Маргариту Павловну поразило, что на сером заострившемся лице Иннокентия Петровича затеплилась улыбка.
– Сейчас, голубчик, сейчас… полежите одну минутку… спокойно, вот так.– Она подложила ему под голову несколько книг и опрометью бросилась к телефону.
А далее… далее были «скорая», больница, реанимация, морг.
Спустя два дня, как обычно, Маргарита Павловна сидела на абонементе. Открылась дверь – на пороге стояла уборщица Аня.
– Аня, здравствуй. Слушай, ты в последние дни никаких книг не выкидывала?
– Да что вы, Маргарита Павловна, это ж библиотека, я никогда книжек не трогаю!
– Странно. Смотрю по формулярам – никто книжки не брал, а на месте ее нет!
– А что за книга? – спросила Аня и почему-то отвела глаза в сторону.
– Ты помнишь старичка, что постоянно к нам ходит? В уголке сидит и рассказы сочиняет?
– Как не помнить, имя такое – Иннокентий!
– Да, правильно. Только знаешь, нет больше Иннокентия Петровича, умер – и умер прямо у нас в библиотеке, между стеллажами, два дня назад. Но перед этим книжка его, которую он подарил нам, пропала. Он увидел и…
Аня всхлипнула. Маргарита Павловна с изумлением посмотрела на нее.
– Это я, я виновата! Из-за меня человек умер. – Слезы потоком текли из ее глаз.
– Да погоди ты, успокойся, объясни толком.
– Маргарита Павловна, в среду, вы уже ушли домой, а я одна убиралась. Уставшая была – за день успела отмахать тряпкой в трех местах: в двух офисах и в бане. Решила кофейку сварить, отдохнуть немного. А в электрической плитке, будь она неладна, ножка отломалась – вот я и подложила вместо нее книжку первую попавшуюся, как раз с той полки взяла, а обратно поставить забыла, дура. Маргарита Павловна, а он что – увидел, что книжка потерялась, и с расстройства помер?
Маргарита Павловна подошла к Ане, положила ей руку на плечо и задумчиво произнесла:
– Нет, Анюта, совсем наоборот. От радости.
– Как это?
– Не бери в голову, ты не виновата, – тихо проговорила заведующая, вспоминая последнюю улыбку Иннокентия Петровича.
Спустя два часа библиотека опустела. За столом на абонементе в глубокой задумчивости сидела Маргарита Павловна. Внезапно она вздрогнула – серые зимние облака за окном расступились, и рядом с ее руками на гладкой полированной поверхности стола возник желтый солнечный зайчик.
Старик и шахматы
Павел Григорьевич, который долгие годы преподавал в шахматном клубе, очень удивился. Он, как всегда, увлекся, рассказывая основы шахматной теории, и поэтому вначале ничего не заметил. Теперь же, повернув голову от демонстрационной доски, он обнаружил, что глаза мальчишек и девчонок устремлены в сторону массивной входной двери.
На пороге стоял человек крайне странного вида. Будто он появился из какой-то другой эпохи. Не из девятнадцатого века, а из гораздо более древних времён. Возможно, из эпохи великого сказочника Андерсена. Седые длинные волосы обрамляли узкое лицо, на котором, казалось, ничего не было, кроме огромных горящих глаз. Высокая фигура была укрыта плащом неопределённого фиолетового цвета. Старик стоял совершенно неподвижно.
Павел Григорьевич очнулся от минутного замешательства.
– Вы к кому, уважаемый?
– Я есть хочу, – спокойно и внятно ответил незнакомец.
– Вы ошиблись местом, любезный, у нас здесь не столовая, а городской шахматный клуб, – пожал плечами Павел Григорьевич.
– Я знаю, но у меня нет денег.
– Уважаемый, но мы не благотворительная организация, ничем помочь вам не можем.
– Вы не поняли, я – не нищий попрошайка, я хочу честно заработать на свой обед.
– Ну и что вы умеете делать?
– Практически ничего, – глухо прозвучало под сводами огромного зала.
– Тогда в чем дело, любезный?
– У вас здесь есть гроссмейстеры?
– Ну я, например. – Павел Григорьевич недовольно передёрнул плечами.
