«Святой Глеб»

– Я же хозяин. Вы, разумеется, не слуги, однако! Если бы я пригласил вас с обещанием перед вами расстилаться и вам прислуживать, вы бы посчитали меня подозрительной личностью.

– Ну, а так… что у нас получается? – спросил Кирилл.

– Получается, что мне просто тоскливо, – ответил Максим. – И в паршивом настрое я осмеливаюсь пригласить к себе незнакомых… внешне приличных людей.

– Это ваш дом? – указав на особняк, спросила Аня.

– Да.

– Вы в нем один? – спросила она.

– Будь у меня компания, я бы вас не позвал, – ответил Максим. – Вы мне не доверяете? Тогда останьтесь со мной, а вашего друга пошлите на разведку с указанием тщательно обследовать комнату за комнатой. Он, уверяю вас, никого не найдет.

– Плохо, – промолвила Аня.

– Что? – не понял Максим.

– Ошивайся у вас народ, я бы зашла с более спокойным сердцем, – сказала Аня.

– А сейчас не зайдете? – спросил Максим.

– Можно и зайти, – пробормотала Аня. – Зайдем?

– Как скажешь, – промолвил Кирилл. – Я, в принципе, нагулял аппетит и чего-нибудь бы поел, раз предлагают. Но не всухую.

– Хочешь надраться? – спросила Аня.

– Желудок требует еды, но после нашего разговора я охотно накачу и без закуски. Правила вашего дома допускают, чтобы гость нализался в хлам?

– И гость, и хозяин, – ответил Максим. – Никаких вопросов.

– Прекрасно! – воскликнул Кирилл. – Самое время затуманить рассудок. Ты с нами или как?

– Я могу вернуться назад… к Глебу, – сказала Аня.

– Девушку мы возьмем с собой, – сказал Максим. – Ее присутствие облагородит нашу попойку и поможет нам не потерять человеческое лицо. Вблизи с ней наши бесы до конца наружу не вылезут.

– Только по пояс, – усмехнулся Кирилл.

– Это немало, – сказал Максим.

– Вот-вот, – сказал Кирилл. – Мы сумеем оценить, какие же они уроды.

НА КОФЕЙНОМ столике бутылки и неприметная еда, в кожаных креслах трезвый Максим Капитонов и крепко выпивший Кирилл Суздалев, напротив него на кожаном диване разминающая сигарету Анна Виноградова, позади которой уводящая наверх лестница; кресло Максима стоит справа от дивана, колючие глаза владельца особняка бегают по смотрящей перед собой девушке, жалкий вид Кирилла ее удручает.

Из сигареты высыпался почти весь табак. Увидев это, Максим участливо подносит Анне зажигалку. Девушка с благодарностью кивает и кладет сигарету на столик.

– У меня своя фирма, – заявил Кирилл. – Бизнес! Такие дома позволить себе я еще не могу, но я раскручусь и выйду на обороты, о которых ты и не мечтаешь, при том, что ты знаешь толк в нынешней жизни. Ведь мой дом – абстракция, а твой – правда… стоит.

– И твой будет стоять, – сказал Максим.

– Думаешь?

– У тебя сильная хватка. Ты и бутылку не выронишь, и выгоду свою не упустишь – упрекнуть себя тебе не в чем.

– А меня упрекают, – проворчал Кирилл. – Не сам, так она… моя мрачная девушка. Тебе налить, чтобы ты развеселилась?

– Ты уже наливал, – сказала Аня.

– И ты пила! Не вино, а виски!

– Что наливали, то и пила, – сказала Аня. – За тобой мне не угнаться, но нашего хозяина я опередила… он-то совсем не пьет. Одну рюмку выпил и ко второй не притрагивается. Ты подносишь бутылку, а он говорит: спасибо, у меня есть. И тебя это не удивляет. А меня весьма… чего вам не пьется?

– Я не слишком люблю пить, – ответил Максим.

– А зачем вы нас позвали? – спросила Аня.

– Пообщаться.

– Но вы же постоянно молчите.

– Я жду подходящего момента, – сказал Максим. – По-моему, и вы ждете.

– А я ничего не жду, – пробормотал Кирилл. – Чего ждать: надо подходить и брать, а не то или загнешься или то, чего ты ждал, перестанет тебя волновать – взять горы. Откладывай я наши с Глебом поездки, мы бы никуда не поднялись, но я его торопил, и теперь у нас на счету шесть обыкновенных гор, четыре средних и четыре сложных – естественно, в рамках любительского альпинизма. У нас же это хобби. Непокоренные вершины нам по ночам не снятся.

