Самому себе Колокольцев изредка признавался в ненормальности такого странного поведения. Тогда и наступала на него тяжкая пора раздумий над жизненными планами. Девственность в студенческие годы по нынешним временам – жестокая аномалия. Она могла означать самые пренеприятные обстоятельства, вплоть до психической патологии. На мужчин Сашу в общем не тянуло, исключая несколько единичных случаев приступов эротической фантазии. Тем не менее, сам факт существования таковых случаев, крепко засевших в памяти незадачливого эротического фантазера, заставляли его активизировать усилия на личном фронте в отношении девушек. Названные усилия казались тем проще, что эротические фантазии с участием однокурсниц и нескольких молоденьких аспиранток одолевали его ежедневно с угрюмым постоянством. С одной стороны Саша успокаивался нормальностью своей ориентации, с другой – приходил отчаяние от провалов всех попыток продвинуться хоть на шаг. Студентки его демонстративно не замечали и начинали отчаянно скучать буквально с первых слов, если Колокольцев с ними заговаривал. Не сумев преодолеть первый барьер, он никак не мог продвинуться дальше, а с каждой неудачей уверенности и апломба, которых изначально почти не было, становилось все меньше, пока они не исчезли совершенно. В пятницу вечером Саша дал себе слово в понедельник подойти к неизвестной и заговорить. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца.
В тот момент, когда девственник решился на свой отчаянный шаг, Даша вошла к себе домой и представила кавалера родителям. Те, ошарашенные внезапностью случившегося, растерянно приняли подарки и пригласили гостя пройти, а их бесцеремонная дочь бросилась готовиться к обещанному мероприятию.
Само собой, потребовался душ, где она и заперлась первым делом, пока отец заводил чинную беседу с Колей, пытаясь прояснить туманную личность неизвестно откуда взявшегося жениха. Именно жениха – иначе он не видел смысла тратить время на беспредметные разговоры.
Претендент на дочь понятия не имел, кем являются ее родители, иначе, возможно, изменил бы свои куртуазные намерения. Родители были учителями, и одним только этим своим качеством долго и эффективно распугивали дочкиных ухажеров. Отец-математик и мать-физичка наводили ужас на любого неопытного молодого человека своими менторскими поставленными голосами, строго поблескивающими очками и манерой брать быка за рога. Вот и теперь Коля сам не успел заметить, как поведал собеседнику всю свою подноготную до третьего колена, благо девушкам нужно много времени для подготовки к свиданиям. Суровый отец семейства узнал также о бизнесе Коли, наводнившего торговыми ларьками весь район.
– Вот как? Интересно! И чем же торгуете? – поинтересовался патриарх семейства у кандидата в зятья тоном, который не обещал ничего хорошего, но который умели определять в качестве угрожающего только близкие и ученики говорившего.
– Да всякой всячиной, – беззаботно поведал Коля. – Чем в ларьках торгуют? Всем, что в них влезет, и что можно продать.
– Рэкет не беспокоит?
– Нет, у меня милицейская крыша.
– То есть, милиция сама вас и рэкетирует?
– Да как вам сказать? У меня договор на вневедомственную охрану, причем здесь рэкет?
– Тогда зачем вы говорите о милицейской крыше?
– Потому что по договору МВД получает часть, а конкретные дяди в погонах черным налом – другую часть.
– И где же товар берете?
– В Москве, конечно.
– И почему же вы товар из Москвы возите?
– А откуда же его еще возить? Из-за границы привозят туда, а оттуда уже народ развозит по районам да по областям.
– Сами почему напрямую не закупаете?
– Да возни сколько с одной только растаможкой! У меня людей таких нет, чтобы со смыслом импортом заниматься.
– А как у вас с налогами?
– В каком смысле?
– Платите налоги?
– Плачу, – неуверенно пожал плечами Коля. – По мере возможности. Понимаете, если платить все положенное, себе ничего не останется.
– Все так говорят. Я думаю, это только оправдание.
