– Обещаю остаться в живых, – успокоил его президент и вошёл в открытую калитку на территорию малолетних башибузуков. В Горках и в Кремле он не видел постоянно рядом с собой офицеров ФСО, но теперь впервые остался без их сопровождения в незнакомом месте и вдруг почувствовал себя неуютно.
– Ты, кстати, знаешь, где учительская? – спросил он Мишку.
– Знаю, – ответил тот. – На втором этаже, вот в этой перемычке между корпусами.
Мимо пробежали несколько школьников и даже не бросили на них взгляд. «Занятно получится, если на нас никто так и не обратит внимания», – подумал Саранцев.
Они вошли в здание и упёрлись в реалии нового времени – охранника. Одетый в чёрную униформу, он сидел за столиком у самой двери, напротив ученической раздевалки. Он поднял на них взгляд и машинально спросил:
– Здравствуйте. Вы к кому?
– К Елене Николаевне Сыромятниковой, – беззаботно ответил Игорь Петрович и осмотрелся. Несколько младших школьников проскользнули мимо, вдали кто-то истошно вопил. Ему следовало кивнуть и проследовать дальше, а не останавливаться за получением разрешения пройти. Но остановила мысль о возможном скандале, следствием которого может стать совсем не тот эффект от посещения президентом мытищинской школы, на который они с Кореанно рассчитывали. Кто знает этого молодчика, может он новости вообще не смотрит последние десять – пятнадцать лет. Или смотрит, но не способен распознать в живом человеке перед собой телевизионного персонажа.
– По какому вопросу? – спросил охранник уже гораздо менее уверенным тоном. Саранцев по-прежнему на него не смотрел для пущего эффекта, а Конопляник рассеянно улыбался.
– По поводу юбилея. Ресторан ждёт, водка стынет.
– Вы же меня знаете, – вмешался Мишка. – Я заходил недавно.
Ситуация складывалась странная – получалось, будто Конопляник проводит вместе с собой президента. Страж промычал нечто неопределённое – видимо, пытался убедить себя в невозможности происходящего, но глаза его не подчинялись велению здравого смысла и продолжали видеть перед собой то же, что увидели с самого начала.
– Так мы пройдём? – спросил Конопляник.
Растерянный цербер кивнул, и одноклассники двинулись по коридору в сторону лестницы на второй этаж.
– Кажется, без твоей помощи я бы через их охрану не прорвался, – заметил Саранцев.
– Похоже на то. Как видишь, блат – великая сила.
Они поднялись на второй этаж, мимо прошмыгнули или прошли несколько школьников разных возрастов. Некоторые их проигнорировали, другие остановились и смотрели в спину неожиданным посетителям. Мишка показал дверь учительской, Саранцев коротко постучался и вошёл.
Его встретил громкий смех и многоголосый говор, которые не сразу, но довольно быстро стихли. В наполненной женщинами комнате воцарилась тишина. Все замерли и смотрели на него, сначала с раздражением, затем с недоумением и удивлением, на некоторых лицах Игорь Петрович заметил признаки испуга. Разумеется, на ум неизбежно пришла немая сцена из «Ревизора», с той разницей, что проезжий живчик обществу не являлся, и даже настоящий ревизор с секретным предписанием не объявился вдруг, вопреки ожиданиям, а на пороге комнаты просто возник сам вершитель человеческих судеб. Гоголь не мог ввести в пьесу императора, а теперь жизнь дала нетерпеливым зрителям новый сюжет.
– Здравствуйте. Простите за вторжение, – сказал он, глядя на публику поверх букета. – Вынужден похитить у вас Елену Николаевну.
Неловкость положения усиливала полная неспособность бывшего ученика разглядеть среди присутствующих свою бывшую классную руководительницу. Он никогда не задумывался, узнает ли её при встрече. В редкие минуты размышлений о прошлом лицо Елены Николаевны вставало перед его мысленным взором, но он видел её такой, какой помнил со школьных лет. В учительской несколько столов были сдвинуты для лёгкого праздничного перекуса, стоял электрический чайник, разрезанный и недоеденный торт. Игорь Петрович осознал свою ответственность за вторжение в чужой частный мир и несколько смутился.
