывающихся болезненно на организме, смотря по ходу развития, по причинам, коренящимся во всей предшествовавшей истории народа. При таких движениях и переменах, при таком переходе народа от одного порядка жизни своей к другому, из одного возраста в другой, люди, одаренные наибольшими способностями, оказывают народу наибольшую помощь, наибольшую услугу: они яснее других сознают потребность времени, необходимость известных перемен, движения, перехода и силой своей воли, своей неутомимой деятельности побуждают и влекут меньшую братию, тяжелое на подъем большинство, робкое перед новым и трудным делом. Как люди, они должны и ошибаться в своей деятельности, и ошибки эти тем виднее, чем виднее эта деятельность; иногда по силе природы своей и силе движения, в котором они участвуют на первом плане, они ведут движение за пределы, назначенные народной потребностью и народными средствами, – это производит известную неправильность, остановку в движении, часто заставляет делать шаг назад, что мы называем реакцией; но эта неправильность временная, а заслуга вечная, и признательные народы величают таких людей великими и благодетелями своими. Таким образом, великий человек является сыном своего времени, своего народа; он теряет свое сверхъестественное значение, его деятельность теряет характер агучайности, произвола, он высоко поднимается как представитель своего народа в известное время, носитель и выразитель народной мысли; деятельность его получает великое значение как удовлетворяющая сильной потребности народной, выводящая народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни. При таком взгляде на значение великого человека и его деятельности высоко поднимается народ: его жизнь, история является цельной, органической, неподверженной произволу, капризу одного сильного средствами человека, который может остановить известный ход развития и толкнуть народ на другую дорогу, вопреки воле народной. История народа становится достойной изучения, представляет уже не отрывочный ряд биографий, занимательных для воображения людей, остановившихся на детском возрасте, но дает связное и стройное представление народной жизни, питающее мысль зрелого человека, который углубляется в историю как науку народного самопознания” (“Сочинения”, с. 89, 90).