– Вы и здесь из-за горы? – спросил Максим.

– На днях мы на нее пойдем. Не завтра – не с бодуна… я бы пошел и завтра, но Глеб увидит мое состояние и наложит вето. Испугавшись не за себя – за меня… он мой друг!

– Он живет где-то поблизости? – спросил Максим.

– Святой Глеб живет в полнейшем блаженстве. Он не переживает из-за карьеры, из-за женщин… я – иной случай. И со мной женщина! Она-то меня и расстроила… поэтому я тут и напиваюсь. На этой бутылке все не закончится?

– В каком смысле? – спросил Максим.

– У тебя еще есть? Нам не пора собираться?

– Из моих запасов ты выпил десятую часть, – сказал Максим. – Звучит оптимистично?

– Я произвел подсчеты и, если ты не возражаешь, планирую уравнять количество выпитого и прочего… которое я, вероятно, не осилю. Но я поборюсь! Чего-то я выпью… у тебя.

– Пей на здоровье, – недобро улыбнулся Максим. – Не будь себе в тягость.

ОБХВАТИВ руками подтянутую к лицу ногу, опившийся Кирилл дремлет в кресле. Ерзающей на диване Анне он отвратителен, и она бы, уйдя, бросила его здесь одного, но ее останавливает сдерживаемое желание кинуться в омут короткой и, по-видимому, болезненной связи с таинственным господином, так элементарно напоившим мужчину, которого она все еще любит.

Довлеющие над Анной сомнения почти преодолены.

Отлепившийся от дальней стены Максим Капитонов, подойдя, встает у Анны за спиной. Он дует на ее волосы и снисходительно глядит на Кирилла.

– Твой молодой человек умеет себя вести, – промолвил Максим. – Последнюю бутылку он пил тихо – без криков и пьяных признаний. Он должен меня услышать, если я ему что-то скажу. Если он меня слышит, он уже сейчас должен подать голос.

– Он не подает, – сказала Аня.

– Не шути, – не открывая глаз, пробурчал Кирилл. – Не смешно… я вас слышу. В тайне от меня я запрещаю вам договариваться.

– Мы к нему прислушаемся? – спросил у Ани Максим.

– Я бы вышла на воздух, – сказала она. – У вас есть балкон?

– Конечно. Ступай по лестнице, а затем иди направо или налево. Балконы и там, и там.

– Я пойду, – вставая, сказала Аня.

– Направо? – спросил Максим.

– Поднявшись по леснице, я как-нибудь определюсь, – пробормотала Аня.

– Иди направо, – сказал Максим. – С того балкона более красивый вид.

– Ладно… уговорили. Пойду направо.

Анна Виноградова, словно на эшафот, поднимается по лестнице, Максим Капитонов подступается к Кириллу и начинает его активно расталкивать.

– Просыпайся! – сказал Максим. – Давай, не спи! Руки в ноги и сваливай отсюда! Вечеринка объявляется закрытой!

– Завершенной? – пробурчал Кирилл.

– Она завершилась твоей победой. Тебе больше незачем здесь задерживаться.

– А моя девушка? – спросил Кирилл.

– Твоя девушка уже ушла, – ответил Максим. – Если ты поспешишь, ты встретишь ее за забором.

– За забором? Аня вышла за забор… вошла за забор? А мы где?

– Мы в моем доме. В моем! Ты сам его покинешь или мне тебя вышвыривать?

– Что я… что за вообще… я встал. Видишь, я иду. Калитка не закрыта? Я помню, мы входили через нее.

– Перед тобой все открыто, – сказал Максим. – Дверь, калитка – держись прямо. Не виляй… вздумаешь упасть, падай. Просыпаться не вздумай.

Мало что осознающий Кирилл Суздалев с короткими остановками выходит из комнаты. Прошедший за ним Максим удостоверяется, что он ковыляет в правильном направлении и его можно предоставить самому себе.

Анна наверху, желаемое манит, приплясывающий Максим доходит до лестницы, стремглав восходит и, помедлив на площадке, решает идти к правому балкону, где он и находит оперевшуюся на поручень девушку.

Шаги Максима она слышит, но не оборачивается. Приблизившийся и прижавшийся к Анне владелец особняка начинает ее беззастенчиво лапать.

