«Святой Глеб»

– Что я слышу…

– Чистую правду, – сказал Глеб.

– А если он у магазина тебя не дождался? – спросила Лиза.

– Я пойду к нему домой. С тобой?

– А куда?

– Я знаю адрес, – сказал Глеб. – Когда Миша собирает гостей, к нему заходят человека три-четыре… пять-шесть… с нами семь-восемь.

СКРИВИВШИЙСЯ от отвращения Максим Капитонов томится в «Макдональдсе». Выстаивая очередь за гамбургерами, он досыта наелся здешней атмосферой чуждого ему веселья, дополняемого толкотней и режущим глаза неживым освещением; в очереди Максиму еще стоять и стоять, свободных мест за столиками не наблюдается, на одного выходящего из помещения приходится пять входящих, густота столпотворения зашкаливает, потеющий Максим доходит – выбранный им для обмена репликами мужчина на умного человека отнюдь не похож, но принюхивающийся Виталий уравновешен и терпелив.

– Тут по жизни так? – спросил Максим.

– Извините, я…

– Постоянно? Толпа и галдеж, немеренные очереди… и все из-за гамбургеров? Или люди набиваются сюда ради атмосферы?

– Здесь недорого, – пробормотал Виталий, – и весело…

– Весело?

– Детям весело, – сказал Виталий. – Когда мы с вами были детьми, у нас не было возможности проводить здесь досуг, а для нынешних это в порядке вещей. Для детей, для молодежи… да и для семейных: я тут с женой и ребенком. Они там… где-то там. Отсюда не видно.

– Их не похитили? – спросил Максим.

– Вы что? – возмутился Виталий. – Вы…

– Мне бы яблочный пирожок.

– Как вы себя ведете…

– Я здесь впервые, – сказал Максим. – Мне неизвестно о чем тут говорят, а о чем умалчивают, но срываться народ здесь не должен – пьяных я тут не вижу, выпивки в продаже не просматривается, какая же дикость… для человека, часто сидящего в кабаках. В закрытых для ботвы шалманах.

– Ну и идите в свой шалман, – проворчал Виталий. – Чего вы здесь мучаетесь?

– Я проезжал мимо этого «Макдональдса» и экспромтом решил зайти, чтобы зарядиться чем-то обновляющим. Добротной начинки под искрящейся оболочкой не оказалось – засверкало, полыхнуло, не сбылось. Вы будете стоять до упора?

– Разумеется, – ответил Виталий.

– А я пойду. С сегодняшнего дня лишь кабаки и шалманы. Безальтернативно.

ОТКРЫВАВШАЯ бизнес-семинар затяжная лекция прочитана фрау Холстермайер до конца. Организатора семинара Бакашова за столом уже нет, нуждающийся в отдыхе переводчик Козульский, посматривая на слушателей, задерживает взгляд на скучающем Кирилле Суздалеве и переводит глаза на сидящего рядом с ним и пышущего интересом мужчину; на фрау Холстермайер переводчик глядит, как на неживой предмет, чей ментальный склад не предполагает ни скуки, ни заинтересованности.

– Данке, – сказала фрау Холстермайер.

– Лекция доктора экономики закончена, – сказал Козульский. – Считаю, что она была познавательной и не скучной… теперь время вопросов. Фрау Хостермайер на них радушно ответит, и это не одолжение – это входит в ее обязанности. У кого-нибудь есть вопросы?

Сидящий рядом с Кириллом мужчина поднял руку.

– Спрашивайте, – процедил Козульский.

– Я хочу не спросить, а сказать спасибо. Вам! К переводчикам принято относиться, как к чему-то второразрядному, типа официантов, но вы злые голоса не слушайте, они несут бред. Вы заслуживаете куда большего уважения… и сострадания. У вас каторжная профессия!

– Вы прекрасно со всем справляетесь! – воскликнула сидящая за спиной Кирилла женщина.

– Надо справляться, – вздохнул Козульский. – Не будешь справляться – останешься без работы. Телефон замолчит, сбережения иссякнут, и я включу Шопена, усядусь с сигаретой в мягкое кресло и расслаблюсь… я практикую расслабление. Однажды так расслабился, что сигарету выронил.

– Пожар не начался? – спросил Кирилл.

– Я курил трезвым, – сказал Козульский. – В огне бы я не сгорел, но удавку он бы на мне затянул – средства на восстановление квартиры мне не изыскать. Крупные финансовые учреждения маленького человека в беде не оставят – дадут кредит, выплатят достаточную страховку… да не в жизнь! Живительная вода о страховании и кредитовании льется лишь на лекции… что, фрау Холстермайер? Не понимаете? И не поймете – мы же на русском говорим. У нас тут откровенный разговор между своими.

