Un Calas, un Labarre eut vécu parmi nous.
Прав ли я, или нет, не знаю; но мне кажется, что Русские, исповедающие такой образ мыслей, приносят отечеству своему более чести, чем эти запоздалые, ополчающиеся против успехов человеческого разума, эти отступники духа времени, который шагает через них в неодолимом своем стремлении. Далее, приводя похвалы, высказанные Вольтеру писателями Минервы, издатель помянутого журнала, без сомнения на этот раз не Минервою вдохновенный, от себя прибавляет: ничто не может быт глупее похвал, подлым пристрастием провозглашаемых. Трудно тому верить, что нашелся человек, который видит глупость в похвалах, приписываемых Вольтеру, и подлость в пристрастии сограждан его к нему. Впрочем, всякой видит по своему: может быть, и у нас отыщется проницательный дальновидец, который откроет пристрастие в приверженности просвещенных наших сограждан к Карамзину, свидетельствующему перед Европою об успехах ума в России, Нелепые ругательства Дефонтенов, Фреронов, Лабомелев, Нонотов и других могут по крайней мере оправданы быть обиженным самолюбием, рассчетами корысти, или ослеплением зависти; но где найти оправдание для нашего современника, который охотою идет оспаривать у Вольтера славу, уже на незыблемом основании утвержденную судом народов и потомства. Там на невежестве отражался по крайней мере пламень личной ненависти: здесь оно сияет во всем своем мраке. Там грешила совесть: а здесь грешит рассудок, и в этом случае едва ли не скорее можно отпустить грехи совести! Но, впрочем, все эти сообщники обширного и существующего искони заговора посредственности против превосходства держатся крепко за руки, минуя пространство веков и отдаления. В каждом из них, кроме полного запаса всех наличных предразсудков настоящего, хранится неистлевший пепел всех предразсудков прошедшего и дремлет в ожидании семя всех предразсудков и предубеждений будущего. В политике, науках, искусствах, словесности вы всегда найдете их поперег дороги истины: они в безумной отваге силились заслонить небеса от Коперника и Невтона, поверенных небесных тайн; на встречу к Расину, грядущему в храм бессмертия с Федрою, они подвигли Прадона; они те недоброжелатели, от коих Ломоносов, как видно из письма к Шувалову, не имел покоя; образ представительного правительства и способы взаимного учения в них имеют ныне ревностнейших поносителей. Троньте одного из них, и они все отзовутся в обширном и неразрывном круге своем. Переставьте одного в другое столетие, в другой край земли: язык его, оружие, образ нападения изменится, но он не изменит никогда клятве древней вражды своей и последствия будут одинаковы. На лице иного, и не проницая в таинства учения Лафаттера, можно уверительно прочесть, что смотря по времени и месту был бы он Зоилом Гомера, Дефонтеном Вольтера, щепетильным придирщиком Карамзнна.