– Хорошо, – спокойным голосом произнес незнакомец, – тогда я предлагаю вам сыграть на обед.
– Послушайте, а кто вы, собственно, такой? У вас есть какое-нибудь шахматное звание, или хотя бы разряд? Шахматный мир – небольшой. Мы все друг друга в основном знаем. Вас же я вижу впервые, – Павел Григорьевич начал терять терпение, – и вообще, у меня сегодня занятие, а вы вторглись с бухты-барахты…
– У меня нет никаких званий и разрядов, но если вы согласитесь, то я вас обыграю. – Тон незнакомца был ледяным.
Плечи Павла Григорьевича опустились. «Вот не повезло, так не повезло сегодня: думал, что бомж-попрошайка заглянул, а оказалось хуже – сумасшедший».
– Ну зачем нам устраивать этот дешёвый балаган? Подумайте сами: против гроссмейстера вы не продержитесь и пятнадцати ходов. Не мешайте, пожалуйста, нам заниматься.
– Вы проиграете, гроссмейстер, а я смогу честно заработать свой обед.
Павел Григорьевич махнул рукой и хотел было вернуться к демонстрационной доске, но неожиданно вмешались дети.
– Павел Григорьевич, сыграйте с ним, пожалуйста! Вы его за пятнадцать ходов разнесете, а мы поучимся, как нужно быстро обыгрывать новичков.
– Дети, хватит валять дурака! Ваня, я смотрю, ты самый говорливый у нас. Садись и играй с пришельцем из космоса, я разрешаю.
– У меня нет денег на обед – если проиграю, то не смогу…
– Павел Григорьевич, ну пожалуйста! – это был уже хор.
Тренер выругался про себя и громко произнес:
– Благодарите моих учеников – перед ними я устоять не могу.
Таинственный незнакомец и Павел Григорьевич разместились друг напротив друга за центральным столом. И оказались в плотном кольце притихших мальчишек и девчонок, которые толкались, стараясь оказаться поближе к месту поединка.
– Белыми или черными предпочитаете играть?
– Мне все равно, – усталым голосом ответил незнакомец.
Партия началась, и никто не заметил, как из плотного кольца зрителей выскользнула маленькая Анюта и тихонько покинула зал.
По прошествии нескольких ходов Павел Григорьевич возмутился:
– Любезный, мы ведь не блиц играем, вы бы хоть чуть-чуть подумали, прежде чем делать ход, а то как-то уж совсем несерьёзно получается.
– А зачем? – безразличным тоном ответил незнакомец, глядя не на доску, а на висящую под потолком роскошную хрустальную люстру.
Миновал пятнадцатый ход, а за ним и тридцатый. Среди ребят пронесся недоуменный шепот.
Даже этим юнцам, начинающим шахматистам, стало ясно, что положение Павла Григорьевича абсолютно безнадежно. Тренер начал ёрзать на стуле, подолгу задумываться, но после его хода следовал молниеносный ответ, ещё больше усугубляющий позицию гроссмейстера.
В этот момент кто-то дотронулся до рукава длинного плаща пришельца.
– Дяденька, вот, возьмите, пожалуйста, вам это нужно сейчас.
Незнакомец обернулся. Маленькая Анюта, до этого незаметно исчезнувшая из зала, протягивала ему кулёк с пышками и картонный стаканчик с дымящимся кофе. Он бережно взял дары и спросил:
– Как тебя зовут?
– Аня.
– Так вот, Аня, я этого никогда не забуду. И запомни: когда я буду играть матч за звание чемпиона мира с этим скандинавом, где бы и когда бы он ни проходил, ты и твои родители будут сидеть на первом ряду в качестве почетных гостей. А приз за мое чемпионство мы поделим пополам, по чесноку.
У Павла Григорьевича не нашлось сил съязвить. Он сидел обхватив голову руками и через пару ходов признал свое поражение. Затуманенным взором он окинул незнакомца. Тот сидел откинувшись на спинку стула, вид у него был совершенно безразличный.
– Как вас зовут?
– Игорь Савицкий.
– Никогда не слышал такого имени, – пробормотал Павел Григорьевич.
Опять вмешались дети.
– Дайте отыграться Павлу Григорьевичу! Сыграйте ещё одну партию!