ВОЗЛЕ входа в универсам, в натянутой до бровей зеленой вязаной шапке изнывает от холода Михаил Шамонин, учившийся с Глебом в одном институте – ныне, подергивая плечами, он высматривает его в людях, проходящих мимо магазина. Глеб задерживается. Михаил хочет посмотреть на наручные часы – сдвигает рукав пальто, натыкается на рукав пиджака, затем на рукав рубашки; до часов он так и не добрался. Сырость под носом протер – извлеченной из перчатки ладонью.

Ладонь Михаил Шамонин вытер об ту же перчатку. Глеба он увидел не одного, а с Лизой Ильиной.

– Привет, Глеб! – воскликнул Михаил. – Ты, мать твою, опоздал! Я так окоченел, что меня не разотрешь ни снегом, ни спиртом… зуб на зуб не попадает! А когда попадает, язык прикусывает.

– Прости, я задержался, – сказал Глеб. – А где твоя?

– В магазине. Они с Людмилой оценивают ассортимент и заодно греются. А это твоя?

– Безусловно, – ответил Глеб. – Но в перспективе. Это – Лиза из цветочного магазина. Это – Михаил с государственной службы.

– Насчет меня он не солгал, – сказал Михаил.

– Да и я, – улыбнулась Лиза, – как есть… из цветочного магазина. У магазина продуктового.

– Ты задержался из-за нее? – спросил Михаил.

– Я проводил время с очаровательной девушкой, – промолвил Глеб. – Ты мерз и страдал. Шел бы домой – мы бы пришли.

– Подлый Глеб, – проворчал Михаил. – Не святой.

– А что тебя не устраивает? – спросил Глеб.

– Ты говорил, что мы встречаемся у магазина. Мы договорились! И ты нарушил наш уговор. И ты скажешь – я ничем его не нарушил: мы же встретились. И я, как идиот, с тобой соглашусь. Улыбнусь твоей девушке и угрюмо напрягу извилины, чтобы понять, где же пропадает моя.

– Она не хочет выходить на холод, – сказал Глеб.

– Каждые три минуты она выглядывала и спрашивала: не появился? И уходила… Она выглянет – должна.

– Терпи, – сказал Глеб.

– Не дрогну. Концы не отдам… куртка у меня… выходит! С Людмилой!

Из магазина выходят дамы – живущая с Михаилом волевая Екатерина и ее зажатая подруга Людмила Хенина. Вслед за женщинами на улицу выбирается потряхивающая пустой сумкой старуха.

– Здравствуй, Глеб, – сказала Екатерина. – Нехорошо так опаздывать.

– Нехорошо, – кивнул Глеб. – Здравствуй, Люда.

– Привет, – улыбчиво пробормотала Людмила.

– Вы бы мне помогли, – попросила старуха. – Подкинули бы мне на старость от ваших богатств.

– Побойтесь бога! – воскликнула Екатерина. – Бабушка!

– Бога нет, – пробурчала старуха. – Он мне ничем не поможет.

– А мы вам уже помогали, – сказала Екатерина. – Чего вы к нам прицепились? А ведь уже дала вам десять рублей.

– Что мне десять рублей… что на них купишь. Вы бы на меня не кричали, а купили бы мне колбаски…

– Колбаска в ваши годы вредна, – сказал Михаил.

– Я ее и не ем, – вздохнула старуха.

– Пойдемте, – сказал Глеб. – Я куплю вам колбасы.

Глеб ринулся в магазин, и старуха, вопросительно оглядев остальных, рванулась за ним.

– Щедрый Глеб, – промолвил Михаил. – Святой… только она сказала, что бога нет, как он тут же продемонстрировал, что кто-то все-таки есть.

– С набитыми карманами легко показывать свою святость, – сказала Екатерина. – Особенно если хочешь выпендриться перед девушками… не перед нами – перед вами. Вы с ним?

– Как бы с ним, – сказала Лиза.

– И вы им гордитесь? – спросила Екатерина.

– Если бы не он, старушка бы осталась без колбасы, – сказала Лиза.

– Вы бы ей не купили? – осведомилась Екатерина.

– Не думаю… не купила бы.

– Колбаса сейчас дорогая, – усмехнулся Михаил.