– Извините за испорченное торжество, – продолжил он свою глубокую мысль.
– Здравствуйте, – с лёгкой запинкой сказала одна из женщин и сделала несколько шагов в сторону непрошеного гостя, но остановилась на почтительном расстоянии. – Вы к Елене Николаевне?
– К Елене Николаевне. От имени группы бывших мучителей уполномочен пригласить её на празднование юбилея в узком кругу.
Учителя по привычке сохраняли сплочённость коллектива и никоим образом не выделяли из своей среды виновницу торжеств. Казалось, они готовились защищать коллегу от опасного злоумышленника до последней возможности. Мысль о том, что лично президент явился к ним в школу с твёрдым намерением увезти с собой в неизвестном направлении Елену Николаевну, трудно вселялась в головы преподавателей. Они пристально изучали вошедшего человека и пытались осознать происходящее, но без особого успеха.
– Со своей стороны обещаю Елене Николаевне полную безопасность и максимальный комфорт, – уточнил на всякий случай свои намерения Саранцев, сочтя чересчур двусмысленным и недостаточно продуманным своё первое заявление. – Можете за неё не беспокоиться.
Пауза не прерывалась. Саранцев почувствовал себя очень неуютно и едва ли не беспомощно оглядывал лица противостоящих ему женщин. Нужно как-то убедить их в своей подлинности, но возможности для этого отсутствовали начисто. Может, наоборот, прикинуться очень похожим и разыграть юмористическую сценку?
– А мы не беспокоимся! – выкрикнула молодая и бесцеремонная особа в неприлично короткой для среднего учебного заведения юбке. – Мы и Елену Николаевну вам не отдадим, и вас не отпустим!
– Ещё раз извините, но, к сожалению, ресторан ждёт, – слабо упирался президент.
– Ресторан подождёт! Они вас простят за опоздание.
– Галина Степановна, уймись, – сурово заметила вышедшая из строя женщина.
Дородная и даже величественная, она производила впечатление начальницы – видимо, директриса. Лицо её хранило печать неопределённости – поверить во внезапное появление одинокого президента сложно, но факт оставался фактом – он действительно стоял на пороге учительской и создавал ощутимый дискомфорт для всех присутствующих. Директриса лихорадочно подыскивала модель поведения, годную и на случай глупого розыгрыша с двойником, и на реальную катастрофу. Думать о второй возможности директриса явно не хотела, но действовать по первому варианту физически не могла – а вдруг он всё же настоящий?
Саранцев пожалел бедную женщину, но никак не мог ей помочь. Удостоверение он с собой никогда не носил за ненадобностью, а представиться сейчас без доказательств достоверности – значит действовать именно в рамках поведения подставного лица. Да и вообще, глупо ему представляться, да ещё и доказывать свою принадлежность к высшим сферам власти.
– Ну как же! – не желала утихомириться юная Галина Степановна. – Когда ещё нас президент посетит!
Судя по всему, она совершенно не имела печального опыта общения с высокопоставленным руководством. Впрочем, вряд ли она вообще имела хоть какой-нибудь опыт.
Директриса не знала, куда деть руки, и раз за разом оглядывала учительскую в поисках возможных недочётов. Внезапная ревизия её владений на столь высоком уровне доставляла массу беспокойства и вызывала к жизни смешанные желания свернуть мероприятие как можно скорее, но по возможности обрести какую-нибудь выгоду, желательно значительную. Силой задержать президента невозможно, а на ходу спешно сообщить ему насущные просьбы школы – бесплодно. Да и опасно, поскольку косвенно означает бросание камня в огород РОНО, наедине с которым директриса останется после отбытия из её владений главы государства.
– Ладно, девочки, я пойду, – раздался среди тяжёлой паузы туманно знакомый голос.
