Зимопись. Книга третья. Как я был пособием

Глава 2

Многие племена индейцев Амазонки не приняли католичества по глупой причине: не могли верить людям, у которых для обозначения зеленого цвета существовало единственное слово. У самих жителей Амазонии – около трехсот. Сейчас все эти триста, а то и больше, оттенков зеленого составляли наш вожделенный горизонт, играя дополнительными тысячами нюансов.

После основательной чистки шлем на Антонине сиял как самовар, и я забеспокоился, что блики привлекут чужое внимание. В кино спрятавшегося снайпера зачастую выдавало стекло на оптическом прицеле, а у нас тут целый купол на вершине самоходной башни.

– Вас не учили маскировке?

– Но это некрасиво, – скривилась единственная наша обладательница доспехов.

– Тоня, сейчас главное – безопасность, – поддержали меня Майя и Кристина.

Скрепя сердце, Антонина покрыла предмет спора горстью пыли. Остальной металл на ней был тусклым – к нашему счастью, для приведения себя в полный порядок у нее просто не хватило времени.

К лесу мы вышли примерно за два с половиной часа. Усталость брала свое, у царевен подгибались ноги.

– Сидите здесь, – приказал я, остановившись перед внушавшей благоговение зеленой стеной неизвестности. – Не вернусь через полчаса – бегите назад. Если волки – лезьте на дерево. Если враги – подавайте сигнал и спасайтесь.

– Если обожжетесь – подуйте на пальчик, – продолжила мою тираду Кристина, поигрывая локоном. – Чапа, мы не маленькие.

– Если бы.

На вид – еще можно бы согласиться. Но только на вид. Чувственные симпатяшки с выпирающими свидетельствами взрослости, одна из которых даже обогнала меня ростом, имели полное право не называть себя маленькими. Далеко не дети. Но дело касалось выживания. При встрече с врагом соблазнительные выпуклости не помогут. Если только очаровать, чтобы противник потерял дар речи… но где взять такого врага-эстета, чтоб не мечом рубил или за волосы в плен волок, а издали женской красотой восторгался? Даже Варваре, которая в плане внешней женственности превосходила моих большую, тоненькую и плотную спутниц как плазменный экран ламповые кинескопы, не повезло использовать природные козыри на всю катушку. В общем, большой ты или маленький – решают поступки, а не слова. На сем остановимся.

Деревья за спиной сомкнулись. Крадучись и прислушиваясь, я пробежался, где позволяла местность, и продрался, где не позволяла. Впереди, среди лиственного редколесья, действительно сияла оранжевыми точками апельсиновая роща. Не роща, а несколько деревьев, зато в самом соку. Я бросился назад.

Вдруг – запах, чужой, неправильный, что-то напомнивший. Чувства взбурлили, ноги предательски задрожали, захотелось превратиться в невидимку, но меня как раз вынесло в просвет между стволами. Прямо передо мной в такой же оторопелости застыли два мужика, одетые в рубахи, юбки и стоптанные сапоги, в руках – короткие копья, выполнявшие роль посохов. Один чужак был неохватно-крупный, с наивно-добрым лицом несмышленого кутенка, которого невзначай испугали и обидели разом. Он одеревенел у огромного куста в позе вратаря, готового к пенальти. Второй – просто мускулистый, но намного более быстрый. Его копье взлетело в замахе:

– Медленно полоши орушие на землю.

Тон шамкающего голоса, выговаривавшего «ж» как «ш», сквозил неприятностями, расстояние до меня было вдвое меньше, чем от Гордеевских бойников в свое время до волчьей своры, которую такими же копьями вмиг превратили в энтомологическую экспозицию. В аналогичных, как у тех бойников, умениях «немца» (так я окрестил копьеугрожателя за схожий акцент) я почему-то не сомневался, поэтому безропотно сделал, как сказали: отстегнул ремень и скинул перевязь.

– Давай сюда.

Меч и нож нашли новых владельцев. Разглядывая невероятную рукоять ножа, Немец расплылся в улыбке, его открывшийся рот объяснил, откуда взялся акцент: внутри не хватало многих зубов.

Несмотря на то, что здоровяк-напарник держал меня на прицеле, Немец – видимо, для усиления эффекта – поднес к моей шее лезвие моего же ножа:

– Кто такие?