– Я бы не купила ей и плавленого сырка, – сказала Лиза. – Что-то у меня внутри екнуло, но за кошельком я не полезла. Пусть он у меня тощий, не такой, как у Глеба, однако на сырок я дать бы могла.

– А мы где-то на сырок ей и дали, – сказала Екатерина. – Ты или я?

– Я, – ответила Людмила.

– Разве не я? – спросила Екатерина.

– Ты расплачивалась с продавщицей, и, когда старушка к тебе обратилась, ты сказала ей, чтобы она… не помню, что, но твои слова меня покоробили, и я дала ей десять рублей.

– Не пятьдесят? – спросил Михаил.

– Почему пятьдесят?

– Купюры похожи.

– Да не очень они похожи, – взволнованно пробормотала Людмила. – Там же светло, и десятку с полтинником не спутаешь… десять, десять. Я не ошиблась.

Стоящий за стеклянной магазинной дверью Глеб очищает сардельку. Выйдя из магазина, он выбрасывает кожу в урну – идет и жует.

– Ты купил? – двинувшись за ним, спросил Михаил.

– А зачем я повел ее в магазин? Чтобы над ней посмеяться? Лиза бы мне этого не простила.

– Никогда в жизни, – серьезно сказала Лиза.

– Ну а купи я на сэкономленные деньги что-нибудь для тебя? – спросил Глеб.

– Все равно – подобное не забывается. Ты ее не обманул?

– Как я мог, – сказал Глеб. – Колбасой она теперь обеспечена.

Старуха покинула магазин, и если смотреть на нее со спины, то кажется, что Глеб ей ничего не купил – в ее руке по-прежнему висит пустая сумка. Но к груди она прижимает два батона колбасы и в ее глазах вызревает избавленное от претензий изумление: зачем мне столько? зачем?

ЗА СТОЛОМ в квартире Михаила поднявший бутылку водки Глеб наливает себе, собирается налить сидящей справа от него Лизе, но раздумав, переводит руку влево и наполняет рюмку закивавшей Людмиле; следящей за его рукой Лизе он наливает вино.

По бокам от Глеба две женщины, напротив него тоже две: кроме Екатерины перед Глебом поглощает ужин рыжая Ксения, пришедшая вместе с рыхлым и непробиваемым Зязиным, который работает с Михаилом Шамониным в одном министерстве и раскованно рыгает, радуя своей непосредственностью соблюдающего приличия Глеба.

Михаил Шамонин орудует вилкой в торце стола.

– На улице мы бы так не посидели, – сказал Михаил. – После моего высказывания вы смотрите на меня, как на придурка, а я помню, как там холодно. Под градусом там еще можно сидеть или лежать, но человеку не принимающему или сдержавшемуся в данный конкретный день мороз не близок. Позитивно на нем не думается.

– В твоем положении не до этого, – проворчала Екатерина.

– Причин для оптимизма немного, – согласился Михаил. – Для паники их нет вовсе. Широкий кругозор позволяет мне обходить шаблоны и не втыкаться мордой в сугубо материальное восприятие. Одной зарплатой состоятельность мужчины не измеряется. У Зязина такая же зарплата, и убогим он себя не чувствует. Поэтому я его и приглашаю.

– И я к тебе заглядываю, – сказал Зязин. – Ничего с собой не приношу – прихожу на все готовое.

– Ты, Зязин, хитер, – усмехнулся жующий Михаил.

– Ушлый товарищ, – процедила Екатерина. – Из тех, кто никогда не становятся настоящими друзьями.

– В друзья я не набиваюсь, – сказал Зязин. – Я коллега по работе и выше не мечу. Ем салат вилкой, а не ложкой… вкусный салат.

– Он приготовлен из морепродуктов, – сказала Екатерина. – Они стоят денег.

– Салатом-то хоть не попрекай, – разозлилась рыжая Ксения. – Зязин к вам привык, а я с непривычки могу и на наорать.

– Резкая девушка, – улыбнулся Михаил.

– Не понимает наших шуток, – сказала Екатерина. – Не то что Глеб. Пришедший к нам с интересной барышней, умеющий от всего отключиться… покупающий старухам колбасу. Без урона для бюджета. Если бы подобный жест сделал мой Миша, мы бы сейчас сидели за пустым столом.

– Для этого стола вы все купили заранее, – сказал Глеб. – Голодать вы бы начали завтра.

– И ты бы нам не помог? – спросила Екатерина.

– В любое время. Хотите в долг, хотите безвозвратно. Деньги у меня есть.

– Бизнес идет? – желчно спросила Екатерина.

