– Ха-ха, холера – это я понимаю, а зубы-то что? Дыры в зубах – это время норки свои делает, – сказал хозяин. – Мы с временем соединяемся так, чтоб потом жить вечно. У кого дыры в зубах есть, тот временем владеет.

Махнул Мандриков мысленно на это рукой, решил, что с не сладит он с людьми такими да пошёл восвояси, в барак для приезжих наёмных промысловиков, в котором кое-как устроился накануне.

На следующий день, чуть свет, пошёл он в следующую ярангу, но не случилось ему зайти внутрь, потому как через заднюю её стенку, как здесь заведено, выносили мертвое тело ребенка.

Обыденна смерть у чукчей, потому каждый из них в точности знает весь обряд, ведь проделывал он его десятки раз за свою собственную жизнь со своими же детьми. Хозяин по традиции, которая есть, пожалуй, у всех народов, пригласил Мандрикова проследовать за ним к месту прощания с усопшим на горе.

Ребенка положили на летние нарты, запряжённые одним оленем, и повезли, скользя по мокрому ягелю. Одет он был в кухлянку – оленью шкуру. На руках его были рукавицы: на правой руке левая, а на левой правая, в знак того, что уходит он в зазеркалье, мир наоборот, где нет богатых и бедных, где болезнь не забирает молодых, а немощь не одолевает старых. В заранее выбранном месте, между выложенными кругом камнями, положили покойника. Над ним встала пожилая женщина и, изображая крик вороны, вскрыла мальчику живот и кишечник, а затем сняла с себя травяные повязки и бросила на тело. Сверху навалили на него ещё траву, мухоморы и обглоданные кости для собак, ведь именно собаки первыми встретят чукчу в мире мёртвых и укажут ему, какой из девяти этажей верхнего мира он должен занять… Своего шамана в посту Ново-Мариинск не было, а пригласить его из тундры не могут себе позволить пэлкыльыны, а потому обошлись самыми простыми ритуалами.

Не закапывают чукчи своих умерших в землю, потому как нет здесь земли, лишь вечная мерзлота. Не сжигают их, потому как мало здесь деревьев, но оставляют, подобно персам, южному народу, на съеденье диким зверям, возвращая их как бы вечному круговороту всего в природе и вспоминая те времена, когда человек не был неприкосновенен, не был вершиной пирамиды всего живого…

Не было на похоронах шамана, а потому не было и причитающихся в таких случаях молитв. Молча провожали дитя в последний путь, как провожают у христиан нерождённых младенцев, считая, что таковым не нужны слова и отравляются они прямиком на небеса.

– Хорошо пойдёт душа, – сказал отец, глядя на ясное небо. – Свободно пройдет она.

– Отчего он умер? – спросил Мандриков.

– Не умер, а ушёл сквозь облака… На один из девяти этажей внешнего мира. Чем лучше погода, тем легче путь…

– Э, да, значит я всё правильно понял… Душа у чукчей одна на всех и потому легка. Потому и долетает она до девятого неба, что не по силам душам наших больших, но разделённых в самих себе народов, – сказал сам себе революционер.

Тогда-то и пришли ему на ум нужные слова. Попросил он всех чукчей, с которыми успел подружиться, ранним утром следующего дня собраться возле радиовышки.

– Что ж, придём, послушаем, что ты ещё можешь нам сказать, – без особенного энтузиазма отвечали аборигены, заранее зная, что выдаст им Мандриков очередную порцию бестолковщины, однако же уцепились за возможность улизнуть из чоттаганов, от назойливого внимания опостылевших жён.

И вот, когда утром следующего дня все были в сборе, произнес он такую речь:

– Вы лучше меня знаете, сколько жизни кроется в этих холодных водах… А если жизнь здесь кипит в воде, значит может она однажды забурлить и на земле. Придёт время, когда край этот будет цветущим. Будут здесь построены заводы, школы, и больницы, и многоэтажные, как ваше небо, дома.

– Многоэтажные дома? – зашелестели чукотские языки. – Это ещё зачем?

– Да чтоб к небу поближе, – нашёлся оратор, но потом замолчал, выбирая в своём хранилище мыслей нужную.