От педагогического коллектива отделилась и неторопливо подошла к Саранцеву маленькая стройная и женщина с проседью волосах, в строгом старомодном платье. Он и помнил, и не помнил её, но узнал сразу. Вовсе не старая, и даже не моложавая, просто бодрая деловая женщина, привыкшая держать жизнь за грудки. С учениками Елена Николаевна держалась строго, домой на чай не приглашала и в тяжёлых ситуациях не сюсюкала, а говорила скупыми словами суровой правды, заставляя плакать девчонок, а мальчишек – угрюмо молчать с опущенной головой. Они были первым её выпуском как классного руководителя, и она частенько предъявляла им гамбургский счёт, не требуя в ответ преданности. Но на выпускном вечере Саранцев неожиданно испугался одиночества при мысли, что видит Елену Николаевну последний раз. С родителями он тогда поругался, не разговаривал с ними, и, судя по всему, заподозрил последнюю опору жизни в бескорыстном преподавателе.
– Здравствуй, Игорь, – с театральной беззаботностью сказала теперь Елена Николаевна своему воспитаннику. – Пойдём.
– До свидания, Елена Николаевна! – выкрикнула неуёмная Галина Степановна.
Масса пришла в движение, помещение вновь наполнилось голосами, появился большой пакет с подарком, который галантно принял Саранцев – он не сразу разобрался со своими руками, но быстро догадался вручить букет виновнице торжества и освободил руки для поклажи.
Учительница стояла рядом, принимала последние поздравления и постепенно продвигалась к двери. Эффект неожиданности прошёл, педагоги проявляли всё меньше смущения или страха, но всё больше – любопытства.
– Неудобно вас так быстро отпустить, – не выдержала испытания директриса.
– Не отпустить, а прогнать, – продолжала бестактности Галина Степановна. – Вы бы хоть представили нас, Елена Николаевна.
Саранцев недоумевал – откуда взялась эта безумная девчонка? У неё сдерживающих центров совсем нет? Не росла же она до своих двадцати с лишним лет на необитаемом острове. А потом подумал: почему, собственно, его все должны бояться? Не такой уж он и страшный. Величие власти исчезает, если ты – не изображение на экране телевизора, а обыкновенный человек в учительской, без охраны, вертолётов и лимузинов. И если он молча уйдёт сейчас, то посещение рядовой школы превратится в хамскую выходку и демонстрацию безразличия к рядовым гражданам. С другой стороны, слишком стремительный налёт может помешать появлению в Сети самых настоящих случайных съёмок президента в самой обыкновенной школе. Ведь ещё должен распространиться слух, должны собраться школьники и приготовить свои мобильники. Они потом будут показывать снятые ролики друг другу и хвастаться лучшим ракурсом. Если же в школе не найдётся ни одного человека, способного продемонстрировать в телефоне отснятый сюжет, а он появится в Интернете и на телевидении, возникнут вопросы о его происхождении.
– Я не против, ресторан действительно не закроется. Просто ситуация не совсем удобная. Я не рассчитывал нанести вам официальный визит и поставить всю школу с ног на голову. Просто заскочил на минутку.
– Так не бывает, – упорно солировала Галина Степановна. – Президенты никогда и никуда не заскакивают на минутку, исключительно наносят визиты.
– Как видите, бывает, Галина Степановна. Ради вашей школы сделал исключение из правил.
– Елена Николаевна, а почему вы никогда нам не рассказывали о своих учениках?
– Чтобы не ставить себя в ложное положение, Галина Степановна. Ходила бы у вас в роли городской дурочки. Пойдём, Игорь, а то она за руки тебя хватать начнёт.
Галина Степановна действительно проявляла готовность ко многому – она шустро прошмыгнула к двери и встала в проёме, сложив руки за спиной на манер скромной девочки.
– Рад с вами познакомиться, Галина Степановна, – сказал Саранцев и взял подарочный пакет левой рукой. – Вы мне надолго запомнитесь.
– Правда? – искренне обрадовалась простодушная.
Директриса поспешила лёгкой трусцой к двери, схватила хулиганку за локоть и почти прошептала с угрозой:
– Прекрати!