– Процветанием я обязан Кириллу, – ответил Глеб. – Мой собственный вклад невелик.

– Довольно о деньгах, – сказала Людмила. – Поговорим о другом.

– Вы говорите о другом, – сказал встающий Михаил, – а мы с Глебом пройдем на кухню. Нам нужно потолковать наедине. Не взыщите, что я увожу вашего кавалера.

– Надолго? – спросила Лиза.

– Если заскучаешь, приходи, – сказал вставший Глеб. – Мы тут рядом: на кухне.

Глеб с Михаилом выходят из комнаты.

– И как тебе святой Глеб? – спросила Екатерина.

– Почему святой? – переспросила Лиза.

– Мне не объясняли. Но он не прост – от нас он отличается. Эмоций в нем ноль, улыбаться он любит… что ты о нем скажешь?

– Обсуждать за глаза некрасиво, – заявил Зязин.

– Ладно, Зязин, не учи, – сказала Екатерина. – Не тебя спрашивают.

– Чего ты ему все время указываешь? – возмутилась рыжая Ксения. – Ты ему кто? Я у вас во второй раз, и в тот раз я только удивлялась, а теперь ты меня разозлила – Зязину на твои слова положить, но я-то с ним. Когда моего мужчину так нагло чмырят, меня ведь тоже оскорбляют, и что ты мне прикажешь? Попробовать с тобой разобраться? Вскочить из-за стола и уйти?

– Я не уйду, – сказал Зязин.

– Ты что, останешься?! – воскликнула Ксения.

– Помимо тебя, здесь три женщины. Женщина Михаила, женщина Глеба и третья женщина, которая ко мне равнодушна. Из всех сидевших за этим столом мужчин она считает меня наименее мужественным. Однако мужчины вышли – с вами сижу лишь я. И мне вроде бы раздолье: столько женщин… от них очаровательно пахнет, и все они в самом соку… никто из них меня не приголубит. Моя бы да, моя бы… ты не рискнешь? – спросил он у Людмилы.

– Пока твоя девушка не ушла, я боюсь на тебя даже взглянуть, – сказала Людмила.

– Естественно, – кивнул Зязин.

– Я позвала ее не для тебя, – сказала Екатерина.

– Не надо, не говори, – попросила Людмила.

– Для Глеба, – сказала Екатерина. – Я же не знала, что он приведет свою. Давнюю?

– Мы познакомились часа два назад, – ответила Лиза.

– И ты с незнакомым мужчиной пошла на чью-то квартиру? – спросила Екатерина.

– На вашу квартиру. Я осознавала, к кому я иду. От магазина сюда – с вами… с нормальными людьми.

– А не будь нас, ты бы пошла? Куда-то там с ним… едва познакомившись.

– Я бы пошла, – промолвила Лиза. – Мы с ним гуляли, разговаривали, и я кое-что о нем поняла. Как сумела.

ПРОСИЖИВАЮЩИЙ штаны в немноголюдном злачном месте Максим Капитонов без видимой охоты хлебает алкоголь, вспоминает Лизу, водит глазами по извивающейся стриптизерше; она искусно болтается на шесте на расстоянии вытянутой руки, ее тело разгорячено и доступно, но Максиму оно кажется холодным, как лед, и изъеденным насквозь разнообразными болезнями; смотреть на разоблаченную наготу Максиму Капитонову тошно – проявляя выдержку, он смотрит.

Справа от Максима объявляется одетая девушка Маша.

– Это Света из Химок, – сказала Маша. – Говорят, она может завести любого мужика. Так классно изгибается.

– Охренительно, – проворчал Максим.

– У нее хорошая фигура. Но в постели она, говорят, прохладна. Я гораздо теплее.

– И скольких же ты согрела? – спросил Максим. – Счет на сотни или уже на тысячи?

– Сотни пока нет, – ответила Маша. – Я занимаюсь этим недавно и не стыжусь своих занятий. Не страдаю из-за них, ведь иллюзий я не питала, и у меня не та ситуация, что я, мол, ехала поступать в институт, а попала на панель – я изначально ехала в Москву на заработки. И зарабатываю я прилично, удается даже откладывать.

– Ты вошла в нужную колею, – сказал Максим.

– Сожалеть мне не о чем. Я вырвалась из такого гадюшника, что и… черт с ним. Не хотите со мной переспать?

– Со шлюхами я не сплю, – сказал Михаил.