– Это не оправдание, это суровая правда жизни. Надо столько рассовывать по всевозможным карманам, что на налоги никак не хватит.
– А на всевозможные карманы всегда хватает?
– На карманы – всегда. Там ведь люди о себе заботятся, а здесь – о государстве. За свое человек любому глотку перегрызет.
– Понятно, понятно, – побарабанил пальцами по столу математик.
В комнату вовремя вошла физичка с небогатыми чайными принадлежностями на подносе и пригласила гостя угощаться, пока дочь готовится к выходу в свет. Тот недолго отказывался, затем уступил. Получился хороший повод отвлечься от опасного разговора и обратиться к темам более вегетарианским.
Беседа о погоде, большой политике, состоянии городского хозяйства, о современных автомобилях и полезных продуктах питания длилась не менее часа, вновь с глазу на глаз между женихом и математиком, когда Даша наконец возникла перед своими мужчинами в полной готовности к светской жизни. Математик посмотрел на нее с гордостью, Коля – с восхищением и с сильным желанием непременно одарить свою избранницу эксклюзивными туалетами, достойными ее бесподобной внешности.
– Так вы куда собираетесь? – поинтересовался родитель.
– В театр, – коротко и ясно ответил ухажер.
– В какой еще театр?
– В "Балаган". У нас в городе есть такой театр, вы не слышали?
– Самодеятельный, что ли?
– Да нет, насколько мне известно. В доме культуры, кажется, есть самодеятельная театральная секция. А это театр. Правда, сидят они в подвале.
– Ну-ну. И что же будете смотреть? Какой театр-то, кстати? Не оперный, надеюсь?
– Папа, – выразительно укорила математика дочь.
– Нет, конечно. Драматический. Сегодня "Пять вечеров" идут, премьера.
– "Пять вечеров"? По-моему, этой премьере уже несколько десятилетий. И что за странная премьера – в июне?
– Я имею в виду, премьера в "Балагане". У них все спектакли в таком роде – актеров-то мало. А в июне – потому что бенефис примадонны, к юбилею творческой деятельности приурочено. Конкретную цифру юбилея не называют из скромности.
– Понятно, понятно. Ну что ж, расскажете о впечатлениях. Домой часам к одиннадцати вернетесь?
– Папа, – повторила Даша с той многозначительностью, которая поражает отцов откровением о взрослении их маленьких дочурок.
– Что "папа"? Не утром же тебе возвращаться?
– Честно говоря, у меня еще приглашение на торжественный ужин с труппой, – заметил Коля.
– Воображаю этот ужин, – недовольно пробормотал математик.
– Ничего ужасного в ужине нет, – оборвала мужа физичка.
– Ладно, мы пойдем, – скороговоркой выпалила Даша, желая прекратить допрос и пораньше вырваться во взрослую жизнь.
– Счастливо, – сказала мама.
– Осторожнее за рулем, – заметил отец похитителю бесценной кровиночки. – И с ужином поосторожнее.
– Что вы, я никогда не пью за рулем, – заверил его Коля. – У меня запасной жизни нет.
– Ни у кого нет, а ведь пьют же.
– Прекрати, – взяла мужа за руку физичка.
Дети ушли, а она повернулась к математику.
– Ну что ты вытворяешь?
– Что я вытворяю? Ничего я не вытворяю! Отпускаешь дочь на ночь глядя с каким-то проходимцем, а я, видите ли, что-то вытворяю!
– Прекрати болтать ерунду.
– Почему ерунду? Ты его знаешь? Ты с ним знакома? Ты с его родителями знакома?
– Не все сразу. Сейчас не средние века, родители друг с другом знакомятся чаще всего перед свадьбой. Приятный вежливый мальчик, что тебя не устраивает?
– Приятный? Вежливый? Торгаш какой-то. Его посадят или убьют.
– Ну что ты снова мелешь! Почему посадят, почему убьют?
– Потому что их всех сажают или убивают. У всех рыло в пуху. Он ведь и не скрывает, что взятки дает и налоги не платит.