Вон оно как, о нас знают, если вопрос прозвучал во множественном числе. Или меня берут на понт, не зная, кто я и сколько нас?

С ножом у горла врать трудно. Но недоговаривать можно.

– Мы сопровождаем в ближайшую башню нескольких царевен.

– Кто «мы»? Сколько вас?

– А вас?

– Не дерзи. – Клинок вжался в шею, а на ногу мне наступил тяжелый сапог, видавший лучшие времена.

На рыкцарей мужики не похожи. Скорее, на бежавших крепостных. Только от кого бежавших, если здесь, в этой части страны, царит безвластье?

Немец забыл свой предыдущий вопрос, быстро перейдя к следующему:

– Царевны, говоришь? Варфоломеины среди них есть?

– А что?

Между ушами ухало: «Варфоломеины»! Не один я надеюсь узнать судьбу Зарины и, если слухи, как это случается сплошь и рядом, неверны, отыскать ее следы?!

– Ответ неправильный. – Острие процарапало кожу над кадыком, тычок носка сапога в голень усилил впечатление от недовольства собеседника. – О потерянных царевнах что-нибудь слышал?

– Которые из школы? Их и сопровождаю.

– Не о тех, – скривился Немец. – О приемных, бывших ангелах.

Ни фига себе, оказывается, не о Зарине речь. Откуда такой интерес к нашим с Томой скромным персонам у каких-то крестьян?

– Говорят, одну человолки съели.

– То есть, – Немец прищурился, наклонив голову, – одна еще жива?

Отвечать не пришлось, из леса к нам неслось пять больших волков – быстро, мощно, в полном молчании. Когда хотят прогнать – лают. Они нападали. И нападали на троих, что не стыковалось с засевшими в мозгу установками. Впрочем, звери – телепаты, они чуют состояние людей, по виду и, главное, по запаху определяя взаимоотношения. Мы для них были два против одного. Узнать ответ умозрительной загадки, не придут ли волки на помощь одному против двоих, не хотелось – а вдруг наоборот?

В аховой для себя ситуации мои поимщики сделали правильный выбор. Немец протянул мне нож рукоятью вперед, а под ноги упала кинутая обратно перевязь с мечом:

– Помогай. Отходим.

Я схватил родное оружие, мы втроем отступили к кустам. За пышной растительностью обнаружился еще один человек – в такой же одежде, как и мои поимщики. Он с трудом сдерживался, чтобы не стонать. Середину тела покрывала сплошная бинтовка, сквозь нее проступала кровь.

– Волки? – Догадался он по нашему поведению. – Дайте огужие.

Этот не выговаривал «р». Прямо день логопеда какой-то.

Волков мы встретили, выставив клинки по кругу и защищая спинами раненого. Резкая смена ситуации зверей смутила, раздались удивленные гавки, но набравшая скорость стая не смогла перестроиться. Сшибка произошла в молчании, которое быстро сменилось воем. Каждый из трех клинков достиг цели, а четвертый – в нетвердой руке лежачего – просто отогнал зверюгу, пытавшуюся прорваться понизу. Но пятый волк впился в бедро Немца, добивавшего свою жертву. Я, мечом пригвоздив своего волка к земле и так оставив, ножом прикончил того, что висел на Немце.

– Шпашыбо, – с присвистом вышло из его разбитого рта.

Оставшийся в живых волк сбежал. Немец опустил оружие, веселый взор уставился на меня:

– Неплохо.

– Шкуры. – Здоровяк с упоением глядел на убитых зверей. – Сразу четыре.

Лоб Немца сошелся в задумчивости.

– Только быстро, – разрешил он. – Поможешь?

Последнее предназначалось мне. Почему нет, если мы теперь вроде как союзники?

Освежевание в шесть рук прошло быстро. Мясо, для местных жителей ценности не представлявшее, было свалено муравьям в траву, три лучших шкуры отправились в котомку, которая распухла до размеров мешка, а одну шкуру, самую облезлую, Немец протянул мне. Лишний вес мне был не нужен, но я взял, чтобы не вызвать подозрений. Мех и кожа в стране башен… хотелось сказать «на вес золота», но золото здесь – просто мягкий металл, не больше.