– Нет, зачем же, – поспешил Саранцев разрядить ситуацию во избежание крупного скандала. – Думаю, мы обойдёмся без насилия. Только, честное слово, времени на экскурсию по школе у меня нет – скоро сюда весь город сбежится.
– Ничего, ваши телохранители их удержат!
– К сожалению, сегодня у них нет таких инструкций, – объяснил Игорь Петрович и спохватился: зачем он сказал «к сожалению»? Слово вылетело, его слышала целая толпа народа с профессионально развитой памятью, и никакими силами их воспоминания теперь не очистишь.
– Маргарита Григорьевна, в самом деле, мы пойдём, пока не поздно, – вмешалась Елена Николаевна.
– Конечно, конечно, только нам нужно избавиться от Галины Степановны. Вроде бы и не пьяная, а совсем смысл потеряла. Ты прекратишь хулиганить или нет? Чего ты добиваешься?
Дебоширка замешкалась на несколько секунд, придумывая своё желание, а потом радостно выпалила:
– Пусть Игорь Петрович с нами сфотографируется!
– Это запросто! – обрадовался лёгкому решению Саранцев и огляделся в поисках фотографа и в ожидании его инструкций.
Мастером отражения объёмов на плоскости оказался мужчина – видимо, физрук или трудовик, прежде молчавший, да и теперь не пришедший в восторг от идеи Галины Степановны. По случаю торжества при нём оказался настоящий фотоаппарат, никакой не телефон, указания он давал тихим голосом и, кажется, не слишком заботился о художественном воплощении события. В центре композиции оказалась Елена Николаевна, по правую руку от неё – Саранцев, по левую – директриса. Пришлось потратить некоторое время на выстраивание в линию расставленных по всей комнате стульев, драгоценные минуты потребовались женщинам на приведение себя в порядок, а также на разбирательства по поводу места в ряду позирующих.
Игорь Петрович чувствовал себя полным идиотом и успел несколько раз проклясть всю глубокомысленную затею с выходом в народ. Теоретические рассуждения Юли Кореанно оборачивались на практике неприятными сторонами общения с простыми смертными, ещё и в отсутствие ФСО. Хотелось немедленно встать, отбросить пакет и уйти, вернуться в Кремль и посвятить остаток дня хоть какому-нибудь полезному делу. Любое из мыслимых занятий лучше оправдает рабочее время президента, чем нелепое мероприятие по опрощению.
Отрывистыми фразами фотограф сплотил ряды преподавателей и несколько раз щёлкнул звуковым имитатором затвора. Женщины ожили, вновь пришли в движение и заговорили, а Саранцев подумал о будущей фотографии и обрушении всех планов неофициальности. Снимок определённо не станет символом спонтанности и непринуждённости.
– Всё, как говорится – спасибо за внимание, – заторопился Игорь Петрович. – Ресторан, может, и не закроют, но, тем не менее, нас люди ждут. До свидания, всего хорошего, желаю успехов в работе.
– Елена Николаевна, вы нам новые компьютеры выбейте! – продолжила свои эскапады освобождённая от позирования Галина Степановна.
– И не подумаю, – равнодушно парировала виновница шурум-бурума. – Я намерена просто хорошо провести время.
– Игорь Петрович, тогда вы сами! А то вас будут ругать – бывший ученик не может оказать своей учительнице такой пустяковой услуги!
Галина Степановна определённо права. Если на школу после всех сегодняшних событий не прольётся дождь благодеяний, в городе о нём определённо заговорят плохо, а оппозиция всё равно за сдержанность не похвалит. Если же завалить школу деньгами, плохо откликнутся все – и город, и политические противники. Опять волюнтаризм, распоряжение бюджетными средствами, как своими собственными, а на улицах скажут: отличный блат.
– Я всесторонне обдумаю ваше предложение, – решил отшутиться Игорь Петрович, увлекая Елену Николаевну к двери. – Ещё раз до свидания. Надеюсь, я не слишком сильно вам досадил.