– Да, пожалуйста, только это уже будет игра на ужин.
Тренер махнул рукой:
– Да хоть на три ужина!
– Ловлю на слове. – Впервые на лице незнакомца промелькнуло что-то похожее на лёгкую усмешку.
Результат оказался ещё более плачевным для уважаемого гроссмейстера. К двадцать второму ходу все было кончено. Причем на свои ходы Павел Григорьевич истратил более полутора часов, а Савицкий – всего семь минут.
В зале повисла тягостная тишина. Ее прервал Игорь.
– Павел Григорьевич, да Бог с ними, с этими партиями, всякое бывает. У меня к вам просьба. Не могли бы вы меня порекомендовать и записать в какой-нибудь турнир, пусть не самый престижный, но чтобы после победы в нем можно было двигаться дальше, вплоть до матча за звание чемпиона мира?
Тренер, ещё не отошедший от пережитого, бессмысленным взглядом уставился на Савицкого.
– Вы что, на самом деле сумасшедший или только прикидываетесь? Сколько вам лет? Вас никто не знает, какой турнир?!
– Да не кипятитесь вы так. Если не уверены во мне, дайте ещё сыграть с другими гроссмейстерами, вы ведь всех в шахматном мире знаете. Поймите: я хочу вернуть в Россию чемпионское звание. А что касается лет, то, насколько мне известно, в шахматах возрастного ценза не существует.
Павел Григорьевич качал головой, не в силах произнести ни единого слова. Поняв, что от пришельца будет непросто отвязаться, он наконец сказал:
– Оставьте номер своего мобильного телефона.
– У меня нет мобильного телефона.
– Что?! – взорвался Павел Григорьевич. – Может, у вас и компьютера нет, и доски шахматной тоже нет?! А впрочем, зачем она вам! Вы ведь с Марса прилетели, а там все играют вслепую, передавая ходы мысленно.
– Вы почти угадали, – невозмутимо усмехнулся незнакомец,– мобильника нет, компьютера лично у меня никогда и не было, а доска с фигурками есть, правда, очень старенькая, из моего детства. Поэтому возьмите мой городской телефон – Савицкий протянул удрученному тренеру бумажку. Тот машинально сунул ее в карман, затем достал бумажник и отсчитал сумму, которой могло хватить на обед и три ужина.
Когда Савицкий покидал зал, к нему подошла кроха Аня и сказала очень серьезным тоном:
– Дядя Игорь, дайте, пожалуйста, и мне свой телефон. Павел Григорьевич может отмахнуться от вашей просьбы, или просто забыть, но я его в покое не оставлю и буду все время напоминать.
Савицкий опустился на корточки, нацарапал на бумажке телефон и протянул его Ане. Впервые за все время на его лице светилась теплая, веселая улыбка.
Через две недели в неуютной холостяцкой квартире Игоря Савицкого раздался телефонный звонок. Он разорвал тишину, которая окутывала жилище долгое время. Игорь даже вздрогнул.
– Здравствуйте, Игорь, извините, но отчество вы не сказали. Слушайте, кто вам она: племянница, дочка друга? – начал без предисловий Павел Григорьевич. – Проходу не дает – все просит включить вас в турнир, надоела страшно, хоть отчисляй! Отчислять я ее, конечно, не стал, выбрал из двух зол меньшее. Нашел турнирчик, в котором будут играть перворазрядники и кандидаты в мастера. Записал я Савицкого в перворазрядники – для начала, считаю, неплохо, а уж остальное зависит от вас.
– Спасибо, Павел Григорьевич, большое, и поверьте: стыдно вам за меня не будет.
– Уж верю, – усмехнулся тренер.
– И передайте, пожалуйста, благодарность маленькой Анюте. Она мне никто, я ее первый раз увидел.
– Передам, записывайте адрес и время начала турнира.
Молодые люди от четырнадцати до двадцати лет с любопытством косились на высокого седого старика в длинном плаще с поднятым воротником.
Состоялась жеребьевка. Турнир был круговой, длился полторы недели. Игроков вместе с Савицким было десять – значит, максимально победитель мог набрать 9 очков.