– Время такое. Потому и не скрывает, что в этом нет ничего особенного. Ты задумывался когда-нибудь, почему Чичиков не вызывает у сегодняшних людей, начиная еще с советских времен, отвращения? А ведь в девятнадцатом веке критики величали его чудовищем. Кто сейчас назовет его чудовищем?
– Почему же никто не назовет его чудовищем?
– Потому что он обманывает государство, издавшее дурные законы, а живым людям, терпевшим убытки от дурных законов, делает благо.
– Ты, как обычно, не рассчитала ситуацию до конца. Эти помещики, за которых ты так переживаешь, по тогдашним дурным законам не только платили налоги за умерших с момента последней переписи, но и не платили их за родившихся. Таким образом создавалась материальная заинтересованность помещиков в понижении смертности и повышении рождаемости среди их крепостных.
– Ты снова мелешь чепуху. Если помнишь, мы говорили о нашей дочери.
– Я-то помню, а вот о чем ты думаешь, это вопрос. Думаешь, если богатенький, значит, хорошая партия для Даши?
– Деньги лишними не бывают. В твоем возрасте ты должен понимать людей и не можешь не видеть, что Коля – не проходимец. Даша с ним знакома не первый день, они уже встречались, и пока она чего-то отталкивающего в нем не обнаружила. Конечно, она девушка неопытная, но и не дурочка, на одни только деньги не поведется. Она с ним много разговаривала, на разные темы – он вовсе не дурак, интересуется не одной только торговлей. Конечно, с Дашей у них может и не сложиться, этого заранее не предскажешь никогда. Нужно знакомиться дальше, приглядываться, присматриваться, проверять чувства. Если же сходу отвергать всех, кто при первой встрече не покажется тебе идеалом, наша дочь замуж не выйдет никогда. Станешь спорить?
Математик включил телевизор и стал смотреть трансляцию футбольного матча.
Молодая пара, покинувшая родительский очаг, за несколько минут добралась до цели своей поездки.
– Зачем тебе машина? – с искренним недоумением спросила Даша. – В нашем городе и автобус-то почти никогда не нужен.
– Машина у меня не для поездок, а для статуса, – солидно объяснил Коля. – Даже в кино об этом иногда говорят. Если я приеду заключать миллионную сделку на автобусе или приду пешком, у меня ничего не выйдет. Если же приеду на машине, которая сама по себе является достаточным залогом, у партнера возникнет острое желание отдать мне свои деньги.
– Но сейчас мы ведь едем не за деньгами.
– Сейчас – нет. Но в городе все должны быть уверены, что эта машина – моя, а не взята у кого-нибудь на время. Не могу же я ходить с техпаспортом наперевес.
Коля произносил слова увесисто и внушительно, с многозначительными паузами между ними, словно объяснял девушке устройство какого-нибудь всем известного механизма или раскрывал секрет Полишинеля.
– Понятно. Это удостоверение твоей личности, которое всегда у всех на виду.
Коля дернул рулем, объезжая припаркованный на обочине КрАЗ, который неожиданно показался из-за проехавшего мимо фургона.
– Я и говорю. Кстати, единственный "мерс" в городе. Меня за километр все видят. Приехали, между прочим.
– Ничего странного. Было бы удивительно, если бы все еще не приехали. Кстати, а у Касатонова разве нет "мерседеса"?
– Касатонов здесь не живет, он москвич.
– Но коттедж ведь есть, как это не живет?
– Это у него одна из дач. И я слышал, нет у него "мерсов" – он их не признает почему-то. Может, какое-нибудь неприятное воспоминание.
– Ты говоришь "мерс", а твою машину когда-нибудь обзывали "мерином"?
– Случается иногда. По-товарищески. Приятели много могут друг другу наговорить, за что другому морду набьют.
– Хочешь сказать, если его так обзовет посторонний, ты ему морду набьешь?