Нестройным хором учителя попрощались с президентом и его классной руководительницей и проводили их до выхода из учительской. В коридоре обнаружился Конопляник в окружении нескольких любопытных школьников. При виде президента самые младшие прыснули в разные стороны, а несколько старших с глупыми радостными ухмылками крикнули «Здрасьте», обращаясь как бы к Сыромятниковой, хотя, теоретически рассуждая, её они этим днём уже видели.
– Здравствуйте, ребята, – невозмутимо ответила им она и взяла Саранцева под руку.
– Добрый день, – бросил в пространство тот, не глядя ни на кого конкретно, и повёл свою учительницу к лестнице на первый этаж.
– Миша, здравствуй, – заметила вдруг Елена Николаевна президентского сообщника. – Осуществляешь поддержку?
– Прикрываю тыл.
Дальнейшее вполне отвечало коварным ожиданиям Юли Кореанно. Внизу коридор оказался наполнен менее смелыми представителями школьной общественности, которые встретили необычную компанию приветственными криками и поднятыми над головами разноцветными мобильными телефонами.
– Ребята, дайте пройти, что вы, как маленькие, – увещевала массы Елена Николаевна, но не добилась ни малейшего успеха.
Она подтолкнула Игоря Петровича к какой-то боковой двери, открыла её, сунула букет Саранцеву и вошла в помещение. Президент последовал за ней и оказался в маленькой учительской раздевалке.
– Подожди минутку, я плащ накину.
– Пожалуйста, Елена Николаевна. Как только вам удаётся всю жизнь проводить среди этих малолетних погромщиков.
– Да точно так же, как я её проводила среди вас.
– Мне кажется, мы вели себя тише.
– Ошибаешься. Как один из источников шума, ты не можешь адекватно оценить его громкость.
Елена Николаевна, надела плащ, застегнула его перед зеркалом и пристально осмотрела себя в поисках возможных недочётов.
– Вы отлично выглядите, – заверил её Саранцев.
– Хочешь сказать – для моих лет?
– Нет, почему. Просто – отлично выглядите. Я всё пытаюсь подсчитать – вы ведь нас приняли сразу после института, значит не настолько уж старше нас. Лет на двенадцать, наверное.
– Хватит высчитывать мой возраст.
– Я только хочу сказать – как ни странно, мы даже толком к разным поколениям не принадлежим.
– А я хочу сказать – как странно, что ты напрочь забыл своего единственного в жизни классного руководителя. Ведь как звучит: классный руководитель! Среди твоих начальников попадались ещё классные?
– Вынужден назвать известную вам фамилию.
– Покровский? Неужели ты посмеешь меня с ним сравнивать? Я сделала для тебя гораздо больше. А ты ни разу не позвонил и письма не прислал.
– Да ладно, Елена Николаевна. Часто ученики вам письма присылают? Я, кстати, никогда не знал ни номера вашего телефона, ни домашнего адреса.
– Есть такие. Аня Корсунская и в гости заходила, и письма присылала. Она и здесь меня нашла, и тоже навещала.
– Она нас ждёт, между прочим.
– Я так и думала. Она меня предупредила о ресторане, но ничего не сказала о тебе.
– Она вас предупредила?
– Разумеется. А вы с Конопляником строили планы в полной уверенности, что я в любом случае буду рада нарушить свои собственные? Может, меня дома семья ждёт, а я с вами должна в ресторан мчаться?
– Семья?
– Успокойся, всё улажено лучшим образом. Благодаря Ане. А то бы сейчас помахала вашей милой компании ручкой и отправилась восвояси.
Нельзя чувствовать себя в безопасности, когда имеешь дело с женщинами. Несколько месяцев работал государственный аппарат, готовил планы, подвергал ситуацию анализу, сочинял доклады, а одновременно малоизвестный адвокат и рядовая учительница в подмосковном городе перекинулись парой слов и без всяких согласований, утрясок и проработок вмешались по своему собственному усмотрению в работу могущественных структур и внесли самочинные коррективы в принятые планы. Никто к ним не обращался, ни о чём не просил, не ждал от них никаких действий и с ними не совещался. Но в результате победили они, а не государство!