– Давай, говори дальше, – загалдели заинтересовавшиеся дикари. И Мандриков продолжал:

– Ваши дети – дети чукчей, эскимосов и камчадалов – станут инженерами, писателями и врачами. Это сделаем мы своими руками, а поможет нам в этом Советская Россия, помогут нам товарищи Ленин, Троцкий, Дзержинский.

Впервые чукчи отнеслись серьёзно к словам тангитана и не стали стоить из себя дураков. Жадно и внимательно всматривались они в лицо выступающего на первом в истории Чукотки митинге.

– Видели вы просветы синего неба в зимнем, свинцовом, нависающем как своды засаленной яранги небе?

Вот эти просветы и указывают нам путь. Он хоть и кажется невозможным, сказочным, безумным, но мы должны подняться над землёй и проскочить в эти просветы туда, где всё время светит солнце. Это и есть, простыми словами, Советская власть.

– Значит, советская власть всех нас на небеса отправить хочет? – засмеялись чукчи.

– Да, но не мёртвыми, а живыми!

Задумчиво смотрели на выступающего слушатели. Никто ещё не звал их на небо при жизни, а то, что именно на небе есть настоящая жизнь, каждый из них чувствовал всей глубиной своего естества.

Казалось бы, вот он и успех. Удалось большевику из далёкой России, вооруженному сложными идеями немецкого философа Маркса, тронуть души варваров-анахоретов, найти нужные слова, которые отозвались в их умах и сердцах.

Но тут стало происходить что-то совсем странное, отчего захохотали чукчи, как вороны перед заморозками.

Оказывается, что всё то время, что Мандриков находился на Анадыре, он по образцу того рисунка, что вручил ему купец, крылья мастерил. Построил он крылья как у чукчей, и теперь, кончив речь, достал их, до того спрятанные за радиобудкой, и начал бегать и размахивать ими, желая напомнить собравшимся об их собственной истории, да только взлететь никак не мог.

Посмеялись аборигены вдоволь, да, не говоря ни слова более, разошлись, решив, что может у тангитана этого ума и палата, да только вот и дурости на четыре двора.

Сгущались тучи над Мандриковым. Промышленники русские, прослышав, что мутит он народ против них, схватили смутьяна да повели в сумеречный дом, как чукчи называли острог за рекой Анадырь. Вышел на это смотреть весь посёлок, потому как доселе не случалась такого, чтоб в краю этом диком и безмолвном появился свой собственный, настоящий бунтарь.

Повылазили из яранг и чукчи. С жалостью глядели они на этого сумасброда, думая, что вот зря разговорами ничего не стоящими, да тем, что летать их научить пытался, погубил себя этот добрый человек с открытой душой.

Сам же Михаил шёл и думал, что всё что мог он отдал этим людям, ничего не пожалел: ни мыслей, ни самой жизни своей – и потому, должно быть, и его душа слилась с дикарской в одну и стала теперь легче воздуха. Поверил он, что без всяких крыльев может теперь взлететь, и вот, когда вели его мимо утёса, крикнул держащимся в стороне, но провожавшим конвой чукчам:

– Смотрите, оленьи морды, последний раз показываю! – и, широко раскинув руки в стороны, прыгнул с обрыва.

Много лет спустя, после того как прошла Гражданская война, миновали спутники её, голод и мрак, отправлены были на Чукотку новые посланцы партии большевиков и, поддавшись на уговоры, признали наконец чукчи над собой начальство впервые в своей истории. Начальство советское, не являвшееся в прямом смысле властью, но объявившее им, что сами они властью и будут. Начальство, не обещавшее им ничего, но дававшее, и не в обмен на пушнину и лососёвые пупки, а просто так, ради счастья всех людей на планете. И вот уже в том новом, созданном большевиками, идущем не по кругу, но устремлённом вперед и вверх времени сидели на нартах двое чукчей и говорили между собой:

– Точно был дурак этот Мандрик, а ещё говорят большевик.

– Нет, что-ты, какой он большевик. Большевик умный, а этот блаженный был. Ну кто ему в уши насвистел, что мы летать умеем?

– Да кто-то, говорят, на корабле подшутил над ним, а он и поверил, да, говорят, рисунки даже раскопал.