– Я не просто шлюха – я танцую стриптиз… как Света. Шикарная девка. Мы с ней подруги, и я о ней плохого слова не скажу, да и другим постараюсь не позволить. Вы думаете, что, раз я шлюха, то без характера? Чего-чего, а характера мне не занимать, и я за себя или за подругу…

– Не трещи, – пробурчал Максим.

– Я отвлекаю вас от Светы? – спросила Маша.

– Провались она, твоя Света… у меня иные заботы.

– А вы кто? – поинтересовалась Маша. – Авторитет?

– Важная персона. Человек с положением.

Поведя глазами, Максим Капитонов увидел тщедушного мужчину в пижонской жилетке.

– «Сифон»! – воскликнул Максим. – Подскочи ко мне.

– Мое почтение, Макс, – сказал подошедший «Сифон». – Твой визит для нас в некотором роде подарок, и я спешу тебя жизнерадостно поприветствовать: четко и без уклончивости. С конкретной искренностью.

– Взаимно, – усмехнулся Максим.

– Я пойду? – спросил «Сифон».

– Иди. Я прихожу к вам не для того, чтобы смотреть на парней.

– Ты – мужик, Макс, – промолвил «Сифон». – Уважаю твои понятия.

– «Потап» у себя? – спросил Максим.

– Наверное, у себя.

– Проводи меня к нему.

– Надо бы предупредить, – пробормотал «Сифон». – Нет, тут не то, ты, возможно, подумал не то, к разговору с тобой ему не нужно готовиться, и к примеру поджидать тебя с автоматом, никак нет: увидишь в его руках автомат – знай, он не заряжен. У тебя-то, Макс, обойма-то… ага? Полна? Я не паясничаю, а пытаюсь выяснить, чем ты располагаешь.

– Всем, – ответил Максим. – Веди меня к «Потапу».

– Понимаешь, он может быть с девушкой.

– Он может и с юношей, – сказал Максим. – Запросто может. И ты, «Сифон», можешь.

– Если рассуждать гипотетически…

– Отведи и рассуждай. А не отведешь, я сам дорогу найду. У вас здесь не Крит.

– Крит? – нахмурился «Сифон».

– Лабиринт, – промолвил Максим. – И в лабиринте грозная тварь. Получеловек-полубык.

– Ушедший оттуда и не дошедший туда. – Задумчивый «Сифон» вздохнул и поплелся. – Получеловек от того, что быкует, а полубык от того, что в нем хватает человеческого, и оно не убывает. Не наблюдается и роста. Все устоялось в зыбкости равновесия.

Последовав за «Сифоном», Максим Капитонов дошел по тусклому проходу до закрытой двери, за которой, обнимая сидящую у него на коленях девицу, расслаблялся крепкий «Потап», нисколько не обрадовавшийся вошедшему к нему без стука «Сифону», чья физиономия выдавала то, что он с удовольствием использует возможность вторгнуться и потревожить.

– К тебе Макс, – сказал «Сифон».

– Какой еще Макс?

– Такой, – сказал вошедший Максим. – Такой, что ты его не прогонишь. Тебе не позволит это сделать тревога за твоих близких, да и самому тебе еще хочется жить, владеть клубом и обжиматься в нем с девками… Он держит тебя насильно?

– Меня? – переспросила девица.

– Он тебя эксплуатирует? – спросил Максим. – Ты можешь его послать, или он забрал у тебя паспорт и ты здесь, как на привязи?

– Паспорт у меня не забирали, с чего вы решили… он из милиции? – спросила она у «Потапа».

– Из наркоконтроля, – пробормотал «Потап». – Найдет пакетик дряни и арестует, а не найдет – замочит: мой клуб под ними, под тяжелыми, и Максим для меня не кто-то, а Некто, играющий в ту же игру на более высших уровнях. Ты, детка, ступай. Спроси у него разрешение.

– Вы мне разрешаете? – спросила девица.

– Уходи, – сказал Максим. – И забери «Сифона» – с ним я уже поговорил. Все, что мне нужно, узнал.

– От «Сифона» много не узнаешь, – сказал «Потап».

– Ты мне, «Потап», потом это разъяснишь, – сказал «Сифон». – Что ты имел в виду – то, что я молчок, или то, что я не в теме. Вещи-то не одинаковые… не равнозначные.

«Сифон» с девицей уходят.

– Женя «Сифон» у меня парень с мыслями, – усмехнулся «Потап». – Ума у него чуть, но этот имеющийся мизер у него мыслит. Совсем без мозга не протянешь, и он у «Сифона» выполняет свои функции каплей в море – в пустой черепной коробке.