– На что ты смотришь? – спросил Максим.

– Ни на что… я все это уже видела.

– Ты в хандре. Тебе нужен всплеск.

– А Кирилл? – одышливо спросила Аня.

– Ушел, – ответил Максим. – Твой надравшийся мачо поручил тебя мне.

– Ты меня тоже потом… кому-нибудь передашь?

– Я не такой, – сказал Максим. – То, что мое, то мое… тебе хорошо?

– Не знаю, – ответила Аня. – Будь что будет…

– Доверься судьбе… и мне. Ты не пожалеешь.

Придавив девушку к тонкому поручню, Максим Капитонов расстегивает и стягивает с нее джинсы – с пуговицами на своей ширинке Максим возится дольше.

К овладению безропотной Анной он приступает с неумеренным напором; следует считанное количество могучих телодвижений, и поручень не выдерживает.

Анна Виноградова летит с балкона. Подавшийся вперед и замахавший руками Максим удерживается на краю.

Он удивленно смотрит вниз. Не веря в произошедшее, отводит глаза от лежащей на траве Анны и приглядывается к остаткам обломанного поручня.

– Пластмасса, – пробормотал Максим. – Декоративность.

ЗА МИНУТУ до падения мнущийся метрах в десяти от особняка Кирилл Суздалев для осмысливания ситуации напрягает голову и склоняется к уходу; подумывает вернуться, преодолевает рвотные позывы, приходит к заключению, что лучше всего уйти – окидывает особняк прощальным горестным взором, видит на балконе Анну с Максимом и, не успевает он понять, чем они занимаются, как поручень ломается и Анна падает на землю.

С выпученными глазами Кирилл отворачивается от дома и смотрит в другую сторону. На деревья, на растения, на сливающиеся деревья и растения; Кирилла затрясло – теперь его вырвало.

Из особняка вышел Максим Капитонов.

– Ты протрезвел? – спросил Максим. – Пойдем к ней, посмотрим чем можно помочь.

– Без меня, – выдохнул Кирилл.

– Она же твоя женщина, – удивился Максим. – Тут не так высоко, она могла и выжить.

– Это невозможно, – дрожащим голосом промолвил Кирилл. – Мне ни к чему здесь оставаться.

– Чего ты боишься? – спросил Максим. – Увидеть ее труп? Или тебя пугает то, что я пристрелю тебя, как свидетеля? Дорогу сюда позабудь. Если эта девочка жива, я сам отвезу ее в больницу, если нет, что-нибудь придумаю с телом, возможно вызову легавых… скрывать мне нечего. Облокотилась и рухнула – несчастный случай… подробности им знать не нужно. И ты о них никому никогда не расскажешь. Мстить мне не пробуй – уничтожу. А себя грызи беспощадно: твоя вина больше моей.

По завершению разговора с Кириллом, Максим пошел к телу Анны, ну а Кирилл побрел к воротам – после визуального осмотра лежащей на боку девушки Максим его не окликнул: Анна мертва. Владелец особняка сокрушен. Лишь рядом с ней он начинает ощущать первые укусы происходящего в нем надлома.

По велению необъяснимой блажи Максим Капитонов отходит от Анны и спрыгивает в пустой бассейн, где он ковыляет по дну и уныло выбрасывает руки, уплывая в безрадостное для себя будущее.

НА УЗКОМ диване в лежачем положении теснятся свесивший одну ногу Глеб и отжатая им к стене Дарья Новикова; подтянув до подбородка одеяло, она уткнулась глазами в свежие царапины на спине переспавшего с ней мужчины, который смотрит куда-то, но не на нее, что по ее представлениям нетактично: после секса он с ней не разговаривает, а перед ним погнушался выпить – на столе стоят две широкие рюмки и непочатая бутылка портвейна.

– Тебе не говорили, что ты жутко холодный? – спросила Новикова.

– Как жаба? – переспросил Глеб.

– Жабы и то не молчат. Квакают себе, общаются… после занятия любовью женщине требуется внимание, человеческая теплота, забота, мягкий разговор, а от тебя ни слова не дождешься. Я и твоего дыхания не слышу. Ты дышишь ровно и тихо… словно бы ничего и не было. Страсти я от тебя не жду… физически ты не устал?

– Мы можем повторить, – сказал Глеб. – Через пять минут я те же пять минут гарантирую.