– Не болтай ерунды. Никто мою ласточку при мне не обзывал, никому я морду бить не собираюсь. И вообще, "меринами" обзываются те, которые хотели бы иметь "мерс", но не могут себе позволить по финансовым причинам.
– Ах, вот как?
– Именно так. Выходим. Можно было бы перед началом в кафе забежать, а теперь из-за твоих сборов нужно сразу в зал.
Даша знала о существовании театра "Балаган" и о его местонахождении, поэтому не испытала удивления Самсонова в аналогичном положении. Она уверенно прошествовала за кавалером в подвал, который за прошедшее после визита журналиста время претерпел заметные изменения. Появилось яркое освещение, эстампы на стенах, тележные колеса под потолком, и кирпичные стены в результате стали казаться архитектурным замыслом. В самом зале стены были бетонными, но теперь они оказались задрапированы фиолетовой тканью. Занавеса не наблюдалось, сцена представляла собой невысокий деревянный помост, на заднике по-прежнему виднелись пробитые пулями мишени, но кулисы имелись – обитые темно-бордовой тканью ширмы по обеим сторонам от сцены. Из скрытых динамиков доносилась музыка, люди ходили вокруг и беседовали друг с другом вполголоса. Некоторые – о высоком, некоторые – о повседневном.
– Ничего, оригинально, – с одобрением произнес Коля, оглядывая интерьер. – Голь на выдумки хитра. Фойе нет, занавеса нет, сцены почти нет.
– Место есть только для искусства, – высокомерно парировала Даша выпад против своего театра.
– Что это ты за них заступаешься? Ты здесь уже бывала?
– И не раз. Тебя это удивляет?
– Меня это разочаровывает. Я думал – открыл тебе новые горизонты.
– Ты открыл. На премьеры я ни разу не попадала. Они у них не по билетам, по приглашениям.
– Ты за билетами ночами в очереди не дежурила, случаем?
– Нет, не дежурила. У них европейская система: билет можно заказать на день, за который они еще не распроданы, хоть за несколько недель вперед. И пока есть заказы на билеты, они не снимают спектакли.
– Есть в этом семя здравого смысла, – вновь одобрил политику "Балагана" Коля. – Но вот почему у них зал не занят полностью стульями? Стены оформили, а на самом главном экономят?
– Нет, просто зал не приспособлен. И сейчас с заднего ряда почти ничего не видно и не слышно. У них режиссер считает, что зритель должен ясно видеть лица актеров без всяких биноклей, иначе невозможно оценить игру.
– Не дурак.
В противоположном от сцены конце подвала по случаю премьеры разместился импровизированный буфет. Коля за разговором подманил в ту сторону Дашу и вскоре они оказались в окружении нескольких пар, оказавшихся компанией самого инициатора сближения. Он принялся представлять девушке своих приятелей, их жен и подружек, столпившихся со всех сторон, она смущенно повторяла свое имя, не запоминая имен знакомящихся с ней. Потом Дашу угостили коктейлем с зонтиком и с соломинкой, какого ей никогда прежде не приходилось пробовать, забросали ее вопросами, на которые она отвечала невпопад, предлагали после спектакля заглянуть в какие-то совершенно не известные ей места. Она немного оторопела от полноты ощущений, никому так и не сказала ничего определенного и только обрадовалась, услышав первый звонок. В части торжественности подготовки к зрелищу "Балаган" при всей скудости возможностей не уступал московским театрам, и традиция звонков соблюдалась в нем свято. После третьего немногочисленные зрители заполнили до отказа зал, свет погас сразу, а не постепенно, освещенной осталась только пустая сцена с двумя стульями и столом.
По мнению режиссера, отсутствие занавеса приближало его театр к шекспировскому "Глобусу", но Шекспира ставили редко, а пьесы более поздних авторов не были рассчитаны на такую скудость выразительных средств, и их приходилось слегка подтачивать под предлагаемые обстоятельства.