– Ладно, пацан, сделаем вид, что друг друга не видели. Так лучше для всех.

Медлительный здоровяк поднял лежащего раненого, от обоих слегка повеяло чесноком и потом. Немец, прежде чем прихватить мешок со шкурами, вскинул на плечо еще один вытащенный из кустов мешок, в нем звякнуло, а тяжесть и остро торчащие углы не оставили сомнений: оружие. Или доспехи. Похоже, я встретился с местными мародерами, тоже, как человолки, собравшими жатву на поле боя и теперь с приключениями пытавшимися доставить ее до места назначения. И я узнал не дававший покоя запах – тот самый, из расщелины. Вот откуда мешок. И вот кого мы выгнали из леска своим туда вселением.

Мародеры скрылись среди деревьев. Я бросил шкуру в кусты и заставил себя забыть про мясо. Царевны за одну мысль о нем на месте зарубят, но мысль – не муха, просто так не прогонишь. Тропа вела меня к горам, оставленная позади кучка калорийнейшей пищи быстро удалялась, душа разрывалась. Почему надо голодать, если можно не голодать?!

Потому. Я потряс головой. Труднее всего победить в борьбе с собой. Потому что силы равны.

Глава 3

– Уважаемые дамы, подъем. Хочу угостить вас солнцем.

Кристина, Антонина и Майя впервые увидели апельсины на ветвях, раньше – только на столе, в нарезке или в выжатом жидком виде. Место боя с волками мы обошли стороной, а последние сотни метров, когда яркие оранжевые точки уже просматривались, наша фуражная команда пролетела как на крыльях. Зубы вонзились в брызнувшие фрукты, располовиненные мечами.

– Чапа, сегодня лучший день в моей жизни! – получленораздельно донеслось из чавкающего рта Майи.

– И моей! – поддержала Кристина, засевшая между ветвей так, словно родилась и всю жизнь прожила обезьяной. Лицо и кудри блестели от липкого сока, а Кристина все не могла остановиться.

– Обычный фрукт. – Антонина стойко держалась выбранного стиля общения, но, вопреки сказанному, уминала не меньше приятельниц. У нее текло по подбородку и капало на доспех и под него, впитываясь в рубаху.

Впрочем, так было у всех. И никого не волновало.

Царевны не обратили внимания, что понизу все сорвано, а я, с неприятным холодком на душе, заметил сразу. Здесь, мимо деревьев, проходило много людей, и они очень торопились, иначе, несомненно, потратили бы несколько лишних мгновений, чтобы добраться до лакомств, которые висели выше. Торопились – значит, ушли. Это хорошо. Возможно, незнакомцы убегали от царберов. Это еще лучше. Теперь нам можно если не вздохнуть свободно, то, хотя бы, бояться не так сильно.

И, судя по количеству сорванного, здесь проходили явно не мои знакомцы-мародеры, троим столько за полжизни не съесть.

Сжевав пару сладких шариков, я взялся наполнять мешки. Чувство долга заставило спутниц присоединиться. Их лица блестели пленкой застывшего счастья, глаза сияли. Оттого, наверное, каждая работала за двоих. Примерно через полчаса все четыре мешка были заполнены доверху.

Еда для отряда добыта, вылазка удалась. Удовлетворенно выдохнув, я скомандовал:

– Уходим!

– А можно еще? – взмолилась Майя, уморительно вздернув носик и просительно сложив ладошки. – Ну, Чапочка, ну, миленький…

Один в один – птенчик, требующий еды.

– Ну, еще по три, и сразу уходим, – вынуждено разрешил я на правах родителя, который обязан заботиться о чадах.

– Что она должна потереть? – обеспокоилась Антонина.

Я закатил глаза. Не понимает человек ни юмора, ни нюансов великого и могучего. Такое только принять и простить. И постараться над большой и сильной царевной не подтрунивать, ибо чревато.

Майя прыснула в ладонь и умчалась за новой порцией солнечной мякоти. Антонина обиженно двинулась к другому дереву. Какие же они еще девчонки. Шутки, мысли и желания не вышли за пределы ясельного возраста, а мнят себя воительницами и правительницами.

