[В этих документах сутяжничество идет рядом с авторским самолюбием, с остроумием и сатирическою бойкостью. Окончательная фраза в доношении его штате-конторе отличается язвительною колкостью и комизмом: "А что он (то есть Ломоносов) не в полном разуме, в том я свидетельствуюсь сочиненною им Риторикою и Грамматикою"; и не одна эта забавная выходка раздражительного Сумарокова отыщется в означенных документах: найдется их и несколько. Если Сумароков не был гениален, то в свое время он был, без сомнения, очень умный и талантливый писатель и в этом отношении, вероятно, выше всех своих современников и совместников. Этим объясняются и оправдываются успехи его и уважение, коим он пользовался в современном ему обществе. Он первый внес себя и окружающую жизнь в литература свою. Это уже есть признак чуткой и сметливой натуры; оно и величайшая и незабвенная его заслуга. Ломоносов со своими одами царствовал на Олимпе, многим недоступном: в кабинете учеными трудами своими был он равно вдалеке от текущей жизни и почти вне ее. Сумароков был всегда и везде налицо, действующим лицом на театре в трагедиях и комедиях, действующим и запальчивым лицом в явлениях общественной жизни: памфлетами, эпиграммами, изустными колкостями. Он у всех был на виду, все встречались с ним, все его слышали и слушали, все знали его, многие любили, многие его боялись. Он не только первый в свое время, но и позднее едва ли не единственный у нас писатель-боец, входивший в борьбу с жизнью на площади, на открытом поле. Он также с некоторою справедливостью мог сказать: "Ma vie est un combat".]