Ильин и Зоя вышли на сцену, уже разговаривая, и деловито заняли свои места по разные стороны стола. Первый был без шляпы и плаща и ничем не напоминал Любшина. И не удивительно: полноватый, с бритой головой, но все же без очков. Даша подумала: "Каким же будет Тимофеев?" Внешность исполнителей казалась ей важной. Несоответствие внешности образу, заранее созданному в ее воображении, либо виденном в другой постановке той же пьесы или в ее экранизации, всегда ее раздражало, хотя она осознавала чудовищность требования подбирать исполнителей на роли в зависимости от внешних данных. Такое противоречие постоянно раздражало Дашу в театре, и больше всего она ценила спектакли по пьесам, прежде ею не читанным и не виданным.
В случае с театром "Балаган" все обстояло совсем плохо: актеры во всех спектаклях были бритоголовыми, одетыми в лимонные водолазки, такие же брюки и обувь. Актрисы всегда появлялись в белых трапециевидных платьях до колен с небольшими прямоугольными вырезами. Молоденьким девицам вырезы казались недостаточно соблазнительными, более серьезным дамам – чересчур откровенными, некоторые из них и шею хотели бы прикрыть. Режиссер жестоко проводил свою линию: на сцене не должно быть ничего, кроме актерской игры.
Свет на сцене полностью погас, некоторое время слышались шаги нескольких человек по дощатому помосту, затем вновь стало светло, и на сцене оказалась уже одна Тамара. Ильин стучался в ее комнату из-за кулис, затем и он вышел на сцену. Спектакль пошел своим чередом, а Даша, сидя в третьем ряду рядом с сосредоточенно молчащим Колей, следила за Светланой Овсиевской в роли Тамары. Ильин играл в общем неплохо, но временами срывался на речь с выражением и жестикулировал слишком истерично, не по-мужски. Овсиевская же завораживала преданную зрительницу своей обычной манерой ненавязчиво жить на сцене, как в подлинной коммунальной квартире. Временами Даше становилось неприятно от возникающего вдруг эффекта присутствия на реалити-шоу, и она в мыслях раздраженно отмахивалась от наваждения, мешавшего получать удовольствие.
Катя и Слава могли бы представить неплохую пару, но оба оказались староваты для своих ролей, и Даша отчетливо различала на них нарочитый грим, сильно ее раздражавший. В конце концов, режиссер мог бы пойти на провокацию и сделать молодежь старше Тамары и Ильина – пускай зрители и критика потом сами строят версии глубокого замысла постановщика, все лучше, чем старательное подражание людей прилично среднего возраста повадкам нового поколения. Текст пьесы слегка поправили: конкретные годы в нем и так не назывались ни разу, упоминающаяся в нем война казалась неизвестной, любой из прошедших за последние десятилетия – на выбор зрителей с позиций их личного жизненного опыта, единственное упоминание партбюро вырезали, в целом получился материал вне времени.
Тимофеев в спектакле оказался высоким и худым, чопорным, с Тамарой он разговаривал то высокомерно, то снисходительно, с Ильиным – безразлично. Дашу этот тип безмерно раздражал, и она злилась на него за достигнутый им жизненный успех. Она не раз читала пьесу, много раз видела фильм, пару раз видела спектакль в разных театрах (в Москве, разумеется). Она упорно пыталась понять, зачем Ильин уходит от Зои к Тамаре, а Тамара не прогоняет его прочь, особенно разоблачив жалкую беспомощную ложь человека, обменявшего жизнь на право называться честным. Она пыталась разглядеть в исполнении разных актеров и актрис разные трактовки ответа на ее главный вопрос: способна ли женщина простить мужчину, ушедшего на полжизни и вернувшегося лишь по чистой случайности. Положительного ответа Даша ни разу так и не увидела, ей все казалось – только мужчина мог написать такую женщину, потому что мужчинам лестно придумывать таких женщин.
В день премьеры Светлана Овсиевская с партнерами тоже не дала пытливой девушке такого ответа. Даша снова не поверила в Тамару, но следила за действом с затаенным дыханием и комком в горле, все ожидая откровения. Коля, не слишком пристально глядевший на сцену, с какого-то момента стал смотреть в основном на свою соседку, удивленный ее поглощенностью.