Саранцев вернул одевшейся Елене Николаевне её законные цветы, она взяла его под руку и они снова вышли в коридор, уже наполненный до отказа восторжённой публикой. Нечленораздельные выкрики (Игорь Петрович болезненно прислушивался – не ругательства ли?), вновь лес мобильников над головами, и бывший ученик растерялся перед неуправляемой массой. Откуда они берутся, такие горлопаны? Постояли бы в сторонке, помахали бы руками, задали бы вежливые вопросы. Нет, прыгают, кричат, снимают без спроса. Положим, бесконтрольная съёмка задумана с самого начала, но надо же хоть в малой степени контролировать свои подростковые рефлексы!
– Ребята, пропустите, – негромко приговаривала Елена Николаевна, первой пробиваясь через плотные ряды школяров и увлекая за собой Игоря Петровича.
Хрупкая женщина тянула за собой растерянного президента, а последним благоразумно следовал Конопляник. Возможно, с ним провели подготовительную работу, но он старательно изображал отсутствующий вид и определённо не производил впечатления телохранителя или хотя бы сопровождающего лица. Саранцеву никогда прежде не проходилось пробиваться через любопытную толпу без помощи крепких мужчин, и теперь он лихорадочно пытался сообразить, стоит помогать Елене Николаевне, или нет. В зависимости от сделанного выбора в Интернете появятся пиратские видеокадры либо с президентом, расталкивающим школьников, либо с президентом, которого тащит за собой не известная широкой публике женщина. На беду, учительница действительно не выглядела такой уж старой, а наоборот, можно сказать – привлекательной. Если в связи с Покровским ходят слухи о пристрастии к юным спортсменкам, то об Игоре Петровиче заговорят как о любителе зрелых женщин. Размышления не привели к внятному итогу, но машинально президент оставался ведомым.
Во дворе народу собралось меньше, чем в школе, но толпа валила за ними на простор, и прежняя вакханалия продолжалась.
– Вы раньше попадали в такие переделки? – крикнул Саранцев на ухо Елене Николаевне.
Она отрицательно помотала головой:
– Никогда. Я ведь не кинозвезда и не эстрадная дива. Зато тебе не впервой?
Саранцев смущённо промолчал. Не захотел рассказывать о стандартных мерах обеспечения безопасности первых лиц государства. Не самый удачный момент для рассуждений о народных симпатиях и антипатиях. Он ведь тоже не звезда, и ежедневные появления в выпусках телевизионных новостей ничего не меняют. Одни люди отрабатывают свой хлеб, всеми мерами создавая его добропорядочный образ, другие – профессиональными рассказами об успехах усилий первых, но в конечном итоге публика к нему равнодушна. Даже молодёжь не испытывает к нему симпатии, если верить сведениям Юли Кореанно. Она бесконечно ссылается на некие опросы общественного мнения, несколько раз он и сам изучал листы бумаги с неблагоприятными цифрами, но кто и как проводил эти опросы, насколько поддаются проверке их результаты? Порой разные социологические исследования на одну тему дают схожие результаты, порой – нет, но как решить, какой из них корректен, и не ошибочны ли все? И кто проверит проверяющих?
Возле ограждения школьной территории появились офицеры ФСО – в соответствии с нестандартной инструкцией сегодняшнего дня, они смирно дожидались приближения охраняемого субъекта. Теперь они всё же попадут в объективы, и, возможно, пойдут разговоры о фальсификации всего события. Мол, были там телохранители, были – вот, посмотрите. И нечего будет возразить, телохранители ведь действительно налицо. И все объяснения о том, где именно они стояли, не имеют смысла. Соль всей затеи – в неофициальности, и пресс-служба в идеале не должна комментировать события личной жизни президента.