Перед началом первой игры Игорь спросил у соперника: «А талоны на обед здесь дают?» Тот удивился, презрительным взглядом окинул старика и процедил: «Питаются все самостоятельно, а вы что, голодный?» Савицкий ничего не ответил. Через 18 ходов соперник был разорван в клочья, следующим ходом должен был последовать мат. «Да, голодный, до таких как ты», – усмехнулся Савицкий и встал из-за стола.
Самое примечательное произошло после окончания турнира. Помимо простенького кубка, грамоты, ему, как победителю, вручили конверт, в котором он обнаружил пятьдесят тысяч рублей. На время Игорь потерял дар речи. Он не помнил, когда видел такие деньги. Придя в себя, тут же рванул в роскошный кондитерский магазин «Север», где купил три больших торта, несколько пачек натурального фруктового сока и вскоре оказался на пороге шахматного клуба.
Павел Григорьевич вначале было замахал руками, а потом широко улыбнулся.
– Вот так, юные шахматисты, учуяли закономерность? Как только появляется этот человек, занятие летит насмарку! Я шучу, мы рады вам, чемпион! Уж наслышаны.
Шахматные доски быстро исчезли со столов, и дети с восторгом накинулись на сладости.
Павел Григорьевич, который сидел рядом с Савицким, вдруг спросил тихим голосом:
– Извините меня, но почему вы появились тогда в таком странном виде?
– Да я и сейчас в том же плаще, – усмехнулся Игорь.
– Нет-нет, я говорю не о внешнем виде… – запнулся тренер.
– Я понимаю, – спокойно ответил Савицкий. – Дело в том, что у меня маленькая пенсия, и после оплаты квартиры и коммунальных услуг на еду почти ничего не остаётся. Вот я и пришел честно заработать на обед.
– Извините, но я не понимаю, почему вы так поздно пришли в шахматы?
Лицо Савицкого вдруг передернулось и сморщилось от горестных складок. Он долго молчал.
– Так сложились обстоятельства. Простите, но большего я сказать не могу. Пока не могу.
До порога его провожала маленькая Анюта. Она весело подпрыгивала и норовила ухватить Игоря за руку.
Стараниями Павла Григорьевича, а главное, собственными оглушительными победами Игорь Савицкий попал в обойму. Турнир следовал за турниром, успех за успехом. Организаторы вначале пожимали плечами: «В таком возрасте…», а потом махнули рукой – мол, всякое в жизни бывает.
Через два года он дошел до турнира претендентов – главного соревнования, победитель которого выходит на матч с чемпионом мира. На этот раз турнир проходил в Петербурге, чему Савицкий был очень рад: никаких самолётов, никаких гостиниц, и даже от дома сравнительно недалеко.
Участников было восемь, но значение имело только первое место.
На дворе стояла осень. К открытию турнира он шлёпал в своих разношенных старых ботинках, перепрыгивая через лужи. Прохожие иногда с любопытством оглядывались на его длинный лиловый плащ. Около подъезда музея – а шахматные турниры, согласно новой моде, теперь часто устраивались именно в музеях – резко затормозивший «мерседес» окатил его водой из лужи. Игорь не обратил на это никакого внимания – как обычно, он был внутри себя.
Из подъезжающих дорогих машин вылезали гроссмейстеры, с которыми должен был сражаться Савицкий. Каждого из них окружала свита, состоящая из помощников и секундантов. У Игоря не было никого. Когда он впервые узнал о такой практике, то усмехнулся и сказал обескураженному репортёру: «Так все эти секунданты играют много слабее меня. Чем же они могут мне помочь?» На что журналист сказал: «Понимаете, они разрабатывают для маэстро дебютные варианты и системы игры». Тут Савицкий расхохотался: «А чем же тогда занимаются сами маэстро?!» Потрясенный журналист ретировался.
Перед входом в музей его окинул критическим взглядом охранник.
– Билет, пожалуйста.
– Какой билет, вот пропуск, я игрок, один из претендентов.
Охранник усмехнулся.
– Хватит лапшу на уши вешать! Вы такой же игрок, как я президент страны.
Но пропуск вынужден был взять. Вертел его так и сяк, сходил с ним к старшему и затем, не извинившись, сухо произнес:
– Проходите.