– Все в порядке? – осторожным шепотом спросил он в момент развития пятого вечера.
В низком гулком зале его шепот раздался оглушительно, и Даша вздрогнула. Затем посмотрела на него укоризненно и даже приложила пальчик к губам, как маленькому. Коля обиделся и сосредоточенно промолчал до самого конца, когда актеры перестали заслонять от зрителей простреленные мишени на заднике.
– Я вижу, тебе понравилось, – угрюмо произнес он под гул аплодисментов и криков.
– Наверное, – грустно ответила Даша. – А тебе?
– Ерунда, – решительно заявил Коля.
– Почему?
– Терпеть не могу стариковские эротические страсти, их пожилые писаки изобрели.
– Какие старики, где ты их увидел?
– Как где? Да во всей этой кутерьме, которую мы сейчас смотрели. Баловаться нужно в молодости, потом получается одно недоразумение. Ты можешь себе представить, как эта парочка занимается сексом? Представить страшно.
– Причем здесь секс, ты с ума сошел? У тебя, наверное, неизлечимый вывих мозгов.
– Секс всегда причем. Это ты с ума сошла, если не понимаешь основ человеческого общества. Фрейда читала когда-нибудь?
– Можно подумать, ты читал!
– Разумеется, читал. Очень познавательно и отрезвляюще. Тебе тоже полезно ознакомиться – розовые очки пора снимать, не ребенок уже.
– Что ты мелешь, дурак?
Даша возмутилась и рассердилась на спутника, посмевшего заговорить бесцеремонно. Она увидела в своем собеседнике циника, возможно начитанного, а желала видеть человека, хорошо умеющего дарить цветы. Правда, по утверждению Самсонова, букеты Коля составлял тоже не лучшим образом. Но зачем же верить Самсонову?
Торжественный ужин планировался прямо в зрительном зале и подготовительное движение масс началось, пока противоречивая парочка предавалась спорам. Из неизвестных пределов нахлынуло большое количество молодых людей в белых рубашках с черными "бабочками", которые вносили снаружи раскладные столы, накрывали их белоснежными скатертями и с поразительной скоростью расставляли блюда. По толпе приглашенных пронесся шепот: "Касатонов".
Даша невольно стала всматриваться в окружающих, желая обнаружить местного олигарха, фигуру почти легендарную. Он владел большинством еще работающих предприятий города и фамилия его всплывала в разговорах любого жителя ежедневно. Теперь он стоял в дверях рядом с Овсиевской, благосклонно улыбался и с кем-то разговаривал.
– Ужин-то он в Москве заказал, – некстати выдал ценную информацию Коля.
– Кто "он"?
– Касатонов, разумеется. Ты думаешь, в нашей дыре кто-то смог поднять такой заказик, да еще на вывоз?
– Если ты не смог, это еще не значит, что не смог кто-нибудь другой, – мстительно съязвила Даша.
– Причем здесь я? У меня ресторанов нет, – снисходительно разъяснил девушке ее ошибку Коля. – Похоже, шведский стол будет. Готовься к штурму.
– Вот еще! Пойдем отсюда, здесь больше делать нечего.
– Как же нечего! – искренне восхитился непонятливостью спутницы Коля. – Сейчас только дело и начинается! Нужно засветиться на высоком рауте, завязать знакомства с теми, с кем еще не знаком, покрутиться в финансовых сферах. Где же они еще вот так сразу соберутся все вместе!
– Но уже ночь почти! – удивилась Даша. – Какой ужин, какие знакомства, зачем? Пойдем лучше прогуляемся.
– Никакая не ночь, самое рабочее время. Нужно ковать железо, пока есть возможность и необходимость. Вот если вылечу в трубу – можно будет и погулять.
– Зачем же ты меня сюда вытащил? Чтобы своими делами заниматься или посмотреть спектакль и пообщаться?