– А кроме «Сифона»? – спросил Максим. – Бойцы у тебя найдутся?

– О чем же, Макс, ты меня спрашиваешь… Тебя послали прояснить, не затеваю ли я уход? Возмечтал о независимости и намерен соскочить, и вместе с тем отскочить, что малосовместимо – из ваших клещей мне не выскочить, поскольку прижали они меня плотнее не бывает. Шкура при рывке будет сорвана, и я помру от потери крови, предварительно наоравшись от боли. Ты там это передай. Убеди их в моей лояльности.

– Ты, как девка, – проворчал Максим.

– Ну, Макс, ты меня…

– Болтлив и труслив. У тебя и люди, и средства, однако рыпнуться ты боишься, размеры твоей доли тебя угнетают, но потянуть руку наверх и передвинуть все по-своему ты не сможешь, хотя что может быть легче, когда ты со стволом. Им и полагается раздвигать, если сами не отсядут. С центра на край. Впрочем, наверху и с краю комфортно. Ну и что, «Потап»? Заберемся?

– Тебе-то куда забираться, – промямлил «Потап». – Ты, Макс, и без меня всего достиг. А мне полезнее не зарываться… не выводить мою скромную бригаду под шквальный огонь твоих компаньонов. Ты с ними, я вижу, чего-то не поделил и пришел ко мне… смущать меня бунтарскими проектами.

– Я пришел в стриптиз! – закричал Максим. – На баб поглазеть!

– А в мой кабинет ты…

– С той же целью! Посмотреть на сытую и дряблую бабу! На тебя, «Потап»! Мужская у тебя кликуха, медвежья… сменим, «Потап»! И клуб отберем! Из сладких снов вытолкнем тебя обратно в действительность! В хмурую и жестокую!

МИХАИЛ Шамонин отрезает кусок черного хлеба. Глеб сидит с Михаилом за кухонным столом: гость на стуле, хозяин на табурете, хлеб Шамонин не ест, посредством хлеба он подчеркивает свою бедность и навалившиеся невзгоды, положенный им на стол кусок хлеба неожиданно берет Глеб. Отламывает половину и съедает – половину кладет обратно. Двигая челюстями, указывает на нее Михаилу.

– Из комнаты я ничего не взял, – сказал Михаил. – Под бутылку пошло бы легче.

– Такой серьезный разговор? – поинтересовался Глеб.

– Отчасти. Я купил себе банджо.

– При всех об этом не говорят? – спросил Глеб.

– Да это всем известно. Кате, Людмиле… я чуть-чуть репетировал, и они помимо воли слушали. Я не о банджо.

– А о чем? По-моему о банджо.

– Я о работе, – сказал Михаил. – Катерина на тебя накатывала, и у меня спонтанно возникла мысль – ты бы не мог поговорить с Кириллом, чтобы он и меня к вам пристроил? На моей нынешней я загибаюсь. Меня устроил на нее Катин отец, видный чиновник… ворье! Он меня подставил. Ему не нравится, что мы вместе, и он меня уговорил… уволиться оттуда, где я прилично зарабатывал, и перейти на государственную службу. Мелким чином в министерство. На откатах сидят только первые фигуры, а мне полагается работать, честно вкалывать, рано приходить и целый день гайбать на страну. Взятки мне не несут. Доходы у меня копеечные, и Катю мне не удержать, чего он и добивается. Я думаю, Глеб, сваливать и побыстрее, но не в пустоту же… может, к вам?

– Эти вопросы я не решаю, – сказал Глеб. – С Кириллом я поговорю, но у тебя с ним, как я помню, личные трения. В гости он к тебе не ходит.

– Возгордился! Пять лет в институте забыты… теперешняя разница в достатке погубила былую дружбу.

– Меня тогда не было, – сказал Глеб. – О том случае я знаю с чужих слов.

– О каком случае? – спросил Михаил.

– В институтском буфете. С чего началось, не скажу, но на Кирилла набросилось пятеро, а ты доел свою булочку и бочком ускользнул. Кирилл тебе этого не простил.

– Тогда он вел себя по-хамски, – пробурчал Михаил. – Делал все, чтобы напроситься.

– А это имеет значение? – осведомился Глеб. – Если он твой друг.

– Тебя тогда не было, а их пятеро – Кирилл бы при любом варианте огреб, да и мне, посмей я вступиться…

На кухню вошла Екатерина.

– У нас повисло напряжение, – сказала она. – Зязин дуркует, женщины нервничают… надо разрядить обстановку.