Он спокойно поднялся на сцену и уселся за столиком, как обычно, не снимая плаща, о котором уже ходили легенды. Противника ещё не было. Савицкий посмотрел в зал и с удовлетворением отметил, что на первом ряду сидят маленькая Анюта с отцом. Он кивнул им. В ответ Аня вскочила и радостно замахала двумя руками.
Самодовольный, гладко выбритый гроссмейстер, которого многие именовали супергроссмейстером и главной надеждой России, подошёл к столу, Игорь молча пожал ему руку. Вообще, он никогда ни с кем из противников не разговаривал, не обсуждал прошедшие партии, только окидывал их равнодушным взглядом, в котором сквозили скука и усталость.
Подошёл судья и включил часы соперника, тот играл белыми. Будущее России начал солидно и осторожно, ибо уже наслышался о безумном старике. Он тщательно и долго обдумывал каждый ход, Савицкий же, как обычно, отвечал почти мгновенно. И вдруг на двадцать пятом ходу Игорь сходил, на первый взгляд, совершенно нелогично, подставляя сразу две фигуры и облегчая противнику атаку на своего короля. «Детский сад какой-то, такое даже начинающие себе не позволяют! Как, интересно, этот тип мог обыгрывать гроссмейстеров?! Вот ты и попался, старичок!» – Все эти мысли вихрем пронеслись в голове вундеркинда. Савицкий в это время отвернулся и зевнул. «Да этому товарищу в плаще, похоже, все пофигу, продувает партию, а так спокоен!» – с удовлетворением отметил про себя соперник. Все тщательно обдумав, он взял одну из подставленных фигур. Савицкий тут же небрежно двумя пальцами поднял своего чернопольного слона, притаившегося в глубине доски, и через два хода обескураженный гроссмейстер вдруг понял, что ещё через три хода ему поставят мат, и этот мат неизбежен.
– Как вы это сделали?! – вскрикнул он.
Игорь ничего не ответил, пожал плечами, подписал бланки и вышел из-за стола.
В роскошном зале ресторана, который производил впечатление хрустального, бал правил саксофон. Его нежная мелодия была проста и гениальна, она надрывала сердце и будила воспоминания.
Метрдотель двинулся наперерез высокому старику в лиловом плаще, сзади семенил негодующий швейцар.
– Вы куда, господин? У нас в верхней одежде нельзя!
Звук саксофона стремительно приближался и вдруг оборвался. Рядом с Савицким оказался саксофонист.
– Погоди, Валера, это мой друг, закадычный друг, пропусти, он никогда и нигде не расстаётся со своим плащом! Ты ведь даже не догадываешься, что в твой ресторан сейчас пришел будущий чемпион мира по шахматам! Савицкий, слышал?!
Они обнялись. Метрдотель сокрушенно покачал головой и махнул рукой:
– Артисты, что с них взять!
– Здорово, Игореха. Совсем зазнался, не приходишь, или джаз разлюбил? Или новые друзья завелись, куда нам до них!
– Да иди ты, Геныч! Можешь на сегодняшний вечер доверить вести концерт своему помощнику? А мы с тобой давай сядем за столик и как следует напьемся.
Друг Савицкого оторопел.
– Ты что, ненормальный? У тебя завтра важнейшая партия! Если выиграешь, то тебя уже никто не догонит, и ты выходишь на матч с чёртовым скандинавом. Учти, я давно за тобой слежу: радио, газеты – там ты как на ладони. Сейчас поздний вечер, тебе надо выспаться, а не напиваться!
Игорь положил руку на плечо друга.
– Ген, ты хоть сам-то веришь в то, что говоришь? С этими недоумками я справлюсь в любом
состоянии. Дай с единственным другом пообщаться за бокалом доброго вина.
Гена покачал головой и махнул рукой.
– Ладно, тебе виднее, если честно, я сам соскучился до чёртиков! Сейчас скажу Василию, чтобы вел программу, а мы оттянемся.
Дело двигалось к полуночи, а они продолжали вести неторопливую беседу.
Гена несколько раз порывался задать мучивший его вопрос, но слова застревали в горле и он молча отворачивался. Игорь это заметил.