– Для всего, родная, для всего. И для того, и для другого. Никуда не девайся, пойдем здороваться с Касатоновым.
– Зачем он тебе нужен?
– Самый странный из всех твоих вопросов, Даша! Зачем мне нужен самый нужный человек в здешнем тихом омуте! Скажешь тоже – до того смешно, что плакать хочется! Кстати, он ведь со своей актрисой под ручку – не хочешь с ним разговаривать, с ней поболтаешь.
Коля принялся энергично расталкивать толпу, пробиваясь в заданном направлении, но та не желала рассеиваться и пару раз даже ответила толчком на агрессию предпринимателя. Спустя пару минут пара находилась уже в совершенной близости от небожителя и его артистичной пассии. Хозяин города громко хвалил "Балаган" как один из немногих светочей высокой культуры в унылом районном центре, некоторые из толпы соглашались, другие молча внимали.
– Пустяки. Недоразумение, а не театр, – произнесла вдруг Овсиевская, держа оратора под руку и рассеянно глядя в сторону.
– Вы ошибаетесь, Светлана Ивановна, – настаивал олигарх. – Просто лицом к лицу лица не увидать. Если смотреть со стороны – то на общем печальном фоне ваш театр выглядит светлым пятном. Куда еще можно пойти вечером, если планируешь отдохнуть душой, а не напиться?
– Светлана Ивановна требовательна к себе и к коллективу, – вставил режиссер, толстенький лысый человечек, у которого пиджак не застегивался на животе. – Это понятно. Большая актриса не может не стремиться к совершенству.
– Все большие актрисы – в Москве и Питере. В областях – провинциальные примадонны, а в районах – вовсе не актрисы, а посмешище.
– Вы наговариваете на себя, – искренне возмутился человечек. Ваша градация – следствие игры случая, а мы все хором можем подтвердить: если вас не заметил какой-нибудь заезжий московский режиссер, это вовсе не означает, что вы – плохая актриса.
– Означает, – скучно настаивала на самоуничижении Овсиевская. – Профессия такая мерзкая. Учитель или врач работают в райцентре – это нормально, ведь они там живут. Актриса должна жить в Москве, играть в каком-нибудь из московских театров, сниматься в кино – иначе она неудачница.
– Полная ерунда, – категорически отрезал Касатонов и взял руку Светланы Ивановны в свои большие ладони. – Я вас не слушаю.
Даша слышала все слова дискуссии до единого и соглашалась с Овсиевской, но с поправкой на мнение остальных. Люди считают так, как говорила примадонна, но хорошая актриса может служить и в райцентре – действительно потому, что не попалась своевременно на глаза московскому режиссеру. Наверное, Светлана Ивановна и сама думала так же, только обостряла свою позицию.
– Я думаю, можно приступать к фуршету, – объявил Касатонов в ознаменование прекращения прений и первым направился к столам. Те неожиданно оказались накрытыми и готовыми к торжеству. Толпа двинулась вслед за предводителем. Коля, так и не успев обратить на себя внимание олигарха, был сметен вместе с Дашей со своего места, а затем и прижат к столам. Очень быстро оказалось, что ужин подготовлен не только с размахом, но и с расчетом: всем гостям хватило злачных мест, не понадобилось толкаться и проявлять сноровку. Даже фуршета не получилось, а вышел настоящий банкет: стулья зрителей теперь пригодились в качестве стульев ужинающих, и толпа расселась по ним чинно и с достоинством.