Я отошел в сторону, оглядываясь и прислушиваясь. Вокруг было спокойно, но когда к купающимся мне, Томе и Юлиану неслышно подобрался враг, тоже было спокойно.

– Чапа, держи!

С дерева Кристина бросила мне, стоявшему на страже, несколько плодов.

Мой кивок с благодарной улыбкой вызвал такую же ответную улыбку и новую бурную деятельность на высоте двух человеческих ростов.

Окрестности вздрогнули от донесшегося с соседнего дерева ликующего вскрика:

– Здесь озеро!

Стоя меж двух крепких ветвей, Майя глядела куда-то в сторону, поднятая ладонь – козырьком, на лице – предвосхищение блаженства.

Три девичьих взора ударили меня, как кнуты непутевого раба – типа, тут не думать, тут действовать надо! Пока еще вменяемый облик царевен (феи за секунду до превращения в фурий) мой привыкший к невербальному общению мозг перевел в конкретное «Не пустишь – забудь, что когда-то мы тебя слушались».

– Время идет, нас ждут, – попробовал я образумить много дней немытые создания.

Проще тигра уговорить стать вегетарианцем.

– Если выйти на пять минут позже, все равно успеем к вечеру, а мы обещали вернуться до утра, – рассудительно сообщила Антонина. – Времени полно.

Ее взгляд налился решимостью отстаивать высказанную позицию.

Еще две пары глаз виновато поддержали.

– Уже почти вечер, – попытался я возражать, внутренне понимая, что царевны победили.

Запрещу – меня съедят. С потрохами. В самом деле, пять минут роли не играли, просто придется идти быстрее.

– Бегом, – разрешил я. – Подходите осторожно и посмотрите, чтоб никого не было.

– Спаси-и-ибо!!! – Майя почти свалилась с ветки, бросившись к спрятанной между деревьев луже, которая у местных называется озером.

Не менее радостная Кристина послала мне пылкий воздушный поцелуй и тут же покрылась бурым румянцем, ярко проступившим под желто-оранжевым блеском. Затем, больше не глядя в мою сторону, она тоже скоренько сверзилась с дерева.

– Дожили, – проворчала Антонина, спокойно спускаясь и направляясь к вожделенной воде, – у парня разрешения помыться просим.

Майя вспомнила обо мне:

– А ты? После нас?

– Я о себе не забуду. Давайте быстрее.

– Ой, – донеслось от пытавшейся встать на ноги Кристины. – Больно. Чапа, я кажется…

У нее потекли слезы.

Озеро отменялось. Я подбежал. Был бы врачом, может, что-то увидел бы, осмотрев грязную штанину и мокасину, но, увы, видел просто ногу – миниатюрную и вполне симпатичную, ту самую, что проваливалась в скальную трещину.

– Очень больно?

Последовал краткий кивок. Кристину корежило, но до воплей она не снизошла, прорывались только тихие стоны.

Если ушиб, то пройдет. Как говорил разбойничий лекарь – простой зашиб и растягушка. Лечится временем. Будь я дома, приложил бы лед и прописал недвижимость. А если перелом? Ступня выглядела неестественно, Кристина не могла на нее встать.

Вернулись Майя с Антониной, из-за крика Кристины так и не добравшиеся до воды.

– Что случилось?

– Нужно делать носилки, – сказал я.

– Подвернула? – уточнила Антонина.

– Или сломала, – сказал я. – Разбираешься?

Антонина презрительно сморщилась:

– Меланьиным не нужно разбираться во врачевании, у нас лучшие врачеватели и физики.

– Могла бы чему-то научиться, если под боком хорошая практика, – буркнул я.

Надменно фыркнув, царевна отвернулась. Ее и так напрягало, что приходится подчиняться парню.

– Из чего делать? – поинтересовалась деятельная Майя насчет носилок. На лбу, протертом тыльной стороной ладони, остался грязный развод.

Если не дам девчонкам помыться, ночью они меня придушат. А как теперь мыться? Не до того. Дилемма-с.

– Апельсиновые деревья слишком корявые, – сообщила Антонина, не найдя в пределах видимости ни единой прямой ветви.

– Плодовые деревья в любом случае рубить нельзя, – отрезал я. – Берите мешки, я возьму Кристину. Пронесу, сколько смогу.