– Твоя молодость позволяет тебе над всем насмехаться. Мужчины моложе тебя мной еще не владели, но с твоими сверстниками я спала. Они доставляли мне примерно такое же удовольствие. Не нулевое… весьма большое. В постеле ты не хуже их.

– На комбайне я им не соперник, – сказал Глеб.

– Со мной разделяли кровать не только крестьяне… и рабочие. Я привлекала и интеллигентных людей. За мной когда-то ухаживали! Приглашали на свидания, приносили цветы.

– Цветов у вас целые поля, – промолвил Глеб. – Прямо в цветах вы никому не доставались?

– Случалось и в цветах, – пробормотала Новикова. – Еще при муже.

– Похоже, вы не хранили ему верность.

– А он мне хранил? – воскликнула Новикова. – Я-то к ночи всегда возвращалась, а он где-то прошляется и с утра кричит на меня: «заткнись! Я не выспался, а мне на работу! Башка у меня гудит, на тебя я смотреть не могу – подай мне костюм и исчезни. Не дай бог хоть пылинку найду!».

– На работу он ходил в костюме? – спросил Глеб. – Деловой человек?

– Дремучий работяга. Слесарем он что ли, или токарем… костюму лет пятнадцать, а носит. Пытается выделиться.

– Я вам сочувствую, – сказал Глеб. – В любви вы несчастны.

– Ну, а ты? – спросила Новикова. – Ты счастлив?

– Разумеется. Я ведь с вами – не с кем-нибудь.

– А если без шуток?

– С вашего позволения я начну одеваться, – сказал Глеб. – Мне следует проведать моих друзей.

– Разве они пришли? – спросила Новикова.

– По дому никто не ходит. Они не в комнате – вероятно, на улице. Обнимаются у всех на виду.

НЕ ОТОШЕДШИЙ от потрясения Кирилл Суздалев сидит на крыльце деревенского дома – он не замечает ни бродящей у его ног кошки, ни оказавшегося перед ним Глеба, который, проходя мимо Кирилла, мягко хлопнул приятеля по затылку. Лежание в постели Глебу приелось, и он рад возможности побыть вне стен; кошка к нему не подходит, взятая двумя пальцами и поднесенная ей рыбья голова ее отпугивает – Глеб выбрал голову среди остального мусора: у крыльца валяются и щепки, и гнутые гвозди, и обертки от конфет; на крыльце, как на троне, над всем этим восседает Кирилл.

– Как погуляли? – спросил Глеб. – Ну и глаза… ты что, напился? С Аней?

– Аня уехала, – пробормотал Кирилл.

– На чем? Кажется, ты не помнишь. Вы с ней разругались, и ты так залил горе в вине, то есть в водке, что оно потонуло. Ему не выплыть.

– Мы пили виски, – сказал Кирилл.

– С ней вдвоем?

– В компании, – ответил Кирилл.

– Где-нибудь в кабаке? – спросил Глеб. – Молчишь… А откуда здесь взятся кабаку, в котором разливают виски? Я навязчив… ты голову бы поднял: уехала и уехала. Подумаешь, горе.

– Не горе, но и не пустяк, – сказал Кирилл.

– Это ты сейчас говоришь. Раньше я не видел, что ты относишься к ней с неким придыханием. Скорее она к тебе.

– Ко мне… не к тебе.

– Кто-то к кому-то, – усмехнулся Глеб. – Не ко мне.

– Она тебе нравилась? – спросил Кирилл.

– Хмм… почему в прошедшем времени? Если я к ней что-то чувствовал, мои чувства не изменятся от того, что она уехала от тебя. Куда уехала, не сказала?

– Я не интересовался, – пробурчал Кирилл. – Упустил время спросить. Она и сама, наверное, не знала… моя Аня. Любившая меня девушка.

Прошло четыре года.

ГОРОДСКАЯ зима, дым из труб. Машина Максима Капитонова с сидящими внутри Акимовым и Алимовым стоит в промышленной зоне, привлекающей к себе съезжающиеся и настроившиеся стрелять группы людей, имеющих в выражении лиц такую же противоположность, как и у приехавших сюда сейчас – прислонившийся к машине Максим холоден. Акимов и Алимов издерганы.

– Если нас тут не перестреляют, куда мы отсюда поедем? – спросил Алимов.

– Искать тех, кто нас стопроцентно пристрелит, – ответил Акимов. – Я бы порекомендовал конюшню.

– Где лошади?