– Ага… Так то не крылья, а панцирь был защитный для войны, который мы в бытность, когда с камчадалами да коряками бодались, использовали. Это ж кем нужно быть, чтоб на пустом месте себе такое вообразить…

– Да, это точно… Не большевик он был, а так, обычный дурачок, фантазёр. Ему бы в газете статьи писать, а не революцию делать. Хорошо, что разбился, а то бы и нас погубил своей дуростью.

Говорили так между собой чукчи, а сами смотрели вдаль, где летали над водой белые чайки, сливавшиеся с солнечным светом и небом.

13. БЮРО СТРАННЫХ ПРЕДПОЛОЖЕНИЙ

На улице города Новое Море висела блёклая, выцветшая, потрёпанная, будто оторванная от старого фургона бродячего цирка, исколесившего многие города, побывавшего и под холодными дождями Заонежья, и под палящим солнцем средней Азии, нарисованная красками от руки вывеска – «Бюро странных предположений». Однако было совершенно очевидно, что когда-то цвета, которыми она была исполнена, были глубоки, как океан, и плавно переходили друг в друга подобно солёной и пресной воде в озере Балхаш.

– Интересно, кому нужны какие-то странные предположения, если предполагать можно сколько угодно самостоятельно и совершенно бесплатно, никто этого пока не запрещал, – подумала проходившая мимо В., но всё же решила зайти и посмотреть, что же происходит там внутри, за этими никогда здесь не стоявшими резными, загадочными, будто каким-то образом попавшими сюда из Древнего Вавилона дверями, ведь, как известно, древние вавилоняне, переезжая из дома в дом и из города в город, всегда возили свои двери с собой.

– Здравствуйте, – встретил её радушный хозяин. – Позвольте предположить, вы, видимо, зашли сюда, чтобы ознакомиться с самым полным списком наших предположений?

– Нет, вы не угадали. Я зашла сюда исключительно из праздного любопытства, хоть и не предполагала этого делать…

– Что ж, может, хотите чаю…

– Кажется, совсем не хочу.

– Вот и славно, тем более что ни чая, ни чайника у меня нет, и даже водопроводные трубы по какому-то странному стечению обстоятельств обошли это заведение стороной.

– В таком случае давайте перейдем к делу. Так уж и быть, я вас им обеспечу.

Вот, например, хотелось бы услышать ваше предположение по поводу вот какого происшествия: почему люди в трамвае сидят, а не разгуливают по салону, хоть это и не возбраняется?

– Это дело известное. Тут и предполагать ничего не нужно. Каждый человек, едущий в автобусе или трамвае, от нечего делать представляет себе, что он режиссёр и снимает кино. Вот поэтому все и сидят, ведь и режиссер на съёмках обычно сидит в специальном кресле и только и делает, что раздаёт команды, – ответил человек за прилавком.

– Что ж, недурно, а теперь, раз уж речь зашла об автобусах, вот, что меня всегда интересовало – почему полицейские никогда не ездят общественным транспортом?

– Это элементарно. Исключительно потому, что боятся, что их поймают за безбилетный проезд и отправят обратно в полицию, где им всё уже и так порядком надоело.

– А купить билет им, видимо, не приходит в голову?

– Конечно, ведь они привыкли во всём отличаться от остальных.

– Удивительная заносчивость… Но раз уж речь зашла о властях, может, вы объясните мне, почему в самых лучших местах для купания обычно запрещено купаться? Неужели там купаются сами полицейские?

– Нет, что вы. Сделано это главным образом потому, что раньше люди забывали хотя бы иногда ездить на море, а бывать на морях, слышать шум волн и крики чаек, дышать солёным воздухом, подставлять лицо палящим лучам солнца просто отчаянно важно для нашего душевного и телесного спокойствия… Кроме того, все знают, что самые лучшие детские площадки – это выброшенные на берег бурей старые деревянные корабли.

– Это похоже на правду… Я сама всё детство играла на севшей на мель барже. Но раз уж речь зашла о морях, может быть, вы растолкуете мне вот какой курьёз: почему люди летом ездят отдыхать на юг, а зимой на север, ведь разумнее было бы делать ровно наоборот! Неужели потому, что они просто не могут представить себе лето, например, за полярным кругом, а зиму в тропиках?