– Ладно, Геныч, говори, что не даёт тебе покоя, не тяни кота за хвост.
– Игорех, ты прости, неохота твою душу бередить, но действительно есть один вопрос. Все ищу на него ответ, но найти никак не могу.
– Валяй, я не обижусь.
Гена замолчал, подыскивая слова.
– Это связано с твоей трагедией…
– Я все понял, Ген. Об этом я никогда никому не рассказывал, да, видно, пришло время. Кому и не рассказать, как своему единственному другу! Ведь кроме тебя, я больше ни с кем не контачу.
Савицкий до краев наполнил бокал вином и сделал большой глоток.
– Ты знаешь, несколько лет назад мы остались вдвоем с внуком. Его родители погибли под машиной, переходя улицу. Мы остались одни на всем белом свете. У нас больше никаких родственников не было. У мужа дочери родители умерли ещё до этой трагедии. Можешь представить, кем был для меня внук. Я всегда встречал и провожал его до школы. И вот однажды он вышел из школы в очень возбуждённом состоянии. «Дед, а дед, – затараторил он, не дожидаясь, пока мы дойдем до дома, – представляешь, Мишка сегодня притащил деревянную доску, а в ней фигурки разные и кони почти как настоящие». – Сколько времени прошло, а я каждое слово помню.
Савицкий снова наполнил бокал до краев и осушил его единым залпом. Он надолго замолчал, а потом продолжил:
– Признаюсь честно: я до этого никакого отношения к шахматам не имел. Знал, однако, что игра благородная, можно сказать – великая. Увидев, что у мальчишки глаза загорелись, определил его в шахматный кружок при Дворце пионеров. Узнал перед этим, что детские тренеры там – специалисты отличные. Дальше и сам не заметил, как волей-неволей втянулся. Начал с ним шахматные уроки готовить, задачи решать. Нужно отметить, что заставлять заниматься его было не нужно. Какое там! Мальчишка горел, ни о чем другом думать не мог. Спать приходилось загонять. Так он с фонариком под одеялом продолжал дебюты утюжить. Вскоре он своим энтузиазмом и меня захватил полностью. И тут впервые я начал отмечать одну странность. Владик в шахматном смысле рос как на дрожжах, легко дошел до первого разряда. Но у меня – новичка-любителя – выиграть не мог ни разу. Одни поражения! Других ребят своего и даже более старшего возраста щёлкал, как орехи. Опытные преподаватели нарадоваться не могли, прочили большое будущее, а со мной ничего не получалось.
Савицкий опрокинул ещё бокал и надолго замолчал.
– Ни он, ни я ничего понять не могли. Он мне как-то сказал: «Дед, ты играешь в какие-то другие шахматы, неземные». Казалось бы, что ещё можно придумать в шахматах: доска 64 клетки, все всё знают, некоторые дебюты изучены до тридцатого хода, а то и дальше. Я стал присматриваться к себе и обнаружил, что если Владик и другие сильные шахматисты в игре отталкиваются от накопленных знаний, логичных умозаключений, то со мной, когда я сажусь за доску, происходит нечто совсем другое. Понимаешь, для меня все фигуры и поле битвы как бы оживают. Нет, ни в том примитивном смысле, что я вижу, например, скачущих по доске коней с развевающимися гривами. Перед моим внутренним взором вся ткань игры, как живая, я начинаю чувствовать сложнейшие взаимодействия фигур, и они как бы сами подсказывают мне единственно правильные ходы, часто совершенно нелогичные для окружающих. И все это происходит на подкорковом уровне! Вот почему я играю во много раз быстрее других шахматистов. Прости, но лучше объяснить я не могу.
– Да уж, брат, почти мистика какая-то, – в задумчивости молвил Гена.
– Ну а дальше ты знаешь, что случилось. – Глаза Савицкого затуманились, он вдруг схватил бутылку и начал пить из горлышка, будто принимая наркоз.
Гена накрыл своей ладонью руку Игоря.
– Не надо, Игореха, я все знаю. Владик тяжело заболел, и спасти его не смогли. Генетическая аномалия – все были бессильны.
После долгого молчания, чтобы отвлечь друга, Гена спросил:
– Расскажи, как ты ворвался в большие шахматы?