– Мешки? Каждая по два? – Антонина состроила недовольную гримасу. – Это невозможно.

– Берите по одному.

Перевесив гнук на плечо Кристины, я опустился на корточки:

– Цепляйся.

Тонкие руки обвили мою шею, основной вес распределился по спине.

Вес – не то слово. Если нести далеко, то да, вес, вообще-то, немаленький, но… до чего же приятный. То, что раздавилось об лопатки, прежде не касалось меня с такой откровенностью. И что же, что через одежду? Дело не в одежде. Когда я носил Тому в стае, одежды не было, но отношение к ситуации было другое. Там командовал инстинкт выживания. Здесь он мирно подремывал, а бодрствовал, к сожалению, его вечный соперник.

Я завел руки назад и, чтобы нести было удобнее, подхватил Кристину снизу под бедра. Пальцы чувствовали, как доверчиво расслабляются ее напряженные мышцы и как удерживающий сверху захват превращается в объятия. Хорошо, что смотреть нужно в другую сторону, прямого взгляда чернокудрой царевны мне сейчас не выдержать. Уши, думаю, уже горят.

– Встаю, – предупредил я, перед тем как подняться на ноги.

Кристина кивнула, что выглядело поглаживанием моего затылка щекой, и это вызвало в организме дополнительный жар. А его и так хватало.

Антонина не преминула фыркнуть:

– Эту двусмысленность обязательно нужно было озвучить?

– Тонька, перестань, Чапа все делает правильно, – донесся звонкий голос Майи. – Он о нас заботится. А ты просто завидуешь. Если бы знала, что возьмут на ручки, то ведь непременно себе тоже что-нибудь сломала бы или подвернула, а?

Антонина высокомерно отвернулась:

– Не мерь других по себе.

И это правильно, подумалось мне. Тащить крупную царевну на закорках вовсе не улыбалось, и дело не в габаритах, несравнимых с Кристиниными, и тем более не в доспехах, из нас четверых имевшихся только у Антонины. Доспехи можно снять, а габариты… Что ни говорили бы, а в них есть некая прелесть. Но одно дело соприкасаться с нежным фронтом Кристины, для которой любое общение со мной в радость, и другое – с вечно недовольной язвительной особой. «Мисс Негатив». С ней я и встал бы не так, и взялся не за то, и подумал не о том. В общем, пожелаем Антонине здоровья, а если не сбудется, то нести ее буду исключительно на носилках.

«Или волочь», – с готовностью подсказал внутренний голос.

«Фу, как не по-джентльменски», – ответил я ему.

«Да, – согласился он, – царевна такого обращения не простит. Лучше сразу закопать».

Пришлось встряхнуть головой, чтобы в нее не лезла всякая дурь.

Сначала я не понял, чем в это время занималась Майя. Высыпав фрукты из четвертого мешка, она разрезала его, а концы привязала к горловинам двух мешков с апельсинами. Полученную перевязь царевна перекинула через плечи, как коромысло, и подняла получившуюся конструкцию, как тяжелоатлет поднимает штангу.

– Куда ты столько, – возмутился я. – Оставь.

– Девочки голодные, – отмахнулась Майя, игнорируя приказ.

Точнее, пожелание, выглядевшее как приказ. Оно было воспринято именно как пожелание, и я вынужденно согласился. Так было лучше для всех. Иначе о репутации командира можно забыть.

Майя пошла первой. Я нес Кристину, замыкала колонну Антонина с одним мешком.

Там, где ровно, все было нормально, то есть терпимо. В буераках Кристина съезжала у меня по спине, заваливаясь в сторону, и мои ладони, сжимавшие ее ноги под коленями, не справлялись с нагрузкой.

– Держись крепче! – говорил я, словно Кристина сама не понимала.

Еще как понимала и, похожая на коалу в ветвях эвкалипта, цеплялась за меня не только руками, но и здоровой ногой. Горячее дыхание опаляло мне ухо. Свисавшие кудряшки щекотали лицо.

– Если нести вдвоем, будет легче, но придется бросить еще один мешок, – констатировала Антонина, глядя на изменившиеся деревья вокруг.