– Их выгуливают около нее. Мы подлетим на машине и посшибаем всех лошадей, кому бы они ни принадлежали. А они нередко принадлежат авторитетным людям, которые плохо на это реагируют.

– За своих лошадей они нас положат, – промолвил Алимов.

– Им и гнаться за нами не придется – мы выключим двигатель и, как обычно, останемся в машине сидеть. Сейчас-то мы в безопасности, а у конюшни нас бы искрошили. Макс бы за нас не вступился.

– Никто бы не стал впрягаться, – сказал Алимов. – За подобный дебилизм мы должны отвечать самостоятельно.

– Здесь иное, – заявил Акимов.

– Ну…

– Здесь с нами Макс. Чтобы убить нас, нужно сначала убить его, а убивать Макса «Дод» не посмеет. Внутри нашей структуры Макса сдвинули вниз, но если его прикончит человек из другой структуры, этого человека найдут очень быстро, а стирать в пыль будут медленно… и мучительно… да и вообще. Мы завалились не в ту степень.

– Не в ту? – спросил Алимов.

– Разбора ничего не предвещает. Слегка поговорят, посмеются и разъедутся, а мы тут напрягаемся… домысливаем!

– Мрачно все себе представляем, – кивнул Алимов.

– Таково наше нутро. Такими же были наши отцы и деды.

Показавшиеся джип и мерседес не выводят Максима из хмурых раздумий – у него нет ни страха, ни позитивного предвкушения; машины встают у противоположного тротуара, и из мерседеса вылезает тревожно улыбающийся «Дод»: он ждет, что Максим к нему подойдет и, не дождавшись, идет к нему сам.

– Я в шоке, Макс, – сказал «Дод». – Это точно ты мне звонил? Со мной говорили твоим голосом, но ты ли?

– Я, – ответил Максим. – А если бы не я, ты бы не заметил – мы не настолько часто беседуем, чтобы ты запомнил мой голос.

– Мы с тобой фактически и не разговаривали. О чем нам, Макс, говорить? И вдруг ты звонишь и предлагаешь встреться в глухом месте, где можно друг друга попугать и при желании положить… я бы этого не хотел, но место назвал не я, а ты. От собственного имени?

– Здесь я представляю только себя, – сказал Максим. – Наша группа товарищей вопросов к тебе не имеет, а у меня к ним найдутся, и мне было бы проще порешать их при вашем содействии. Ты ухватываешь?

– Кажется, ты надумал попереть против своих, – промолвил «Дод».

– Безнаказанно отбирать у меня мой кусок я не дам: они зря считают, что этот кусок уже не моим зубам. Пока меня не трогали, я грыз и грыз, на чужое не замахивался, но, когда грызть мне стало нечего, я почувствовал голод и злость. Ты слышал, как они со мной обошлись?

– Это ваше внутреннее дело, – сказал «Дод». – И ты, Макс, не горячись: вашего шефа тебе не одолеть. Он и тебя замочит, и нам за контакты с тобой предъявит. А мне вдобавок вставят и мои – за то, что я согласился на встречу и ни с кем не посоветовался… у тебя все?

– Мы еще не поболтали о рыбалке, – проворчал Макс.

– Рыбалка мне по барабану. А ты, что, ловишь?

– Я не вылавливаю, – ответил Максим. – Запускаю, но не вытаскиваю: сейчас зима, и им приходится плавать под водой. Я, мил человек, о трупах.

– С ними ты и договаривайся, – сказал «Дод». – Подбивай на сотрудничество тех, кто уже подох – живые за тобой не пойдут, больно велик риск сдохнуть. Гудбай, Макс.

Собеседники расходятся по машинам. Максиму идти ближе, но «Дод» садится и уезжает раньше его; мерседес с сопровождающим джипом уносятся.

Максим глядит вслед. Открывает заднюю дверь, обернувшись, снова кидает взор и опускается на заднее сидение.

– Утрясли? – спросил Акимов.

– А ты как думаешь? – пробурчал Максим.

– Смотрю на факты… если бы у вас что-то не срослось, вы бы говорили подольше. На середине ты ничего не бросаешь, и пусть вы терли какую-то минуту, беседа получилась существенной. Нашим о ней лучше не знать?

– Я им не скажу, – промолвил Максим.

– И мы промолчим, – заявил Алимов.

– Надеюсь, ума у тебя хватит. В противном случае я не стану выяснять кто из вас проболтался – распоряжусь ликвидировать обоих.