– Чем? – проворчал Михаил.

– Смехом… музыкой. Иди побренчи на банджо.

– Не буду, – процедил Михаил.

– Стесняешься, – усмехнулась Екатерина. – Предложи поиграть кому-то еще.

– Шикарная идея! – воскликнул Михаил. – Банджо у меня в шкафу.

Михаил Шамонин решительно пошел в комнату. Екатерина по тому же маршруту потянулась за ним; предметы коридорной обстановки перед ней, как перед пронесшимся Михаилом, не промелькнули, и она мрачно поглядела на тянущуюся по стене искусственную лиану и обвиваемые ею фигурки кривляющихся обезьян.

Глеб уйдет с кухни попозже. Весьма заинтригованным – услышав банджо и поющего Зязина.

ВОРВАВШИЙСЯ в комнату Михаил Шамонин боевито рявкнул: «come on!» и встал у шкафа.

– Кто бы чем ни занимался и кто бы о чем ни говорил, я все это сворачиваю, – сказал открывающий шкаф Михаил. – В шкафу я его не прячу, но там оно в безопасности… поглядите на банджо. К чему я его извлек? К тому, что мы будем на нем играть. Но не я… вы! По очереди!

– А ты? – спросила рыжая Ксения.

– Я им кое-как владею, и своей игрой никого особо не рассмешу. Умей я играть по-настоящему, я бы поиграл, и вы бы мне похлопали, но блеснуть перед вами я не смогу, ну а послушать, как позорится кто-то другой, никто не откажется. Банджо у меня. Я моментально передам его любому желающему. С кого начнем?

– С меня, – сказал Зязин.

– Ты бы не лез! – воскликнула Ксения. – Ты же не клоун!

– С твоими воплями ты выглядишь смешнее меня, – промолвил Зязин. – Может, мне заорать на тебя в ответ? Устроить комическую перепалку и вытолкать из дома? Без пальто, на мороз – я, деточка, чиновник. Государственный сухарь без всякого воображения. Дай мне, Миша, банджо.

– Бери, – протянул инструмент Михаил.

– Скажу вам следующее, – заявил Зязин. – Я для вас сыграю, но с условием.

– С каким? – спросил Михаил.

– С тем, что вы позволите мне петь.

– Пой! – хмыкнул Михаил. – А что ты будешь петь?

– Гимн всех чиновников, которые в душе остались людьми, – ответил Зязин. – Из-за незнания аккордов и прочего я рискую слабать в миноре, но спою я в мажоре… бодро и рьяно.

Ударно прикладываясь к струнам, Зязин заголосил «Маму-анархию» группы «Кино»; текст он знал, с ведением надлежащей мелодии у него было хуже, но Зязин орал с бесшабашным задором, и его не прерывали, пока он не закончил.

Появившийся в комнате Глеб ему поаплодировал.

– Вэри матч, вэри… фэнкью, – сказал Зязин. – Фу-ууу… я смочу горло алкоголем, а вы уже сами определяйтесь, кто мое дело продолжит.

– После твоего выступления охотники вряд ли найдутся, – сказала рыжая Ксения. – Ты задал такой уровень, что соревноваться с тобой не реально, и первый приз по праву…

– Ты мне людей не сбивай! – крикнул Михаил. – Призы им не светят, но оторваться ради самоуважения многого стоит.

– Ради чего? – переспросила Екатерина.

– Самоуважения, – повторил Михаил. – Ты считаешь, что Зязину не за что себя уважать? Когда человек без слуха и без голоса терзает незнакомый инструмент и поет… публично! Громко! За что его презирать?

– Мне презирать себя не за что, – сказал Зязин.

– А я о чем говорил?! – воскликнул Михаил. – О самоуважении! А уважают ли тебя остальные, принимают ли они твое искусство, вопрос вторичный. Преодоление уже свершилось! В тебе! В ком еще?

– Мне как-то жутковато, – пробормотала Людмила.

– Ты хочешь? – спросил Михаил.

– Если у меня не получится, вы меня простите. Как я бы ни спела, у меня есть оправдание, что я выпила…

– Зязин! – крикнул Михаил.

– А? – откликнулся Зязин.

– Отдай девушке банджо!

– Девушке банджо, – передавая, сказал Зязин. – Мне удовольствие от песни.

– На удовольствие вы не закладывайтесь, – смущенно улыбнулась Людмила. – Чего-нибудь проблеять я постараюсь.