Она была права, из тянувшегося вверх молодняка можно сделать удобные носилки, но на изготовление уйдет время, а оно на исходе. Я не останавливался.

В траве под ногами попадалось все больше камней. Кроны шумели. Наши носы сопели и раздувались, с каждой минутой шагать становилось тяжелее, длина шага уменьшалась, пот застилал глаза, капал со лба и щек, пропитывал одежду.

Через какое-то время девочки сдулись, как забытые на много дней воздушные шарики. Ровно державшая спину Майя без сил опустилась на землю. Антонина свой мешок с апельсинами грохнула наземь так, словно там камни. Мешок обиженно чавкнул.

– Оставляем поклажу, – распорядился я. – Позже вернемся сюда за едой и водой.

– Если опять что-то не приключится, – не преминула вставить Антонина.

Мы двинулись дальше. Царевны несли в руках по нескольку апельсинов – ни у кого рука не поднялась бросить все.

Хватило нас еще на полчаса. Увидев, что мои ноги заплетаются, Майя с Антониной молча опустились на землю. Я осторожно расположил Кристину рядом.

Неподалеку в лесу раздался хруст. Или показалось? В команде «Тихо!» я приложил палец к губам, взял поданный Кристиной гнук и, неслышно ступая, пошел по кругу среди ближайших деревьев. Потом я сделал большой круг. Девочки застыли испуганными мышками, обнажив и выставив перед собой мечи.

Юлиан давно определил бы на запах, есть опасность или нет. Но Юлиана не было. Был мой нос. Мои глаза. Мои уши. Они все тщательно просканировали. Если хруст, как говорится, имел место, то, скорее всего, он был естественный.

– Отбой тревоги, – сообщил я по возвращении.

Но гнук пока остался под рукой – на всякий случай.

Клинки вернулись в ножны, Кристина вновь принялась маяться с приподнятой и удерживаемой на весу ступней, Майя вытянула ноги и, прикрыв глаза, откинулась спиной на ствол дерева. Присевшая на бугорок Антонина задумчиво теребила рукоять меча.

– Взявшего в руки запрещенное оружие ждет смерть, – с отсутствующим взором заявила она.

Я объяснил:

– Если применю, то исключительно против врагов.

Рано обрадовался.

– В любом случае произошло нарушение закона, – спокойно проговорила крупная царевна.

Не желая встречаться взглядом, она сняла шлем и стала начищать узорчатый металл пучком сухой травы. Высвобожденные волосы красиво упали на защищенные бронзой плечи и заключили лицо в светлую рамку. Густые брови сурово сошлись на переносице. Вид хмурой царевны вызывал в памяти сцены из фильмов про женщин-рыцарей, между схватками коротавших время с недостойными их клинка рубаками-мужчинами, вечно непонимающими, с кем имеют дело.

– Тоня, если на нас нападут, – сказала ей Кристина, – мы будем защищаться от врага его же оружием, иначе нас перестреляют.

– Все равно это нарушение закона, а преступивший закон сознательно ставит себя вне общества – общество обязано ответить тем же.

Кто бы мне сказал, что попадусь в свои же сети. Однажды я так погубил Гордея. Теперь по макушку наполненная самомнением зазнайка хочет угробить меня. И ведь угробит, сто процентов. Потому что закон, каким бы дурацким ни был, на ее стороне.

Кристина занервничала:

– Тоня, ты с ума сошла?! Чапа и его гнук – наш единственный шанс выжить!

– Заповедь гласит: соблюдай закон, – стояла на своем Антонина. Ее натиравшая шлем рука словно сдирала кожу с вероятного противника. – В заповеди нет оговорок. Любая поправка – кощунство, надругательство над законом.

– Самозащита не может быть преступлением! – не выдержала Кристина.

Она даже забыла о боли в ноге.

– Закон справедлив, когда он выполняется, – процитировала Антонина школьную молитву, – всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость.