– Это ты поспешишь, – сказал Акимов. – Свалишь на своих сделанное не ими и посчитаешься с нами без правильной мысли, что утечка могла произойти и со стороны «Дода».

– «Дод» варежку не раскроет, – сказал Максим. – Не в его интересах.

– Ну, а люди «Дода»? – спросил Алимов. – За всеми же не уследишь.

– Людей у «Дода» без счета, – процедил Максим.

– А почему его зовут «Додом»? – спросил Алимов.

– Сокращенно от фамилии, – ответил Максим.

– И что у «Дода» за фамилия? – поинтересовался Алимов.

– Додун у него фамилия! – психанул Максим. – И у Додуна все в полном шоколаде! Не лезь ко мне с вопросами! Дай поразмышлять.

– Обидно, Макс, – вздохнул Акимов.

– Чего еще?

– Ты говорил, что распорядишься нас ликвидировать, но это неверно – я не сути, а о слове. Распорядиться – значит приказать, а приказывать ты вправе только нам, никого другого в подчинении у тебя не имеется, и, чтобы нас убить, тебе будет нужно не распоряжаться, а нанимать: за деньги. Постороннего киллера, который, будь ты к нам подобрей, не заработал бы на заказе на нас – на меня и на него. Преданных тебе объективно и…

– Твою мать! – воскликнул Максим. – С вами мне не сосредочиться… надо ехать. Я сам поведу! А вы выметайтесь.

– Нам пересесть на заднее? – спросил Алимов.

– Со мной вы не поедете. На сегодня я вам сыт.

КОЧЕНЕЮЩАЯ Лиза Ильина идет из цветочного магазина по знакомой улице с приевшимися домами и звуками, объединяющимися в саднящую колыбельную на основе шуршания автомобильных шин и скрипа подошв бредущих людей, которая довлеет и уносит в ледяную бесконечность, обрывая ростки как ужаса, так и радости; со стороны проезжей части, Лизе наперерез, пара высоких мужчин ведет по руки третьего – пугливо озираясь, он упирается. Его заталкивают в открывшуюся дверь неприметного клуба.

Выглянувший оттуда субъект с квадратным лицом видит проходящую Лизу и спрашивает у нее: «Вы к нам?».

Лиза Ильина отрицательно качает головой и торопится поскорее убраться. Ее не задерживают.

МАКСИМ Капитонов на большой скорости подъезжает к остановившимся на светофоре машинам; затормозив, он не врезается, и каждая секунда вынужденного стояния укрепляет его в мысли, что было бы хорошо никуда не ехать. Выключиться из борьбы. Угомониться. Размеренно дышать и в полном сознании поджидать смерти – впереди Максима машин не осталось, сзади ему гудят, он не на это не реагирует, плотность и надрывность подгоняющих трелей усиливается, Максим Капитонов не выдерживает – он покидает машину, идет назад по перекрытому им ряду, заглядывает в окна и смотрит в лица с твердой решимостью прикончить любого, кто поведет себя вызывающе.

Таких не находится.

ЗА ГОДЫ, пролетевшие с момента трагической гибели его подруги, у Кирилла Суздалева появились седые волосы и лишние килограммы. Он на бизнес-семинаре. К пиджаку приколота бирка с номером и фамилией; в зале, помимо Кирилла, еще примерно двадцать деловых мужчин и женщин с ручками и блокнотами – Кирилл на первом ряду и конспектировать выступление он не будет.

За столом в президиуме воодушевленный организатор семинара Бакашов, унылый переводчик Козульский и иссохшая дама Бригитта Холстермайер.

– Уважаемые дамы и господа! – сказал Бакашов. – Сегодня мы начинаем пятидневный семинар для молодых руководителей, на котором вы заслушаете выступления приглашенных нами специалистов мирового уровня, чья теоретическая подготовка и практические навыки будут способствовать улучшению вашей ориентации в проблематике кадровой политики. В вопросах обеспечения высоких стандартов и поддержания стратегии активного развития, повышения инициативности работников и создания атмосферы заинтересованности и доверия. – Бакашов глотнул воды. – Формирования рекламно-производственного центра и департамента маркетинга, проведения мониторинга информации и укрепления менеджерской позиции… чтобы задать нашему семинару нужный тон, непосредственно сейчас для вас прочтет лекцию фрау Бригитта Холстермайер, доктор экономики и одна из умнейших женщин нашего времени. Переводить ее речь станет Иван Гаврилович Козульский – опытнейший мастер синхронного перевода, не пропускающий ни-че-го… на прошлых семинарах его работа вызывала только благодарственные отклики. С той поры он свою планку, само собой, не опустил.