Крепкие ребята пропустили в калитку положенных троих человек, затем закрыли её и задержали основной поток, но школьники массой полезли через невысокий забор, другие продолжали снимать поверх него и продолжали невнятно кричать. Конопляник исчез, Саранцев бросил Елену Николаевну и, пока ей открывали дверцу, пустился в обход лимузина. Согласно инструкции, он должен садиться в правую заднюю дверь, но он и здесь сломал порядок – если он сядет в лимузин, пока женщина, в обнимку со своим букетом, будет её обходить, картинка выйдет уж нестерпимо анекдотической.
С разных сторон к нежданному кортежу сходились горожане и стояли на почтительном удалении, сдерживаемые охраной. План хождения в народ проваливался с громким треском, но Игорь Петрович совсем не злился на Юлю. Она изложила ему свой прожект, и он согласился. Он отвечает за всё. Валить вину на подчинённых – подло и просто глупо. Если ты не умеешь организовывать людей и подбирать кадры – ты плохой руководитель.
– Бардак неописуемый, – произнёс Саранцев вслух, когда и он, и Елена Николаевна сидели на своих местах, а обе дверцы захлопнулись.
Стало тихо, тонированные стёкла приглушили дневной свет, тело глубоко провалилось в сиденье и отдыхало после напряжённой вылазки.
– Весело получилось, – ответила Елена Николаевна. – Ты давно не бывал в школе?
– Давно. И не тянет.
– Мне следует обидеться? Не каждый день приходится слышать от своего бывшего ученика такие речи. Неужели ностальгия не мучит?
– Извините, нет. Но вы ни в чём не виноваты. Против литературы я до сих пор ничего не имею, хоть и окончил строительный.
Лимузин двинулся с места и пополз вместе со всем кортежем вперёд, прочь от несчастливой для президентского имиджа школы.
– А где же Конопляник?
– Он поехал вперёд. У меня на сегодняшний день соглашение с ФСО – они впустили меня одного к вам в школу, а я не стал настаивать на включении в кортеж Мишкиной машины. Они не доверяют его водительскому мастерству.
– И долго ты вёл переговоры с ФСО?
– Сегодня утром потратил некоторое время. Дмитриев – сложный человек. Он ещё Брежнева помнит.
– Прости, я тебя перебила – ты заговорил о литературе?
– Не совсем. Только об отсутствии у меня ненависти к ней. А я ведь не гуманитарный человек. Получается комплимент вашему мастерству.
– Так уж и комплимент! Достоевский почти твой коллега – окончил Военно-инженерное училище и даже успел послужить несколько месяцев по фортификационной части.
– Елена Николаевна, вот уж чего не ожидал от вас, так это подобных сравнений. Спасибо, конечно, но Достоевский, я думаю, на роль главы государства не годился.
– Почему ты так думаешь? Считаешь, он слишком хорошо разбирался в человеческой природе?
– Нет. Чересчур много внимания уделял божественному в человеке. Так нельзя. Если ты не готов пожертвовать слезинкой одного ребёнка ради построения всеобщей гармонии, ты вообще никем и ничем не можешь руководить. Насколько я понимаю, он и в издании журналов не слишком преуспел.
– Во-первых, о слезинке ребёнка говорил не Достоевский, а Иван Карамазов, и лично я не считаю правомерным полностью идентифицировать этот персонаж с автором.
Всё-таки, невероятная женщина. Ей ведь уже слегка за шестьдесят, не меньше. Несколько лет она никому не говорила, что учила премьер-министра, последние три с лишним года скрывала от коллег, что среди её выпускников – президент России. Теперь она с ним встретилась, впервые после тридцати с лишним лет, впервые в жизни села в правительственный лимузин и разговаривает с президентом о Достоевском. Наверное, стоило начать с воспоминаний, с обсуждения минувших лет, выяснения судеб других одноклассников, можно поболтать о семейных делах, о радостях и печалях.
– Что мы сразу о Достоевском, давайте сначала о вас. Как вы поживаете, Елена Николаевна?