Кристинин взгляд посерел и похоронил меня заживо. Майя хотела что-то сказать в попытке вразумить, но Антонина вдруг встала, надела шлем, что как бы добавило солидности тому, что происходило, и произнесла формулу, после которой ничто не может остаться прежним:

– Говорю! Наш временный командир Чапа – преступник. Его назначила ангел Тома, которая позволила ему взять в руки запретное оружие и командовать царевнами, посему она тоже нарушительница закона. Каким-то обманным путем коварная Тома растопила сердце доблестной Варфоломеи и заставила цариссу удочерить ее. Затем произошли странные события. На школу совершено нападение, перед которым кого-то внутри школы о чем-то предупредили вывешенным флагом с треугольниками. Затем царисса Варфоломея с семьей погибает, а единственной наследницей остается новоявленная царевна Тома. Уже здесь стоило бы задуматься. Но никому нет дела, каждый за себя. А Тома, которая, насмехаясь над традициями, даже ходит в мужской одежде, продолжает хохотать нам в лицо!

Антонина распалилась в пламенном негодовании. Щеки порозовели, маленькие глазки под густыми бровями прожигали насквозь. Откуда в этом чердаке под шлемом столько зависти и мстительности? Неужели царевна верит в то, что произносит?!

Она верила. И пыталась уверить других.

– Не достигнув необходимого возраста, – продолжила Антонина, – но зная при этом, что неправедные действия спишутся на ангельское происхождение и останутся без последствий, Тома обзавелась двумя невесторами неизвестной породы, из числа то ли чертей, то ли чужаков-людоедов. Одного она поставила нам командиром. Он с первой минуты плюет на закон, запрещающий брать в руки гнук, и даже бравирует своей преступной дерзостью. Это неслыханно. Я сообщу о нарушении закона немедленно, как только мы спасемся.

Не «как только», а «если», подумалось мне. И учитывая происходящее…

– Тоня, как ты можешь?! – Кристина вытянула больную ногу перед собой и оперлась сбоку на утонувшую в траве ладонь. – Еще издеваешься: «как только спасемся». Кто нас спасет? Сами? Ты даже еды сама добыть не можешь. Из пещеры от смерти и многого другого нас спасла Тома, а сейчас спасает ее друг Чапа. Сказано: не враждуй на сестру свою в сердце своем…

– …И обличи ближнюю свою, и не понесешь греха, – с удовольствием закончила фразу Антонина. – Вот! Знание о преступлении и недонесение не менее преступны, чем само преступление.

– Ближнюю свою! – уцепился я за соломинку. – Не ближнего. Я – мужчина.

– Под ближней имеется в виду…

– Говорю! – громко перебил я. – Обвиняю Антонину, как там тебя…

– Меланьину, – напомнила Кристина позабытую мной фамилию.

– …В корыстной трактовке и собственных толкованиях буквы закона!

– Это неправда! – Антонина побелела.

– В присутствии свидетелей Кристины Есениной и Майи…

– Береславиной, – быстро подсказала курносая царевна.

– Береславиной, – повторил я, – также обвиняю Антонину Меланьину в том, что зная о ношении мной гнука с целью самообороны и защиты жизней учениц школы, она не менее преступно покрывала с ее точки зрения возможное, как она его теперь называет, преступление в течение двух суток, пока считала эту самооборону защитой себе самой. Когда она поняла, что спаслась, решила обвинить других в том, что они делали не только возможное, но и невозможное для ее спасения, рискуя своими жизнями ради спасения ее жизни. Ответь, ты знала, что я спасал тебя из плена рыкцарей с помощью гнука?

Антонина окаменела под моим взглядом.

– Ну…

– Да или нет?

– Я не присматривалась…

– Прошу свидетелей заметить, – ликующе заострил я внимание, – обвиняемая пытается солгать в свое оправдание. Гнук в моих руках не заметить было нельзя, с его помощью я освободил всех, он был на мне с первой минуты до нынешней. А как же заповедь седьмая – не произноси ложного свидетельства? Так видела ты гнук с момента освобождения, Антонина Меланьина, или нет? Как думаешь, что по этому поводу скажут еще двенадцать свидетельниц?

– Видела, – вылепила Антонина мертвецки-бледными губами.