– Вовсе не из-за этого. Просто люди меняются местами с птицами, ведь если и люди, и птицы соберутся в одной части света, в одном полушарии, то представьте себе, какой начнётся шум! Да и земля просто потеряет равновесие, слетит со своей оси и провалится в тартарары.

– Да… – сказала девушка, на несколько мгновений задумалась об услышанном, но потом с новой силой затараторила, будто все вопросы были у неё заранее заготовлены. – Теперь, раз уж мы заговорили о равновесии, то вот какая есть ещё необъяснимая вещь: почему люди занимаются йогой и ходят к психологам, хотя можно просто постоять в очереди в магазине? Ведь этот учит терпению, а со скучающими покупателями потолковать можно обо всём на свете…

– Вы, конечно, абсолютно правы. Стояние в очередях – вещь совершенно незаменимая. А избегают их исключительно из малодушия, потому что больше всего на свете боятся в кого-нибудь ненароком влюбиться, ведь от влюблённости сразу возникает масса проблем, по большей части совершенно неразрешимых…

– Это очень неожиданное и странное объяснение… Но вот скажите тогда, почему люди думают головой, а не облаками?

– Наверное, потому что тогда они не могли бы ссылаться на головную боль, когда во что бы то ни стало надо о чём-то подумать, но страшно не хочется.

– А почему люди сначала думают, а потом делают, а не наоборот?

– Скорее всего, потому что надеются, что за это им тоже заплатят.

– Значит, шутите. Тогда потрудитесь объяснить, когда вообще изобрели юмор?

– Мне кажется, это произошло, когда Карл украл кораллы у Клары и Клара написала на него заявление в правоохранительные органы…

– Ха-ха-ха. Но всё же так поздно?.. А что же до этого?

– До этого люди воспринимали информацию исключительно серьёзно…

– Какая тоска… А вот почему в России со всей её богатой историей не было ни одного короля Карла? Ведь для любого передового человека совершенно очевидно, что королём хотя бы раз в сто лет должен быть какой-нибудь Карл!

– Да, но тогда непременно нужно будет начать войну с Францией, перенести столицу из Москвы в Каргополь, жену звать Кралей, а сына Карлсоном, любить шарлотку, завести кроликов, да и вообще слишком у многих при возникновении каких-то проблем будет соблазн направиться «прямиком к Королю!»

– Да, это просто немыслимо. Такой нагрузки просто не выдержит наш бюджет… Но давайте опять вернёмся к категории транспорт. Как-то раз, сидя в трамвае, от нечего делать, я подсчитала, как один из пассажиров, известный всему городу композитор Сердилей Валерианович, выпивает первую половину бутылки портвейна за десять минут, а вторую опустошает всего за пять минут! Это просто непостижимо!

– Должно быть, он забывает взбалтывать содержимое, и поэтому алкоголь распределяется неравномерно: в верхней части – одна вода, которая даётся ему гораздо труднее.

– Да уж, нелегко пить воду, когда знаешь, что на дне – чистый спирт. А почему люди покупают автомобили, хотя куда лучше купить сразу автобус, ездить по своим делам, а заодно и подвозить пассажиров?

– Думаю, что если ты купишь автобус, то рано или поздно всё равно придётся ходить по расписанию…

– Согласна. Кто вообще придумал эти расписания, да и вообще правила, ведь и без них в жизни хватает беспорядка… А вот скажите, почему, когда мы находим на улице книгу, мы не несём её в полицейский участок? Ведь она может быть ценной уликой в каком-нибудь запутанном деле…

– Потому что мы боимся, что нас тут же арестуют, ведь что может быть подозрительнее, чем принести в полицейский участок найденную книгу?

– Да уж, никому не захочется из простого прохожего становиться героем криминальной хроники, если ты, конечно, не персонаж Конана Дойля… Но почему все самые странные истории и происшествия, достойные пера подобных ему, происходят обычно именно в Англии?

– Наверное, потому что эти странные вещи очень хотят, чтобы про них сразу кто-то написал книгу, вот и происходят поближе к писателям, а в Англии, как известно, от нечего делать, все хватаются за перо…

– Действительно, чем можно заняться в такой маленькой стране, да ещё и расположенной на дурацком острове, где, в какую сторону ни отправишься, к вечеру упрёшься в скучный океан. Наверное, стоило заточить Наполеона не на острове Святой Елены, а в Британии, тогда бы он точно пожалел обо всём том, что натворил! А скажите мне вот что, почему люди вместо того, чтобы купить два дешевых и красивых дома, обычно покупают один дорогой и уродливый?