Первым взял слово Касатонов и начал длинный проникновенный тост за благоденствие театрального искусства, а тем временем Саша Колокольцев у себя дома все еще не спал, продолжая обдумывать способы знакомства с девушкой, не известной ему как Даша. Нужно выглядеть беззаботным и веселым, а встречу представить случайной. Возможно, такой вариант – действительно наилучший, но осуществить его тоже невозможно. Колокольцев не отличался ни легкостью характера, ни чувством юмора, веселые компании посещал редко, а если и посещал, то сидел в уголке скучный и одинокий. Не может прикинуться весельчаком человек, за всю жизнь ни разу не заставивший ни одну девушку улыбнуться. То есть, девушки улыбались в его сторону, иногда даже смеялись, но над ним самим, а не над его шутками. Удивительный дар попадать в глупейшие ситуации не оставлял Сашу в течение долгих лет, с самого раннего возраста. Некоторые из родных и близких стали уже раздражаться по поводу необходимости вытаскивать его из постоянных историй. Пару раз дело доходило до милиции.
Однажды он попытался заговорить с маленьким ребенком и увести его домой, потому что счел его потерявшимся, хотя мать стояла в нескольких метрах и болтала с подругами. Собственно, мамаша могла бы уделять своему отпрыску больше внимания, и не возник бы на ровном месте совершенно пустой конфликт. В другой раз он бросился задержать карманника, улепетывающего с места преступления под истошные вопли обездоленной женщины, но задержанный оказался мужем несчастной, преследующим злоумышленника. Немедленно последовало обвинение Колокольцева в соучастии, и единственным задержанным во всей катавасии оказался именно он. Самому себе он тогда признался, что действительно выступил соучастником, помешав изловить виновного, и несколько часов в участке с такой точки зрения казались ему тогда даже мягким наказанием за содеянное. Следствием таких печальных приключений стало решение Саши никогда не вмешиваться спонтанно в мало понятные со стороны ситуации, и он неуклонно придерживался этого правила.
Колокольцев лежал в своей комнате на диванчике, закинув руки за голову и глядя в потолок. Он упорно продолжал обдумывать сценарии грядущего подвига и по-прежнему не мог остановиться ни на одном из них. Влезть в компанию невозможно, рассмешить он не сможет, напасть открыто с цветами наперевес – значит загубить дело на корню. Если все эти варианты не проходят, остается немногое. Подавить интеллектом? Каким же образом продемонстрировать умственные способности незнакомому человеку на улице? Можно найти сообщника и заговорить с ним в радиусе слышимости от объекта преследования о философии Владимира Соловьева. Но разговор потребуется перевести в знакомство. В шутку обратиться к девушке с просьбой рассудить спор? Она может обидеться или убить его презрением, если докажет, что он плохо знает предмет. Скорее всего, просто отмахнется от уличных недоумков и поспешит дальше на работу.
А ведь попытка знакомства, кроме всего прочего, должна быть еще и единственной. Если в понедельник не выйдет, на следующий заход можно будет зайти через месяц-другой, а лучше через год – на случай, если у неизвестной окажется феноменальная память. Осознав вдруг жестокую подробность подлежащей решению задачи, Саша в отчаянии перевернулся на живот и расплющил нос о пыльное диванное покрывало.
Мысли Колокольцева двинулись уже в совершенно опасном направлении. Он стал склоняться к идее тщательной слежки за преследуемой девушкой с целью выяснить сферу ее жизненных интересов, установить круг знакомых и прочие детали, характеризующие личность с разных сторон. Новый аспект логического процесса сначала испугал самого автора. Тот сначала перевернулся снова на спину, затем сел и обхватил голову руками. Звуки работающего телевизора и голоса родителей из соседней комнаты мешали Саше сосредоточиться, поэтому он прикрыл уши ладонями, однако свежие идеи все равно не приходили.
Пока Колокольцев тратил личное время на бесплодные размышления, банкет в театре "Балаган" рос и ширился беспредельно. Торжественное однообразие и роскошь столов сменились форменным безобразием и хаосом, то и дело с разных концов доносились крики требующих что-то людей, но никто не обращал на них внимания. Коля не смог сесть ни рядом с Касатоновым, ни напротив него, и поэтому был собой недоволен. Даша не обращала на кавалера ни малейшего внимания, думала о своем и невпопад отвечала на беспредметные вопросы других гостей. Коля обсуждал с соседом перспективность рынка замороженных полуфабрикатов.