Я смягчил тон:

– Прошу отметить – обвиняемая призналась сама, без давления, при свидетелях. Довольно долго, в течение двух суток, совесть обвиняемой была спокойна. Некоего нарушения закона, если оно осуществлялось на благо самой обвиняемой, она не замечала. Значит, нарушения закона не было, иначе его заметили бы все. Но пятнадцать носительниц высоких фамилий, которых можно опросить в любую минуту, видели только самозащиту. Теперь обвиняемая пытается оклеветать присутствующего здесь спасителя и даже отсутствующую спасительницу, которая не имеет возможности сказать слово в свое оправдание. Но сказано: соблюдайте все уставы и все законы вам данные, исполняйте их – и не свергнет вас земля, которую вам дали жить. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!

Хорошо же нам в школе вдолбили эти молитвы.

– Алле хвала! – в два голоса поддержали меня Кристина и Майя.

Антонина села на землю, ее остановившийся взгляд смотрел внутрь.

– Ты отказываешься славить Аллу-всесвидетельницу, да простит Она нас и примет? – снова закипятился я.

– Нет, что ты! Алле хвала! – раздался мгновенный выкрик.

Я повернулся к Майе и Кристине:

– Как думаете, рассказывать ли о нынешнем недоразумении, когда попадем к царберам?

Первой обрела речь Майя.

– Думаю, не надо.

Кристина все еще не верила глазам. Глядя на живого меня, прыгнувшего за порог смерти и назло всем выпрыгнувшего обратно, она просто кивнула.

– Вот и ладушки, – в тридцать два зуба улыбнулся я. – Забыли. Но если кто-то напомнит…

– Никогда, – испуганно проговорила Антонина.

Я облегченно выдохнул.

Сверху сквозь кроны кое-где пробивалось темнеющее небо. До ночи не дойдем. Через час стемнеет окончательно, а нам полчаса-час только до сигнального места. Если бы мы шли пустыми…

Пронзило спицей в задницу вплоть до мозга: что мы, вообще, делаем?! Зачем идти из места, где есть вода, еда и укрывающий лес и откуда враг уже ушел, на прежнее открытое место?

Вот что значит быть командиром. Все надеются, что он самый умный, а он только думает, что самый умный. Жизнь все расставляет по местам.

– Антонина, – позвал я.

Она посмотрела на меня одновременно испуганно-покорно и уничижительно-надменно, как обнищавший герцог на нувориша. С тем же уровнем послушания и доверия.

– Нет. – Я передумал. – Майя. Ты вроде бы лазишь хорошо. Надо вывесить сигнал, чтобы все шли к нам.

– Две вещи, – не преминула напомнить пришедшая в себя Антонина.

Едко так намекнула, что у Майи их всего две – рубашка и штаны.

– Мы будем ждать здесь. – Я одновременно передал информацию и как бы сообщил, что, дескать, не парься, никто тебя не увидит. – Вывесить лучше на палках, как можно выше, над любым деревом, которое видно из леска на горе. Там следят. Подашь сигнал, и сразу возвращайся.

Вставшая и замершая в таком положении Майя хлопнула ресницами:

– А если на обратном пути заблужусь?

– Тогда сначала выйди из леса и поднимайся в гору, пока не откроется вид сверху, затем разворачивайся и иди на оранжевое.

Майя все же сомневалась.

– Мне стоило бы, конечно, пойти самому, но… – Я показал на обездвиженную Кристину. Самостоятельно ей даже не привалиться к дереву, где недавно сидела Майя. – Если что-то произойдет…

А произойти может что угодно, в чем все не раз убеждались.

Несчастная Мисс Кудряшка не сводила с меня глаз. То ли тоже не хотела оставаться в лесу наедине со сварливой напарницей, то ли по другой причине – кто их, девчонок, знает? Всегда смотрят так, чтобы мы горы сворачивали и цветы дарили. Если б я что-то понимал в девичьих капризах – давно ходил бы в кино и на другие развлечения не с Томой, а в более интересной компании. А я ходил с Томой. В общем, это теперь, после всего, что случилось в последнее время, я, как надеюсь, стал таким умным (что, конечно же, совсем не факт, а желаемое, выдаваемое за действительное), потому что жизнь бурлит и каждый день дает новые знания. Но дает не по всем направлениям. Если в людях в целом разбираться стало проще, то девушки для меня по-прежнему оставались тайной за семью (или сколько их там) печатями. Мудрые люди говорили: «Всему свое время». Надеюсь, они говорили правду.