Из выступлений на заседаниях Государственной Думы

Кроме этого, в попутных замечаниях обращает на себя внимание еще упрек в крайнем искажении смысла ст. 87 путем создания искусственного перерыва и обвинение Правительства в нарушении избирательного закона. Вот приблизительно, что думали, чувствовали и выражали авторы запроса Гос. Думы.

Мне, конечно придется дольше остановиться на этих мыслях, но раньше я попытаюсь отстранить одно привходящее обвинение, на которое я только что сослался: попрек в нарушении избирательного закона. Я думаю, гг., нет ли тут недоразумения. Указ 14 марта ни одним словом не касается этого вопроса, наоборот, если в указе была бы сделана оговорка о сохранении прежнего порядка выборов, то этим самым были бы изменены правила выборов в Гос. Совете и нарушена была бы ст. 87 Осн. зак. Конечно, несомненно, с введением в Западной России земства, отпадает ст. 5 этих правил, но не указ 14 марта поражает эту статью, а она сама определяет себя как меру временную, подлежащую уничтожению при наступлении известных обстоятельств, ожидаемых законодателем. Само собою, что полномочия нынешних членов Гос. Совета остаются в силе и с введением земства до окончания срока их выборного, а за это время, очевидно, выяснится, окончательно определится судьба временной меры, проведенной в порядке ст. 87. Покончив с этим эпизодическим обстоятельством, я возвращаюсь к основному вопросу. Из суждений гг. членов Гос. Думы ясно, что корень вопроса, т. е. отклонение законопроекта о западном земстве, до настоящего времени не рассматривался Думою как нечто необычайное, как обстоятельство чрезвычайное. Если видели нечто чрезвычайное в последних событиях, то исключительно только в наружном, бьющем, бросающемся в глаза действии Правительства, т. е. в способе, а не в причине. Словом, решительность меры затмила ее цель и чрезвычайность была признана не в существе вопроса, а лишь в применении ст. 87, как в доказательстве возвращения к худшему <…> из абсолютизмов, к абсолютизму зарвавшихся чиновников… А Правительство со своей стороны видело корень вопроса в исключительности политического момента и ст. 87 понимало лишь как совершенно, конечно, исключительное средство, но как законный способ выйти из ненормального положения. Чтобы понять не только действия, но и побуждения Правительства – надо исходить из предположения, что политические обстоятельства сложились не совсем обыденным образом.

Припомним же, гг., положение государственных дел до мартовских событий всем известен, всем памятен установившийся, почти узаконенный наш законодательный обряд: внесение законопроектов в Гос. Думу, признание их здесь обыкновенно недостаточно радикальными, перелицовка их и перенесение в Гос. Совет, в Гос. Совете признание уже правительственных законопроектов обыкновенно слишком радикальными, отклонение их и провал закона. А в конце концов в результате царство так называемой вермишели, застой во всех принципиальных реформах. Заметьте, гг., что я не ставлю вопроса на почву обвинения каких-либо политических партий в излишней радикализации или в излишней реакционности. Я рисую положение так, как оно есть, я хотел бы правдиво изобразить вам те необычные условия, в которых приходилось действовать Правительству, в которых возник и получил дальнейшее развитие закон о западном земстве. Совершенно подчиняясь безусловному праву обеих палат и изменять и отклонять предлагаемые о им законопроекты.

Правительство все же должно было дать себе отчет в том, что бывают ли такие исключительные минуты, когда и само Правительство должно вступать в некоторую борьбу за свои политические идеалы? Правительство должно было решить, достойно ли его продолжать корректно и машинально вертеть правительственное колесо, изготовляя проекты, которые никогда не должны увидеть света, или же Правительство, которое является выразителем и исполнителем предначертания Верховной воли, имеет право и обязано вести определенную, яркую политику. Должно ли Правительство, при постепенном усовершенствовании представительных учреждений, параллельно ослабевать или усиливаться и не есть ли это обоюдное усиление, укрепление нашей государственности?

Наконец, вправе ли Правительство испрашивать у Монарха использования всех находящихся в его распоряжении законных средств или это равносильно произволу? И, конечно, господа, Правительство не могло решить этого вопроса в пользу правительственного бессилия! Причина этому не самолюбие Правительства, а прочность государственных устоев. Поэтому и в данном деле, если только придавать ему крупное значение, если учитывать тот волшебный круг, в который попало наше законодательство, Правительство должно было представить Верховной власти законный и благополучный из него выход.