Савицкий горько усмехнулся:
– Из-за нищеты, Геныч, чтобы не помереть с голоду.
Затем Игорь поведал ему то, что произошло в последнее время.
– Слушай, а если бы ты распознал свою гениальность в детстве или в юности, ты бы купался сейчас в славе и деньгах.
– Это пустое, Гена. Вот я, например, сегодня уже богатый человек – и что? Скоро помирать – это всё я с собой возьму? Раз существует смерть, то все бессмысленно в этой жизни… Кроме одного – кроме любви к близкому человеку. А мне любить теперь некого.
– Погоди, Савицкий, но ведь ты стремишься сейчас стать чемпионом мира.
Игорь покачал головой.
– Только в память о Владике. Я знаю, он был бы счастлив и очень гордился бы своим дедом.
На следующий день Игорь Савицкий сидел за столиком напротив соперника и почти дремал. С усилием он открывал веки, чтобы сделать очередной ход. Несмотря на это, партия вскоре закончилась, как и все предыдущие – полным разгромом очередного гроссмейстера.
Далее нужно было лететь за границу.
В торжественной обстановке, с кучей почетных гостей – политиков, знаменитых спортсменов, бизнесменов, учёных и бог знает кого еще – в Лондоне открывался матч на звание чемпиона мира.
Скандинав взошел на эстраду и сразу был награждён бурной овацией. Молодой, в великолепно сидящем дорогом костюме, с бабочкой на шее – им действительно можно было любоваться. Взошел он в окружении многочисленной свиты, состоящей из помощников, секундантов, – все именитые гроссмейстеры или шахматные маги, как их восторженно именовала мировая пресса.
После столь бурного начала зал вдруг словно оцепенел.
По проходу к сцене неторопливо двигался старик в поношенном длинном плаще лилового цвета. За руку он держал маленькую девчушку. Чуть сзади, смущённо оглядываясь, шли Анины родители. Все. Ни секундантов, ни помощников, никого больше с Савицким не было.
Тишину и замешательство в огромном зале прервал спокойный голос президента Всемирной шахматной федерации, он предоставил слово действующему чемпиону мира. Скандинав на безупречном английском, самодовольно улыбаясь, произнес цветистую речь. В конце которой подчеркнул, что он не собирается покидать свой трон ещё долгие годы.
Затем на трибуну пригласили Савицкого. Игорь обвел долгим взглядом переполненный зал и произнес только одну фразу на русском, указывая рукой на столик с расставленными шахматными фигурками: «Что я могу сказать? За меня все скажут они». В зале послышались насмешки и негодующие возгласы.
Президент объявил матч открытым.
А далее мир словно сошел с ума, мир пребывал в шоке.
Старик в лиловом плаще, с неподвижным взглядом, не произносящий ни слова, не просто обыграл, а буквально уничтожил лощеного скандинава. Он выиграл матч всухую, без единой ничьей. Такого не могло быть в принципе, но факт налицо.
Многочисленная свита теперь уже бывшего чемпиона мира пыталась по ходу матча устроить скандал, обвинить Савицкого в нечестной игре, что он, мол, пользуется компьютерными подсказками. Но как обвинить? Игорь на протяжении всех партий неподвижно сидел напротив соперника и никуда не отлучался. Весь зал был тому свидетель. Пустили слух, что ФСБ имплантировала ему в голову чип, через который могут передаваться ходы. Вызвали бригаду западных медиков. Они его тщательно осмотрели, но ничего не нашли. В бессильной злобе высказали предположение, что он не принадлежит к человеческому роду, а является инопланетянином.
Вся эта шумиха совершенно не действовала на Игоря. Он спокойно сидел напротив скандинава, и в его взгляде не читалось ни возмущения, ни обиды, ни жажды справедливости. В нем не читалось ничего. После очередной выигранной партии он поднимался с кресла и молча уходил.
Игоря Савицкого провозгласили чемпионом мира по шахматам. Полученный крупный гонорар, как и обещал, он разделил и половину вручил Аниной семье. Его стали приглашать на самые престижные, денежные турниры. Он от всего отказался. И больше до конца жизни не сыграл ни одной партии. Ни одной.