– Я поживаю хорошо, Игорь. Спасибо. Занимаюсь любимым делом, вырастила детей, воспитываю внуков. Всё просто, обыкновенно, как у всех. Можно было бы поговорить о тебе, но я уже многое о тебе читала.
– А слухов много собрали?
– Много. И читала, и слышала. Но долго не могла поверить, что речь именно о тебе. Даже фотографии разглядывала с пристрастием: неужели действительно ты?
– Откуда же такое недоверие?
– Знаешь, трудно сопоставить новосибирского мальчика с новым президентом. Я ведь даже двойки тебе ставила!
– Положим, не так уж часто. Всего несколько раз, я думаю.
– Но ставила ведь. Я тебя помню в четвёртом классе, такого же смешного, как и все остальные. Ты часто свои детские фотографии разглядываешь?
– Нет. Видимо, я недостаточно сентиментален.
– Я помню, как ты плакал.
– Плакал? Хотите сказать, я был плаксой?
– Плаксой не был, но один раз точно ревел. Мне пришлось целое следствие провести. Ты на спор стукнулся головами с Грепетулой.
– Да, Грепетула… Грепетулу помню. Наградила же человека семья фамилией. И кличку придумывать не надо. Кажется, припоминаю и спор, но мне казалось, он случился ещё до вас.
– Тогда бы я его не помнила, правильно? Вы на спор стукнулись головами, и он только улыбался, а ты разревелся.
– Больно было. У него башка – словно каменная.
– Ну вот, по-твоему, я должна сходу поверить, что новый премьер-министр – тот самый мальчишка, который расплакался, на спор стукнувшись головами с известным хулиганом? Очень трудно провести параллель.
– Вы опасный человек, Елена Николаевна. Знаете обо мне столько грязных секретов! У вас же эксклюзивная информация, а вы теряетесь.
– Предлагаешь мне заняться шантажом?
– Зачем шантажом – обыкновенной торговлей информацией.
– Думаешь, я смогла бы нажиться?
– Уверен. Президент на спор стукнулся головой, ещё и заплакал!
– К сожалению, ты сделал это в одиннадцать лет, а не сейчас. И был тогда не президентом, а простым школьником.
– Одиннадцать? Да, не меньше. Я прилюдно ревел в одиннадцать лет?
– Увы. Я не слишком травмировала твоё эго?
– Ничего, переживу.
– Может, мне стоит на людях обращаться к тебе на «вы»?
– Нет, ну что вы. Ни в коем случае – выставите меня мелочным властолюбцем.
– Вслух ведь ничего не скажут?
– Юля Кореанно не постесняется и вслух высказать все свои неудобные мысли.
– Кореанно? Извини, я не совсем уверена – она твой пресс-секретарь?
– Именно. И по долгу службы неустанно рубит мне правду-матку.
Елена Николаевна замолчала, а Саранцев задумался о странностях жизни. Вот он жалуется бывшей классной руководительнице на Юлю, словно нет для него сейчас более важных проблем. Где-то вдалеке маячат Муравьёв, Дмитриев, даже сам Покровский. Светка отодвинулась на задний план, ссора с Антоновым – все проблемы сегодняшнего дня рассеялись в пространстве, и он вспоминает о дурацком детском споре и своём унижении едва ли не сорокалетней давности. Как ни смешно, воспоминание о слезах в возрасте одиннадцати лет его расстроило. Возможно, даже рассердило. Он был таким слабаком? Разумеется, он был примерным мальчиком, тем более по сравнению с Грепетулой, который к седьмому классу начал периодически уходить из дому на недели, в восьмом заявился на школьный «Огонёк» в пьяном виде и пытался танцевать. В детстве Саранцев плакал, разумеется, но в одиннадцать лет? Он совершенно не мог вспомнить логическую цепочку событий, которая привела его к тому спору, но она его не очень интересовала. Его заботили не причины спора и даже не поражение, а сам факт его унизительности. Школу, конечно, трудно назвать рассадником радостей и местом душевного отдохновения, но старая психологическая травма вдруг оказалась совсем не ко времени.