– Ни в коем разе, – пробормотал Козульский.

– Помимо блистательного знания немецкого языка, – сказал Бакашов, – Ивану Гавриловичу свойственен и красивый тембр голоса.

– Это природное, – сказал Козульский. – А немецким я овладел тяжелым трудом.

– Немецкий – сложный язык, – заметил Бакашов.

– Фрау Холстермайер так бы не сказала, – процедил Козульский. – Она говорит на нем без малейшего напряжения. Часами… послушаем?

– Всенепременно! – воскликнул Бакашов. – Дамы и господа! Доктор экономики фрау Бригитта Холстермайер!

Фрау блакосклонно кивнула. Безразличный Кирилл Суздалев приготовился к долгой утомительной лекции.

В ВИТРИНЕ шесть работающих телевизоров, настроенных на один канал. У остановившейся Лизы Ильиной непонимающий взгляд, переходящий от экрана к экрану – прискорбная картина повторяется: шоу популярного сатирика, неадекватные гримасы смеющейся аудитории, нагнетаемое состояние адского бреда, ощущение конца цивилизации и всего человеческого рода; вполглаза поглядывая на вершащееся в телевизорах действо, поблизости от Лизы спиной к витрине стоит Глеб, воспринимающий выказываемую девушкой печаль, как позитивный момент.

– Вы мне не расскажете, что у вас внутри? – спросил Глеб.

– А тебе это интересно? – переспросила Лиза.

– Меня привлек твой грустный вид. Я бы попытался тебя рассмешить, но я уважаю грусть – она мне кажется важнее тупого смеха.

– И чего же ты ко мне… раз у меня все отлично, обратился?

– Ради себя, – ответил Глеб.

– У тебя ненормальные вкусы, – сказала Лиза. – Веселых девушек тебе мало?

– Веселых девушек не бывает. Даже очень любящие смеяться и танцевать уже совсем вскоре сидят убитыми и мучаются депрессией. Хотя музыка еще играет.

– Просто началась другая песня, – тихо сказала отвернувшаяся Лиза. – Та, под которую не потанцуешь.

– Песни сменяются, меняются, никакой логики не прослеживается, зимними вечерами люди не торопятся закрыться в теплых квартирах, а разгуливают на морозе по улицам. Мое имя Глеб.

– Меня зовут Лиза.

– Весьма приятно. У вас много имен.

– У женщин? – спросила Лиза.

– На таком холоде, как ты догадываешься, я стоял не для того, чтобы знакомиться с женщинами. Но если все складывается так замечательно, мы могли бы пройтись и слегка согреться. У тебя толстые подошвы?

– Подобного вопроса мне никогда не задавали, – промолвила двинувшаяся за Глебом Лиза.

– Не верю, – сказал Глеб.

– Только что познакомившись, следует спрашивать не об этом.

– Возможно, – кивнул Глеб. – Однако у меня свой подход.

– И он работает… я с удовольствием с тобой пройдусь и поговорю. Ты прекрасный собеседник.

– Я альпинист, – сказал Глеб.

– Кто?

– Да. Я взбирался на вершины.

– В смысле, на женщин? – спросила Лиза. – Похоже… По твоим замашкам ты тянешь на плейбоя.

– Одинокого плейбоя заснеженных переулков. Выходящего на проспект со сверкающими глазами и заложенным носом. Под твоим присмотром я бы не простудился.

– Ты заболеваешь?

– Я мечтаю, – ответил Глеб. – Тебе не в чем себя обвинять – ты реагируешь, как положено. Услышь я такое, я бы отреагировал так же.

– Но это услышала я, – сказала Лиза.

– Ты услышала, и ты сказала. К чему тебе отмалчиваться? У тебя есть право голоса.

– Чувствую, встреча с тобой мне запомниться, – усмехнулась Лиза.

– Она может оказать на тебя сильное воздействие. Я бы вытащил тебя и из ямы, но со мной ты в нее не попадешь, а прежнее в памяти не удержиться… прошлые неприятности не особенно живучи. Как и будущие радости.

ПРИСЕВ на окаймляющее дорогу железное ограждение, Максим Капитонов сторонним наблюдателем взирает на свою брошенную и объезжаемую другими машину.