Начавшая пощипывать струны Людмила выбирала момент для голосового вступления, и, когда он настал, квело запела «Клен ты мой опавший». Неубедительное выпячивание тоски привело к тому, что Глеб прикрыл ладонью улыбку.

Глеб смотрит на серьезную Лизу. Уголки глаз двумя пальцами тянет вниз.

– Супер, – прерывая Людмилу, сказал Михаил. – Весьма трогательно и классно… да, классно. А сейчас для нас споет… добровольцев не жду, сам назначаю. Вы не дергайтесь – я надавлю лишь на того, кто мне не откажет. На тебя, Глеб.

– Ты предлагаешь мне спеть? – осведомился Глеб.

– И поиграть. Лупи по струнам и голоси – отвязно, Глеб. Твоя Лиза должна понять, что ты мужчина, которого не удержишь.

– Ты этого до сих пор не поняла? – спросил Глеб у Лизы.

– Пока нет, – глядя ему в глаза, ответила она.

– И не надо.

– Не надо понимать? – спросила Лиза.

– Не надо пытаться понять, – ответил Глеб. – Ты это и так поймешь, если захочешь. А не захочешь – выиграешь. Расслабишься и проиграешь…

– Возьми банджо, – сказал Михаил.

– Оно теплое, – беря, промолвил Глеб. – Вы его нагрели. Я и песню выберу потеплее.

Глеб подержал банджо в руках, положил его струнами на колени и, постукивая по корпусу одним согнутым пальцем, напряг слушателей скупой вариацией популярного романса.«Ямщик, не гони лошадей – мне некуда больше спешить, мне некого больше любить»; под негромкую дробь слова романса Глебом не пропевались, а проговаривались, причем, без всякого трагизма. Довольно бодро и жизнерадостно.

ПО КРАЮ тротуара между проносящихся машин и впавшей в неразговорчивость девушкой Глеб восходит вместе с Лизой на свободный от пешеходов длинный мост над железнодорожными путями; позднему времени суток сопутствует разреженная темнота – Лиза походила бы в ней и одна, благодарности за сопровождение она не выказывает, манера, в которой Глеб исполнил романс, пришлась Лизе не по душе.

– Тебе ни к чему было срываться, – проворчала Лиза. – Я бы и одна дошла, не заблудилась.

– И на этом конец? – поинтересовался Глеб. – Больше бы мы не увиделись?

– Могли бы созвониться. Если тебе это нужно. Ты пошел меня провожать, и мне бы гордиться тем, что я зацепила такого человека… ушедшего ради меня из гостей.

– Мне там наскучило, – сказал Глеб. – Признаться, я бы ушел и без тебя.

– А-ааа…

– Необходим повод, – пояснил Глеб. – А тут ты засобиралась, и я осознал, что повод найден – я пойду тебя провожать и никого не обижу. Пойди я не с тобой, а чуть позже, я бы обидел и тебя, и короля банджо Михаила, особенно тебя. Как бы ты себя ни отговаривала, тебе очень хотелось, чтобы я тебя проводил.

– Не знаю, что сказать, – пробормотала Лиза. – У меня путаются мысли.

– Подобное случается.

– И и тебя? – спросила Лиза.

– И у меня, – ответил Глеб. – Прямо сейчас. Из-за резкой смемы температуры – не во мне, а вовне. Мы же выбрались из тепла на мороз.

– Я тебя с собой не звала, – пробурчала Лиза.

– А кто бы тебя проводил?

– Ты меня не провожаешь. Целью было не это. Ты же говорил, что и так бы ушел.

– Когда я вышел из дома, я пошел не куда-нибудь, а за тобой, – сказал Глеб. – Не в другую сторону.

– Может, тебе по пути, – сказала Лиза.

– Если нам с тобой по пути, от ужаса я не заору, – мягко улыбнулся Глеб. – И…

– Посмотри, – прошептала Лиза.

С внешней стороны перил находится человек. Если смотреть на него с моста, то кажется, что он в клетке.

– Это взрослый человек, – промолвил Глеб. – Не стоит ему мешать.

– Нет, надо помешать, – пробормотала Лиза. – Поговори с ним… образумь.

– Задача не по мне.

– Хотя бы попытайся! – воскликнула Лиза.

– Не кричи, а то он раньше времени прыгнет. Я с ним побеседую. – Глеб подходит к потенциальному самоубийце. – Простите за беспокойство, но мы оказались на том же мосту, и наш общественный долг предупредить вас об опасности вашего положения…

– Уйдите! – закричал мужчина. – Заклинаю вас, уйдите!