– Чтобы видеть красивый дом из окна.

– Хм, последнее предположение не такое уж и странное. Вы меня начинаете разочаровывать, – строго сказала В. – Да и вообще, это довольно странно, что под видом странностей вы вдруг начали выдавать мне стопроцентные истины.

– Ха-ха… Да, дело в том, что моя возлюбленная терпеть не может, когда я говорю чепуху, но и вы мне начинаете нравиться. Вот я, по привычке, и начинаю переходить в разговоре от всяких нелепостей к вещам серьёзным, – попытался отшутиться ларьёвщик, но шаг от пустяшной болтовни к чему-то большему, хотел он этого или нет, уже был сделан…

И тогда они начали рассуждать о числах и гармонии, о движении звёзд и дождях в океане, о предопределённости жизни и случайности рождения, и под конец у В. возникло стойкое ощущение, что всё это какая-то ловушка, что она попала не в Бюро Странных Предположений, а в Комитет Серьёзных Разговоров и что как бы чего-нибудь из этого не вышло, ведь с серьёзных бесед чего только не начиналось, что, как известно, очень и очень плохо заканчивалось.

– Так, постойте, многоуважаемый, дело в том, что я тут вспомнила, что всего лишь проходила мимо и ни в каких дебатах принимать участие вовсе не собиралась. Собственно, я шла в булочную, просто в булочную, за кирпичиком свежего хлеба к завтраку.

– Что ж, не смею вас задерживать. Если будет свободная минутка, заходите ещё.

– Обязательно. Сколько я вам должна за те предположения, которые были странными?

– Что вы, оставьте деньги себе. Купите кирпичик с запахом жареного лука. Он стоит немного дороже, но, поверьте мне, оправдает ваши вложения…

– Спасибо, всего доброго.

– Всего доброго, – ответил загадочный человек.

Зайдя в булочную В. увидела за стеклянным прилавком ароматные, только что испечённые кексы и решила, что не будет совсем уж невежливо, если она в знак благодарности подарит загадочному работнику бюро хотя бы кекс.

Однако, вернувшись, она не обнаружила ни загадочной вывески, ни старинных узорчатых дверей. Вместо них аляпистыми едкими цветами было выведено «Персидские ковры».

– Как ковры? Давно здесь продают ковры? Никогда не замечала этого магазина, и вообще, ковры уже лет двадцать как вышли из моды, да и Персии, боюсь, не существует…

Вот это, действительно, удивительная странность, у которой может быть только странное объяснение. Как бы сейчас пригодился тот человек, имени которого я даже не спросила.

– Мы въехали только сегодня, – увидев недоумение на лице девушки, сказал вышедший постоять на крыльце под весенним солнцем продавец… – Да, ковры сейчас и вправду мало покупают, но, что поделаешь, должны же люди на чём-то летать?

– Что, простите?

– Э-э-э, я сказал… Должны же мы их как-то продавать… Склады полны, вот поэтому мы и переезжаем с места на место в поисках того самого, возможно, единственного покупателя… – ответил торговец и подмигнул В. В этот момент ей показалось, что лицо его как две капли воды похоже…

– Когда у вас появится пара лишних монет, приходите, подберем для вас лучший ковёр, но только помните, вы должны быть полностью уверены, что хотите купить именно Ковёр. Это необычная, я бы даже сказал очень странная покупка! – сказал предприниматель, а потом неожиданно добавил. – А замечали ли вы, что самый густой мрак бывает тогда, когда кругом всё белым бело от снега?

– Нет, не замечала. Хотя, наверное, замечала. До свидания.

– До свидания.

В ту ночь В. не могла сомкнуть глаз, а под утро ей приснилось, что она выходит из своей парадной в зиму под снег, который падает хлопьями так плотно, что кажется – на улице ночь. А внизу, под лестницей, стоит продавец ковров. И она прыгает в его объятья так, будто уверена, что он её обязательно поймает, и он действительно подхватывает её, и так кружатся они в хороводе снежной ночи, и в голове сама по себе начинает играть тихая музыка.