В рваной безостановочной суматохе она мертва и непоколебима; ее фары не горят, фактически свершившееся угасание внутреннего огня относится и к Максиму – из заторможенности его выводит подошедший к нему с бутылкой пива Сергей Вуколов: бедно одетый пропойца философской направленности.

– Мне бы держаться от вас подальше, – сказал Вуколов, – однако я с вами поговорю. Вы меня обругаете, а я вас выручу. Окажу вам духовную поддержку и не понесу никакого убытка.

– В связи с чем? – спросил Максим.

– Я к вам не за деньгами. Они меня не волнуют.

– Так я и поверил, – проворчал Максим.

– Вас заводят деньги? – спросил Вуколов. – Ваш лоб тоскует по стене?

– Я шатаюсь по дороге с поворотами, но без указателей, – промолвил Максим. – Туда не свернул, туда не пошел – остановился… не думаю, что вовремя. В такой дубняк пиво не добивает?

– Проверьте. Пивом я вас угощу. Надо быть большим оптимистом, чтобы считать, что при данных погодных условиях оно идет не во вред. Вот вам моя бутылка – не стеняйтесь и допивайте.

– Да мне не хочется…

– Поторопитесь! – воскликнул Вуколов. – Оно скоро замерзнет! Тогда нам предстоит ждать до весны. Когда запоют птички, зазеленеет природа и растает наше пиво.

– Ну, и подождем, – пробормотал Максим. – Мы достаточно дергались и чему-то научились. Ты присаживайся. Поговори со мной о чем-то странном… в твоем стиле.

– Долгое общение не для меня, – сказал Вуколов.

– Общение со мной? – спросил Максим.

– Со всеми. Я около тебя постоял, как сумел, поддержал и отдаляюсь от тебя в сектор отстранения. По отработанной схеме, применяемой мною со всеми. – Сочувственно взглянув на Максима, Вуколов зашагал восвояси. – Я одинокий волк!

– Волк, – процедил Максим. – Тоже мне волк! Это я – волк, а ты – раб! Бомж… спившийся отброс. Полоумный счастливчик…

ГЛЕБ с Лизой Ильиной подходят к перекрестку. Поглядывая на девушку, Глеб не удивляется тому, что она то появляется, то исчезает; важным для него человеком она еще не стала, но Глеб понимает в какой степени все неспроста, ведь иначе с Лизой он бы не заговорил, его к этому настоятельно подтолкнули, и отныне ему предстоит быть с ней, пока их встреча не обернется для него взлетом или гробом.

Для девушки Глеб не пропадает. Он у нее появился, и она это чувствует.

– На красный переходим? – спросила Лиза.

– Конечно. Не посмотрев по сторонам, ты бы меня не спросила.

– Я пока не настолько тебя доверяю, – улыбнулась Лиза.

– Тебя извиняет то, что это несложный переход – не переход через пустыню.

– Ты через нее переходил?

– Я переходил на самодостаточность, – ответил Глеб. – В юности начал, недавно кончил. Сумасшедшая затея, но трудностей не возникло. От самого себя к кому-либо другому я, как оглашенный, уже не бегу.

– Даже ко мне? – кокетливо спросила Лиза.

– К тебе я не бежал – я стоял. Ты стояла рядом, и мы заговорили. Затем неспешно пошли, еще больше продрогли… ты работаешь?

– Работаю, – кивнула Лиза.

– В помещении?

– Не на улице. Кроме приличной температуры, на моем рабочем месте имеются и чудесные запахи. Угадаешь, где я работаю?

– Боюсь ошибиться, – сказал Глеб.

– Я работаю в цветочном магазине.

– И при этом учишься?

– Учеба мне что-то не давалась. Я училась в трех институтах, и в одном прошла один семестр, во втором осилила целый курс, а в третьем почти полтора, однако до экзамена меня не допустили, поскольку я отказалась спать с деканом… все я вру. На лекциях я не появлялась, семинары прогуливала – своей компании я не нашла, а ходить в институт просто ради учебы меня не влекло. Ты-то до диплома домучился?

– У меня была своя компания, – ответил Глеб. – К кое-кому из них мы сейчас и идем.

– К нему на квартиру?

– Мы условились встретиться у магазина, – пояснил Глеб. – Вряд ли он до сих пор там: мне надлежало прийти несколько раньше, но я ушел в свои мысли и познакомился с тобой. Я ничего не потерял.